Удалённое настоящее

      Яркая вспышка молнии пронзила суровое, тёмное, практически чёрное небо, разряжаясь серебристым светом по ухабистым сизым тучам. За ней последовал звонкий, непозволительно близкий раскат грома – самый первый с начала ливня. Он переполошил птиц, взлетающих с намокших ветвей, и те испуганно рассыпались по сторонам, а казавшийся ранее громким щебет потонул в оглушающем рёве ветра. Мидорима вздрогнул и открыл глаза. Он часто заморгал, пытаясь в кромешной темноте разглядеть хоть что-нибудь. За приоткрытым с вечера окном сверкнула вторая вспышка молнии, осветив комнату, и Шинтаро, кинув взгляд в её сторону, понял, что послужило причиной его пробуждения. Он сглотнул застывший в горле комок страха, успокаивая дыхание, и с неприязнью ощутил лёгкую жажду.       Сквозняк гарцевал по комнате, норовя сбросить со стола стоически державшийся монитор. Поёжившись, Шинтаро обнаружил, что почти всё одеяло переместилось куда-то в сторону противоположного края кровати. Недовольный, он пополз за ним, планируя попутно закрыть окно. Дёрнув его на себя, он совершенно неожиданно ощутил сопротивление, после чего одеяло недовольно зашевелилось и вернулось в исходное положение, а потом заворочалось и даже перевернулось на другой бок. По спине Шинтаро пробежал холодок. Сердце застучало набатом, и его гулкий гвалт отдавался в ушах, но, несмотря на бурными потоками разливающуюся по венам кровь, кончики пальцев будто онемели, превращаясь в ледышки. Дыхание участилось. Он настороженно перевёл взгляд близоруких глаз на «одеяло» и, присмотревшись, не смог сдержать испуганного, короткого и сдавленного вскрика. В его кровати безмятежно спал совершенно незнакомый ему человек, умудрившийся не проснуться ни от раскатов грома, ни от крика хозяина комнаты.       С трудом удерживая себя от падения в глубокую и бессмысленную пропасть паники, Мидорима включил прикроватную лампу, резво надел очки и замер, разглядывая гостя. Им оказался темноволосый парень, занимающий добрую половину кровати и закинувший ногу на собранное одеяло, вороша при этом под собой серую сатиновую простынь. Он был примерно одного возраста с Шинтаро, только меньше и худее. И это в некоторой степени сыграло ему на руку, так как Мидорима решил, что сможет справиться с ним в одиночку в случае угрозы, и отложил вызов полиции до выяснения личности наглеца. Но наглец не просыпался. Шинтаро потряс его за плечо, грубо и настойчиво.       – Проснись сейчас же! – прошипел он, слыша в ответ на свои попытки сонное мычание. Он решил, что в данной ситуации имеет полное право сразу перейти на «ты» в обращении, переступая эту неловкую стадию правильного знакомства. – Просыпайся!       Далеко не сразу, но раньше, чем успело бы закончиться терпение, ему удалось разбудить незваного гостя. Тот, зевая и щурясь от света лампы, резко выдернутый из сна, последовал примеру Мидоримы и тоже закричал.       – Замолчи! – возмутился Шинтаро шёпотом, бросая боязливые взгляды на дверь. Он искренне надеялся, что гроза и крепкий сон его семьи пока ещё сохраняли ночной инцидент незамеченным.       Гость заморгал, привыкая к свету, и окинул Шинтаро внимательным взглядом золотистых глаз, всматриваясь в его лицо, а потом облегчённо выдохнул и нервно, но тихо рассмеялся. Мидорима с непониманием смотрел на него, считая ситуацию, без сомнений, абсурдной, но абсолютно не смешной.       – Ну, Шин-чан, выкладывай, – насмешливо произнёс он, – что здесь происходит, и почему я в твоей постели? Я – твой счастливый талисман дня? Мог бы предупредить, я бы и сам пришёл!       Непонимание сменилось нарастающим гневом. Из себя Шинтаро выводило и фамильярное обращение, и сам парень в целом, по какой-то причине узнавший его, хотя он и мог точно сказать, что прежде они никогда не встречались.       Сердито сведя тонкие брови, он процедил:       – Кто ты? И откуда ты меня знаешь?       Незнакомец недоверчиво усмехнулся и уверенно положил руку Шинтаро на плечо, которую последний поспешил сбросить.       – Эй, это я, Такао. Ты ещё не отошёл ото сна? – В его голосе явно слышались нотки лёгкой растерянности.       Отсутствие какой-либо угрозы немного успокоило Шинтаро, однако терять бдительности он не собирался. Не сводя глаз с Такао, он встал и дошёл до двери. Осторожно выглянув и убедившись, что остальные комнаты и коридор были всё так же погружены в ночную дрёму, он бесшумно прикрыл дверь, с сожалением возвращаясь в свой претерпевший воздействие хаоса порядок.       – Кто? – недовольно осведомился он.       – Такао Казунари, – терпеливо ответил гость, принимая сидячее положение. – Мы учимся с тобой вместе второй год. В Шутоку, класс 2-1. И играем в баскетбол в одной команде. Достаточно полный ответ?       Ответ показался Шинтаро ни в коей мере не достаточно полным. Реальное мешалась с нереальным. Он прошёл к столу, позабыв про окно с косым дождём за ним, и опустился на стул напротив кровати. Полупрозрачная занавеска легче шёлка вздувалась за его спиной как парус, а вторая, что была ближе к кровати, трепетала от бушующего ветра. Такао Казунари пристальным, внимательным взглядом следил за ним, как ястреб, пролетающий над степью. Чёрные волосы были немного взъерошены, ноги скрывало пушистое одеяло, полуулыбка – дружелюбная и вежливая, но поверхностная – застыла на его бледном лице. Шинтаро она не понравилась. Он невольно задумался, что, вероятно, выглядит помятым и заспанным. Но, в отличие от Такао, он хотя бы находился в своей комнате.       Собравшись с мыслями, он решил продолжить диалог.       – Я действительно обучаюсь в Шутоку в классе 2-1 и действительно играю в баскетбол, – озвучил истину Шинтаро, а после, грозно посмотрев в глаза собеседнику, добавил: – Но я не знаю никакого Такао Казунари.       Такао вздрогнул и несильно закусил губу. Недоверчиво нахмурившись и сжав в кулаки куски податливой ткани, беглым взором он окинул комнату: от стола к шкафу, от шкафа к кровати, от кровати к окну, а от него к прикроватным тумбам.       – Как ты попал в комнату? – продолжил расспрос Шинтаро, по привычке поправляя очки.       Птичий пронзительный взгляд остановился на Мидориме.       – Я просто уснул у себя дома, а проснулся уже здесь от твоего крика, – сообщил Такао.       Мидорима устало вздохнул. Объяснять происходящее мистикой было идеей заманчивой, однако совершенно его не устраивающей. Верящего в гороскопы, счастливые талисманы и предсказания Оха-Аса – даже так его едва ли можно было назвать наивным, легко воспринимающим за правду не поддающиеся рациональному объяснению утверждения. Скорее наоборот, и своё следование судьбе он объяснял результатом, который был удачным, когда Шинтаро выполнял указания, и неудачным, когда не выполнял. Простая проверка на практике. Однако какая проверка спасла бы эту ситуацию, он не представлял. Разве можно забыть человека, вычеркнуть его из памяти, будто его там никогда и не было? Да и как Такао вообще попал в дом?       – Ты взломал окно и пробрался сюда? – предположил Шинтаро, отмечая, что гость мог успеть появиться здесь до дождя, а оттого совсем не вымок. Или переоделся. Шинтаро, непроизвольно осматривающий Такао, успел заметить, что тот находился лишь в помятой длинной майке тёмного оттенка и в виднеющихся из-под одеяла светло-жёлтых спальных штанах. Лето в Токио никогда не отличалось морозом, однако, даже летом ночью было холодно. Особенно в грозу. Но, даже если бы холодно не было, пижама всё равно с трудом подходила для униформы грабителя. Впрочем, никаких других странных, брошенных где-нибудь в углу вещей Мидорима не находил – из аномального во всей комнате был лишь один Такао.       – Я уже ответил тебе, – с различимой обидой в голосе произнёс Такао, сужая янтарные глаза, – что не знаю, как попал сюда. Тебе придётся поверить мне, Шин-чан.       – Прекрати называть меня так.       Такао хмыкнул.       – Я думал, ты уже привык за всё это время.       За всё это время? За десять минут? В голове Шинтаро, всегда исправно находившей логичные ответы на поставленные вопросы, зияла пустота. Он не понимал, что ему делать с этим Такао.       Вновь мелькнула вспышка молнии, привлекая к себе внимание. Дождь усилился. Ветер беспощадно выл, словно одинокий волк в самой глухой чащобе; ветви прогибались под его напором и шелестели пожелтевшей листвой. Так или иначе, даже для Мидоримы было бы грубо выгнать человека, тем более, видимо, знакомого с ним, на улицу в ночь под ливень. Такао поглядывал на окно, вероятно, размышляя о том же самом. Он рассеянно поводил рукой по мягкой простыне и тихо поинтересовался:       – Я же могу задержаться у тебя на часок-другой?       Он состроил подобие полушутливой улыбки.       Шинтаро вытянул губы в тонкую сухую линию и безо всякого удовольствия кивнул.       – Ладно, Шин-чан, – с напускной беспечностью произнёс Такао, облокачиваясь на спинку кровати и цепко глядя на него из-под своих тёмных, как сама ночь, ресниц. – Я не верю, что ты не помнишь меня. Ты не смог бы забыть наши крепкие дружеские чувства.       «Крепкие дружеские чувства», внезапно появившиеся в разговоре, лишь добавили последнему оттенка сумасшествия.       – Помнишь наш первый год? Помнишь Зимний кубок? – продолжал Такао, не обращая внимания на недоверчивый взгляд изумрудных глаз. – Мы играли против Ракузан. Мы были напарниками. Я ни с кем ещё никогда не играл в такой тесной связке да и, бьюсь об заклад, ты тоже!       Мидорима выразительно вскинул брови.       – И пускай мы проиграли, но, всё же, Акаши пришлось изрядно попотеть, чтобы остановить нас. – Такао едва заметно погрустнел. – Ты заплакал потом, Шин-чан. И я тоже. Это был полуфинал.       Шинтаро нервно сглотнул от непомерной осведомлённости Такао о его жизни.       – Я помню Зимний кубок, – произнёс он, ни на йоту не сомневаясь в достоверности своих слов. – И Шутоку слетела с Отборочных после матча с Сеншинкан. Мы не дошли до полуфинала.       Такао встрепенулся и усиленно замотал головой.       – Нет-нет-нет, мы выиграли! Сначала была ничья с Сейрин, потом мы победили Сеншинкан и тоже прошли, – уверенно выпалил он, но, несмотря на недрогнувший голос, посмотрел на Мидориму с невысказанным вопросом.       – Такао, – впервые назвал гостя по фамилии Шинтаро, – Зимний кубок не место для ничьей. Мы проиграли. Сейрин выиграла с небольшим отрывом в очках. Потом мы проиграли Сеншинкан, я не участвовал в матче. Я отчётливо это помню.       – И я помню! – возмутился Такао, неопределённо махнув рукой. – Мы дошли до полуфинала и проиграли Акаши, хотя и выложились по максимуму! После матча с Кайджо мы заняли третье место. Но, несмотря на свой звёздный состав, Ракузан не выиграла Кубок. В Финале победила Сейрин.       Говорил он ложь или истину, но точно и беззаветно в неё верил.       – Сейрин – это где играет твой бывший однокомандник Куроко, если ты не забыл, – иронично добавил Такао.       Он походил на безумца. Безумца, который перепутал все данные, разложил листы в неправильном порядке, заменил нумерацию и разрисовал их разноцветными фломастерами. Шинтаро поражённо его слушал и мерно раздражался от неправдоподобных, выдуманных историй, в которых ему отводилась главная роль.       – Никто не побеждал Акаши. Ракузан взяла Кубок. Куроко проиграл. – Отчётливо, без сожаления сообщил Шинтаро.       Он видел, как мир, построенный в голове Такао, пошатнулся, но с завидным упорством Такао не желал оставлять его. Бережно он пытался собрать разномастные куски, более не подходящие друг другу.       – Вот как… – заглушаемый ливнем произнёс он. Глядя прямо в глаза Шинтаро, Такао усиленно пытался найти в них опровержение сказанному. – Я не знаю, почему ты этого не помнишь... Но помнишь хотя бы, что было после Кубка?       – Разочарование. – Мидорима пожал плечами.       Тогда, зимой, он не так равнодушно отнёсся к своему проигрышу. И даже действительно прослезился. Он несколько умерил свой пыл: жаждущий победы после выпуска из Средней Школы он дважды проиграл Куроко да как снег на голову свалившемуся Кагами, даже не сразившись с остальным Поколением Чудес. С Акаши. Он нащупал свой потолок и понял, что выше него не прыгнет. После поражения Сейрин он серьёзно заболел и в день матча с Королём Запада, старшей Сеншинкан, не смог даже вылезти из постели. В тот же вечер в край разозлённый Мияджи сообщил ему, что они слетели с Кубка. Всё ещё лелеющий где-то далеко внутри ставшую недостижимой цель сразиться с бывшими товарищами по команде, ныне соперниками, Шинтаро не был сильно удивлён, но был до глубины души расстроен. В дальнейшем получая от игры всё меньше и меньше удовольствия, он окунулся с головой в учёбу, даже решил пропустить ежегодную поездку в летний лагерь. Вероятно, поездка могла бы спасти его от навязчивого знакомства посреди ночи. Капли дождя разбивались о стекло, напоминая своим стуком день его первого проигрыша Куроко. Давно он уже не вспоминал тот выворачивающий на изнанку, оголённым проводом жалящий вечер.       – Мы ездили в Аомори, – ворвался в его воспоминания Такао, – буквально на пару дней. У меня там родственники, и я уломал тебя поехать. Ты ворчал всю дорогу, пока мы не добрались до места, но потом, – губы Такао расплылись в тёплой улыбке, – когда ты увидел снегопад после бесснежного серого Токио, даже ты, Шин-чан, улыбался. Мы весь день провели на улице, как дети играли в снежки, пока не отморозили пальцы. – Мидорима ели удерживался, чтобы не закричать, что это немыслимая ложь, в то время как тянущийся как нуга голос сладко обволакивал комнату. – Мы гуляли до заката – туманного, расплывчатого, как будто кто-то забыл протереть запотевшие очки. Мы бы дождались его окончания, но я поскользнулся, упал и растянул ногу. В тот день ты тащил меня на себе до дома. Ты уложил меня на диван, туго перебинтовал голень, всучил ледяное полотенце и сказал не вставать, пока ты не выяснишь, что нужно делать при вывихе и он ли это. Ха-ха-ха! Тот ещё доктор!       Глаза Такао искрились персиковыми оттенками описанного им заката, и, смотря в них, Шинтаро видел своё заливисто смеющееся отражение, столь давно пропавшее из зеркала. Чёрное окно под боком возвращало его к реальности, а сияющий от воспоминаний Такао, сидящий в круге искусственного, но согревающего света лампы прямо напротив него строил свой солнечный мир.       – Помнишь? – с надеждой спросил Такао, быстро кинув на него взгляд.       Мидорима помотал головой. Нет, он ничего не помнил. Не помнил и не представлял возможным ситуацию, где он бы, как ребёнок, играл в снежки, с заботой носился бы по чужому дому и искал аптечку, да и в принципе поехал бы в гости к незнакомым людям с праздными целями и приставучим другом в придачу. Другом? Ведь, если ты забываешь человека, то он и не был дорог для тебя, так?       – А, знаешь, обычно это я тебя таскал за собой по городу. – Внезапно Такао усмехнулся. Не успев отойти от одной истории, он сразу же кидался к другой, перебирая варианты, жадно высматривая в строгих глазах огоньки признания. – В рикше, – продолжил он. – Мы решали на камень-ножницы-бумага, кто поведёт. Но ты всегда выигрывал, поэтому обычно я крутил педали, а ты, развалившись сзади, пил свой холодный суп.       Раздражение Шинтаро всё слабее и слабее пульсировало в висках. Всё ещё сердитый на сказки, он проникался их лором. Мидориму смутила осведомлённость Такао о фасолевом супе, однако, он уже давно понял, что незнакомец либо никакой не незнакомец, либо сталкер, следивший за ним как минимум весь последний год.       – Ты знаешь, а я ведь только уменьшал свои шансы на выигрыш, помогая искать тебе твои талисманы удачи. Иногда ты даже звонил мне с утра перед школой, называл какой-нибудь странный предмет, типа редкой коллекционной фигурки какого-нибудь телешоу или книжки, давно исчезнувшей с рынка и существующей лишь в виде копий и только у самых ярых фанатов. Или – о! – как-то ты потребовал, чтобы я притащил с собой в школу арбуз! – Такао разразился хохотом. Неловко мотнув головой, он ударился ей о стену и замолк, потирая ушибленное место. – Ты называл мне адреса магазинов и просил привезти тебе очередной безумный талисман как можно скорее. А сам сидел дома и ждал меня, если Раки находились в нижней половине рейтинга Оха-Аса. Мне приходилось пропускать завтрак и, проклиная тебя всю дорогу до магазина и до дома, терпеливо выполнять поручение. Но мне было не в тягость – я думал, мы друзья.       Шинтаро исподлобья наблюдал за ним, невольно отмечая, что это действительно похоже на заботу со стороны Такао. А что если человек был дорог для тебя, можно ли тогда его забыть?       – Ты переоцениваешь ваши отношения с тем Мидоримой, – сурово объявил Шинтаро, не особо понимая, кого именно он имеет в виду под «тем Мидоримой».       – Да ну?       Губы Такао растянулись в ехидной усмешке, глаза засверкали неподдельным интересом. По всей видимости, он тоже не ожидал услышать отзыва об их отношениях.       Помолчав с полминуты и размышляя, что ответить, ещё более недовольно Шинтаро пробурчал:       – Не знаю. – Он увёл взгляд в сторону, жалея, что поднял этот вопрос. – Не хочу принимать участие в твоих иллюзиях.       – Ты и есть моя иллюзия, Шин-чан. – Такао горько рассмеялся.       Шинтаро искоса смотрел на него. Светлая, едва отмеченная летним загаром кожа, аккуратные черты лица, тонкие подвижные руки, то поправляющие спадающие на лоб тёмные смоляные пряди, то жестикулирующие в аккомпанемент несмолкаемому голосу, и цепкие, по-птичьи зоркие глаза цвета рассыпанной охры – он казался Шинтаро тряпичной куклой, которую он от одиночества создал, а потом забыл.       – Эй, Шин-чан! – вскрикнул Такао, и Шинтаро поспешно шикнул на него, прикладывая указательный палец к губам и кивая в сторону двери. – Извини-извини, – торопливо пробормотал Такао уже значительно тише. – Мне пришла в голову гениальная идея! Раз ты не помнишь ни меня, ни событий Кубка, а я помню, то нужно спросить об этом ещё у кого-нибудь.       Шинтаро, отчего-то не задумывавшийся об этой идее раньше, часто и растерянно заморгал. Решение казалось предельно логичным, и стало даже немного обидно, что не ему первому оно пришло в голову. Однако замаячившая на горизонте ясность, к которой Шинтаро всегда питал нежные чувства, сейчас могла принести в своих рукавах лишь осколки его прежней жизни. Он видел всего три возможных объяснения ситуации: больным был либо он сам, страдающий незамеченной ранее амнезией, либо Такао, страдающий, помимо явного слабоумия, ещё и шизофренией, пустившей свои корни пугающе близко к неготовому к такой ответственности Мидориме. Либо Такао не существовало и вовсе – нигде и никак за пределами этой комнаты. И если первые два варианта Шинтаро, пускай и с неохотой, готов был принять, то третий гнал из своего подсознания как одичавшего пса, норовящего перегрызть бывшему хозяину глотку.       – Можешь набрать своим «старым друзьям», кто там… – настаивал не терявший энтузиазма Такао. – Акаши, Кисэ… Куроко. Мы знакомы с ними.       Мидорима с сомнением смотрел на него и про себя отмечал, что в голове Такао нет ни одного из трёх вариантов. Он и не допускал мысли, что его не вспомнят.       – Или семпаям! – не унимался он. – Мияджи-сан, Оцубо-сан, Кимура-сан?       – Они все выпустились полгода назад, – холодно отозвался Шинтаро.       – И что? У вас же были не настолько плохие отношения, чтобы сразу после выпуска разорвать все… – Такао запнулся, верно истолковав привычное «заткнись» в сужающихся зелёных глазах. – Хорошо-хорошо, – примирительно протараторил он, – другой Мияджи. Младший, Юя. Он твой капитан, в конце концов, не может такого быть, чтобы у тебя не было его телефона.       Да, у него был номер взрывного, как и старший брат, Мияджи. Пользовался он им всего один раз, когда сообщил, что не поедет в летний лагерь. И если бы его тогда спросили, как бы он оценил качество звонка по десятибалльной шкале, то он поставил бы твёрдые минус десять с перспективой понижения оценки. Проходив полдня с настойчивым гулом в левом ухе, он решил, что больше никогда не допустит подобной оплошности и ни в коем случае не позвонит капитану.       – Сейчас четыре часа, – бросив взгляд на электронные часы, безмятежно покоившиеся на тумбе, ответил Шинтаро. – Я не могу будить людей посреди ночи ради твоей прихоти, Такао.       Такао, скрестив руки на груди, вновь усмехнулся, будто уголкам его губ привычнее было находиться в приподнятом положении.       – Ради своей прихоти ты будил меня посреди ночи регулярно, – парировал он. – Давай, Шин-чан, не каждый день у тебя обнаруживаются гигантские провалы в памяти, а я просыпаюсь в твоей постели.       «И то верно».       Разбираться в ситуации надо было, и не склонному откладывать дела в долгий ящик Мидориме нечего было возразить. С лёгким укором самому себе он отбросил безумную идею оставить всё как есть и потянулся за телефоном к дальнему углу столешницы.       Такао не сводил с него пристального взгляда. Его глаза как два несгораемых прожектора освещали каждый его шаг, и только железная выдержка позволяла Мидориме этот взгляд выдерживать. В отличие от расслабленного, изменчивого, как дуновение ветра, голоса, глаза были не столь искусны в притворстве, и Шинтаро без труда различал в них отражающееся в его собственных глазах волнение.       Скрепя сердце Мидорима набрал нужный номер. С первого раза ему не ответили. Он вопросительно посмотрел на Такао, мол, всё, вопрос закрыт, но тот замотал головой и упрямо ткнул пальцем в сторону телефона. Мидорима позвонил ещё раз. В этот раз трубку взяли.       Поначалу Шинтаро слышал лишь сонное, мерное сопение, которым всё бы и ограничилось, если бы он не поздоровался первым.       – Кто? – вялым, но уже набирающим обороты голосом вопросил Мияджи Юя.       – Мидорима Шинтаро, – повторил Шинтаро, впервые искренне испытывая стыд из-за того, что кого-то потревожил. Ведь никто не будет рад проснуться в четыре утра.       – Ми-до-ри-ма, – мстительно прошелестел голос, не предвещая ничего хорошего. Мияджи взбодрился, на другом конце провода послышался шорох и скрип старых половиц. – Ты! – гневно воскликнул он. – Что ты себе позволяешь?! Ты не поехал на тренировку, чтобы звонить мне посреди ночи?! Ты – мертв…       – Мияджи-сан, – непривычно вежливо прервал его Шинтаро, рассчитывая усмирить проснувшегося после тысячелетней спячки дракона. Бросив взгляд на Такао, он с неудовольствием отметил, что инициатор разговора уже зажимал себе рот руками, беззвучно трясясь от хохота. – Мне нужно задать вам один вопрос.       Всецело осознавая, насколько нелепо он сейчас прозвучит, Шинтаро всё равно не мог повернуть назад. Сейчас всё должно было решиться. Во рту у него пересохло, будто он мучился от жажды не полчаса, а несколько дней.       Мияджи всё ещё сыпал в трубку разными, известными одному ему проклятиями, когда Шинтаро спросил:       – Вы знаете Такао Казунари?       На добрые полминуты воцарилась тишина. Кристальная обволакивающая тишина, к которой Мидорима так жаждал вернуться. Если бы момент не был таким напряжённым, он бы точно сел анализировать произошедшее, а после провалился бы в беспокойный сон со стягиваемой невидимыми путами больной головой. Но на его кровати по-прежнему восседал Такао Казунари, кутавшийся в одеяло от клокотания ветра и вздрогнувший от очередного громового раската.       Мияджи вспоминал.       – Нет. – Не вспомнил. – Впервые слышу о Такао… Кацунари, как ты сказал?       – Казунари, – безжизненным голосом поправил Шинтаро.       Всё решилось. Мияджи не знает Такао, Такао знает Мияджи. Мидорима не знает Такао, Такао знает Мидориму. И, наверняка, и Акаши, и Куроко, и старший Мияджи, и все остальные, кого знал Такао, впервые услышали бы его имя. Он будто был стёрт из их памяти. Мидорима был здоров и Такао тоже – его всего-навсего не существовало в этой реальности.       – И ради этого ты разбудил меня?! – заскрежетали в трубке. – Только переступи порог спортивного зала и распрощаешься с жизнью! Я научу тебя уважению старших! Ты... – Мидорима сбросил вызов.       Последовавшее молчание прерывал лишь несмолкаемый ливень.       Такао всё слышал. Впервые за всё время он выглядел по-настоящему потерянно. От удивления расширенными, потускневшими глазами-прожекторами он смотрел на Шинтаро, а Шинтаро не знал, что сказать. Отчего-то у него появилось иррациональное желание выбросить телефон и свою реальность вместе с ним, заменив её на другую, кажущуюся тёплой и светлой.       Но он быстро поборол наваждение, податливо уступая место раздражению и гневу. Прогоняя весь долгий, вынужденный разговор в голове, он распалялся всё сильнее. Все истории, которые он услышал, все воспоминания, которых и не было – рассыпались, превратились в ничто. Обида била ключом, растекаясь по венам от сердца к кончикам пальцев. Человек напротив него не просто всё выдумал, но и сам оказался лишь имитацией жизни, созданием его больного воображения.       «Да и к чему тогда всё это?!» – отчаянно вопросил Шинтаро.       Ему захотелось выгнать Такао, несмотря на ливень и ветер. Захотелось закрыть глаза и понадеяться, что он сам исчезнет. Захотелось сделать вид, что этой ночи никогда и не было. Ведь Такао растает, испарится как пар от сухого асфальта, стоит ему выйти за пределы комнаты. Шинтаро не знал этого наверняка, но был уверен, что так и будет.       Он корил себя за наивность и нелепую, глупую фантазию, перешедшую всякие границы. Корил за то, что как сумасшедший принял галлюцинацию за реальность, да ещё и сообщил об этом посторонним людям. Он сидел и смотрел на Такао, а нежелающий верить в услышанное Такао – на него.       Звенящую от напряжения паузу рассёк приглушённый оклик:       – Шин-чан...       Шинтаро слышал, как сердце Такао билось в мириады раз быстрее, чем раньше. В птичьем взгляде читалась глубокая, заглатывающая тоска со смесью паники, которую даже солнечная радужка не смогла скрыть за своим светом. Такао старался держаться спокойно, старался спрятаться за практически истёршейся в клочья маской безмятежности, будто веря, что пока он не признает пугающей правды, она не будет являться правдой.       – В самом деле, это просто абсурдно, – впервые серьёзно произнёс он. – У меня так много… воспоминаний о тебе, что они просто не могли быть выдуманными. Не могли, слышишь?       Пронзительный, внимательный взгляд ни на секунду не выпускал из своего обзора сохранявшего молчание Мидориму.       – Они реальнее, чем этот ливень, эта кровать, чем вся эта комната! – Тембр его голоса то ускорялся, распадаясь тысячами искр внутри и обжигая горло, то сбивался, гас, тонким инеем покрывая недружелюбную пустоту. – Я могу закрыть глаза и погрузиться в каждое из них.       – Погружайся, – хрипло выдавил Мидорима. – Только прекрати донимать меня.       Такао замолчал, опустив голову.       Шинтаро поражался своему сознанию и не понимал, почему Такао не исчезает, если он уже понял, что его не существует. Не понимал, как теперь убрать его из своей жизни. От безысходности в начале он пришёл к ещё большей безысходности в конце.       – Шин-чан! – неожиданно звонко, практически радостно воскликнул Такао, вновь поднимая глаза. – У меня есть доказательство, что мы с тобой знакомы! У тебя должна быть моя футболка! Не так давно, где-то перед каникулами, ты забыл форму на тренировку, и я одолжил тебе футболку, а сам занимался в обычной, в какой и пришёл.       «Невозможно», – мгновенно отсёк Мидорима предложенное доказательство. Он никогда не брал чужих вещей и никогда не забывал своих.       – Она должна быть тут у тебя! Ты мне её так и не вернул, – с почти счастливым трепетом продолжал Такао. Бросив взгляд в сторону, он махнул рукой. – Может в шкафу? Посмотри, будь добр. Что тебе стоит!       Шинтаро помотал головой. Ни сил, ни желания верить словами Такао у него уже не было. Он был накалён до предела, его голова разрывалась на части. Ему не нужны были доказательства, он и без них знал, что на полках не найдётся футболки Такао, да и самого Такао в его комнате находиться было не должно.       Выжидающе глядя на него, но так и не дождавшись, чего хотел, Такао резво соскочил с кровати и подбежал к шкафу, поспешно дёргая за ручки.       – Не смей трогать мои вещи! – прикрикнул Мидорима, поднимаясь с места и в один миг оказываясь рядом с ним, захлопывая начавшую открываться дверцу.       – Тогда проверь сам! – крикнул в ответ Такао, запоздало соображая, что это было слишком громко.       Мидорима, скрипнув зубами, смерил его уничижительным взглядом, однако, всё же открыл дверцы шкафа и наклонился к полкам, прячась от сошедшего с ума мира и бегло осматривая вещи. Искать футболку он даже не планировал.       Такао немного успокоился от выполнения его просьбы и отошёл к столу, опираясь об него руками и крепко впиваясь в столешницу едва подрагивающими пальцами.       – Она тёмно-бирюзового цвета, – сообщил он. – Большая, примерно твоего размера.       Мидорима недоверчиво фыркнул, поражаясь проработанности истории, но неосознанно запомнил информацию и взглядом начал искать тёмно-бирюзовый оттенок среди идеальных стопок, сливающихся меж собой в полумраке комнаты.       Переводя взгляд от одного цветного квадрата ткани к другому, Шинтаро всё сильнее проникался бессмысленностью этого занятия. Он помнил каждую им лично помещённую в шкаф вещь и с уверенностью мог утверждать, что бирюзовой, одолженной им когда-то футболки среди них не было. Если бы у него была чужая футболка, он бы знал об этом.       – Знаешь, Шин-чан, – ехидным, танцующим по острию спокойствия и готовым сорваться в любой момент голосом протянул Такао, – у тебя проблемы не только с памятью, но ещё и с готовкой.       Опешив от внезапного оскорбления, на доли секунды Шинтаро замер, как и стоял, согнувшись у полок. А после, враждебно хмурясь и изрядно устав от выходок своего бушующего подсознания, повернулся к Такао.       – Что? – не без вызова осведомился он, окидывая галлюцинацию испепеляющим взглядом, на что та лишь ухмыльнулась.       – Ты отвратительно готовишь, – разъяснил Такао. – Однажды я пытался научить тебя готовить онигири. Куда уж проще, – будничным тоном заявил он, будто и не его существование ставилось сейчас под сомнение. Ветер продолжал бушевать за окном, и угольно-чёрные пряди бились о щёки, едва скрывая вновь расцветающую на губах улыбку, настойчиво пробирающуюся наружу одинаково как в подходящие, так и в не подходящие моменты. – Мы были у меня дома, чтобы не разнести твою кухню. Ты старался, был готов хоть на клей приклеивать одну рисинку к другой. Но всё, к чему ты прикасался, рассыпалось в пепел.       Мидорима поджал губы, не решаясь продолжить спор. Он легко мог представить такую ситуацию и, не понаслышке знакомый со своими кулинарными талантами, лишь надеялся, что получавшиеся онигири выглядели такими же несъедобными, какими и являлись на самом деле, чтобы никому не пришло в голову их попробовать.       – Можно, – прошелестел мягкий голос, – я коснусь тебя, Шин-чан?       Окинув иллюзию внимательным, недоверчивым взглядом, Шинтаро задумался. Действительно, а можно ли?       – Не боишься рассыпаться? – иронично поинтересовался он.       Уверенно замотав головой, Такао, не оставляя Мидориме и секунды на отступление, приблизился, сжав ледяными пальцами его плечо, разгоняя жар, смешанный с дрожью, по всему телу. За первой, окатившей его с головы до пят прохладой от прикосновения замёрзших пальцев последовал помпезный, ускоряющий бег крови по венам, оглушающий стук сердца. В ушах зазвенело, дыхание сбилось. Отчаянно хватая ртом воздух, Мидорима осознал, что задыхается. От духоты голова пошла кругом, чёрные, окружённые зеленью зрачки расширились, отражая в себе, будто в зеркале, все рассказанные Такао истории. Они замелькали тошнотворно быстро, Шинтаро едва успевал отличать одну от другой. В их бешеный ритм вкраплялись нерассказанные, видимые Мидоримой впервые моменты с неизменным Такао Казунари в каждом из них. Такао, везущий его в рикше, Такао, достающий его пустыми разговорами на уроках, Такао отдающий пас прямо ему в руки, уже застывшему в ошеломляющем противников прыжке, Такао, кидающий в него влажным, только что слепленным снежком, Такао, ждущий его у дверей раздевалки, позволяя ему пережить позор проигрыша в гордом одиночестве, Такао, проливающий чай мимо кружки прямо ему на колени, Такао, лежащий на диване с перебинтованной ногой и утверждающий, что он в порядке, Такао, единственный остающийся с ним после тренировок, Такао, привстающий на цыпочки и, забирая очки, насмешливо ловящий его близорукий взгляд своими медовыми, гипнотическими глазами…       Быстро и беспокойно дыша, Шинтаро широко распахнул яркие, светящиеся в темноте зелёные глаза, чувствуя холодный пот, прокатившийся по шее. Его сердце колотилось о кости, норовя и вовсе выпрыгнуть, лёгкие жадно наполнялись воздухом. Окинув мутным взглядом невысокий деревянный потолок, лежащие в просторной комнате футоны со спящими на них людьми, длинные вытянутые окна с мерцающей за ними полной Луной в синем чистом небе, Шинтаро пришёл к выводу, что находится в летнем тренировочном лагере.       Мигом надев очки, он повернул голову вправо, силясь различить среди полутьмы знакомый силуэт. Казунари лежал в полуметре от него на соседнем футоне, освещённый нежными лунными лучами. Мидорима с трепетом всмотрелся в бледное лицо, в сомкнутые веки, в едва приоткрытые губы, в спадающие на глаза лоснящиеся волосы, боясь, что не узнает их, не соберёт в одного целого близкого ему человека. Он протянул руку и тыльной стороной коснулся щеки, ощущая на ладони спокойное дыхание.       Всё ещё не уняв беспокойства, он опустил руку чуть ниже, несильно, осторожно тормоша Такао за плечо.       – Такао, – едва слышно прошептал он, не желая разбудить товарищей по команде. – Такао!       С большой неохотой Казунари лениво разлепил глаза. Жёлтые, янтарные глаза, которые невозможно было забыть, с усилием фокусировались на Шинтаро.       – Что случилось, Шин-чан? – с лёгким беспокойством прошептал Такао, мимолётно косясь на застывшую на его плече руку.       Мидорима, заметив его взгляд, попытался убрать её, вернуть на место, но рука не слушалась, и всё, что ему удалось, – это перевернуть кисть ладонью вверх, костяшками пальцев ощущая тонкую кожу. Он боялся, что Такао исчезнет, растворится в воздухе как видение, стоит ему отпустить его.       – Такао, – сумбурно начал он, явственно видя сон, стоящий перед глазами, – помнишь, ты одолжил мне футболку? Тёмно-бирюзовую.       Удивление на доли секунд отразилось на лице Казунари, плавно сменившись задумчивым, приходящим пониманием.       – Помню, – подтвердил он.       – Кхм… можно я её оставлю?       С трудом понимая, что реальность, а что сбежавший с каплями пота сон, Шинтаро ориентировался лишь на пережитый им в мгновение пробуждения ужас и на материальные доказательства реальности Казунари.       Шинтаро вспомнил тёмно-бирюзовую футболку, всё ещё лежавшую у него в комнате возле спортивной сумки. В день её появления Ракам сильно не везло, и он умудрился забыть форму дома. Проницательный Такао, заставший его в ступоре разглядывающего свой шкафчик, предложил, а потом буквально-таки силой натянул на Шинтаро слегка давящую ему хлопковую ткань, а после тренировки раньше всех сбежал из раздевалки, сославшись на неожиданный приезд бабушки. На следующий день Раки вновь занимали одно из последних мест в рейтинге Оха-Аса, и Шинтаро, аккуратно сложивший футболку в пакет, так и ушёл без него, обнаружив это только по возвращении домой. Он предпринял ещё несколько попыток избавиться от надоедливой футболки, ни одна из которых не увенчалась успехом, а после начавшиеся летние каникулы застопорили операцию.       – Оставь, – приподнимая уголки губ, прошептал Такао, безотрывно глядя на слегка покрасневшего Мидориму. – Это всё, что ты хотел узнать? – лукаво улыбаясь, уточнил он спустя недолгую паузу.       Смущённо отводя взгляд в сторону и отбрасывая на периферию сознания нелепость своих поступков, Шинтаро кивнул. Запоздало он осознал, что был бы другим человеком, если бы они никогда не встретились. Он и не задумывался прежде, как сильно Такао повлиял на его жизнь. Забыть его теперь означало бы забыть и ту часть себя, которая была им терпеливо взращена на руинах былых попыток.       – Рад, что мы прояснили этот вопрос, – подрагивающим от сдерживаемого смеха голосом, заключил Казунари. – Теперь давай спать, Шин-чан. – Он небрежно, якобы случайно накрыл ладонь Шинтаро своей, переплетая пальцы, закрыл глаза и уткнулся макушкой в тёплые руки. – А то ты ещё что-нибудь у меня выторгуешь.       И лишь широкая нахальная улыбка выдавала едва скрываемый за ровным дыханием смех притворяющегося спящим Такао.