***
Сказка о Золушке немного глупая и наивная, но не выходит из головы. У Се Ляня на дереве под его окном – птичье гнездо, их пение будит его каждое утро. И даже есть мыши, целая горсть, которых он в какой-то момент начинает кормить зерном, а те перестают лазить в кладовую и грызть ножки стола на кухне. Конечно, никто из них не одевает Се Ляня, не причесывает и уж точно не разговаривает. В их мире, конечно, есть волшебные вещи, но не настолько. Се Лянь привыкает делать все по дому постепенно. Сперва господин Шэньу поручает ему одну обязанность, потом другую, пока в доме не остается ни одного слуги, потому что финансовое положение после смерти отца не позволяет их содержать. Последним по собственному желанию остается старый садовник, что много лет ухаживал за розовым садом матери, но в конце концов он становится слишком немощен для этой работы. Се Лянь моет полы и посуду, стирает одежду, готовит еду, следит за всем домом, пытаясь изо всех сил сохранить его таким, каким запомнил из детства. «Сделать вид, что ничего не изменилось», – шепчет горькая и тщательно подавляемая часть сознания. К счастью, Цзюнь У, хоть и становится полноправным хозяином дома, не стремится как-то его менять, забирая себе одну из гостевых спален на втором этаже. Сам господин Шэньу ничего по дому не делает и даже не пытается. Он жесткий, капризный и насмешливый. Приказывающий Се Ляню «одеться попроще», когда привычная одежда последнего закономерно не выдерживает постоянного лазания в пыли, намокания и суматошной беготни везде и всюду, чтобы успеть. Опрокидывающий тарелки в мусор, если еда приходится не по его вкусу, требующий переделать, а еще любящий долго-долго понежиться в постели. Придирчиво осматривает убранные Се Лянем комнаты и каждое утро вручает новый список дел, которых точно хватит, чтобы не присесть до самой ночи. Помощь на просьбы жителей тоже часто входит в список. Се Лянь бегает для него и по деревне, и иногда даже по городу, до которого добираться – всего час-полтора, с поручениями, которые слишком мелкие, незначительные и хлопотные, чтобы тот выполнял их сам. – Зачем ты это делаешь? – вопрос бессмысленный и скорее просто, чтобы заполнить некомфортную тишину. В углу на полу кухни – пятно, которое никак не оттирается. Се Лянь пытается уже не меньше получаса. Губы упрямо поджаты, хотя плечи немного болят. Пристальный взгляд в спину раздражает и заставляет дергать плечом. – Что делаю? Смотрю? – за спиной раздаются шорох одежды, словно человек сдвигается, и тихий смешок. – Может, мне просто нравится? Приятно посмотреть за хорошей работой. К тому же… у меня выдалась свободная минута, почему бы не провести ее с тобой? По-моему, мы не так часто разговариваем. – Разумеется, если все, что ты делаешь, это издеваешься, загружая меня кучей дел, заставляя выполнять всю грязную работу, удосуживаясь бросить только «сходи» и «сделай», – получается более едко и зло, чем хотелось бы, и Се Лянь прикусывает губу, но отказывается извиняться. – О? – раздается словно в ответ на забавную шутку. И Се Лянь дергается плечом от этого, потому что тот слишком часто вот так реагирует на отдельные слова или действия Се Ляня, при этом глядя на него по-особенному пристально и неподвижно, словно чего-то ожидая, но Се Лянь не знает, как должен отреагировать. Цзюнь У продолжает: – Думаешь, я над тобой издеваюсь? Но физический труд еще никому не вредил. Умение делать все самому – полезный навык для детей. Иначе они вырастают… – он щелкает языком, словно подбирая подходящее слово, – изнеженными. Я ведь не хочу, чтобы ты был слишком избалован. «Как будто ты вообще пытался меня баловать!» Злость вспыхивает мгновенно, и Се Лянь резко поднимается на ноги, отбрасывая злосчастную тряпку, которая не помогает. Господин Шэньу стоит в дверном проеме на кухню, не беспокоясь, что пол мокрый, и его длинные одежды касаются его. Высокий, гордый и безмятежный, как божество. Вместе со злостью в груди разливается чувство более темное и постыдное – обида, постоянное чувство несправедливости из-за этого человека, который несмотря на извечную полуулыбку на губах – вот и сейчас она даже, кажется, немного затрагивает его глаза, хотя такое редкость – ни разу не проявил к нему ни капли тепла или участия, который смотрел словно сквозь него, который обращался с ним, как с какой-то вещью. – Да и… разве я заставлял? Не помню, чтобы приставлял тебе нож к горлу. Разве ты когда-нибудь возражал? За всеми этими вежливыми фразами, улыбками и безоговорочным исполнением заданий? – в голосе Цзюнь У появляется странная интонация, и тот даже чуть морщится, хотя общая легкость тона и полуулыбка никуда не пропадают. – Выглядит так, будто тебе все нравится. Се Ляню не нужно, чтобы этот человек относился к нему с «отцовской» заботой, но где-то в глубине души он все же хочет… хотя бы намека на расположение. Чтобы тот посмотрел на него, чтобы извинился… – Это называется воспитание. И быть хорошим человеком, – Се Лянь парирует резко, сжимая челюсть. В груди тяжело и неприятно жарко. – Не то чтобы такому человеку, как «вы», это было знакомо. Это ведь «вы» вторглись в мой дом. «Вы» должны заботиться обо мне, иначе зачем «вы» здесь вообще? Лицо Цзюнь У, в которое Се Лянь смотрит прямо и с откровенным вызовом, едва уловимо застывает. Улыбка стирается с губ и из глаз, и тот чуть склоняет голову к плечу, когда отвечает: – Я и забочусь. Разве ты голоден или живешь на улице? – от этой интонации злость в груди Се Ляня внезапно словно выгорает, заполняясь холодом. – Может, я должен тебя любить? – уголок губ дергается, но выражение не достигает глаз. – Не должен. Может, ты просто мне не нравишься? Цзюнь У равнодушно осматривается по сторонам и неожиданно поднимает со стола мешок с рисом. А потом так же стремительно развязывает веревку и переворачивает его. И рис «выливается» стремительным потоком, ударяясь мелкой дробью о все еще не высохший пол, отскакивая и забиваясь в щели, рассыпаясь по нему, словно снег. И все это время чужие темные глаза смотрят только на Се Ляня. – Как там было? Ах да, – Цзюнь У встряхивает в последний раз мешок и аккуратно складывает обратно на стол, – злая мачеха просыпала в ящик с золой чечевицу и приказала Золушке собрать все обратно. Что же, я плохой человек, но, к счастью, не настолько жестокий, да? Поэтому просто прибери тут. Под подошвами и каблуками его сапог маленькие зерна скрипят и вдавливаются в дерево. Се Лянь остается один посреди кухни. Пятно в углу на полу не оттирается, потому что доски прогнили от сырости и теперь им уже ничем не помочь. Се Лянь чувствует, как затихает злость, и отчаянно пытается не потонуть в обиде. Такой едкой и ноющей. До слез. Ему кажется, что он потерян, ему кажется, что он в чем-то ошибся, но он не знает, в чем. А поверх этого… грусть.Кислые и сладкие яблоки
30 августа 2020 г. в 22:00
Золушку любят все.
Се Лянь слышит это обращение к себе и чувствует смущение, но не протестует, только улыбается неловко. Он слышал, что есть такая сказка: о несчастной девушке и ее злой мачехе с двумя дочерями, которые ее не любили. Она переносит много трудностей, но в конце истории выходит замуж за принца.
Добрая, вежливая, тихая и прилежная. Се Лянь не знает, можно ли это отнести к нему, но есть, действительно, что-то близкое в этой сказке. Даже если Се Лянь не девушка. Впрочем, его «мачеха» тоже не женщина, а никаких «сестер» и отродясь не было.
Се Ляня в деревне любят. Всегда рады видеть и улыбаются. И если при этом кто-то слишком пользуется его извечной готовностью помочь… Ну, он может не обращать на это внимания. В конце концов, его семья следила за «этими» людьми несколько поколений: еще тогда, когда дома можно было пересчитать по пальцам руки, а местность – хоть и живописной, но глухой. Се Лянь чувствует ответственность за них. Кто-то же должен, когда отца, который управлял всем, больше нет.
На рынке он берет маленькое зеленое яблоко, и его ладонь перехватывает жесткая рука. Человек, который оказывается за спиной, забирает яблоко, тут же отпуская хватку, и на мгновение подносит к лицу, прежде чем поднять на торговца нечитаемый взгляд.
– Оно кислое. Этот сорт не бывает сладким, кого ты пытаешься обмануть? – голос ровный и четкий, тонкая усмешка на узких губах. – «Это» ты пытаешься всучить своим покупателям, пользуясь их неисправимой глупостью? Разве два дня назад ты не хвастался мне своими «великолепными яблоками, достойными сладостью стола короля»? О, только посмотри, что же это? – короткий толчок ногой, и из-под прилавка, накрытого свисающей низко-низко, но все же недостаточно тканью, высовывается край деревянного ящика, в котором яблоки крупные и спелые, зеленые, но розовеющие боками.
Се Лянь смотрит на них и думает о том, как могла бы начаться эта сказка.
Жил однажды богатый торговец и старейшина одной небольшой деревни, были у него красавица-жена и сын. А потом жена заболела и умерла. Се Лянь был слишком мал, чтобы помнить те дни; от матери остались украшенные цветной вышивкой многочисленные подушки, чайные сервизы и розовый сад. А отец, наверное, именно с тех пор так и не смог больше смотреть в будущее. Поэтому постепенно семейное дело начало прогорать, долги копиться, а люди в деревне роптать, но тихонько, все же они так и не утратили уважения к нему. Просто мир менялся, необходимо было приспосабливаться и постоянно привлекать к их уголку внимание столицы, для чего одних живописных мест – недостаточно. Но отец Се Ляня не видел этого или упорно не хотел, продолжая оплакивать свою жену и растить сына. Только вот материальное положение никак не улучшалось. Поэтому однажды он принял решение связать свою жизнь вновь. У нового «хозяина» дома были холодные равнодушные глаза и щедрое приданное. Только отношение к ситуации не изменилось совсем, поэтому и эти деньги вскоре исчезли.
А потом отца нашли в старой спальне матери, качающимся под потолком. И остались в итоге лишь Се Лянь и его «мачеха», которая действительно его не любила.
У господина Шэньу, как его все называют в деревне, резкие красивые черты лица и гордая осанка. Кто-то бы задался вопросом, почему отец Се Ляня выбрал мужчину в супруги, но в их мире, где полно растений самых разных свойств, каждый может связать себя обетами с другим человеком, не беспокоясь о его поле. Наверное, говорят, отец Се Ляня даже сделал это специально, чтобы ничего не напоминало ему о первой жене.
Цзюнь У продолжает рассеянно крутить яблоко перед глазами, разглядывая, и кажется, будто мир вокруг него исчезает. Гомон рыночной толпы звучит словно в отдалении, свет солнца кажется прозрачным, падая на чужие тяжелые роскошные одежды, расшитые золотыми нитями, темная ткань которых не отбрасывает отблесков, и бледную кожу. Торговец пытается как-то оправдаться, но любые «аргументы» разбиваются о сухую усмешку, в которой – вежливое развлечение.
И потом та же усмешка адресуется Се Ляню:
– А ты? Нравится, когда тебя так нагло обманывают в глаза? Твоя наивность – твоя проблема, но, кажется, я уже говорил, что не люблю кислое. Ты не торопишься с покупками? Или у тебя закончились домашние дела, которые нужно выполнить?
– Вовсе не обязательно вести себя так грубо с людьми, – было замерший на месте, Се Лянь отворачивается, дергая плечом и принимаясь спешно набирать яблоки в корзину из ящика, который торговец уже выставляет на прилавок перед ним. Тот буквально не находит себе места и словно старается выслужиться, но Се Лянь бросает на него лишь один взгляд и качает головой, вздыхая, чувствуя слабо ноющую обиду внутри. Сейчас он не может найти в себе желания кого-либо утешать, говоря «все в порядке».
– Грубо? – голос прерывается, словно человек за спиной серьезно задумывается об услышанном, а потом Се Лянь буквально затылком ощущает «улыбку», прохладную и прозрачную, как стекло.
Се Лянь старается не смотреть, потому что вспоминает ее точно такой же год назад. Этот красивый человек, который на самом деле не имеет ни лица, ни сердца.
Дверь открывается, и Се Лянь тут же оборачивается на скрип. Стоя на верхней площадке лестницы возле комнаты, где слуги положили на постель тело его отца… Господин Шэньу, которого, наверное, следовало бы называть отчимом, но Се Лянь предпочитает не звать никак, бросает на него всего один мимолетный взгляд и, ничего не говоря, начинает спускаться по лестнице.
Се Лянь ощущает, как в груди закипает гнев, и стискивает пальцы.
– Вы могли хотя бы сделать вид, что опечалены!
– Почему я должен? – мужчина оборачивается на предпоследней ступеньке и запрокидывает голову, чтобы встретиться взглядами, на его лице ни малейшего беспокойства.
Перила под крепкой хваткой трещат, впиваясь в ладони острыми ребрами. Мир вокруг Се Ляня словно покрыт мутной серой пеленой, он растерян, перед глазами до сих пор – качающееся под потолком тело на белой шелковой ленте. И этот человек… Ни радости, ни грусти. Ничего, что Се Лянь смог бы понять или за что обвинить. Кроме того, что он уверен…
– Если бы ты не появился… – дышать трудно, пальцы дрожат, эти темные спокойные глаза словно вытаскивают на поверхность душу и видят ее, как на ладони, смотрят, как на что-то забавное, но не стоящее внимания. – Ты даже ничего не сделал, чтобы помочь ему!
– О? – Цзюнь У склоняет озадаченно голову к плечу, наконец, полностью разворачиваясь на последней ступеньке. – Это действительно входило в мои обязанности? – интонация звучит искренне удивленной, и гнев Се Ляня вскипает еще сильнее.
– Ты ведь связал свою жизнь с ним! – с досадой, потому что он так и не смог смириться.
Горькая обида маленького ребенка, у которого были любящие мать, отец и… этого достаточно, именно так и должно быть всегда, несмотря ни на что. Этот человек чужой. Появился в их светлом счастливом доме и все разрушил.
Где-то в подсознании, возможно, он и понимает, что ошибается, но сердце болит слишком сильно. А Цзюнь У…
Чужая бесстрастная маска не колеблется.
– Твой отец просил только денег, чтобы его «семейное» дело не пропало окончательно и чтобы кто-то позаботился о его бедном сыне, – уголки губ дергаются, но это не улыбка – тонкие и сухие, – Цзюнь У смотрит без выражения как-то пристально, словно понимает прекрасно все его мысли, но даже не желает переубеждать. – Его выбор – это его выбор. Он сделал его сам. Что ты хочешь от меня? Может, мне тебя пожалеть?
Се Лянь чувствует себя опустошенным и очень-очень холодным.
– Но такое на самом деле происходит в жизни, – голос слышится словно в отдалении. – Чаще, чем ты думаешь. Родители умирают, а дети взрослеют. Взрослей.
Яблоко несколько раз прокручивается в воздухе, ловко подкинутое напоследок, а потом его небрежно возвращают на прилавок.
– Это не грубость, а твердость, – произносит Цзюнь У, наконец. – Если ты не будешь тверд, тебе сядут на шею. Разве ты не знаешь, как работает этот мир, Сяньлэ? Один самый главный закон. В один присест сильный слабого съест*. Вот и все, – простое пожатие плечами.
А потом он уходит. И словно ломается невидимая преграда: вновь слышатся гомон толпы, звук старых башенных часов, и кто-то даже умудряется задеть Се Ляня плечом, спеша куда-то мимо, извиняясь на ходу, не глядя. Некоторые в деревне и даже в городе называют господина Шэньу «безликим». Он красив, но совершенно не… запоминается. Словно стирается из памяти, стоит ему исчезнуть из поля зрения. Остается только смутный образ и разговоры. Наверное, поэтому слухи вокруг него – шепотом, опасливо-уважительные и немного пугающие.
Примечания:
* цитата из книги Дэвида Митчелла "Облачный атлас".