Я знал, что ты не...

Мне говорили, что чувства проходят с годами, или если не проходят, то, во всяком случае, хотя бы приглушаются. Мне говорили, что мир не может состоять только из одного человека, засевшего где-то на подкорке, напоминающего о себе огромными баннерами посреди Нью-Йорка и многочисленными записями интервью. Мне говорили, что проблема в возрасте, ведь все подростки так или иначе привязываются к определённым ситуациям, вещам и другим людям, которые дарили им когда-то кучу воспоминаний. Вот только я повзрослел, мой голос окончательно поломался, с лица ушла по-детски наивная красота. Мне было двадцать два, и вроде как о таких давно говорят, что они взрослые. У меня была хорошая работа, моя тётя всегда ждала домой, девушка была самая искренняя и настоящая из всех, кто только мог бы ей стать, друг оставался самым верным и надёжным, сколько бы ни проходило лет. Я продолжал быть безликим героем, спасающим город от чудаков на дорогах и гангстеров в подворотнях. Всё было хорошо, вот только обещание почему-то не работало. Я ничего не отпускал. И чувства меня — тоже. Грязный переулок дал мне возможность упасть рядом с мусорным баком и вдохнуть пропахший бытовыми отходами воздух. Тело адски горело и требовало того, чтобы его наконец-то оставили в покое, чтобы залатали на нём раны и не дали им загноиться под слоем не особо туго перевязанного бинта. Моё сознание отчаянно требовало отдыха, а ноги так болели, что не хотели идти домой. Я сидел в крови и держал в ладонях потрёпанную маску, пытаясь глубоко дышать и не давать глазам закрыться. Потому что меня ждали, я был нужен там, в маленькой квартире, где моя ужасно любящая тётя наверняка приготовила финиковый пирог и взволнованно посматривала на время. Даже мой кот — Джарвис — и тот, наверное, ждал. На другом конце Куинса Мишель ждала моего звонка, ибо мы договаривались встретиться, а я опять внезапно пропал. Нед, конечно же, понаоставлял кучу голосовых сообщений в социальных сетях — мы же друзья, а друзья не оставляют друзей. Меня ждали. И вместо того, чтобы быть с ними, я истекал кровью чёрт знает где, разглядывал тёмное нью-йоркское небо и искренне не понимал, как выберусь из этого состояния. «Помогите», — шепнул бы я, попадись мне какой-нибудь добрый прохожий, который бы не испугался, помог добраться до дороги, посадил в такси и обменялся бы со мной парой фраз. Прохожий бы спросил, встретимся ли мы ещё когда-нибудь, а я, улыбнувшись сквозь маску, ответил бы: «Конечно, да». Зная, что уже никогда. Проткнутое бедро придавливало к земле невидимым грузом, изрезанный живот доставлял куда больше боли, если я пытался глубоко вдыхать. Стирая с щёк размазанную грязь, смешанную с потом, пытался успокоиться, повторяя про себя то, что говорил уже давно. Лет так пять, не меньше. Было невыносимо и тяжело, но я старался: снова и снова, пока не получалось по-нормальному. Раньше я был ребёнком, который стыдился попросить помощи, а сейчас уже был слишком горд, чтобы суметь признать, что она нужна мне. Тогда я мог набрать нужный номер, послушать гудки и нарваться на сонный уставший голос, спросивший: «Что случилось, малыш?». Сейчас, даже если бы кто-то вспорол мне глотку, никто бы и ни за что не узнал. Нет, само собой, однажды бы кто-то наткнулся в переулке, вызвал полицию и ужаснулся в новостях, мол, представляете, гулял себе спокойно, а там — тот герой, Паучок. Вот бы поднялось шуму… И как бы поудивлялись люди, узнав, кто скрывался под маской все эти годы. Все бы поудивлялись. А он — нет. Думаю, Тони бы не захотел взять трубку, когда бы Хэппи звонил сообщить про похороны и про то, в принципе, из-за чего весь сыр-бор, потому что он жил другой жизнью. Потому что Тони был счастлив, выбрав то будущее, где у него будет нормальная семья. Я хорошо помню их свадьбу — ох, она прогремела на всю страну! Самый известный миллиардер столетия и его прекрасная жена. Где тогда был я? Не помню, правда. То ли в гостях у Неда, то ли у Мишель. Мы втроём пили столько, сколько мне больше ни разу не приходилось пить. Я пил и сдерживал слёзы, ведь не в моих силах что-либо сделать с этим. Разумеется, мне неоткуда знать, но, возможно, Тони держал миссис Старк за руку и понимал, что сделал самый верный выбор. Во всей вселенной она была единственной, а таких, как я — миллионы. Обычных, импульсивных, сомневающихся. Хэппи говорил, что он сам-то постоянно искал пятый угол, но смело могу заверить, что именно мне и пришлось стать пятым углом, который пришёлся ему не по вкусу. Мне всегда представлялась эта картина: я умираю где-то около мусорного бака, отчаянно пытаясь ухватиться за жизнь, а Тони в это время смотрит с семьёй телевизор и не вспоминает об оставшемся в прошлом пареньке. Зачем вообще вспоминать о том, кто не хотел признаний под Луной, дорогих подарков и брака, который всего-то хотел… хотя бы периодически сидеть рядом с ним, касаться его ладони и прикладывать голову к плечу. Всего-то, да? И теперь я дышал грязным воздухом, кровь пачкала костюм и землю подо мной, а мне жутко хотелось разглядывать небо и искать глазами точку, светлую такую, далёкую. Она бы превратилась в полосу, тоже светлую и красивую, и я бы улыбнулся, поняв — он пришёл. Годы проходили быстрее, чем я успевал их считать, а Тони больше ни разу не появлялся. Я знал про его нынешнюю жизнь не слишком много, но мне отчего-то было приятно видеть снимок их с миссис Старк дочери. Морган росла удивительно похожей на него, честно-честно. Меня невероятно тянуло улыбаться и говорить, что она — настоящая принцесса. Если бы однажды мы встретились посреди улицы, я бы опустился на колени, посмотрел в её любопытные глаза и прошептал: «Ты же знаешь, кто такой Человек-паук, да?». Она бы доверительным шёпотом пообещала, что не расскажет ни единой душе, потому что это — наша тайна. Хотелось бы, чтобы с годами она стала красавицей, какой была её мать, и настоящим признанным гением, как её отец. Я с трудом выдыхал, чувствуя ослабевшую нижнюю часть туловища, и терял сознание, уносящее куда-то не туда. Мир сузился до размеров переулка, в нём не слышались голоса людей возле перекрёстка, шум останавливающихся машин или телевизоры в открытых окнах, крутящие одни и те же новости по каналам. Опустив голову, я чуть растянул дыру в костюме и уставился на багровые полоски, из которых без остановки вытекала кровь, даже не успевая засыхать по краям. Это правда было больно. В какой-то момент я почувствовал холод — липкий и пугающий. Стало уже не так важно, что и где болит, тело просто целиком и полностью стало единым болезненным нервом. Я помнил вкус его губ и запах его одеколона. Кажется, когда мы с Недом как-то погуглили цену, это стало откровением, что мне единственному было позволено вдыхать такой дорогой запах гораздо дольше, чем всем остальным людям на планете. Я помнил, как Тони любил просыпаться по утрам и утыкаться носом мне в шею, говоря какие-то глупости, господи, уже не вспомню — о чём. Я помнил, через сколько минут согревался в его руках, когда замерзал на холодной улице. Я помнил взгляд глаза в глаза, тихий смех и совместную работу в мастерской, помнил кучу ответов без вопросов и постоянное «Не знаю, Пит» на всё, чего бы про нас ни спросил. Это было так давно, в мои семнадцать. А в двадцать два, прислонившись к стене, я всё ещё разглядываю такое же бескрайнее небо, разве что облаков сегодня поменьше. Каждый раз, натыкаясь на снаряд или нож, мне хотелось надеяться, что меня подхватят за плечи и оторвут от земли, пусть и кричал всем подряд, что мне прекрасно жить без всего этого. Я ничего не мог поделать: глаза искали, тело дёргалось, а потом, спустя полтора часа, так и не дождавшись полоски в небе, мне всё-таки приходилось возвращаться на своих двоих. Спустя годы я больше не надеялся увидеть Тони высоко-высоко над домами. Не надеялся, но почему-то ждал. Возможно, это бы дало понять, что он не забыл про наши вечера, о которых мы оба никому не говорили. Я бы понял, что они хоть что-то значили для него. Мне бы правда хватило одного раза, чтобы удостовериться, большего было бы и не нужно. Но мне прекрасно известно — он не придёт. Хоть объявится новая армия Читаури, хоть рухнут небеса — Тони не появится, потому что теперь ему есть кого терять. Железный Человек ушёл в отставку, за что ни один Мститель его не осудил. Я тоже. Поэтому не надеялся, а просто мечтал, однако он всё равно не приходил. Глаза всё-таки стало трудно держать открытыми, так что я закрыл их. Меня ждали дома, пока моё тело без остановки истекало кровью. Мне нужно было идти к тем, кто меня ждёт, а сил подняться и пойти почему-то совсем не находилось. Я настолько слаб и измотан, потерял столько литров крови, что не сумею функционировать, пока более-менее не восстановлю баланс до утра. Было немного боязно поддаваться темноте, уходя в неё. Может, меня и в этот раз пронесёт? Открою глаза с утра, разомну затёкшие конечности и вернусь домой. Мэй будет кричать, ЭмДжей — по-своему ругаться, Нед — возмущаться, Джарвис — лежать на моих коленях, а я — молча благодарить их за терпение и отмечать очередной день в календаре, когда снова оказался на грани смерти. Как Тони и говорил: «Ты не умеешь жить без риска». Уметь-то умею, но всегда страшно, с какой совестью потом засну. Маска куда-то выпала из рук, не знаю, осталась ли у ног или затесалась под бак. Я проваливался в темноту, перестав слышать звуки улицы. В темноте было хорошо — она рисовала меня семнадцатилетнего, Тони сбоку и запах коньяка с виски. Там меня отчитывали за раны, грозились забрать костюм, и мне нравилось слушать эти угрозы. Там Тони приходил мне на выручку и не молчал на протяжении пяти лет. Там я не лежал в тёмном переулке в луже своей же крови. Окончательно следуя за темнотой, я знал, что на следующее утро будет плохо. Знал, что очнусь и пойму, что вновь пронесло, и я остался жив. Знал, что точно-точно очнусь, а кровь… Она всё равно восстановится. И ещё кое-что знал. Пожалуй, это было последним, что успело промелькнуть в голове, когда отдалённо послышалось восклицание случайно завернувшего в переулок человека. Я всё прекрасно знал, Тони. Я знал, что ты не придёшь…