До того, как поднимутся воды (Before the Water Rises)

Пять дней до Потопа, и тростник вдоль безымянных болот к западу от горы Арарат вырос пышным и зеленым, выше взрослого человека, гуще, чем шерсть на спине кошки. Конечно, это было чудо — последний проблеск несезонной зелени для тех, кто обречен на гибель. Тростник, который рос вдоль болот, обычно был тонким и чахлым, но только не в этом году. В этом году он рос как безумный. Вся природа цвела и плодоносила, словно желая напоследок порадовать тех, кому суждено было погибнуть в грядущем Потопе. Однако чудо это было скорее сродни проклятию. Высокие тростники — идеальное место для блуда людей вне поля зрения их законных супругов и идеальная возможность для крокодилов украсть зазевавшегося ребенка-другого. — Кроули, я не верю, что крокодилы являются коренными жителями этого региона, — говорит Азирафаэль. Они стоят на возвышении и смотрят, как Махла, окруженная большой группой смиренных людей, выразительно указывает им на тростник. — Ад об этом не знает, — пожимает плечами Кроули. — Большинство из наших не очень хорошо разбираются в фауне. Вот что получается, когда ты так долго торчишь внизу. Внизу, на краю болота, один из мужчин пытается перекричать Махлу. Судя по его чуть более замысловатой шляпе, он явно имеет веские основания считать себя отвечающим за все и вся и намерен напомнить об этом окружающим. Однако Махла обладает всей полнотой власти, проистекающей из ее умения вытаскивать застрявших козлят из коз и отыскивать заблудившихся, и она кричит на него в ответ. В конце концов ей удается перекричать оппонента, и вся группа неохотно устремляется к камышам. — Я не знаю, можем ли мы еще что-нибудь сделать, — озабоченно говорит Азирафаэль. — У нас не получится начудесить лодки для них: это было бы слишком очевидно, на Небесах сразу заметят. Но я просто не могу смириться с мыслью, что больше ничего не сделаю. — Ну, есть еще одна вещь, которую мы могли бы сделать, — усмехается Кроули, заправляя подол своего одеяния за пояс. — Ну же, ангел, или ты никогда в жизни не работал? Азирафаэль моргнул. Вероятно, слишком долго разглядывать голые ноги демона неприлично, но... Нет, и копыт там тоже нет. В общем, очень правильный набор ног. Совершенно ничего особенного, и нет никаких причин пялиться. — Я... Что? — Пошли, — Кроули слегка толкает его в плечо и устремляется к камышам. — Для тебя это будет в новинку. *** Это действительно что-то новенькое, и Азирафаэль довольно быстро начинает понимать, что испытывает к новшествам глубокое отвращение. Возможно, даже ненависть. Ангел твердо убежден, что он был создан для нескольких очень специфических задач. Он охраняет вещи, он служит вещам, он поражает Зло, когда это уместно, и он заранее взволнован тем, как письменное слово должно взлететь на местном уровне через некоторое время. А теперь он к тому же понимает, что не был создан для того, чтобы брести по колено в грязи, нагибаться, резать тростник ножом, который сразу же делается тупым, стоит на этот нож посмотреть, и тащить огромные кучи мокрых зеленых побегов тростника на берег. Жаркая, мокрая, ужасная работа, и, несмотря на приближающийся конец света, он предпочел бы отказаться от нее, если бы не Кроули. Кроули всегда оказывается где-то поблизости и работает с такой мрачной решимостью, что Азирафаэлю каждый раз становится стыдно. Он ангел, ради всего святого, и это всего лишь один день из той огромной вечности, которую ему еще предстоит прожить. Он едва ли может сказать, что не в состоянии провести некоторое время в грязи (даже если в данный момент и испытывает тошнотворную уверенность, что наступил на лягушку), тем более если это может что-то изменить. Поэтому он продолжает идти вперед, полностью отдаваясь завораживающему ритму, учась принимать тот факт, что его кожа навсегда останется сморщенной от воды, и игнорировать тот, что все его тело пытается дать ему понять, что он не создан для этого. «Когда все это закончится, я найду темное, прохладное и совершенно сухое место, где мне не придется ничего поднимать и носить, и останусь там на добрых несколько столетий», — говорит он себе. И неважно, что такого места еще не существует. Если придется, он его сотворит сам. По крайней мере, боль и страдания физического тела удерживают его ум от более опасных мыслей. Например, что он нарушает волю Божью. Или от столь же ужасной — что он не сможет этого сделать. А ведь он на стороне Добра, не так ли? Что будет, если они с Кроули преуспеют в своем маленьком плане? Значит ли это, что воля Божья может быть так легко нарушена? Или же это значит, что они на самом деле действовали согласно Ее Великому Плану? Если да, то что это значит? Было ли это испытанием? Проверяет ли Она их, и если да, то почему... Размышления Азирафаэля прерывает мощный поток воды, ударивший его прямо в лицо. Он не может намокнуть еще больше, но возмущенно вскрикивает, роняя тростник, который нес. Подняв глаза и пытаясь понять, что еще пошло не так, он видит Кроули, который держит ведро с веселой небрежностью и улыбается почти ангельской улыбкой. И Азирафаэль невольно думает о том, что именно так Кроули и выглядел тогда, когда еще не был Падшим. Затем он чувствует смутный стыд за себя, сам не зная почему. — Извини, — говорит Кроули с обезоруживающей улыбкой. — Мне нужно было причинить кому-нибудь немножко неприятностей. Ты же знаешь, что это тоже часть сущности демона. — Да? — Демоны должны регулярно исторгать наружу определенную порцию зла. Иначе оно накапливается и все равно прорывается, только будет хуже. Убийства и разруха. Я стараюсь избавиться от этого прежде, чем оно станет причиной каких-либо действительно серьезных неприятностей. Азирафаэль уже собирается сказать ему, что это ни в коей мере не правда, но тут ему приходит в голову мысль, что, возможно, демоны подобны ангелам, но в другую сторону. Ангелы могут чувствовать любовь, а демоны — другие вещи. Они должны уметь это делать, понимает он, иначе их искушения не сработают. — А, понятно, — говорит он вместо того, что собирался сказать. — Можно мне взглянуть на это ведро? Кроули протягивает ему ведро. Азирафаэль зачерпывает большое количество воды, и Кроули шипит, шокированный, когда вся эта вода выливается ему на голову. — Ангел! Что ты творишь, во имя Светоносного?! — Крещение, — невозмутимо отвечает Азирафаэль. — Ну, ты же знаешь, это же часть ангельской сущности. Мы должны крестить и благословлять разные вещи, иначе наша доброта будет полностью подавлена. А потом начнутся все эти горящие кусты и сровненные с землей города. На лице у Кроули появляется очень странное выражение, в котором восторг смешивается с замешательством и чем-то еще*, и Азирафаэль, возможно, еще долго мог бы просто стоять там, пытаясь понять, с чем именно, если бы не поднялся крик, что кто-то увидел крокодила. — В Анатолии нет крокодилов! — нетерпеливо восклицает он, обернувшись к источнику шума (крокодила там действительно не наблюдается, только исключительно хищный вид бревна), и к тому времени, когда он поворачивается обратно, Кроули уже нет поблизости, а значит, и у ангела более нет причин не вернуться к работе. День тянется бесконечно. К наступлению сиреневых сумерек огромные связки тростника расставлены на краю болота для сушки, и Махла уводит своих людей обратно к домам, где им всё еще нужно заниматься хозяйством и ухаживать за козами. Они измучены, и Азирафаэль знает, что, если им повезет, то в конце концов они окажутся измученными еще более. Как мало им отпущено времени, и как много его им приходится тратить на борьбу. Он даже не понимает, что сказал это вслух, пока Кроули не пожимает плечами. — Именно этого и хотели ваши, не так ли? — спрашивает он. — Больше никакой халявы? Женщина получает кусочек яблока, и упс! Теперь каждый обязан расплатиться за это вечным страданием. — Все было не так, — сухо отвечает Азирафаэль. Кроули полуоборачивается к нему, приподняв бровь. — Прошу прощения, но я там был. Да и ты тоже. Азирафаэлю становится немного жарко под его влажным одеянием, и он отворачивается от Кроули. Конечно же все произошло не так. Честно говоря, он довольно долго учился не думать об этом, и со стороны Кроули почти невежливо снова поднимать скользкую тему. Кроули, казалось, не замечает дискомфорта Азирафаэля, вместо этого с интересом принюхиваясь. — О, это очень мило, они жарят козу. Ты должен подойти и попробовать, если еще не пробовал. Они делают что-то забавное, растирая сухие листья. Я не знаю, что это дает, но они очень увлечены. — Мне нельзя, — коротко отвечает Азирафаэль, хотя какая-то часть его души считает, что предложение звучит довольно заманчиво. — Я должен вернуться в ковчег. Наблюдать за происходящим... Чтобы все было хорошо. Контролировать. — Как тебе будет угодно, — говорит Кроули, — но не забудь вернуться утром, и лучше затемно. Нам нужно будет высушить всю эту кучу, прежде чем люди проснутся, чтобы они смогли сразу начать увязывать тростник в лодки**. А потом снова резать... еще больше тростника. Конечно, они будут это делать, и Азирафаэль снова слышит где-то внутри головы реплику Кроули о женщине и яблоке, прежде чем отмахнуться от нее. — Да. Я вернусь завтра, увидимся. — Конечно. Увидимся, ангел. Азирафаэль расправляет крылья, опираясь ими на воздух, в считаные секунды взмывая вверх и удаляясь от Кроули. Когда он бросает взгляд вниз, то замечает, что демон все еще стоит там, где ангел его оставил, и смотрит вверх со странным выражением на лице***. ПРИМЕЧАНИЯ * Кроули на самом деле искренне удивляется. Так или иначе, он никогда не видел ничего подобного. Ему еще предстоит уйти и как следует подумать (пусть и за кадром), осознать и прочувствовать всё значение того обстоятельства, что он был крещен, пусть даже и задолго до рождения Иоанна Крестителя. ** Если вы хотите посмотреть классное видео о том, как люди на самом деле делают такие лодки, вам сюда: https://www.youtube.com/watch?v=dXSAetXXVVY *** Я смотрю на них обоих и думаю: «Ну что, ребята, у вас впереди еще несколько долгих тысяч лет».