Кто-то, о ком можно мечтать

— А это взаправду происходит? — шепчет Изуку и наклоняется в сторону, чтобы Очако услышала. — Ну, мне не мерещится? — Нет, — шепчет она в ответ, широко улыбаясь, хотя и пытается сдержаться. — Ты отвлекаешь Тодороки, а я буду фотографировать. — Я вас слышу, — повернувшись правой стороной лица, говорит Тодороки с другого конца общей комнаты. Его взгляд устремлен в какую-то точку на линии глаз, но рука остается все еще… Очако шлепает Изуку по руке, и он смотрит ей в глаза. — Дай телефон. — Что? Нет. — Сейчас же. — У тебя есть свой. — У тебя камера лучше. — И что? — Скажешь, что не хочешь увековечить лучший из возможных образов Бакуго Кацуки, пока он ведет себя как плюшевый мишка? Закусив нижнюю губу, Изуку оглядывается через комнату. Каччан убьет его. Он устроит на него охоту, найдет, вытащит внутренности и вздернет на них. Он засовывает руку в карман и протягивает Очако телефон. — Ладно! — произносит она чуть громче и бросается в другой конец комнаты. После того, как Очако садится на корточки, Изуку больше не видит ее из-за головы Тодороки. — Постарайся выглядеть естественно. — Это смешно, — говорит Тодороки, поворачиваясь к ней. Она делает снимок, и раздается щелчок как у затвора объектива. — Ой. — Она опускает телефон и проводит большим пальцем по экрану. — Нельзя его будить. — Он никогда не просыпается, пока я так делаю. Очако скулит, и Изуку подозревает, что она сложила губы бантиком. — Это так чертовски мило. — Затем она снова поднимает телефон и несколько раз беззвучно тыкает по экрану. — Ладно, продолжай в том же духе. Тодороки вздыхает. — Итак, э-э, Тодороки. — Изуку медленно шагает вперед, пока ему не удается заглянуть за край дивана. — Это обычное дело? — Почти каждую ночь, — говорит Тодороки, глядя вниз. Очако издает еще один звук, словно перед ней детеныш животного, и продолжает постукивать по экрану. — Без этого он не может заснуть. На этот раз давится воздухом Изуку, но не из-за слов. Отсюда видно, как Каччан цепляется за него, хватаясь пальцами за футболку, и прячет лицо на его груди. Он давно знает Каччана, но никогда не видел ничего подобного. Пальцы Тодороки — уверенные в своих движениях, словно делали подобное миллион раз, и, вероятно, так и было — медленно двигаются в его волосах. Путешествие начинается у линии волос, а затем они отводят пряди назад, открывая лоб, разглаженные брови, и продолжают путь дальше. Запястье Тодороки поворачивается так, чтобы огладить затылок и завернуть за ухо. Мягко. Очень мило. Так, как Изуку никогда не ожидал бы ни от кого из них. — Деку, можешь уйти с дороги? — Очако выглядывает из-за пластиковых волос Всемогущего на мобильном и поднимает на него бровь. — Слезы — это, конечно, в твоем стиле, но ты портишь картину. Изуку моргает, падает слеза. И он смеется. — Извини! Я даже не понял. — Знаю, — бормочет она, ожидая, пока он повернется и подойдет к ней, чтобы потом сделать еще один снимок. С этой стороны Изуку видит улыбку Тодороки, лица Каччана не видно, но он знает, что она тоже там. Его щека выпячивается под давлением, когда он вжимается в Шото во сне, и округлость напоминает Мидории о том, какой Каччан: невинный, как и все остальные. Как бы он ни вел себя, со всеми своими угрозами применить насилие, он невинный. И Тодороки дает ему почувствовать это. Он скулит, потрясая кулаком в воздухе. — Вы оба такие милые! — шепчет он, поднимая руку и вытирая быстро падающие слезы. — Заткнись, Деку, Тодороки улыбается! — шипит Очако, пока разводит пальцы на экране, чтобы взять крупный план с мастерством человека, который делал это тысячу раз. Так и есть — с тем же успехом она могла бы воспользоваться и своим телефоном. — Мне нужно это задокументировать. Каччан что-то бормочет в футболку Тодороки, мышцы напрягаются, и его лопатки двигаются под одеждой. — На этот раз ты не спишь? — тихо спрашивает Тодороки, рука замирает. — Нет, — едва внятно произносит он. Каччан снова сдвигается, прижимаясь лицом к Тодороки, и скользит одной рукой вокруг него, пока не обвивает ее вокруг чужой спины. — Потрясающе, — бормочет Очако, опускаясь на колени и придвигаясь ближе. — Есть еще что сказать, Бакуго? На этот раз Каччан молчит, и Тодороки опускает одну руку ему на спину, чтобы притянуть ближе. Когда Изуку смотрит на них, в его груди что-то теплится. Он знает их либо всю жизнь в случае Каччана, либо, что касается Тодороки, достаточно долго, чтобы считать его одним из самых близких друзей. Он знает их страхи, их сильные стороны, то, что им нравится, и то, что — пусть они и не хотят признавать — ненавидят. Он видел, как Каччан вырос из малыша, слишком напуганного, чтобы спать без ночника, в кого-то достаточно храброго, чтобы сразиться с самыми сильными злодеями страны. Он видел, как Тодороки превратился из удрученного образом отца мальчика в кого-то достаточно сильного, чтобы противостоять серийному убийце и победить. Изуку видел, как они оба превратились из двух людей, отвергающих каждое прикосновение, в обнимающихся во сне, защищающих друг друга, спасающих друг друга, когда слишком напуганы, чтобы спасти самих себя. И вот они здесь, позволяют всему этому открыться на всеобщее обозрение. — Вы двое такие милые, — шепчет он, пряча лицо в ладонях в отчаянной — и безуспешной — попытке скрыть переполняющие глаза слезы. — Я так люблю вас обоих! — Спасибо, Мидория, — говорит Тодороки, и, когда Изуку смотрит сквозь пальцы, он видит, как тот улыбается. — С ума сойти, — шепчет Очако, придвигаясь еще ближе. — Могу я снять тебя на видео? — Перестань забивать мой телефон, мне еще нужно там место! — Хлюпнув носом, Изуку опускает руки и наклоняется, чтобы посмотреть в экран. Она применила фильтр, смягчила свет, и даже он готов признать, что так Каччан выглядит красивым. — Нужно для чего? — ворчит она, переключаясь на «Видео». — Опять для жуткого сталкеринга? — Это не сталкеринг, это исследование! Тодороки, вздрогнув, шипит и резко опускает голову. Футболка потемнела под сжатыми кулаками Каччана, и оттуда тонкими струйками поднимается дым. Очако опускает мобильный и зыркает на Изуку. — Должны ли мы… — Нет, — бормочет Каччан, поворачивая голову и заметно напрягаясь. — Нет, пожалуйста. — Эй, — шепчет Тодороки, его рука перемещается от волос к лицу и обхватывает щеку. Лицо Каччана искажено болью, зубы обнажены, брови нахмурены. Он тихо всхлипывает. Очако качнулась на пятки. — Эй, Кацуки. — Хватит. — Кацуки. Раздается шипящий звук, и Изуку вскидывает глаза, чтобы увидеть искривившую подбородок Тодороки гримасу. — Тодороки… — Все хорошо, — перебивает он, сдвигаясь и крепче прижимая к себе Каччана. — Кацуки, я здесь. — Шото, — шепчет он, руки дымятся, пока сгребают в охапку ткань, которую сжигают. — Шото, нет. — Может, позвать Айзаву? — спрашивает Изуку, делая шаг вперед и хмурясь. — Мы можем… Тодороки снова шипит, когда от одной из рук Каччана доносятся хлопки, и он позволяет льду растечься от кончиков пальцев до щеки под ними. Каччан подскакивает, глаза резко открываются, а губы размыкаются в судорожном вздохе, когда он рывком поднимается. Его голова резко поворачивается в сторону. Видит Тодороки. — Шото, — шепчет он, протягивая руку и обнимая его за шею. — Черт, разве я… — Все нормально. — Подожди, — бормочет он, отстраняясь и проводя рукой по поврежденной ткани футболки Тодороки и тому, что должно быть неприятным ожогом под ней. — Блядь. Мне очень жаль. — Это был кошмар, ты в порядке, — шепчет Тодороки, держась за него. — Бывало и похуже. — Ты… — Я в порядке. — Но… — Кацуки, — обрывает он, ведя пальцами по подбородку. Момент слишком интимный, не для посторонних глаз, и Изуку видит, как Очако поглядывает на дверь в поисках выхода, но любое движение просто привлечет внимание Каччана и тот поймет, что они не одни. Он хочет помочь, протянуть руку и предложить свою поддержку, но знает: Тодороки должен был уже делать это раньше. В его действиях уверенность: в том, как он притягивает его к себе и любя обнимает за шею, в том, как нежно целует щеку, которую заморозил. Его глаза закрыты, а пальцы вернулись к своему занятию — приглаживанию волос Каччана. Каччан — тот, кого Изуку знал как человека, отвергающего утешения из-за страха показаться слабым — только крепче прижимается к нему, оседлав колени Тодороки и опустив голову ему на плечо. — Я сделал тебе больно, — шепчет он слишком громко в тишине комнаты. — Я сделал тебе больно. — Все нормально, — отвечает Тодороки, открывая глаза и глядя на Изуку. — Я в порядке. — Я тебя, блядь, чуть не убил, это не нормально! — выкрикивает Каччан, опуская плечи, когда срывается голос. — Я в порядке. И я с тобой. Проходит мгновение, и Изуку замечает, как Очако в тишине засовывает телефон обратно ему в карман. Ему нужно что-то сказать. — Гм, — начинает он, морщась от громкости. Каччан напрягается, и Мидория закусывают губу. — Т-ты хочешь, чтобы я… — Деку, — шипит Каччан, ослабляя хватку на шее Тодороки и садясь прямо. — Э-э, д-да? — У тебя пять гребаных секунд, чтобы убраться, прежде чем я вырву тебе позвоночник через рот. — Ладно! Да, конечно, — заговаривается он, слепо протягивая руку к Очако и поднимая ее с корточек. — Эм, надеюсь, ты в порядке! — Пошел нахуй! — Ладно, пока! Он выбегает из комнаты, лишь мельком взглянув на грозный взгляд Каччана, брошенный ему через плечо Тодороки. Остановившись у лестницы, Мидория пристально смотрит на Очако. Она нервно смотрит в ответ. Он прикусывает губу. — Эм, я думаю, что мы должны… — Ничего не говорить? — Ага. — Вообще. — Никому, — соглашается он. И замолкает, думая о телефоне в кармане. Затем наблюдает, как ухмылка расползается по ее лицу. — Но фотографии… — Групповой чат? — Да! Очако улыбается, и Изуку отдаленно слышит голос Тодороки, тихо успокаивающий Каччана, за ним доносится прерывистый смех. Он мягко улыбается, кивая головой. Момент растягивается, и он ловит себя на том, что наблюдает, как ее плечи поднимаются, когда она делает вдох. Он закусывает губу и лезет в карман за телефоном. — Хм, так какие из них самые лучшие? Она фыркает, подходя ближе, и протягивает руку, чтобы схватить его запястье и заглянуть в экран. Сердце почти останавливается, и он пялится вниз на точку контакта, но Очако, кажется, сосредоточена на телефоне. — Слушай, вот этот кадр был прямо перед тем, как он двинулся, видишь часть его лица? — Ага, — говорит он, и она улыбается ему так, что аж щурятся глаза. Она крепче сжимает запястье, касаясь мягкими подушечками пальцев шершавой поверхности его кожи. Забирает телефон, чтобы напечатать сообщение в групповой чат класса, а он наблюдает. Может быть, он и не изнывает, как Тодороки и Каччан, но все равно хочет того, что есть у них. Очако издает какой-то звук. — Киришима говорит, они слишком геи для публичных мест. — Хагакуре и Оджиро ненамного лучше, — отвечает Изуку, и она мудро кивает, пока треплется с ними. Может быть, когда-нибудь.