Её шарады

Она так и не перестала решать головоломки. О, эти минуты, проведённые у полок с детскими игрушками во всеядных и всеобъемлющих супермаркетах, каплями падающие в чашу терпения. Кёрсти стояла рядом с ней, когда она очень сосредоточенно, точно учёный над чашкой Петри или ювелир над драгоценным камнем, склонялась над каким-нибудь простеньким паззлом, выисканным среди плюшевых медведей и свёрнутых, словно спящие змеи, скакалок. (Или словно цепи, подумалось Кёрсти.) В сувенирных лавках иногда удавалось найти что-то посложнее, и тогда в сознании Кёрсти начинали вспыхивать всполохи беспокойства, после каждого из которых ей приходилось говорить себе: нет. С кошмаром покончено, он растворился, исчез. На свете нет ничего, подобного проклятой шкатулке. А уж её-то Кёрсти точно не светит открыть во второй раз. Самую забавную штуку они нашли как-то в магазине комиксов, случайно откопали среди кипы журналов и огромных подушек для любителей почитать не сходя с места — сам хозяин сказал, что не знает, как она туда завалилась. Помнится, тогда один вид этой красочной шкатулки с секретом вызвал у Кёрсти мгновенное головокружение — до того она напоминала ту самую. Но нарастающее предчувствие беды разрешилось появлением попрыгунчика на пружинке — аляповатой копии главного монстра из новомодного ужастика. Кажется, тогда она не выдержала и прыснула. Её спутница, виновница всех её нервов, растерянно посмотрела на игрушку, и уголки её губ медленно разъехались в улыбке. Так они и улыбались друг другу — попрыгунчик и Тиффани. Иногда Кёрсти трудно было представить, что творится в этой белокурой голове. Немая смогла заговорить, медлительная смогла бежать, отрешённая смогла осознать реальность и бороться за то, чтобы сделать её такой, какой она должна была быть. И ей удалось вернуть все детали на свои места. Прошло время, и Тиффани по-настоящему улыбнулась какой-то, надо признать, довольно плоской шутке Кёрсти. А когда ещё через месяц она впервые разразилась своим захлёбывающимся, радостным детским смехом, Кёрсти чуть не расплакалась от охвативших её чувств и порывисто сжала подругу в объятиях, счастливая от того, что понимать её стало проще. Но даже после этого в светлых, почти прозрачных глазах Тиффани по-прежнему оставалось что-то недостижимое, далёкое, тайное. И с лёгкой, но всё же ощутимой горечью Кёрсти наконец призналась себе: она никогда не могла сравниться с этой тихой девочкой в умении разгадывать загадки. От этого было немного больно. Даже киновиты отступили перед её невинностью. Против воли Кёрсти вспоминала глубокий чёрный взгляд нечеловеческих глаз. Мимолётно, но он видел её — и не тронул. Тиффани рассказала ей об этом позже. Ей не стоило никаких усилий это представить. Одно лицо она и так наблюдала перед собой ежедневно — и яростно надеялась продолжить наблюдение до конца своих дней. Другое же само не собиралось покидать её и охотно являлось в кошмарах — и это даже после того, как она увидела его человеком и своим защитником. Вряд ли можно было найти столь противоположных двоих. И тем не менее это было бы слишком — назвать её ангелом. Тиффани не имела и крошечной доли предполагаемого ангельского могущества. Всего лишь девчонка не от мира ни сего, ни иного. Кёрсти помнила, какой белой была её простая рубашка даже после всего, что они пережили, и белое светилось в её памяти не хуже охваченных голубым мерцанием стен, расступавшихся перед демонами, явившимися на зов. Не то чтобы Тиффани могла противостоять им. Но в том, как пощадил её их предводитель, жестокий, израненный, затянутый в чёрную кожу, казалось, лишённый всего человеческого, крылся некий подвох. Уж не была ли то первая победа в битве, идущей в душе каждого? Битве, о которой не подозревали ни демон-искуситель, ни сама блаженная, как не знали они и того, на обугленных развалинах чьей души велась она. Кёрсти кусала губы, пока приступ кашля всё-таки не прорвался наружу, не вывалился комком безобразных шевелящихся звуков из лёгких. Тиффани принесла полотенце и вытирала ей мокрый лоб, сосредоточенно, как всё, что она делала, приближала стакан с водой к потрескавшимся губам, пока тепловатая жидкость не начинала течь в саднящее горло. Она оставалась у постели Кёрсти все ночи, пока та болела, и лишь каким-то чудом не заразилась сама. Больная оставила попытки понять, когда её верная сиделка спит. Неделю спустя уже здоровая Кёрсти не знала, что и думать. Наверное, только температура могла породить весь тот бред, что приходил ей тогда в голову. Но с другой стороны… чему ещё ей оставалось верить, если чудеса и Тиффани были почти одно и то же? Солнце припекало светлую макушку. Кёрсти пришлось лично опустить на неё старенькую панаму, слегка прихлопнуть и расправить мятые поля, потому что Тиффани неизбежно забыла бы сделать это сама и, вполне возможно, отправилась бы в обморок. Некоторые особенности её чувствительности до сих пор не укладывались у Кёрсти в голове. Стоял один из тех летних дней, когда совершенно нечего было делать, кроме как лежать и запекаться на солнце, пока лёгкий дымок не пойдёт из ушей. Кёрсти сидела рядом с Тиффани с обалделым от жары выражением лица и мечтала о внезапном ливне. Поля нашедшейся в доме соломенной шляпы низко нависали над её глазами. Для того чтобы решить очередную головоломку, нужен был свет, много света. Пальцы Тиффани успокаивающе медленно исследовали неровности шкатулки с секретом. Именно такие она любила больше всего. Вопреки прошлому, она так и не перестала любить их. Иногда Кёрсти казалось, что Тиффани может собрать и разобрать всё на свете. Найти ключ от всех дверей. Отомкнуть любой замок, как отомкнула врата Ада. Предназначение существует. Что, как не оно во плоти, сидит сейчас на раскладном стуле перед Кёрсти, медленно обводя подушечками пальцев углы и пересечения плоскостей? Кёрсти обречённо вздохнула. В такие моменты она чувствовала, что, как бы она ни боялась… Даже если им снова суждено будет встретить шкатулку… Даже если Тиффани её откроет… Она не станет мешать.