***
Прошло уже две недели, а Юлиан так и не смог проникнуться любовью к новому дому, в отличие от родителей, которые вроде бы были даже счастливы. Он невзлюбил это место сразу же, а также был достаточно упёртым, чтобы упрямо продолжать ненавидеть то, что ему не понравилось. Это коснулось и квартиры тоже. Раньше они жили в большой трёхкомнатной квартире, а сейчас, хоть число комнат не изменилось, размеры заметно уменьшились. Вместо просторной кухни, где помещался большой стол — маленькая, с небольшим столиком возле стены, где семья ютится каждое утро, нечаянно толкая друг друга локтями. Вместо широкой ванны, где Юлиан любил расслабиться — душевая кабинка. Вместо туалета с биде — маленький уголок с дверцей, куда отец со своими нескромными габаритами еле помещается. Вместо широкого коридора с диваном — узкий проём, где раздеваться можно только по одному. Но больше его раздражали местные гопники, из-за которых он был вынужден обходить дома и тратить больше времени, даже если просто хотел сходить в магазин. И почему-то именно сегодня в нём проснулась бунтарская сторона, потому что он наплевал даже на свои принципы и пошёл не в обход, а по прямой. На улице было прохладно. Вдалеке гремел гром, и уже начинало покрапывать. Сумерки сгущались, но фонари так и не включались. Только потом Юлиан понял, что на весь двор работает лишь один и то с перебоями. Тусклый свет мигал, погружая весь двор каждый раз на пару мгновений во тьму. То ли от холода, то ли от странного пугающего предчувствия худощавое тело дрогнуло при порыве ветра. Только теперь Юлиан понял, что не так. Странное чувство не покидало его с тех пор, как он вышел из дома, и только сейчас пришло осознание — было слишком тихо. Ни противного гогота, ни громких разговоров. Он настолько привык изо дня в день слышать даже отдалённо эти неприятные голоса, что стоило всем куда-то исчезнуть, как стало не по себе. «Затишье перед бурей?» Гром раздался пугающе близко, и Юлиан вздрогнул, судорожно доставая телефон из кармана, чтобы фонариком осветить себе дорогу. На асфальте уже стали появляться лужи, и он не хотел испачкать свои кроссовки. Оставалось лишь надеяться, что тревожащее его чувство — лишь расшалившаяся паранойя, и он благополучно доберётся до дома, но на всякий случай пошёл быстрым шагом. — Эй, пацанчик, куда так бежим? Юлиан судорожно вздохнул, но продолжил, не сбавляя шага, идти, стараясь не оборачиваться, борясь с внутренним любопытством. Если посмотрит — значит, заметил их, обратил внимание, а пока у него есть возможность притвориться, что он ничего не слышал. Только вот он прекрасно всё слышал, и сердце бешено заколотилось в груди, когда он заметил по хлюпающим звукам позади, что за ним уверенно идут, не догоняя, находясь на некотором расстоянии, будто лениво преследовали, зная, что он никуда не убежит. Запугивали его. Дождь, казалось, усилился, и Юлиан понадеялся, что хотя бы погода отпугнёт его преследователей, но тех, видимо, ничего не смущало. С волос струилась вода, одежда неприятно прилипала и холодила тело. Он сжал пакет с тетрадками, чтобы туда не попала влага, и листы не помялись. Черт бы побрал его слепую самоуверенность, когда он решил пройти через дворы. Он ведь всего лишь хотел пойти за тетрадками и другими письменными принадлежностями и быстро вернуться домой, потому что мама нашла ему подработку на лето в качестве репетитора по музыке для девочки, которая жила в одной из этих пятиэтажек. Он накупил всякого яркого, чтобы заинтересовать ребёнка, сам ведь знал, как все эти ноты могут надоесть через некоторое время. — Ты че, оглох, пацанчик? Внутри всё сдавило от леденящего ужаса и паники. Он продолжал упрямо идти, периодически нога неуклюже подворачивалась, поскальзываясь на лужах, и он спотыкался, а по мерзким смешкам очевидно ещё и веселил этих отбросов общества. Хотелось сорваться на бег. Им руководил страх, и он не мог здраво рассуждать. Если побежит — однозначно спровоцирует их как собак командой «фас» погнаться за ним. А уж они-то его точно догонят, учитывая, что асфальт мокрый, и он уже в который раз неуклюже поскальзывается. Но даже сейчас они продолжают идти позади, не догоняют. Юлиан не понимал, почему они так делают. Пугают его? Веселятся? От паники и быстрой ходьбы дыхание сбилось. Всё тело будто горело огнём, капли моросящего дождя казались обжигающе холодными, его бил озноб. Он пытался судорожно придумать, как ему от них оторваться, куда ему убежать. Повернуть туда, в сторону гаражей и голубятни? Нет, там вроде тупик. Или не там? Может попытаться перелезть через забор и попасть на территорию детского сада? Охранник точно должен быть на месте. Но куда ему, с его телосложением, взбираться по заборам? Да он не успеет и половины осилить, как его поймают и изобьют. Может он успеет добежать до магазина? А вдруг они сторожить будут? Время позднее, магазин скоро закроется. А может... может... может... Никаких трезвых мыслей не приходило в голову. Его в любом случае поймают, они-то лучше здесь всё знают. Неожиданно его грубо схватили за плечо и потянули назад. Юлиан вскрикнул. От резкого рывка он споткнулся и упал, раздирая кожу на руке об асфальт. Телефон упал рядом, освещая тёмное пространство фонариком. — Ноги кривые и жопа большая, магнитом к земле тянет? — загоготал один из парней. Юлиан поднял взгляд. Со страхом взглянул на преследователей. Его одолевали сомнения, ему казалось, что он уже где-то слышал этот голос и видел, по крайней мере, одного из этих хулиганов. И тут он вспомнил. Точно. Один из них тогда бросил хлопушку ему под ноги. Ещё и гоготал также мерзко, урод. — А я тебя сразу узнал. Что, теперь ты не такой смелый? — ухмыльнулся парень. — Ну давай, посмотри на меня также, чё, кишка тонка? Юлиан отвёл взгляд, хотя всё внутри тряслось от желания выкрикнуть ему в лицо все те слова и нелестные эпитеты, которые он тогда придумал в его адрес. Он попытался встать, но его толкнули ногой в живот. Грязная подошва упёрлась в его тело, прижимая к холодному оградительному столбу. — Куда это ты собрался? А ты знаешь, что игнорировать неприлично? — А преследовать разве прилично? — всё-таки выкрикнул Юлиан, прикусив язык. За свою дерзость он сразу поплатился. Его грубо схватили за волосы, приподнимая голову, и вглядываясь в лицо. — Думаешь, я мусор? Думаешь, я отброс? — прошипел парень, плюясь в лицо. — Ну давай, скажи, ты же хочешь. Смотришь на нас свысока, только, где ты сейчас? Сидишь на асфальте как обдолбанный наркоман, и кто теперь на кого смотрит свысока? Другой рукой он поднял телефон, заинтересованно его рассматривая. — Отдай, не твоё! — крикнул Юлиан, но его сильнее потянули за волосы, отчего он болезненно поморщился. — Знаешь, я сегодня добрый. Это, — произнёс хулиган, тряся телефоном перед лицом Юлиана, дразня и болезненно светя в глаза фонариком, — я заберу себе. Теперь ты будешь знать своё место, псина. — Ламберт! — неожиданно раздался низкий голос, который больше напоминал рёв дикого зверя — настолько громко и резко он прозвучал. «Неужели ещё один?» Парень, который, по всей видимости, был Ламбертом, оттолкнул Юлиана и быстро встал. Из темноты вышел странный тип, который уверенной и твёрдой походкой шёл к ним. Юлиан сразу же обратил внимание на необычную внешность. Распущенные длинные седые волосы, грозные жёлтые глаза будто светились в темноте пугающим блеском. Мощная фигура была одета в чёрную кожаную одежду. На куртке поблёскивали серебряные заклёпки. А на «носах» больших ботинок были шипы. Неформал, одним словом. Внутри всё похолодело, стоило взгляду Юлиана встретиться с жёлтыми глазами. Из-за своего цвета они казались звериными, дикими, что вкупе с голосом создавало облик хищника. Юлиан судорожно сглотнул. Никогда ещё чей-то образ не пугал настолько сильно. Плечи затряслись от страха и, видимо, не без оснований, потому что друг Ламберта стушевался и нервно переступал с ноги на ногу, но сам Ламберт на удивление оставался спокойным. — Что вы тут устроили? — сурово спросил пугающий тип. Аура вокруг него словно давила на плечи, заставляя подчиниться, опустить глаза вниз и молчать. — О, Геральт, мы... Эм, не ожидали тебя здесь уви... — приятель Ламберта не мог и двух слов связать. — Я спросил другое, — резко оборвал он его на полуслове. — А я тут порядок навожу в твоё отсутствие, — ответил Ламберт, смело смотря в глаза пугающего типа, которого звали Геральт. — Этот, — продолжил он, кивнув головой в сторону Юлиана, — возомнил себя тут важной шишкой. Я всего лишь показал ему его место. — И что он тебе сделал? — насмешливо ухмыльнувшись, спросил Геральт. Его взгляд оценивающе скользнул по Юлиану, и тот снова поёжился — настолько он пугал своим видом. — Ты бы видел, как он смотрел на нас всех, будто мы помои какие-то. Богатенький, судя по телефону. Вот только ему здесь не рады. — А ты своё место не забыл? — сурово спросил Геральт. Резко, безо всякой усмешки. Ламберт, казалось, захлебнулся вздохом от возмущения. Он яро продолжал что-то говорить Геральту, но Юлиан уже не слушал. Ему было холодно, и надо было искать пути побега, пока эти парни заняты своими делами. «Бог с ним, с телефоном», — подумал Юлиан и, быстро вскочив, хотел было убежать. — Куда? — крепкая рука схватила Юлиана за локоть, удерживая на месте. — Брысь отсюда, только телефон верни, — сказал Геральт, уже обращаясь к Лабмерту и другому парню. Ламберт недовольно фыркнул, однако, услышав предупредительный рык, послушно протянул удивлённому Юлиану телефон и поспешил уйти, чтобы не навлечь на себя ещё проблем, которые, видимо, ему и так были обеспеченны. — Ты как? — спросил Геральт. Юлиан повернулся к нему, испытывая странные чувства. С одной стороны этот Геральт был очень пугающим, потому что один его только вид заставлял поджилки трястись. Но с другой стороны он ему помог, от гопников спас и телефон не дал отобрать. Супермен в чёрной кожанке и берцах. И Юлиан не знал, что ему сказать. Он всё смотрел на Геральта, пока дождь продолжал покрапывать и звучно капать на кожаную куртку, которая поскрипывала при каждом движении. Тёмно-серая бровь вопросительно выгнулась. Жёлтые глаза, которые больше казались золотистыми в темноте, ожидающе смотрели. Его терпение не было безграничным, как показал разговор с теми парнями, и молчание вполне могло напрягать, но Юлиан не мог выдавить из себя и слова. Сказать «спасибо» вроде так просто, но он боялся и пикнуть рядом с ним. Казалось, что в один миг, стоило Геральту на него только взглянуть, он просто разучился говорить. Язык словно онемел. Юлиан приоткрывал губы, порываясь произнести хоть как-то это слово благодарности, чтобы просто уйти, а лучше убежать и никогда больше не встречаться с этим типом. Закрыв глаза, — так было легче, — Юлиан глубоко вздохнул. — С-спасибо, — всё-таки прошептал он и сразу же поспешил уйти. Быстро, почти переходя на бег, лишь бы, наконец, оказаться дома, лишь бы больше не видеть этого Геральта. Но странное нездоровое желание требовало обернуться назад. Оно сдавливало грудь и отдавало странным жжением между лопаток, словно именно в ту точку непрестанно смотрели, вынуждали его сделать это — обернуться назад, снова встретиться взглядами. Юлиан остановился — как он себе пообещал только на полминуты, не больше, — и обернулся, будто повинуясь чужой прихоти. Да, он наблюдал, смотрел, ждал. Их взгляды встретились. Дождь всё капал, но, казалось, это никого не волновало. Юлиан сам не понимал, что делает. Он почему-то стоит и продолжает заколдованно смотреть в эти золотистые глаза. Но всё же страх находиться на улице — так близко от Геральта, — вынудил его всё же пойти, нет, побежать домой, не выдержав и тридцати секунд. Юлиан, поскальзываясь на лужах, всё же добежал до дома и более-менее успокоился, только когда за его спиной закрылись двери лифта. Взгляд, казалось, преследовал его, но он уверял себя, что это паранойя, и это попросту невозможно. Посмотрев в большое зеркало, он застонал. Джинсы были полностью испачканы. Даже в некоторых местах порвались. К телу, будто только сейчас вернулась способность чувствовать, и его затрясло от прохладной температуры в лифте. Было настолько холодно, что поездка на восьмой этаж казалась настоящей пыткой. Медленно, словно специально огонёк на кнопках переходил с одного этажа на другой, а двери мучительно долго открывались, когда лифт всё-таки приехал на восьмой этаж. Не дожидаясь полного открытия — терпеть ужасный холод уже не был сил, — Юлиан прошмыгнул в небольшой проём и нетерпеливо зазвонил в дверь. Мама, конечно, была в ужасе, когда сын заявился в таком виде на порог дома, на все расспросы он отвечал коротко: упал. Кроме горячей ванны и, пожалуй, чая с вкусностями не хотелось больше ничего. С таким настроением, лениво и неохотно отвечая на вопросы обеспокоенной матери, Юлиан принял душ, и только когда тёплая, почти горячая вода коснулась руки, он поморщился, вспомнив, что разодрал кожу на ладони. После горячего душа он съел пару бутербродов, запивая горячим чаем, и лёг спать прямо в халате, не желая обнажать тело. Хотелось закутаться в одеяло как в кокон и уснуть, уткнувшись носом в пушистую махровую ткань, потому что на коже словно ожог чувствовался взгляд золотистых глаз.Часть 1
13 сентября 2020 г. в 20:17
— Эй, прикурить не найдётся?
Юлиан глубоко вздохнул и прибавил шаг. Он старался не обращать внимания на летящие ему вслед словечки от хулиганов.
— Ты глухой? Я с тобой разговариваю!
— Магазин, мне надо в магазин, — еле слышно шептал себе под нос словно мантру, чтобы не забыть, зачем он вышел на улицу, и не убежать домой.
Прошла уже неделя с тех пор, как Юлиан вместе с родителями переехал в этот город, они ещё не успели толком распаковать многие вещи, а он уже невзлюбил это место. Неприязнь он испытал намного раньше, ещё, когда его просто поставили перед фактом о том, что отца повысили на работе, и в связи с этим они должны переехать в более крупный город. Город хоть и был крупным — едва ли не столица, с более развитой инфраструктурой, с престижными учебными заведениями, — только вот перебросили их не в приличный район с ограждённой территорией, а в, как называл его Юлиан, клоповник.
Отцу предоставили квартиру в новом доме, хоть за это спасибо. Только недавно построенный и ещё не до конца заселённый. Ярко-зелёная краска на фасаде ещё не успела покрыться толстым слоем пыли и грязи от близлежайшего большого перекрёстка, который по вечерам гудит от бесконечных пробок. Дом из-за своего кислотного цвета выглядел не как украшение района или красивая изюминка, чтобы разбавить серость улиц, а был нелепым пятном на фоне редких высоток и неказистых многочисленных полуразваленных пятиэтажек.
О том, что это новостройка, каждое утро не забывал напоминать сосед, который хоть и жил на два этажа выше, но чей звук перфоратора будил эффективнее будильника.
А по ночам вместо того, чтобы наслаждаться тишиной, приходилось закрывать окна в и так душной квартире из-за шумной дороги и не менее шумного местного контингента, который стал причиной большой нелюбви Юлиана к новому дому. Гопников здесь, как ни странно, было очень много, они почти всё время кучковались у подъездов пятиэтажек и на старых детских площадках.
Юлиан вырос в интеллигентной семье. Родители с самого детства прививали сыну чувство прекрасного, а также, показывая на таких хулиганов, учили, каким он не должен вырасти, и с кем ни в коем случае не должен дружить. Поэтому, когда такие особы кричали или говорили ему что-нибудь вслед, да даже просто стоило заметить одного из них на улице, Юлиан чувствовал неприязнь и толику страха, потому что они были для него как дикие звери, от которых не знаешь, что можно ожидать в следующую секунду.
А родители, казалось, ничего вокруг не замечали. Они светились каждый день не хуже праздничной гирлянды от радости и вели себя так, словно жили в самом чудесном месте на свете. Их совершенно ничего не смущало: ни сосед, который будил весь дом перфоратором строго в восемь часов утра; ни большая дорога под окнами; ни шумные местные маргиналы. Родители всю жизнь решали за Юлиана, кем ему быть, где учиться, с кем дружить, чем заниматься. И переезд не был исключением из правил. Юлиан был слишком удобным ребёнком. Отличник, активист, превосходный музыкант, помимо пианино умел играть на скрипке и гитаре. Умница-разумница. В общем, тот самый сын маминой подруги, с которым сравнивали поголовно каждого. Но никто не думал, насколько тяжело ему постоянно держать планку на одном уровне. Каждая ошибка с его стороны воспринималась трагедией мировых масштабов. Он привык всё держать в себе: недовольство, злость, обиду, раздражение, — все те эмоции, которые не нравились родителям. Они не были строгими, просто как-то с детства приучили сына беспрекословно слушаться. Поэтому у Юлиана никогда не было собственного мнения, собственных решений, собственного выбора.
С возрастом это всё менялось или просто бездонная чаша терпения грозилась скоро переполниться.
Из размышлений Юлиана вернул странный резкий хлопок, который раздался очень близко. Он вскрикнул и отпрыгнул. Одновременно с этим он услышал мерзкий хохот. Виновники и не думали прятаться или притвориться, что непричастны. Они просто стояли и смеялись над его испугом. Подбросили хлопушку под ноги.
Но Юлиан считал себя выше препирательств и разборок с такими людьми.
«Отбросы», — обозвал их так про себя и, брезгливо сморщив нос, одним лишь видом сравнивая их с помоями, гордо отвернулся и продолжил свой путь до магазина.
Обратно домой он решил пойти не через дворы, что значительно сократило бы время, а рядом с большой дорогой. Это хоть и дольше — фактически он проходил большой крюк, обходя так все соседние здания, — но безопаснее.