Повод к отступлению

— Чё пришли? Тёма смотрел недружелюбно, выставив подбородок, поджав под себя худые ноги в просторных пижамных штанах. Сжатые костяшки пальцев упёрлись в коленку. — Навестить тебя, — сдержанно отозвался Валентин, указал взглядом на стул у кровати: — Можно присесть?  — К-как будто, если я скажу «н-нет», вы съебётесь отсюда нахуй. Уже ме-месяц прошёл, а вам всё никак не на-адоест. — Я уйду, если хочешь. Месяц для Валентина был достаточно большим сроком, чтобы привыкнуть ко многому, в том числе к подобным разговорам, не сильно отличающимся раз от разу. — Вы ж м-меня всё равно в покое не оставите, — пробормотал Артём, комкая в пальцах застеленное покрывало. — Врачи, н-небось, вам всё про меня докладывают. — Ты подписал согласие на моё временное попечительство, — напомнил Валентин, опускаясь на стул. — Как только врачи придут к выводу о том, что ты в полной мере можешь заботиться о себе… — Придут они, как же, — буркнул Артём. — Я состарюсь раньше. Валентин подавил вздох. Он, в конце концов, тоже подписывал ту бумагу о попечительстве, знал, на что идёт. — Ты подозреваешь врачей в недобросовестности? — уточнил он. — Или сомневаешься в собственных возможностях? — Ещё бы знать, в чём сомневаться, — Артём пожал плечами. — Я два года в тюрьме. В ла-абораторию пару раз возили, но там такая же тюрьма… да не, хуже. Вырвался было… теперь тут держат. Говорят, Хэкон меня вытащил, говорят, всё, что на-ачалось после инсульта, пройдёт постепенно… но вы ж меня небось опять запрёте, — он сцепил пальцы на колене. — Преп-парировать будете. Ю… — он осёкся, сглотнул. — Дочка ваша улетела, а на её место — такой шикарный образец для опытов. Д-долбаёб, вылеченный и-инопланетянами. — Я не собираюсь отправлять тебя в лабораторию, Артём. Валентин собирался продолжать привычное, заученное — про возвращение к нормальной жизни, про снятие судимости, про то, что Артёму помогут найти работу, но перекошенный рот парня скривился ещё сильнее, у него вырвался сиплый смешок: — Да ну? А сверху вам прикажут — и что? Д-дочь родную на опыты возили, а за меня драться, что ли, б-будете? Валентин помолчал. Усмехнулся уголком рта, глядя на Артёма почти одобрительно. Чует гад, куда бить, чует, от чего внутри заноет, заскребётся, полезут наружу бессвязные оправдания: он ведь Юле предлагал побег, он бы всё сделал, костьми бы лёг, жила бы тихо, без волнений, никто бы её на Камчатке не нашёл… какое-то время. Лицо Юли нарисовалось перед Валентином в который раз — непривычно мягкое, задумчивое, словно подсвеченное тёплыми солнечными брызгами, льющимися в просторное окно Артёмовой палаты. «Лучше я ещё немного помучаюсь, пап, — говорила она, откидывая голову, поглядывая чуть искоса, и губы складывались в спокойную улыбку. — Не хочу, чтобы тебя отстранили». — Саботировать приказы командования я, разумеется, не собираюсь, — с расстановкой произнёс Валентин. — У меня уже был разговор с моими руководителями о твоей судьбе. Обсуждались различные варианты. Я привёл аргументы в пользу того, что тебя лучше оставить в покое, позволить тебе жить обычной жизнью. В итоге со мной согласились. Артём шумно выдохнул. Только сейчас, когда его угловатые плечи расслабились, Валентин отметил про себя, как напряжённо он держал спину — как минимум с того момента, как Валентин зашёл к нему в палату. — Я понимаю, почему ты так много волнуешься, — негромко вырвалось у Валентина. — Тем не менее, стресс вредит твоей сердечно-сосудистой системе, мешает восстанавливаться. Ты ходишь на массаж? — Два раза в неделю та-аскают, — Артём дёрнул плечом. — Не люблю. Ноет потом всё, не уляжешься. Валентин приподнялся раньше, чем поймал собственную мысль: — А если я? Артём, похоже, не сразу понял, о чём его спрашивают — озадаченно нахмурился и вдруг глянул изумлённо, бледные, гладко выбритые щёки чуть порозовели. — Ну, это… попробуйте, если вам не влом. Валентин расстегнул пуговицы кителя, скинул, чтобы не плотная ткань не давила в плечах, не мешала, аккуратно повесил его на спинку стула. Подошёл к кровати, сел у Артёма за спиной — острые лопатки выдвинулись, мышцы опять закаменели. Артём быстро стянул больничную рубашку, скомкал, кинул в ноги. — Месяц в госпитале — то ещё мучение, по себе знаю, — произнёс Валентин, протирая руки влажной салфеткой. — Нервы изнашиваются, дёргаться начинаешь, мысли в голову лезут всякие, — ладони опустились на тёплую спину, прошлись медленно, вкруговую, успокаивая, побуждая отпустить себя. — А нам нужно тебя на ноги поставить, Артём. Хочешь пока перебраться ко мне? Будешь долечиваться на дому. Тёма дёрнул головой, спутанные пшеничные волосы скользнули по шее. — Чарру Юля за-абрала, да, Валентин Юрич? Валентин хмыкнул. — Предлагаешь мне собаку завести? — Ага, — Тёма повернул было голову, но рука Валентина мягко надавила: — Не вертись. Да, вот так сиди, дыши спокойно, глубоко, — пальцы вжались сильнее, перекатывая, разминая мышцы. — Чарра была Юлиной любимицей. А мне сейчас нужна не собака. — Мда? — усмешку в голосе Тёма скрыть не пытался. — А по мне, вам лишь бы кому-нибудь причинять д-добро. Не так важно, кому. Юля выбралась из-под крылышка — значит, и Тёма-гопарь сгодится. Всё р-равно он слова п-против сказать не может. Ладони Валентина остановились, не закончив движения, замерли на разгорячённой спине. Тёма опять повернулся — в прищуренных глазах нетрудно было уловить тревогу. — Артём, — негромко сказал Валентин. — Я в эти игры играть не собираюсь. Если ты говоришь «нет» — это значит «нет». Если ты не хочешь, чтобы тебе помогал я, то я пишу запрос в службу опеки, моё попечительство отменяют, рассматривается вопрос о возвращении тебе полной дееспособности прямо сейчас. Если врачи решают, что ещё рано, тебе подбирают нового попечителя. Тёма закусил губу, уголок рта нервно дёрнулся. Светлые глаза смотрели с тревогой, обидой. — Вам это, на-аверное, и нужно, Валентин Юрич? — выпалил он. — Вы д-давно уж устали от меня. Валентин засмеялся — вслух, коротко, без особого веселья. — Тём, ты уж определись, пожалуйста, — он вновь провёл ладонями по спине парня, аккуратно, но уверенно, спустился ладонью к выпирающим рёбрам. — Я твой мучитель-абьюзер или я хочу от тебя сбежать. Тёма как-то резко, судорожно втянул носом воздух, сжимая челюсти. Он вновь сжимался, застывал под руками, и Валентин с нажимом провёл ладонью от шейного позвонка до самого копчика, ещё раз — мягче, бережнее, поглаживая тёплую порозовевшую кожу. — Ну хватит, Тём. Я понимаю, трудно тебе. И про перепады настроения от лекарств я тоже знаю. Это нормально. Ты справляешься. Самое трудное уже позади, надо просто немного потерпеть. Тёма мелко закивал, спиной подаваясь назад, вжимаясь в ладони, в грудь Валентина. Его хотелось потрепать по волосам, обнять, успокоить как умеешь, как Юлю когда-то успокаивал — но мало ли, он же дёрганый сейчас, зацепится что-нибудь в мозгах, только хуже сделаешь… Валентин просто выпустил парня, накинул на него рубашку, потянул на себя покрывало, прикрывая сверху, чтобы разгорячённую спину не застудил. — А как вы, Валентин Юрьевич? — тихо спросил Тёма, просовывая руки в рукава. — Вы, наверное, с ра-аботы ко мне. Тяжело? Валентин поколебался — можно было ответить что-нибудь безопасное, обтекаемое, но чутьё у парня то ещё. — Я к тебе из СИЗО. Я был у Ивана Коробанова. Тёма усмехнулся. — И охота же вам, Ва-алентин Юрич, время тратить на всех, кто пытался… Здоровая половина лица дёрнулась, он криво поморщился. — Он тоже, небось, как я тогда, разорялся? «За что сижу?» Валентин покачал головой. — Он признаёт вину в полном объёме. У Тёмы вновь вырвался смешок — короткий, резкий. Валентин поднялся на ноги, прошёлся по палате, убирая ладони за спину. Остановился. Повернулся, глядя на Тёму. — Он тогда просил у меня полчаса. Семью проверить. Валентин поднёс ладонь ко лбу, с силой провёл назад, к затылку. Юля когда-то, ещё до тарелки, твердила, что он не слышит людей, просто прёт. Как танк. Он отмахивался. Про Ваню он с ней не поговорил, про Ваню мысли надрывались в голове молча. Не мог дать полчаса, но мог уделить пять минут — выслушать, хоть на бегу. Успокоить парня, перепуганного до истерики. — У меня не было времени. Тёма согласно кивнул, распахнутые глаза смотрели на Валентина внимательно. — Так а разве вы не объявляли приказ — сдать мобильники? Он же был ваш лю-любимчик, дисциплина с го-оловы до ног. Ему надо было просто выполнить ваш приказ — и ни-ничего бы не было. П-пришельцы бы не запудрили ему мозги. — Совершенно верно, — Валентин кивнул. — Ответственность за его действия полностью лежит на нём самом. Но, если бы я поговорил с ним, я бы, возможно, предотвратил такой поворот. Тёма фыркнул — в нос, шумно. Подрагивающая ладонь упёрлась в покрывало, он задрал голову. — А я ему ещё в ла-аборатории говорил — п-предаст тебя Лебедев, у них всё семейка т-такая. В грудь резко стукнуло, Валентин шагнул к нему, шевельнул пересохшими губами, и Тёма поспешно выставил ладонь: — Не-ет, Валентин Юрич, я ж дурак был, на голову ушибленный. Но он-то почему так легко п-поверил, что вы — предадите? Па-ачему, а? Валентин молчал, пытаясь собрать разбегающиеся мысли воедино. Тёма соскочил с кровати, вытянул подрагивающую руку, глаза на побелевшем лице лихорадочно блестели. — Он ж-же ждал. Он х-хотел, чтобы его п-предали. К-кто его родители? Он из приюта, а? Ва-алентин Юрич, — губы задрожали, — он же как я, он просто не мог в-верить, не умел. Не научили. Я тут к мозгоправу ходил, — у Тёмы вырвался задавленный смешок, — умная тётка, она вроде и ничего не говорит, а так спрашивает, что в голове п-прям проясняется… Я же тоже, блядь, мог просто отдать вам этот костюм грёбаный иноп-планетный, вы сами ко мне подошли, спрашивали, з-зачем я з-звонил, а я вам — про солдатиков и лошадок. Я думал, дело в том, как людей разгоняли по вашему приказу. А мне п-просто… повод… — Тёма шумно шмыгнул носом, утёрся рукавом прежде, чем Валентин добрался до носового платка в кармане кителя. — И Юля… У меня ж в голове перемкнуло: предала. Бросила. Рус вот меня никогда не бросал, — слёзы уже текли по Тёминому лицу, он размазывал их костяшками, — он в воду за мной сиганул, а сам п-плавать не умел… Ну и я за него поэтому… Не могу я, когда бросают, — Тёма подслеповато заморгал, вглядываясь Валентину в лицо. Шагнул ещё ближе, упёрся ладонью в грудь, и Валентин, не раздумывая больше, обхватил его под лопатками, прижимая к себе. Тёма шумно дышал, всхлипывая, уткнувшись мокрым лицом между шеей и плечом Валентина, а тот размеренно гладил его затылок, шею, вздрагивающую спину. Гладил, и дышал глубоко, медленно, чувствуя, как постепенно успокаивается сбившееся, частящее Тёмино дыхание. — Валентин Юрич, — шепнул Тёма, — извините, это, нахуй, истерика какая-то, я, блядь, не знаю… — Всё хорошо, Тёма, — негромко сказал Валентин, проводя ладонью у Тёмы под затылком. — Хорошо, что ты сказал, хорошо, что вырвалось. Не надо, чтобы это всё внутри сидело. Ты молодец. Теперь легче будет. — Да я мог бы тётке этой, психологине, — Тёма засопел носом, — а я на вас… Стрёмно-то так, блядь… — Ты молодец, — повторил Валентин. Тёма чуть отодвинулся, запрокидывая голову, блестящие глаза глянули в упор. Валентин не спешил отводить взгляд. — Тёма, — проговорил он. — Ты меня уже видел, как говорится, без прикрас. Я наломал дров, пока растил Юлю, и то, что мы всё-таки это преодолели — прежде всего её заслуга. У Иры, моей жены, терпение было, кажется, титаническое, — он тихонько усмехнулся. — Я могу бросить. Кто-то назовёт это предательством — а для меня это будет прежде всего рациональный выбор. Он дотронулся до Тёминой влажной щеки, осторожно провёл пальцами. — Я хочу, чтобы ты, Артём, это понимал. — Угу, — пробормотал Тёма. Красные припухшие веки опустились, но он тут же открыл глаза, взглянул Валентину в лицо. — Ва-алентин Юрич, — уголок губ приподнялся, — а пока вы меня домой ещё не забрали, можно попросить? — Слушаю, — Валентин взглянул в ответ с интересом. — Принесите мне расчёску нормальную. Эта, которую мне выдали, только волосы, сука, дерёт. — Принесу, — Валентин улыбнулся. — Может, ещё что-то нужно? Секунду подумав, Тёма кивнул. Глаза блеснули заговорщически: — Нужно. Очень. Принесите сладенького, Валентин Юрич. Валентин хмыкнул. Шоколад, апельсины, конфеты всякие Тёме до сих пор не разрешались: в сочетании с лекарствами был велик риск аллергии. Но, в конце концов, кто сказал, что надо идти проторёнными путями? Есть клубничное варенье, есть яблочное пюре в кладовке — спасибо тёще, на целый взвод наготовила. Валентин приподнял руку, потрогал Тёмины волосы, мягкие, встрёпанные, кое-где спутавшиеся до колтунов. Провёл ладонью, поглаживая прильнувшую макушку. — Мы что-нибудь обязательно придумаем.