Всё изменилось

— Ты изменился. Коул в самом деле сильно изменился, теперь он не опускает голову, смотрит прямо на него уверенным взглядом, в идеально сидящем светлом костюме, и не улыбается, больше походит на ухмылку. — А ты совсем не изменился. Билли безуспешно поправляет растрёпанные волосы под своей кепи, ведёт плечом в рабочей рубахе и отводит глаза, поджимая губы. Улыбка Коула только шире, он протягивает руку снимая с него оранжевый листик и отправляет его лететь дальше со своей ладошки. Ему незачем было делать крюк и заезжать к соседям по дороге к дому Энн, учитывая, что скорее всего она с нетерпением его ждёт, готовая в любую секунду рвануть навстречу, но он не удержался, проезжая совсем близко от поместья Эндрюсов, противоестественное желание. В свои двадцать пять Коул не утратил юношеского очарования, его волосы не выгорают каждое лето на солнце, как и кожа, она светлая, почти бледная, и руки, занимающиеся исключительно творчеством, не грубые и с тонкими длинными пальцами. Так и выглядят городские джентльмены, хотя Билли и не видел таковых, но решает, что так и есть, идеально выглядящие и способные только водить девушек по проспекту в сопровождении их нянек. — Пожалуй, я продолжу свой путь, меня ждёт милая Энн. — Зачем же ты вообще здесь остановился? — с агрессией спрашивает Билли. — Увидел знакомое лицо, не мог не поздороваться. — отвечает Коул, элегантно поправляя галстук, и возвращается в свою повозку. — Быть может ты знаешь, нынче в Зелёных Крышах праздник, свадьба, ты приглашён? — Все в округе пойдут на неё. — Тогда и мы там вновь увидимся. До встречи. Билли больше не ребёнок, потому желание прокричать гадости вдогонку по-детски глупое, а увидеть вновь самоуверенное лицо по-взрослому неправильное. Пусть даже он и не собирался идти на эту свадьбу, лишь его жена требует от него этого, как необходимость выказывания уважения, но теперь он точно будет там, чтобы заиметь возможность попортить это наглое личико или хотя бы идеальный костюм.

***

Идеально розовые губы приоткрыты, чтобы удобнее хватать ими воздух, а бледные щёки всё сильнее покрываются румянцем, Билли не в состоянии оторвать взгляд от такого его лица, пока стягивает с плеч белую рубашку, тянется вперёд, прижимаясь губами к острым ключицам. Больно впивается в обнажённую поясницу сено и ещё сильнее, когда Коул наваливается на него сверху, вжимаясь всем телом. Билли пробует на вкус его губы и ему не нравится то, насколько от них ему становится хорошо, как приятно его тонкие пальцы шарятся по торсу, и как он сам выгибается, чтобы чувствовать всего его. Коул сдержанно стонет Биллу на ухо, освобождаясь от белья, они трогают друг друга всё ниже, трутся бёдрами, горячо, рвано двигаясь. Руки Билла горячие, они греют мягкую кожу, вызывают новую волну возбуждения. Коул перестаёт терзать поцелуями его шею и снова прижимается к губам, скользит языком между ними. Билли всё больше тает, всхлипывает, впивается пальцами в тонкие плечи, когда Коул невероятно развратно сжимает их члены в ладони, быстро надрачивает. Они кончают одновременно, захлёбываясь ощущениями, на сеновале ужасно душно в ночном воздухе ранней осени, и лежать на неприкрытом сене жёстко. Нежная кожа Коула не может это терпеть, и он подкладывает под себя одежду Билли, сам Билли возможно расцарапал спину, она горит нестерпимо, но он не двигается только неверяще пялится в потолок, дыхание выравнивается. Билли поворачивает голову, Коул лежит на боку, задумчиво покусывает припухшие губы. От этого зрелища Эндрюс загорается вновь, целует он грубо и резко, совсем не как поцелуи Коула, и то как тот отвечает, нежно, ласково. Они не говорят, Билли точно взбесится скажи Коул хоть слово. Всё это горячая глупая случайность. Неправильно и отвратительно. Билли так ему и скажет, посмотрит надменно, проклянёт, не станет вспоминать каждый раз в супружеской постели, не станет. И не сорвётся с языка между стонами безумное «Коул!». Будет убеждать себя, будто не он позвал Коула сюда, что это всё просто сон воспаленного лихорадкой сознания, и сейчас он не целует с наслаждением нежные губы.