***
Пьер поднялся рано утром, даже слишком рано. Причиной тому стал Даня, а точнее его столь неожиданный визит в 6 утра. Проснувшись от громкого стука в дверь, заспанный и лохматый, Гасли нехотя встал с кровати и направляясь к двери, несколько раз выругался по-французски. Не додумавшись в полусонном состоянии даже спросить, кто пришёл и что ему нужно, Пьер распахнул дверь, уже было готовясь слать куда подальше непрошенного гостя, кем бы он ни был, но так и застыл с открытым ртом, понимая, что это Квят. — Дани? — он обернулся к настенным часам, — зачем ты так рано пришёл? Что-то случилось? — мгновенно приходя в себя интересуется Гасли и тут же смущённо краснеет и отворачивается, осознавая, как нелепо он выглядит в растянутой домашней футболке и в одних трусах, к тому же, весь растрёпанный. — Оу, прости, я тебя видимо разбудил, — неловко почёсычая затылок, начал он, — ничего серьёзного не случилось…просто хотел предложить тебе пробежаться со мной, но я вижу, что не вовремя, так что…пожалуй пойду. — Нет-нет, что ты, я сейчас соберусь. Можешь подождать меня в номере, проходи. Не желая упускать ни единой возможности провести время с любимым человеком, Пьер наскоро переоделся, стараясь не заострять внимание на мимолётных изучающих взглядах Дани, которые он то и дело бросал на кубики пресса, бёдра и крепкий торс. — Всё, можем идти, — радостно сообщает Пьер, заканчивая завязывать шнурки кроссовок и получает в ответ одобрительный кивок и кроткую улыбку. Они решили бегать по узкому тротуару, проложенному на той улице, где располагался их отель — и идти далеко не надо, и место необычайно красивое. Так как во время бега особо не поговоришь, им оставалось лишь обмениваться многозначительными взглядами и многое в очередной раз прокручивать в голове, вновь оставляя чувства за барьером недосказанности. Бросив в сторону Квята очередной взгляд, говорящий что-то вроде: «я вижу, что не безразличен тебе, как и ты мне, может уже пора кому-то действовать?», Пьер перестал следить за тем, куда он бежит и не заметив впереди себя небольшую ямку, оступился и полетел прямиком на асфальтированную дорожку. К своему большому удивлению, не почувствовав никакой боли, ровно как и земли под ногами, он наконец открыл глаза и увидел перед собой обеспокоенное лицо Дани и ощутил крепкие руки, приобнимающие его за поясницу. Он облегчённо выдохнул, благодаря другу падения удалось избежать. Но на смену облегчению пришло ясное осознание того, что их лица находятся очень близко друг к другу, опасно близко. Шею обжигало горячее дыхание, в висках гудело от наростающего возбуждения, сердце билось быстрее, чем когда впервые попадаешь в аварию на треке, ладони неистово потели и по всему телу разливался жар. Простояв около минуты в таком положении, внимательно вглядываясь и буквально пожирая друг друга глазами, Даня первым вышел из ступора, понимая, что для этого ещё рано и торопить события не стоит. Он быстрым движением поставил Пьера на ноги и всё ещё несколько отходя от случившегося, поинтересовался: — Ты в порядке? Ничего не травмировал? — Нет…то есть, да…ох, в смысле всё в порядке, — сказать что-то связное удалось с трудом, от чего щёки мгновенно покрылись румянцем. — Хорошо. Вернёмся в отель, думаю тебе нужно немного отдохнуть. И не дожидаясь ответной реакции, Даня подхватил друга на спину и быстрым шагом направился в обратную сторону, заставляя Гасли обнять его за шею, покраснеть ещё сильнее и уткнуться лицом в лопатки.***
Оставшись наедине с самим собой, Пьер впервые за долгое время позволил себе углубиться в размышления о Дане не в ночное время, когда накатывает очередная, хоть и не часто случающаяся, истерика. Но ведь ей без разницы, наступать, когда за окном свет или темнота и слёзы тоненькими ручейками бегут вниз, стекая с подбородка и приглушённо ударяясь об пол. — «Арргх, снова эти слёзы. Сколько можно?! Хватит! Это уже ни в какие ворота не лезет, так больше нельзя. Нужно с кем-нибудь поговорить», — решает Пьер, устало вытирая глаза. Кратковременные метания по комнате в поисках телефона приносят результат и через пару минут Гасли уже разговаривает с Шарлем, прося его как можно скорее придти. /тем временем в номере Дани/ — Да, Дэн, это срочно… Ну, извини… Хватит ржать, я тебя жду. /Пьер и Шарль/ — Ну и что за срочность? — улыбается Леклер, облокачиваясь на дверной косяк у входа. — Мне нужно выговориться, я устал держать всё это в себе, — отвечает Пьер и кивком указывает на кровать, приглашая сесть рядом. — Понимаешь, я достаточно давно влюблён, — эти слова даются тяжело, — и вроде вижу, что это взаимно, но дальше намёков дело не заходит и я вообще уже начинаю сомневаться, не придумал ли я это сам…может, я с ума сошёл, рехнулся или ещё что, может, мы просто друзья…но…порой это всё кажется таким явным и бесспорным, а я всё равно колебаюсь, ещё и эти ночные истерики…и… — Если ты про Даню, то я тебя уверяю — всё очень даже взаимно, — перебивает Шарль, слегка кивая в подтверждение своих слов. Пьер недоумевающе покосился на друга. — Что? Откуда ты знаешь? — Ты смеёшься? Только слепой не заметит, какие взгляды он на тебя бросает и как подмигивает, а про ваши объятия я вообще молчу. — Хорошо, по крайней мере, я не сумасшедший, но зато глупый, — заключает Гасли, грустно улыбаясь, — надо было всё-таки его целовать. Брови Шарля медленно поползли вверх, изображая крайнее удивление. /Даня и Дэн/ — Дэн, блин, хватит ржать! — недовольно фыркает Квят и демонстративно скрещивает руки на груди. Он только что объяснил всю сложившуюся ситуацию, и если французу начало казаться, что он сходит с ума, сам не понимая почему и окончательно запутываясь, то у Дани была несколько другая сложность. — Ладно-ладно, прости, я вижу, у тебя всё серьёзно. Но в чём проблема, если вы буквально ебёте друг друга взглядами? — широко улыбается Риккьярдо и вскидывает брови. — Я не знаю…как мне с ним об этом поговорить, как выразить то, что я чувствую? — И ты серьёзно решил спросить у меня? Даня лишь разводит руками: — Мне больше не у кого, Дэн. /Пьер и Шарль/ — Окей, я понял, всё очень серьёзно, — смеётся Шарль, подсаживаясь к другу поближе и слегка приобнимая его за плечи. Не смотря на попытку монегаска разрядить обстановку, во взгляде Пьера читались явное напряжение и некоторая недосказанность. — Ты не знаешь, как ему сказать? — Именно. /Даня и Дэн/ — Чёрт, ну не серенады же мне ему под окном петь?! — уже не выдерживает Квят. Все перебранные ими варианты были мягко говоря не очень, особенно учитывая желание россиянина рассказать о чувствах не банально. — А почему нет? Сыграй для него на гитаре. /Шарль/ — Если хочешь сделать необычно, то скажи ему об этом на русском, такого он точно не ожидает, — заключает Леклер, лучезарно улыбаясь.***
День молниеносно подходит к концу. Последняя сессия свободных заездов, квалификация, пройденная обоими вполне неплохо: могло быть лучше, могло быть хуже — всё как обычно… или не совсем всё? — Дани, я…л-люб-б-блю…т-тебя, — запинаясь, произносит Пьер, уже наверное в сотый раз и отбрасывает телефон на кровать. Сказать несколько жалких, но таких важных для него слов без запинок и заиканий не получается от слова совсем. Не выходит сейчас, а что же будет, когда он решится сказать это самому Дане, когда это будет не тренировка? Нервы и волнение одназначно испортят всё, такими темпами он ни слова из себя не сможет выдавить. Так считал сам Пьер и в чём-то наверное был прав, но дела не клеились сейчас не только у француза. — Блять, да ёбаный ж ты в рот, — и ещё очень много русского мата вырывается у Квята, пока тот пытается переделать выбранную им песню. Долго выбирать её не пришлось — Даня как-то сразу определился с тем, что собирается петь. Трек, конечно, русский и местами по смыслу не совсем подходящий, но перевести и поменять несколько строчек — это совсем не проблема, чего не скажешь об аккордах. — Нет, хрень какая-то. Всё не то. Совсем. Упираясь локтями в колени и утыкаясь лицом в холодные ладони, Даня что-то неразборчиво бурчит себе под нос. Почти всю ночь оба проводят без сна: один — в попытках чётко выговорить своё признание в любви, другой — подбирая аккорды и попутно переделывая выбранную для исполнения песню.***
День гонки. Оба не выспались, оба и без того на нервах, но всё усугубляется ещё и тем, что оба теперь не могут не то, что спокойно поговорить, даже спокойно посмотреть друг на друга. Их взгляды стали прямее, острее, пронзительнее и выражали теперь не только влюблённость, они выражали нечто большее, нечто более страстное и сокровенное. Время неумолимо летело вперёд: начиная прогревочным кругом и заканчивая блестящим финишем, все жёлтые и красные флаги, машина безопасности — всё прошло, как по щелчку пальцев, но всё это вело лишь к одному. Победа. Великолепная победа. Он выиграл. У него получилось. Эмоции, которые не поддаются описанию, моменты, которые хочется растянуть надолго, практически навсегда. Точно будет желание вернуться в них ещё и ещё, чтобы вновь ощутить то трепетное волнение перед выходом на подиум, чтобы вкус победы и жар возбуждения, разливающийся по телу, снова кружили голову, чтобы повторить всё то, что произошло после. Ещё готовясь к выходу на подиум, Пьер решил, что сегодня точно его день и именно сегодня он поговорит с Даней. Единственная проблема была лишь в том, как лучше пригласить Даню в свой номер, но и та решилась сама собой несколько позже — Квят первым предложил отметить победу, правда, у себя.***
— Шааарль! Шааарль! — кричит Пьер, оббегая паддок уже в третий раз, — да куда же ты делся? Шарль! Наконец-то! Гасли подлетает к другу, чуть ли не сбивая того с ног. — Твою ж мать! Не делай так больше никогда. Что случилось? Выглядишь растерянно. — Он позвал меня отпраздновать победу сегодня вечером. Позвал к себе в номер. Первым подошёл и пригласил, понимаешь?! — восклицает француз, плохо подавляя в голосе панику и некоторую истеричность. — И что в этом плохого? — ухмыляется Леклер, — ну, в смысле, ты же хотел с ним поговорить, а это отличная возможность. И раз он сам тебя пригласил, то очевидно ему тоже есть, что сказать. — А что, если он хочет сказать, что я ему уже надоел со своими постоянными намёками? — Пьер хватает монегаска за плечи и начинает трясти, — а что, если он отвечал взаимностью, потому что это был спор или, может, он просто развлекался? — Эй-эй-эй, успокойся, — он с осторожностью снимает чужие руки со своих плеч, — откуда эта паранойя? Куда ты дел того уверенного и здравомыслящего Пьера? А ну-ка, быстро верни мне моего друга и иди ещё пару раз отрепетируй то, что собираешься сказать. Я в тебя верю, приятель. Шарль подмигнул и поспешно удалился, оставляя друга в неком недоумении.***
Длинная стрелка часов медленно подползает к цифре 11 — уже без пяти девять. Пьер смотрит в зеркало, висящее у входа, в очередной раз поправляя и без того идеально сидящий бомбер и про себя повторяя всё, что собирается сказать. Ещё раз оглядываясь на часы и понимая, что уже опаздывает, Пьер бросает последний взгляд на своё отражение и выходит из комнаты, тихо прикрывая за собой дверь и направляется дальше по коридору, в самый его конец. Подойдя к двери с номером 265, негромко откашлявшись, наконец слабо постучал. — Заходи! — послышалось в ответ и Гасли дёрнул ручку, толкая дверь от себя, — ну привет. Что ты в дверях то застыл, проходи, присаживайся. Квят указывает рукой на один из стульев, придвинутых к круглому столу, на котором стояли бутылка коньяка, стаканы из гостиничного номера и несколько закусок. — Эй, всё хорошо? — Даня подходит к Пьеру, закрывает за ним дверь и приобнимает того одной рукой, — ты чего трясёшься то? — А? Нет-нет, всё в порядке, не обращай внимания. — Ну ладно, как скажешь, — недоверчиво глянув на друга, россиянин повторно пригласил его за стол и уселся сам. Кое-как совладав с шалящими нервами и дрожью во всём теле, Пьер последовал примеру друга и на негнущихся ногах прошёл к столу. Даня, к этому времени уже разливший коньяк, поднял руку со стаканом, произнося тост: — За тебя и твою великолепную победу, приятель! Бокалы звонко ударились друг о друга. Залпом опустошив их, пилоты не проронив ни слова, выпили ещё по два, даже не закусив. Наконец решив, что для храбрости он выпил достаточно, Квят молча поднялся с места (чем кстати говоря, обескуражил Пьера, собирающего всю свою волю в кулак, чтобы начать разговор), за несколько секунд сходил за гитарой и поудобнее усевшись на стуле, поинтересовался: — Не против, если я сыграю? — О, конечно не против, — Гасли улыбнулся в ответ, но улыбка вышла несколько нервозной и натянутой, на что Даня не обратил ровно никакого внимания и сыграв пару вступительных аккордов, начал петь. Honor the sacred, Yes But the clock is in a hurry, and then barely Hey, my destiny, you bring us together by accident But just one more step, just two more, and my heart will whistle like a teapot Zealously loving not to know And it seemed that it would be easier than just saying so But I couldn't hit my forehead, and my heart will beat Knock — it will burst like a kinescope Слова были совсем не в рифму и потому, это всё звучало несколько странно, но он и не старался рифмовать при переводе, тут было важно совершенно другое. He reaches for the moon Give me the stars and I'd put a lock on them In the hall, the lights go out and spies on the windows You can see the difference, it's like this Is it true that the neighbors had greener grass And it's true, we're on mutual responsibility You can't turn the planet back And all with mind not accidentally and, my fate I dissolve my heart in your tea Голос начинал дрожать от волнения перед строчками, в которые вложен чуть ли не весь смысл его пения, от которых зависит, поймёт Пьер его последний и самый жирный намёк. Даня поднимает на него глаза, полные трепетного счастья и надежды. Love me day and night Shrouded in shadows of sadness We're only at the beginning All Days-all nights Love me day and night Shrouded in shadows of sadness We're only at the beginning All Days-all nights… На какое-то время в комнате воцарилась звенящая тишина. Пьер заканчивал раскладывать всё по полочкам в своей голове. Знание и чёткое понимание того, что чувства взаимны, придавали уверенности и решительности. — Это было прекрасно, Дани. Ох, и я давно хотел тебе сказать, что… — вдох-выдох, — Дани, я люблю тебя и хочу, чтобы мы всегда были вместе, чтобы ты всегда был рядом, ведь только рядом с тобой я по-настоящему счастлив… Лёгкое касание губ заставило его замолчать. Поцелуй был коротким и практически невесомым, но таким долгожданным, что бабочки в животах у обоих не просто порхали, они носились несдерживаемым вихрем, не оставляя для сердца шансов на нормальное биение. — Ой, прости. Надеюсь, я тебя не перебил? — улыбнулся Даня, всё ещё придерживая Пьера за подбородок, — кстати, весьма необычный и беспроигрышный ход — признание на русском. — Хах, благодарю. И вообще-то, ты меня перебил, но я этому очень даже рад, — ухмыльнулся француз, впиваясь в эти обветренные губы, контакта с которыми он ждал так долго.