Liloo was here

— Авада Кедавра! — Экспеллиармус! Свет утреннего солнца затмила зелень проклятия, которое смертоносной молнией поразило не свою цель, а волшебника, который его сотворил — снова, как в ту роковую ночь семнадцать лет назад. Волдеморт даже не успел разозлиться, когда рассвет для него померк. В посмертии Волдеморт ждал полное ничего — должен был быть какой-то подвох с призраками, но в основном… он ждал темноты, угасшего сознания, прекращения существования. Но либо ему отлилось за хоркруксы, либо кто-то ненавидел его очень сильно — он открыл глаза и увидел до боли знакомый потолок с трещинами и потеками в ненавистном приюте. Волдеморт сделал вдох, и его голова взорвалась болью и мешаниной мысленных цепочек: изможденные, изуродованные и уничтоженные частички его души снова были в его теле, но им было тесно, они хотели разорвать его на части. Мелкий Томми Риддл, всего шестнадцать лет, староста факультета, заключенный в дневник. Тот, кому не было жаль своей родни, принесшей ему лишь разочарование. Тот, кто готов был пойти на закрытие Хогвартса и сбежать в Илвеморни или Салем, потому что близился призыв от Аврората и переброс на Континент, в гриндевальдовскую мясорубку, а он так не хотел умирать. Парень постарше, торговавший антиквариатом в Лютном переулке, злой на весь волшебный мир и сильно злоупотреблявший веществами: без зелий или стакана огневиски он мог смотреть в потолок всю ночь и видеть парад из трупов разной степени разложения и изувеченности, у каждого из которых было его собственное лицо. Соратник Дрезденской Магглокровки, которая первой бы сказала, что волшебники не должны лезть в маггловский мир никогда, и которая слишком рано умерла, хотя была сильнее самого Мерлина. Лидер радикальной ячейки — версии разных годов, слишком искалеченный, который уже начал забывать, что это такое — быть человеком. Волшебник, прошедший по тропе бессмертия дальше, чем любой другой до него, собравший столько темнейших практик, что и Герпий Омерзительный бы нервно курил в сторонке. И идиот, видимо. Потому что каким-то образом он умудрился сотворить хоркрукс из Гарри Поттера и не заметить. Интересно, Дурсли ненавидели его так сильно, потому что чуяли в нем частицу Волдеморта, или Поттер просто обладал кармой главного героя классики английской литературы? Волдеморт выдохнул и не смог вдохнуть снова. Он умрет снова, у него вытекут глаза, взорвется голова, он попросту сойдет с ума! — Риддл! Эй! Волдеморт! Смотри на меня! Слушай меня! — крикнул ему в ухо низкий женский голос. Все мысленные потоки на мгновение слились в один, и Волдеморт смог открыть глаза и вдохнуть. Над ним было серьезное, хмурое лицо в ореоле рыжих волос, с веснушками, голубыми глазами с темной каймой и тонким шрамом, пересекавшим лоб, бровь и скулу, минуя глаз. — Что? — просипел он, к своему неудовольствию, тонким, детским голосом. Девица взяла его лицо в свои — огромные, казалось Волдеморту, — ладони и повторила последний совет Гарри Поттера: — Кайся. Волдеморт чувствовал, как плывет в ее ладонях его лицо, но это не помешало ему взглядом сказать ей, что он — что его многочисленные версии об этом думают. Девица закатила глаза и твердо вернула его взгляд. — Тебе придется раскаяться, придурок, иначе ты действительно умрешь, а не как обычно! Волдеморт не хотел умирать, но проблема была даже не в самом факте раскаяния… а в том, что на самом деле он не жалел о хоркруксах ни минуты, ведь они много раз спасали ему жизнь. Я не могу, подумал он, потому что не мог даже сипеть. Возможно, мысль отразилась у него на лице, а может, девица его легилиментила: выражение ее глаз немного смягчилось, и она покачала головой. — Тебе не обязательно каяться именно о хоркруксах. — Большой палец погладил его по взъерошенному виску, и девица спросила: — О чем жалеешь, Волдеморт? Как правило о том, с чем ничего не мог поделать. Миртл Уоррен смотрит в глаза василиску, когда понимает, что убийство обидчиков не сделает ее счастливой, а он не успевает отдать приказ. Он задает древнему шумерскому мудрецу не тот вопрос, а пару лет спустя та, кому так нужна была помощь, кончает с собой его палочкой, чтобы никому не навредить, когда собственная сила убьет ее. Ее Высочество отрекается от него. Он находит способ заморозить проклятие маледикта на ранних стадиях, но для Нагини все давно кончено: он ни разу не видел ее в человеческом облике. Алис с ним больше не разговаривает, Аник мертв, а Тони и Белла после Азкабана почти так же безумны, как он сам, и больше нет того, кому бы он действительно доверял, чтобы тормозить его, когда он утрачивает связь с реальностью. … — Томек. Одолжи палочку. — ПУСТИ МЕНЯ! НЕМЕДЛЕННО! … — Ты был моим лучшим учеником! … — Больше нет никакого «мы». … — Пф-ф. Грязнокровка. … — А, так вы с Голдштайн служили? Мест нет. … — Уверен, что хочешь задать именно этот вопрос?.. … — Никто не мош-ш-шет с-с-снять проклятие, понимаеш-ш-шь? Никто. Эхо стало тише, и вместо головы начало болеть сердце. Будто его шинковали и склеивали в неправильном порядке. Больно, больно, больно! Девица держала его крепко, смотрела в глаза и определенно его легилиментила. — А папа был прав, когда говорил, что ты — фурри, — насмешливо произнесла она, отвлекая от боли. И подсунула ему образ жуткой похабщины про каких-то извращенцев в костюмах животных. — Совсем страх потеряла?! — возмутился Волдеморт и тут же зажмурился, сдерживая вопль, когда на свое место вклеился кусок, семнадцать лет наблюдавший за жизнью Гарри Поттера. Девица щелкнула пальцами, и по комнате раскинулось знакомое марево заглушающего заклятия. — Так тебе меньше придется объясняться. — Голубые глаза вдруг подобрели, и девица мягко улыбнулась. — Не бойся, ты выживешь. Самый большой кусок, тот, с которого все началось, дневниковый Томми, который решил, что манипулировать первокурсницей и воскреснуть за ее счет — это отличная идея, вставал на место, и это было как создавать хоркрукс в первый раз, только наоборот, и в десять раз хуже. Волдеморт зажмурился и заорал во весь невеликий мальчишеский голос. Он хотел бы вырубиться, но не мог, и только теплые ладони на груди и ласковый, уверенный голос не давали ему сойти с ума. — Ты выживешь. Я — твое следующее воплощение. Ты вернулся обратно, так что ты — тоже восьмая реинкарнация, хотя ты же был и седьмой. Ты можешь исправить то, о чем сожалеешь. Мы — Локсий, мы — Годелот, мы — Ровена Рейвенкло, мы — Моргана ле Фей. И когда-нибудь мы станем большим, чем Мерлин. В голове становилось тише, но сердце болело, словно свежая рана. Или это было не сердце… Волдеморт откашлялся и с трудом поднялся на локтях, внимательнее оглядывая девицу. Рон, подсказали воспоминания, которые пришли с хоркруксом-Поттером. Рост, длинный нос, веселые глаза, веснушки, волосы. Кто ты такая, мантикора тебя задери, громко подумал Волдеморт, проверяя, не показалась ли ему легилименция. Лилу-Минай-Лекатариба-Ламиначай-Экбат-Дэ-Сэбат, последовал ответ. — Будь здорова, — сказал Волдеморт, у которого, как правило, не было типичных английских проблем с иностранными именами, но это был какой-то ужас. — Папа с дядей надрызгались, — пожала плечами девица. — Они до моих семнадцати лет прятали мое свидетельство о рождении. — А покороче? — спросил Волдеморт, у которого крепли определенные подозрения. — Лилу. — Вздохнув, девица добавила, зная, что именно интересовало Волдеморта: — Поттер. — Итак, ты хочешь сказать, что это не посмертие, и я вернулся назад во времени, а ты — дружелюбный, — ядовито процедил он, — призрак из будущего? Поттер откинулась на железную решетку в изножье кровати, сложив пальцы пирамидкой, и ответила ему зеркальным изучающим взглядом. — Ты можешь не верить, что у нас одна судьба, пока она не стукнет тебя по голове. Но мы легилименты, мы знаем парселтанг, нас тянет к чужому антиквариату, и мы видимся далеко не в последний раз. Я никогда не видела тебя старше, чем в тот день, когда ты впервые появился в моей жизни — полагаю, ты прошел через некоторое дерьмо. Но ты помог мне не один раз. Я считаю тебя своим другом. Так что… теперь, если тебе понадобится помощь, ты можешь на меня рассчитывать. Волдеморт растер ладонью ноющую грудную клетку и недоверчиво проворчал: — Почему ты уверена, что у нас одна судьба, и что мы — чьи-то воплощения? — Если без спойлеров, то… Ты сказал, — пожала плечами Поттер. — Мне было девять, а у тебя была седина. Думаю, ты уже знал, о чем говорил. — Каких еще спойлеров? — Информация о том, что тебя ждет. Во-первых, у тебя так себе история с пророчествами, а во-вторых… где же в этом веселье? Лилу Поттер рассыпалась золотыми искрами. Волдеморт выругался и попытался встать с кровати: он хотел убедиться в реальности своего возвращения в прошлое. *** Каждый шаг — боль, каждый шаг — боль… Волдеморт не горел желанием с кем-либо общаться: контингент в приюте был несколько неприятным, и это на его вкус — волшебника, который с дементорами и оборотнями договаривался. Но стоило сказать Стаббсу что-то вроде «Отстань, или твой труп никогда не найдут», воображение подкинуло картину изувеченного трупа мальчишки, и сердце заболело так сильно, что стало ясно: лорд Волдеморт, великий и ужасный темный волшебник, имя которого даже спустя много лет после фиаско с Поттерами боялись произносить в Великобритании… больше не мог убивать. Хорошие новости: он действительно был жив, и у него были знания о будущем, так что Лилу-Минай-как-её-там была права – он мог исправить то, о чем действительно сожалел. Плохие новости: оказалось, что хоркруксы были очень плохой идеей. В своё время Волдеморт думал, что сможет избавиться от тех черт характера, которые мешали ему жить, и просто запрет их вместе с отколотыми частицами души. Это оказалось чушью собачьей, и вместо этого он начал терять рациональность и способность критически мыслить. С каждым хоркруксом он все больше сходил с ума. Теперь он вспоминал собственную зацикленность на Гарри Поттере, пророчествах и прочей ереси и хотел утопиться со стыда. Подставиться под собственное проклятие дважды! Каково?! А то, как он шел к Поттерам в тот Хеллоуин? Лили Эванс – магглокровка из жопы мира, Джеймс Поттер – мажор, решивший, что Аврорат – это весело, решил тогда Волдеморт, и потащился в Годрикову Впадину, просто повесив на себя популярный во времена конфликта с Гриндевальдом щит от физических воздействий, потому что рассчитывал на обстрел из пулеметов, которые Поттеры просто обязаны были припрятать у себя на чердаке. Внимательнее Снейпа читать надо было, он ведь показывал часть собеседования у Дамблдора на пост преподавателя. Какие зелья, говорил Снейп, в зельях Лили разбирается, а я больше по заклятиям. Пока я таблицы совместимости учил, она накидывала в котел кучу несочетаемой фигни и получала шедевр, дайте мне ЗОТИ, я лучше справлюсь. Надо было думать лучше, не все грязнокровки были дебилами, как хиппари-наркоманы-буддисты в шестидесятых-семидесятых, считавшие, что все должны дружить, и что волшебники быстренько накормят всех голодающих Африки. Кто-то отлично знал, что такое ядерное оружие, и что магглы не постесняются пройтись напалмом по Косому переулку, если почувствуют угрозу. В конце концов, та же Голдштайн, до тринадцати лет считавшая волшебство выдумкой, была способна на большее, чем все чистокровные маги Великобритании вместе взятые, а про опасность клятв и обещаний во времена учебы Волдеморта ещё на первом курсе объясняли. И Лили Эванс поймала его на слове как тупого школьника. Итак, у Волдеморта был второй шанс, теперь он знал, что хоркруксы – так себе идея (он даже до ста не дожил, Мерлина ради!), и что надо быть осторожнее с обещаниями. Он пока ничего не мог предпринять по поводу тех, о ком жалел, но у него была еще целая вечность до Хогвартса, чтобы строить планы. Особенно неприятным было то, что телу, в котором он оказался, было около пяти лет, мелкая моторика была абсолютно никакая, артикуляция тоже была далека от идеала, и только мелкие беспалочковые умения его и спасали. Это и навыки в риторике, без которых невозможно построить ни один культ личности. Когда-то в детстве маленький Томми говорил Стаббсу: «Не смей!» — когда тот кидался в змей, что водились на пустыре за приютом, камнями. Теперь в теле малыша Томми жил старый, злой дядька Волдеморт, который, может, и не мог больше мучить и убивать, но зато хорошо умел аргументировать, угрожать и договариваться. Ты что, дебил, добродушно поинтересовался Волдеморт, застав ту же сцену со змеями. Ты вообще знаешь, что змеи крыс едят? Стаббс задумался. По палочке Волдеморт все равно скучал, хотя той мелочи, что ему и так давалась, пока хватало. А потом миссис Коул в очередное воскресенье поволокла всех в церковь, и Волдеморт вместо того, чтобы вопить «я читал библию, ваш бог — мудак», промолчал и еле сдержал довольную усмешку: он понял, как можно обеспечить себе комфортное существование до Хогвартса. На службе отец Джон, которого посадили за растление только в тридцать девятом, сказал: покайтесь. Волдеморт, не вставая со скамьи, повел рукой в его сторону и негромко, но очень отчетливо ответил: ты детолюб и содомит, твое место в тюрьме, так что кайся ты, сын мой. И приправил свою речь внушением, которое на волшебниках редко срабатывало, а вот на магглов отлично действовало. Отец Джон начал послушно рассказывать, где, когда и с кем. И пока он принудительно каялся, Волдеморт дернул сидевшего рядом парня постарше, чтобы тот метнулся до участка и привел дежурного констебля. Риддл, это что за хрень, спросили у него, когда отца Джона увели в наручниках. Я святой, я знаю всё, ответил Волдеморт. *** Ночью после бенефиса в церкви Волдеморту приснился престранный сон: он оказался в одной комнате, по захламленности странными приборами похожей на кабинет Дамблдора, вместе с коротко стриженной морковно-рыжей девицей, укладывавшей у большого зеркала свои едва достигавшие середины шеи волосы, на которой был престранный пеньюар из широких белых лент. Волдеморт, хоть и был мерзким ублюдком, убийцей и маньяком, повел себя как джентльмен: отвернулся и предложил даме прикрыть срам. Дама не только не взвизгнула — даже обернуться не соизволила. — Чего отворачиваешься? Нормальный карнавальный костюм. Волдеморт показательно осмотрел «костюм» и воздел очи горе: — О, времена, о, нравы! Девица усмехнулась, оглянувшись через плечо: — Добро пожаловать в двадцать первый век. Только тогда Волдеморт, опознав в ней Лилу Поттер, понял, что это был не сон… но тут же проснулся по свою сторону маятника, от храпа соседа по комнате, которому давно пора было удалить аденоиды. *** Лорд Волдеморт лечит магглов «наложением рук» и развлекает прихожан библейскими фокусами. Долохов бы умер со смеху. После ареста отца Джона Волдеморт пару раз залечил разбитые коленки в приюте, «размножил» дефицитное варенье, чтобы хватило на всех, а не только на любимчиков миссис Коул и Марты, и при свидетелях призвал к себе облезлого уличного кота, который едва не закончил свой путь под колесами грузовика. А когда он превратил святую воду в красное полусухое прямо на службе, уже не только дети, но и прихожане дружно поверили в чудо, и у Волдеморта появилась своя скромная христианская секта. В приюте ему выделили отдельную комнату, хотя малолеткам в одиночестве жить было не положено, и кто-то очень добрый прицепил к двери бумажку с надписью «апартаменты Святого Томаса». Быть любимчиком всегда было приятнее, чем изгоем, и, как бы Волдеморта ни тошнило от самого себя, с каждой залеченной коленкой и искренней улыбкой его изувеченная и кое-как склеенная душа болела чуть меньше. И так, изображая святого перед магглами, и по-тихому развлекаясь (цитировать неудобные для духовенства куски писания всегда было очень весело), одним погожим весенним днем Волдеморт вспомнил о своих дражайших родственниках, которые в этом времени были живы и, что крайне неприятно, вполне здоровы (и не сидели в тюрьме, если говорить о дяде Морфине). Риддл-старшенький, будучи покойником, хотя бы принес ему пользу однажды... Если быть честным, Волдеморту в принципе не хотелось видеть его живым. Но вариант с убийством, к сожалению, отпал, а жаль, жаль... Волдеморт бы мог просто на папашу наплевать и жить себе дальше, хотя ограбить дядю Морфина не мешало бы — колечко было с гербом, фамильная реликвия, это вам не гиппогриф чихнул. Мог бы. Но этот говнюк бросил его мать, и в этом времени прекрасно жил в родительском поместье и развлекался, не испытывая никаких угрызений совести. Хм... Если подумать, угрызения совести — это как раз то, что ему было нужно. Пусть папаша подумает, что сходит с ума. Конечно, для осуществления этого плана требовалась палочка, но ради того, чтобы поиздеваться над папашей без летального исхода, можно было и рискнуть. Стянуть палочку в Лютном не так трудно — сложнее остаться незамеченным. А там аппарировать и обеспечить Риддла-старшего галлюцинациями — уже дело техники. Волдеморт, недолго думая, приклеил себе бутафорские усы, подправил костюм, так что его приняли за полукровку-гоблина, и стянул себе палочку по вкусу. Тисовую ему сделали по спецзаказу только в конце сорок третьего, когда у него уже был хоркрукс, осиновую предстояло купить перед первым курсом, так что на время должна была сгодиться липа с сердечной жилой дракона: говорили, что липовые палочки любили легилиментов и ясновидцев. Теперь можно было устраивать сеансы ужаса для дражайшего папеньки хоть каждую пятницу, когда он возвращался домой с очередного кутежа. *** Волдеморт как раз лечил мигрень очередной маггле в очередное воскресенье, когда рядом с ним из воздуха соткалась Лилу Поттер лет тринадцати на вид. Что ж, она ведь упоминала, что они часто виделись, и точно не в хронологическом порядке. — Так вот, где начиналась твоя секта! — прокомментировала она, оглядывая скромную церквушку постройки начала века. Вообще «святого Томаса» уже звали в церкви постарше и посолиднее, но в старых соборах магия начинала сбоить, а в том же Ватикане — вообще не работала, так что он неизменно отказывался под предлогом, что скромнее надо быть. Волдеморт вздохнул и громко подумал: чего надобно? — Да ничего, я здесь случайно, — пожала плечами Поттер, прохаживаясь по церкви, прямо сквозь ограждения и скамейки, словно призрак. — А госпел у вас еще не исполняют? Ещё? Вот это новости, подумал Волдеморт. — Да, ну вот это, — Поттер начала прихлопывать и напевать: — Кто идет к нам? Иоанн Богослов! Скажите, кто идет к нам? Иоанн Богослов! Волдеморт посмотрел на свою бедняцкую паству и подумал, что этим можно и заяснить, что играть в церкви в блэкджек — дело крайне богоугодное. И в следующее же воскресенье он взял с собой на службу бубен. *** Начиная аферу «вызови у папочки угрызения совести», Волдеморт совершенно не предполагал, во что это выльется. А если быть точным, то недооценил масштабы воздействия «угрызений совести» на папочку. Ну да, он относительно регулярно — когда у него было желчное настроение, что случалось довольно часто — наведывался в особняк милых родственников, будил папашу наколдованным голосом и сулил ему все кары небесные. По настроению мог добавить иллюзию, допустим, весьма обиженного себя или дементора, которого Риддл-старшенький неизменно принимал за Смерть, хотя чем дальше, тем сильнее у папаши крепла мысль, что на самом деле это призрак покойной Меропы Гонт пришел по его душу. В общем, Волдеморт был уверен, что через некоторое время тот станет как минимум законченным невротиком, потому что предпринять что-либо против «мерзкой, богопротивной магии» у него была кишка тонка. Поэтому, когда одним погожим утром миссис Коул разбудила его со словами «Риддл, собирай вещи, за тобой отец приехал», его реакция была однозначна: плавно уехавшая в сторону пола челюсть и заданный высоким, едва не пищащим от шока голосом вопрос: — Чего?