Из принципа

К кое-кому по имени Гриммджо Джаггерджак Абараи Ренджи имел свои счёты. Весьма немаленькие. Этого арранкарского ублюдка следовало убить хотя бы за то, что он спокойно, мимо проходя, прошиб Рукии грудь ладонью. Или за то, что он забил Ичиго в асфальт, как гвоздь какой. И свалил. Ренджи отнюдь не был дураком, а потому понимал, что исход прямого столкновения может быть и не в его пользу. Секста Эспада, как-никак, тут и для капитана была бы работёнка… Но тут, можно сказать, чья-то шея сама просилась в руки. Очень нагло просилась. Этот Пустой нашёл его сам. Через день. То был грязный, ничем не примечательный переулок. В десятке шагов готовился умереть естественной смертью допотопный уличный фонарь, а на стене было красной краской написано некое матерное послание. Сразу под признанием в любви и чуть сбоку от телефона некой «клёвой детки». От фигуры, которая спрыгнула перед Ренджи на потрескавшийся асфальт, несло отрицательной реацу, как радиацией от атомного завода. Той самой реацу, которая чувствовалась от Рукии и от Ичиго, валявшегося сейчас в бинтах. — Это ты, – медленно произнёс Секста Эспада, оценивающе оглядывая яркую бандану и гайдзинские штаны, – грохнул Ильфорте. — Это ты, – уверенно произнёс Ренджи, – чуть не убил Рукию. Бывший, несомненно, Секстой, Эспада скучающе склонил голову на бок. — Не знаю я никакой Рукии,. – он вызывающе сунул руки в карманы. – Так, завалил на днях слабачку какую-то из ваших… и с дружком её ещё поболтал, точно, – потянулся. – Ничтожество, как и все вы. Ренджи был предельно спокоен. И пусть все мышцы напряглись, а в глазах начало медленно разгораться тяжёлое бешенство – он держал себя в руках. Он, в конце-то концов, уже не так молод, чтобы поддаваться на настолько очевидные провокации. А этот пусть поизворачивается, порастратит запал. Пока что. — А, – всё-таки заинтересовался Гриммджо, – так это была твоя подружка, что ли, шинигами? И, наконец, посмотрел Ренджи в глаза. Едва заметно наклонился вперёд, даже почти сделал шаг навстречу. Презрительно фыркнул и сплюнул на землю. — Друг, – так же спокойно и твёрдо поправил, не шелохнувшись, Ренджи. – Сообразил, зачем я искал тебя? Абараи говорил и держался легко, почти по-дружески, а Гриммджо смотрел и видел ладонь, уверенно обхватившую рукоять зампакто. И злую, глубокую морщинку, легшую тенью около рта. — О, так это значит, ТЫ меня искал? Ренджи молча потянул меч из ножен. Было похоже, что шинигами и впрямь не в игрушки играть хочет. Он собрался его убивать. Джаггерджак оскалился. Ночка обещала быть весёлой. Каким-то чудом тогда остались живы оба. Даже не покалечились почти – мирно расползлись, обменявшись обещаниями поубивать друг друга в следующий раз. Потом Ренджи вызвали в Сейрейтей, а Кватро Эспада похитил Орихиме. У Гриммджо был совершенно дикий и бешеный взгляд. Ренджи выхватил отдельным каким-то, оборванно-чётким кадром его неимоверно, страшно, как у наркомана, расширенные зрачки. Поймал в них на миг собственное искажённое отражение – и со всей дури вдарил ополоумевшему Джаггерджаку по лбу собственной башкой. Потом – коленом в бок. Кувыркнулся, обхватив жилистые бока ногами, от души заехал в челюсть кулаком. Гриммджо коротко рявкнул, мотнув головой, схватил его за горло, вывернулся, впечатывая в жёсткий утоптанный песок затылком. Походя врезал по рёбрам, заставив на пару мгновений задохнуться. — Твою мать!.. – каркнул Абараи, вцепившись в его руку. Попытался снова дотянуться ногой, но Гриммджо был начеку — перехватил её рукой под колено. — Допрыгался? – хрипло поинтересовался Джаггерджак, тяжело дыша. Синие волосы намокли, прилипли к вискам. Он торжествующе и криво ухмыльнулся, слизнув с верхней губы капельку пота. Ренджи поморщился. Голова нестерпимо чесалась от набившегося в волосы песка. — Чтоб тебя, – коротко пожелал он. Дёрнул подбородком, отворачиваясь. — Ну? – вежливо спросил Гриммджо, надавливая тяжёлым и твёрдым, как пудовая гиря, коленом Абараи на живот. Тот сдавленно выругался, сверкнул тяжёлым, озлобленным взглядом и через силу прошипел: — Этот раз… за тобой. Гриммджо ухмыльнулся ещё шире и паскуднее. Отпустил, предупредительно отскочив в сторону. С непередаваемым выражением лица понаблюдал за потирающим шею и наспех подвязывающим рыжие патлы Ренджи. Руку он подавать, конечно же, не собирался. Фальшивое солнце, которое Урахара только вчера собственноручно перекрашивал и напитывал реацу, неимоверно пекло, будто стараясь сделать странную не-тренировку как можно тяжелее. Ренджи ждали Тессай, разнос и уборка. А потом ему следовало вообще на некоторое время убраться подальше – судя по словам всё того же Тессая, сегодня собирался заглянуть Ичиго. Ренджи справедливо предполагал, что после потери другом сил, с ним лучше не видеться. Для него же лучше. Кто или что ждало Гриммджо, осталось загадкой. То, чем являлось их странное, не вполне ясное «взаимодействие»(по определению Урахары) нельзя было назвать ни враждой, ни, уж тем более, дружбой – скорее, неким настороженным перемирием. Тем самым, при котором часто проверяют, легко ли зампакто ходит в ножнах. Гриммджо являлся не редко и не часто, в Каракуре не охотился. На шинигами не нападал. Ему никто не был особо рад, – но Джаггерджаку на это, собственно говоря, было глубоко плевать, и Абараи относился к нему уже скорее как к неизбежному злу, нежели как к реальной угрозе. Чем объяснялся его мирный настрой – велением души или же мановением веера вездесущего Киске, Ренджи не знал. И знать не хотел, вообще-то. Ни причин шутливо-предупреждающих намёков Урахары на то, что руководству о названном элементе знать вовсе не обязательно, ни мотивов, на намёки эти ушлого торговца побудивших. Джаггерджак был занозой в заднице, головной болью, неустранимым («Пока» — надеялся Ренджи) раздражителем. Да просто был, и всё. Иногда это даже было неплохо – особенно когда удавалось намять набившему оскомину своей наглостью арранкару бока в очередной драке, которая лишь наполовину была тренировочной. Они и не разговаривали почти, только перебрасывались несколькими оскорблениями, чтобы «разогреться» – и спускали пар. На кулаках, без банкаев и релизов. Со временем Абараи даже начал Джаггерджака почти уважать – за неуловимо-жесткую честность, силу – как уважают хорошо знакомых, сильных противников. Каким Гриммджо, в общем-то, и был. Хорошие противники, да в мирное время – не роскошь ли?.. Нет, он совершенно не знал Гриммджо. Он знал его руки – похожие на его, Ренджи, собственные, худые, перевитые жилами и сухими жесткими мышцами. Знал, что если нажать на его левое предплечье, тот зашипит и замрёт на секунду – видно, какая-то рана неважно заросла. Знал его каменный живот, в который лучше не бить, знал ноги, которыми Джаггерджак любил чувствительно врезать по рёбрам. И подозревал, что арранкар изучил его самого точно так же – и так же совершенно был с ним не знаком. Это вполне устраивало обоих. Иногда бывало так, что драка начиналась сразу же, безо всякого предупреждения или обмена «любезностями». — Эй. – позвали сзади. Абараи обернулся. Джаггерджак ощерился и прыгнул. Ренджи отскочил, уйдя вбок, развернулся, замахнувшись – достал в предплечье, то самое, левое. У Гриммджо перекосилось лицо, он дёрнулся, но не вскрикнул, быстро пригнулся к земле – и как-то очень подло и просто дёрнул за щиколотку. Пару минут они прокатались по мокрой земле, с ног до головы вывозившись в грязи. Уже почти бессистемно и без выдумки мутузили друг друга, макая лицом в мокрую землю. Это было не похоже на обычные стычки. Там был азарт, раздражение и сосредоточенность, здесь – тупая злость, тлеющая, жгущая, нарывающая, как начавшая загнивать рана. Ренджи не помнил, кто он и что он – он самозабвенно долбал Джаггерджака башкой об землю, и чувствовал, что ему сейчас сломают вторую руку. Успеть старался, непонятно, что. Куртка Гриммджо половой тряпкой валялась где-то в стороне, дополняя осенний пейзаж. Река шелестела о крутой берег. Ренджи сидел, удерживая в захвате недобито и болезненно ржущего Джаггерджака. — Твоя взяла, – резко оборвал тот сам себя. Почему-то в его голосе не было досады. Джаггерджак пах прелой листвой, землёй и потом. Запах был до одурения… человеческим. А кожа – мокрая и мертвецки ледяная. Ренджи мотнул головой, будто сбрасывая с себя странный приступ бешенства, выпустил арранкара. Поднялся на ноги и ушёл, не оборачиваясь. Он уже всё-таки чуть-чуть знал Гриммджо – и был уверен, что бить в спину тому не позволит гордость. Джаггерджак хохотал. Всё дальше и дальше. А однажды случилось странное. Непредвиденное, но было ощущение… будто вскрылся нарыв. Гниль копилась и копилась под кожей, а потом кто-то взял скальпель и коротко чиркнул кончиком по воспалённому месту. Довольно неосторожно, надо сказать. Гриммджо бешено и дико улыбался. — Что, — спросил он, дохнув ему в лицо, — неймётся? — Пошёл ты, — сплюнул Абараи. – Зачем?.. Джаггерджак ухмыльнулся шире. И вколотил колено Ренджи между бёдер, больно нажав выше. Тот зашипел, едва позорно не взвыв. Дёрнулся, бешено и охреневше глянул на арранкара. Гриммджо смотрел ему в глаза. — Убью, – негромко и чётко сообщил Ренджи. — Ага. Попробуй, — согласился Джаггерджак, — потом. Колено теперь давило не больно, а… — Чтоб тебя, Джаггерджак, — Ренджи ещё раз дёрнулся, — прекращай этот балаган. — Сейчас, — ответил тот, — шнурки поглажу и тут же прекращу. – в голосе его звучала неприкрытая издевка. Он наклонился, зажав руки Ренджи в ладонях, быстро куснул за ухо. Колено потёрлось о пах, вызвав всплеск дурацкого, механического удовольствия. — Хотел бы – вывернулся б как-нибудь, — если бы не хриплый голос, можно было бы сказать, что последние слова Гриммджо пропел Ренджи на ухо. Это взбесило окончательно. Ренджи вывернулся. Ренджи ухитрился заломить отчего-то снова беззастенчиво ржущему Джаггерджаку руки, уселся на него сверху – и ухватил зубами за загривок, больно потянув на себя. Прижал его ладони своими к земле, и, вспомнив, спросил негромко: — Допрыгался? — Ага, – Гриммджо повернул голову набок, скаля зубы в злой усмешке. – И что дальше делать будешь, а? Ш-шинигами… А потом был провал. Куча возни, мата и одежды, которая путалась и не желала стаскиваться. Был песок, скрипящий на зубах, и кровь на языке. А потом был Гриммджо, много и сразу. И он, мать его, ухитрился как-то отхватить победу в этом маленьком состязании. Джаггерджак был резким, требовательным, и брал так, будто хотел взять себе не только тело, а всё, всё, что только можно. Он кусал и оставлял засосы на спине, он проводил носом между лопаток, заставляя Ренджи вздрагивать и материться сквозь зубы. Судорожно, быстро дрочил ему, двигался резко и рвано, слизывал капли пота с его плеч. Вдыхал и выдыхал, рискуя скончаться от нехватки воздуха или передозировки кислорода. Татуировки мельтешили в глазах, как живые, а Абараи подавался на встречу и вздрагивал всем телом, немо открывая рот, как рыба. Скользил расцарапанными коленями по жесткой осенней траве, каждый раз почти падая. Почти – потому что всякий раз Джаггерджак удерживал его почти на весу. Ренджи пах потом, мокрой травой и ещё чем-то неуловимым, пряным. И Гриммджо его хотел, всего – с его идиотски-серьёзным взглядом, привычкой разминать кулаки по поводу и без, дикими татуировками и запахом, этим чёртовым его запахом, который по-настоящему сносил крышу. Когда всё кончилось, они оба ещё долго валялись рядом, не двигаясь. Говорить было вроде как не о чем, но вставать и уходить не хотелось. Начинал накрапывать мелкий дождь. Ренджи потянулся к хакама. — Стой, — велел Гриммджо. И, запустив руку ему волосы на затылке, поцеловал. Лениво, спокойно и глубоко, как своё. Ренджи фыркнул и толкнул его в плечо. Где-то вдалеке горело красно-фиолетовое зарево заката, над берегом висели тяжёлые, серые облака. Гарганта, похожая на зёв Матрицы, захлопнулась с лёгким костяным щелчком. …А порой чёртов Абараи вёл себя не так, как должно. Будто и правда было что-то кроме постоянных и грязных драк и такого же грязного секса. Гриммджо не был дураком и хорошо понимал, что если прикажут, то Ренджи придёт и убьёт его. Или умрёт сам, ни на секунду не задумавшись. Потому что, в отличие от Джаггерджака, Абараи умел выполнять приказы. Так было отнюдь не из-за слабости или трусости – просто Абараи нашёл себе того, чьи приказы посчитал достойными выполнения. Это была не та верность, в которой клянутся всякой встречной юбке, и не та, из-за которой склоняют головы перед узурпатором. Это была настоящая, тяжёлая и надёжная солдатская преданность, которая давит и дарит чувство защищённости. Джаггерджак на такую был вряд ли способен: он был вольным охотником, он привык к силе и независимости – и рассчитывал только на себя и на тех, кто практически стал его частью. Но и их уже не было, и он почти не вспоминал. Тем более не жалел. Это тоже было отличием – Ренджи едва ли смог бы забыть тех, с кем пару столетий делил добычу и сон. Гриммджо же и его, Абараи, забудет в мгновение, прошедшее от чавкающего звука, с которым клинок войдёт в плоть, до глухого звука падения. Ренджи говорил: «Что ты тут опять забыл?», «Я уделаю тебя», «Ты, псих дырявый! Пошли на речку». Иногда просил – «Сильнее, твою мать!» Более чем убедительно. А Гриммджо валял его в траве и песке, шаря руками по сухому, поджарому телу, драл за ярко-рыжие, неровно обрезанные и спутанные патлы, слизывал капли пота и чувствовал, отчаянно и остро, как Ренджи отвечает. Зло, яростно, будто каждый раз пытаясь выжрать его до капли или сам желая быть выжранным. И на речку с ним ходил пару раз. Сам в воду не полез, но долго, долго валялся на берегу и глядел (Ренджи не мог разобрать выражение его лица), как Абараи плескался посреди реки. Нырял иногда — минут эдак на десять, невзначай демонстрируя, что потребность в дыхании у него отпала уже очень давно. Этот день, конечно, не мог не настать. — Я должен убить тебя, — сообщил Ренджи, поднимаясь со скамейки ему навстречу. Ждал, видно. Он был без гигая. На скамейке, с которой он встал, сидела молодая женщина. Она покачивала уютно поскрипывающую коляску и улыбалась. Гриммджо улыбался тоже. — Значит, всё? – спросил он. — Значит, всё, – просто ответил Ренджи. Ренджи был преданным и верным солдатом. Гриммджо мог бы сказать, одним из лучших образцов, если бы хоть чуть-чуть в этом разбирался. Наверное, чтобы быть таковым, Абараи требовалось недюжинное мужество. Только вот вольные охотники чёрта с два переступают через себя по чьему-то приказу. А потом Ренджи сказал ему, делая шаг вперёд: — Бей. В его взгляде была какая-то дикая, неправильная лёгкость – как у человека, который сбросил с плеч гору, как у человека, который что-то решил — твёрдо и насовсем. Такая лёгкость бывает в глазах у камикадзе перед первым полётом. Первым – и последним. Женщина с обеспокоенным видом склонилась к коляске, в которой заорал младенец. — Что? – спросил Гриммджо. А потом: – Какого хрена ты… — Мне приказали убить тебя, – Абараи говорил спокойно. Спокойно и серьёзно, как тогда, в самый первый раз. Его рука висела около рукояти зампакто. Он не собирался доставать меч. Гриммджо сжал кулаки. — Какого хрена, бабуин ты краснозадый? – вкрадчиво прошипел он ему в лицо, подавшись вперёд, яростно сощурив глаза. Ренджи вскинулся, зло скривив губы. — Ты не слышал? Мне… — Оставь свои бабские заморочки для кого-нибудь другого, слышишь?! – Гриммджо ухватил его за ворот косоде. С каким-то диким, противоестественным удовлетворением почувствовал ответную хватку. – Пришёл убивать – убивай. Мне не нужны твои одолжения. Шинигами, — сплюнул он. Сказал – как по морде дал. Ренджи чувствовал себя глупо, жутко глупо. На кой он, и правда, развёл здесь?.. Этот Пустой – Пустой! — Джаггерджак даже другом ему не был, а… «Ага, — ехидно откликнулась Забимару, — вы всего-навсего трахались месяц через день» «И он таскался за тобой к речке, — добавил Хеби. – Я жрать хочу» И, в конце концов, не так давно он и ради друга так себя не вёл. Не так давно он… — Зампакто доставай, — бросил Джаггерджак через плечо, – и пошли отсюда. Незадачливая мамаша, наконец, сумела укачать ребёнка, и теперь сидела, явно наслаждаясь тишиной. И Ренджи пошёл. В голове постепенно приобретала очертания дикая, явно самоубийственная идея – даже не идея, а целый ПЛАН. И пусть Абараи не был ни стратегом, ни тактиком, почему-то внутри поселилась уверенность, что всё пройдёт как надо. Он собирался приложить к этому все усилия – и вовсе не потому, что Гриммджо был ему чем-то дорог, или ещё что-то. Чисто из принципа.