***
И вот уже 39-й год. Как быстро прошло время… Вольфу уже тридцать, а за эти годы солдат успел добиться многого. Под конец он даже покинул штаб СС, переходя в руководство одного из концлагерей, что находился близ Мюнхена. Мужчина не был против этого, но видеть чьи-то мучения ему не шибко нравилось. Но раз уж повышают, так почему бы и нет? Командование там сильно отличалось. Не было той раскованности, лишь дисциплина, что соблюдали не только заключённые, но и их надзиратели. Также была необходимость соблюдать форму. Простая белая рубашка, в сочетании с обыкновенными черными брюками, галстуком или подтяжками — запрещалась! Только военная шинель, только фуражка. Но эта форма выглядела такой красивой, торжественной и строгой. Вольф с радостью носил её, время от времени теребя воротник рубашки, украшенный знаменами, и поправляя шинель, которая чаще всего лежала на стуле, ведь заполнение документов никто не отменял. Даже сейчас фриц сидел за столом собственного кабинета, покачивая ногой и рассматривая какую-то бумагу, медленно попивая горячий кофе, мурча от вкуса напитка. Внезапный стук в дверь. Не слышать его парень не мог, лишь тихо хмыкая, но все же отвечая. — Входите, — вальяжно сказал он, так и не поднимая глаз с документа. Если фриц не допишет эту бумажонку за сегодня, то остальные буквально уроют его. Да, Вольф занимает почетное место в концлагере, но все же найдется тот, кто может руководить им или стоять наравне. — Он приехал… — пугливо сказал пришедший солдат, приоткрывая дверь и просовываясь в неё. — Кто? — удивленно спросил Вольфганг, опуская ручку на стол, но поднимая глаза на пришедшего. Он не так давно в этом месте, толком и не зная ничего об этом. За две недели нереально запомнить всё. Но мужчина старался, вчитываясь в каждую строку необходимых документов. — Альберт… Альберт Адлер, — отозвался служивый, но это толком ничего не сказало начальнику. Он лишь поднял бровь, ожидая продолжения рассказа. — Это наш начальник, управляющий несколько лет этим местом, тесно общаясь с Гитлером и Геббельсом… Он не то что строг… Скорее придирчив. Да, у вас много заслуг с прошлой кампании, но поверьте, если этому демону что-то не понравится, он найдет способ выгнать вас отсюда, — вот такой вот небольшой приветственный рассказ звучал из уст подчиненного. А Вольф уже обрадовался, что всё будет хорошо. Ну вот не получилось, не фортануло! — И что требуется от меня? — удивленно спросил эсэсовец, отводя руку в сторону и скрипя сухожилиями, пронзительно рассматривая пришедшего. — Мне велено лишь предупредить… Дисциплина, дисциплина и ещё раз дисциплина! — ответил солдат, кладя руку на грудь и будто бы клявшись в чем-то. Его конечно же не поняли, но видимо у паренька не было времени рассказывать дальше, из-за чего он просто закрыл дверь, надеясь, что начальник сам поймет. — Какой Адлер… Что ему от меня нужно… — прошептал мужчина, подпирая голову рукой и, видимо, сожалея, что вообще пришел сюда. Здесь он знает лишь двух с половиной человек. Познакомиться с остальными времени нет. А сейчас выясняется, что какой-то Альберт приехал сюда и, по-видимому, Вольф чем-то обязан ему. Да черт с ним, познакомится позже, сейчас главное — документы, желание заполнять которые, мягко говоря, отсутствует… Правда время шло. Утро сменилось днём, да и вечер не заставил себя долго ждать. Наступила пора линейки, на которую приглашали как заключенных, так и надзирателей. Вольф, печально качая головой, поставил точку в письме, поднимаясь с места и с тихим вздохом покидая кабинет. Не нравилась ему эта работа. Не садист он… Но идти нужно, ведь оставить о себе положительное впечатление всё же хотелось. — Здравствуйте, господин Вольфганг Мюллер! — очередное радостное, но такое лицемерное приветствие от неизвестного мужчине солдата. Знакомиться с ними он не хотел. Достаточно общаться лишь с теми, звание которых равно или выше, чем у эсэсовца. Остальное — пустая болтовня, неуместная здесь. Так считал мужчина, кивая на приветствие и поднимая руку, отдавая честь, а после вновь идя дальше, не говоря ни слова. Это здесь лишнее. Несколько минут, и перекличка уже проведена. Никто из пленных не сбежал или умер, что не могло не радовать нациста. Хотя подобным мукам было бы проще выбрать смерть. На линейке присутствовали не только запомнившиеся лица, но и трое новых. «Ну и кто из них этот самый «Адлер»?» — промелькнуло в голове мужчины, который время от времени хмурился, пытаясь понять. Все разные внешне, так же как и погоны, которых фриц, к сожалению, не видел. Но это не главное, и он, смешивая рык со вздохом, выпрямился, отводя руки за спину, ожидая конца линейки. Несколько минут, и Вольф уже летит по коридорам здания, не желая говорить с кем-либо, просто добираясь до своего кабинета. Спать хотелось жутко, да и мало волновали его сплетни остальных. Быстро открывая дверь, он залетает в комнату, наспех расстегивая шинель, кидая её на спинку стула, падая на кровать. Снимать остальное не хотелось, да и не нужно — так удобно… — А разве уже был отбой? — донеслось ехидное со спины, а после послышался тихий хруст сухожилий. Видимо кто-то не выдержал, решаясь немного поиздеваться над своим телом. — Что надо? — прохрипел мужчина, даже не поднимая головы, но мысленно проклиная себя, ведь дверь закрыть было так просто. — Разве так учат приветствовать командира? — этот приятный, но все же ехидный голос бесил Вольфа. Мужчина непроизвольно зарычал, а после, слыша тихий смех, не выдержал, опираясь руками на кровать и резко поднимаясь, по-видимому, пугая «начальника». — Полегче, полегче, — продолжил наглеть паренек, подходя к злому и сонному эсэсовцу, поправляя непослушные волосы мужчины. — Я недавно здесь. Толком никого и не знаю, но рад встречи, уважаемый, — съязвил Вольфганг, протягивая руку для приветствия, сжимая собственные губы в немом злобном крике. — Это ничего не меняет, хороший мой, — хмыкнул парень, на вид младше Вольфа, но раз в десять наглее. Видимо, привык он все получать благодаря своему гонору, отчего и считает, что все ему что-то должны. — Альберт, Альберт Адлер, — произнес он, растягивая губы в довольной ухмылке, теребя воротник подчиненного, вроде и поправляя, а вроде и вороша. — Если завтра на моем столе не будет лежать нужного доклада, то ты быстро улетишь отсюда, — смеялся он, забывая, что Вольф не просто какой-то там солдат, а достаточно востребованный работник. Убрать его с должности будет тяжело, даже за неисполнение обязанностей в срок. Хотя этот самый день, данный на выполнение проекта, над которым мужчина пыхтит битую неделю, тяжело назвать «сроком». — Слушаюсь, — все что смог выдавить из себя нацист, сжимая свою кисть до крови, впиваясь ногтями в кожу, надеясь устоять и не загрызть наглеца. Власть и должность сейчас не причем. Важны лишь человеческие установки, и то, что этот Адлер заявился к нему ночью, прямо перед самым отбоем, что-то тут ещё доказывая, не есть гут (Gut/Хорошо с немецкого). Это неприятно, и за такое мало, чего получишь. — Умничка, — протянул старший по званию, одобрительно теребя волосы фрица, что был на добрую голову выше его, даже не боясь того, что этот «громила» прокусит тонкую шею. Хотя Вольф не такой, чтобы кого-то здесь убивать. И не таких он встречал. — Ты мне так и не представился. Хочу знать главных деятелей своего концлагеря в лицо и по имени! — смеялся Альберт, всячески щупая, тыча и царапая кожу лица. — Вольфганг Мюллер, — прошипел мужчина, не в силах сдержать нервной судороги глаза, но по-прежнему ведя себя невозмутимо, держа руки на груди, ожидая конца этого кошмара. — Жду завтра проект, Мюллер, — протянул начальник, будто смакуя вкус слов, напоследок похлопывая подчиненного по груди, быстро вылетая за дверь. Видимо, почуял пацан, что если простоит здесь дольше, то жизнь его станет короче. — Скользкий тип… — единственное, что пришло на ум фрицу, когда тот закрывал дверь на замок, надеясь, что это его последний «посетитель» на сегодня. Даже имя этого солдатика не понравилось мужчине. Какое-то слишком оно смазливое. Да и внешность у него специфичная. Вроде и мужчина, а вроде и баба, вот ей богу… Средний рост, так же как и телосложение, отчасти худое, но все же приемлемое, русые волосы, хитрые, изумрудные глаза и длинные ресницы. Особое внимание привлекли тонкие искусанные губы недавнего собеседника, разбитые отчасти. Получил уже от кого-то или сам влетел куда? Мимика… Вроде и любит Вольф харизматичных людей, но не до такой степени. Походка — это вообще нечто. Смесь солдатского марша и шага хромающей тетки. Травма, или ноги не держат? В общем, такого юнца фрицу ещё стоило поискать. Но мужчина не отрицает, что даже несмотря на специфичную манеру обращения, Альберт показался ему достаточно красивым и даже интересным. Если бы не такое условие знакомства, возможно, они бы даже пообщались. Ну а сейчас нужно было заполнять те самые документы, несмотря на желание спать. Не сдаст, крику будет много. Да и… Чем быстрее, тем лучше.***
Шесть часов утра. Несмотря на то, что сейчас начало октября, солнце уже светило в окно, заставляя бедного Вольфа жмурить глаза, тихо вздыхая. Как вы поняли, парень всю ночь просидел за бумагами, желая в какой-то степени обрадовать не совсем адекватного начальника, доказав себе, что он может! Правда, не пошло ему это на пользу, и бедный немец, с трудом ставя подпись, стараясь сдерживать дрожь рук, убрал бумагу. Он почти закончил… Ещё немного, но голова предательски клонится к груди. Как же ему хотелось спать… Мало того, что большую часть времени он не спит, тратя часы на работу или какие-либо развлечения, так сейчас и вовсе пропустил сон. Под конец мужчина не выдержал, медленно наваливаясь на стол, черкая ручкой что-то на древесине и медленно засыпая. Уже слышались чьи-то шаги. Лагерь постепенно просыпался, в то время как фриц только засыпал. Несколько секунд, и ручка летит на пол, а немец уже сладко вздыхает, засыпая. Сейчас его мало что волновало, но долго ли это умиротворение продлится? — Господин Вольфганг Мюллер? — послышалось сверху, после чего мужчина, медленно хлопая ресницами, в надежде разглядеть хоть что-то, поднял на него взгляд. Рядом стоял сослуживец и по совместительству его ученик. Паренек часто приходил сюда, слушая рассказы начальника, стараясь как-то накормить, если тот пропускал обед, или даже помочь с теми или иными документами. Сейчас же парень выглядел как-то обеспокоенно, медленно дергая мужчину за плечо. — М? — все, что смог произнести Вольф, поднимая голову и поворачивая её в сторону пришедшего. Он вроде закрыл дверь на замок? Как тот смог сюда попасть? — Вы пропустили обед… Я так волновался… Все в порядке? — затараторил он, прижимая руки к своей груди. В последнее время малец слишком часто заботился о нём. Хотя это даже приятно, несмотря на то, что разница в возрасте солдат около двух лет. — Да, — отозвался старший по званию, медленно моргая и постепенно поднимаясь со стола. — Получается, что я проспал обед? — с волнением, но долей скептицизма спросил он, щурясь. В ответ ему кивнули, на что Вольфганг лишь огорченно выдохнул. И так ест мало, а тут еще и голодать весь день придется. — А еще мне велено передать, — начал подчиненный, отходя от командира на несколько шагов, принимая солдатскую стойку, выпрямляя спину. — Господин Альберт Адлер уже несколько часов ждет вас у себя. Говорит, что если вы явитесь позже двух, то нагрузка лишь усилится, — ответил солдат, качая головой и видимо жалея мужчину. Нацист лишь оскорбленно посмотрел на солдата, поджимая губы, но все же кивая в знак согласия и жестом руки отпуская пришедшего. Тот покорно приставил руку к голове, отдавая честь и быстро уходя. Ну а Вольф разочарованно ударил руками по столу. Неужели этому Адлеру прям так нужны эти чертовы документы? Но делать нечего, и эсэсовец, тихо кряхтя, но все же поднимаясь со своего места, разминая затекшие конечности и шею, принялся собирать табели, аккуратно складывая их в сумку. Почерк там, конечно, не шибко понятный, но не стоит забывать, в каком состоянии был написан этот текст. Да и… Пусть помучается, раз уж так гонит. Секунда, и немец уже стоит у входа, расправляя любимую рубашку, одергивая шинель, теребя ремень. Фуражку он так и не надел, зачесывая волосы назад и быстро выходя. До двух у него ещё тьма времени. При желании за этот срок он успеет обойти концлагерь вместе с прилегающей площадкой раз пять, а поверьте, это расстояние не маленькое. Вопрос был в другом, а кабинет-то где этого Адлера? Нести-то куда? Да черт с ним! Медленно идя по коридорам, мужчина пытался узнать хоть у кого-то, где может находиться эта комната. Долго ли, коротко ли, прям как в сказке, эсэсовец все же дошёл до помещения, как идиот стоя напротив двери несколько минут. Постучать или открыть с ноги, чтоб неповадно стало? А там ли он вообще? Стоять дольше нельзя, и Вольф, резко стучась, открыл дверь, заходя. — Разве был приказ о входе? — послышалось ехидное. Только встретились, а уже бесит. — Простите, вызывали? — с фальшивой улыбкой сказал фриц, медленно разворачиваясь к командиру. Юнец был прекрасен, спору нет, но эта его интонация. Правда, старших по званию нужно уважать, и Вольф, сжимая портфель до хруста, подошел ближе, мило, но так лицемерно улыбаясь. Как же он возненавидел этого пацана. — Я не разрешал подходить, мой хороший. Выйди и зайди нормально, — продолжал он, видимо желая довести солдата до белой горячки. Бывают же такие твари? — Мне нужно сдать лишь документы, позвольте сделать это сейчас, — шипел мужчина, время от времени поглядывая на оголенную шею, уже готовясь кусать. — С чего ты взял, что мне нужны эти бумаги? — прошептал юноша, опираясь на собственные руки, поставленные на стол, и смотря так нагло. — Вы же сами сказали мне об этом вчера? — постепенно закипал немец, подходя ближе и сгибаясь над капитаном, по-прежнему придерживая портфель на уровне груди. «Давай», — беззвучно сказал командир, вытягивая руку и будто бы делая одолжение. Быстро расстегивая портфель, нацист протянул Адлеру небольшую стопку бумаг, отходя и ожидая результата. По виду проверяющего он был явно недоволен исполнением работы, рассматривая каждую страницу и ища повод для придирок. — Что ж, написано слишком коряво, переписывай! — хищно улыбаясь, отозвался начальник, разрывая документы на две части. Вместе с треском бумаги, трещало терпение и честь мужчины. Его буквально трясло от злости. — У меня нет копий документов, — ответил гестаповец, качая головой. Он не врал, а если бы и были, то писать вновь фриц ничего бы не стал. — Меня мало волнует. Даю тебе три дня! — радостно сказал Альберт, кладя ноги на стол и смотря так вызывающе. — Слушай, кретин! — не выдержал Вольф, за долю секунды преодоляя расстояние и буквально напирая грудиной на стол. От подобного начальник аж ойкнул, падая со стула и отползая. — Да как ты!.. — начал было огрызаться парень, на что получил слабый удар в живот, после чего, его, как кота, подняли за ворот, злобно дыша. — Я ведь не посмотрю на звание и связи! Ещё хоть слово, и я размажу тебя по стене! — сорвался мужчина, тряся пацана, что от страха дрожал как осиновый лист. Вольфганг впервые за эти два дня увидел на лице начальника что-то, кроме презрения и высокомерия. — Уволен! — кричал командир, падая на пол и поправляя взъерошенный воротник. Вольф его уже не слышал, быстро хлопая дверью и идя в свой кабинет. Он и месяца не провел на этой работе, а уже пора собирать вещи. Хотя… Работать с такой тварью было бы тяжело. Он сам по себе мужчина терпеливый и тихий. Только и делает, что мило улыбается, нервно поправляя красивые платиновые волосы. При желании фриц смог бы получить любую работу, в силу медицинского образования, что он тоже каким-то образом успел получить, и своей внешности, а проверьте, он был не промах. Высокий, сильный, с военной выправкой. Голубые глаза и серебряные волосы. Самый настоящий ариец, расу которых так почитали в Германии. Утончённые руки и прекрасная улыбка, в сочетании с нежным голосом. Даже в этом концлагере Вольф смог найти поклонников со стороны заключенных, что скрыто симпатизировали ему, засматриваясь на сильное тело, да и остальные солдаты тоже порой кидали игривые взгляды на мужчину. Правда сейчас на него косые взгляды кидали все, ведь злой нацист, расталкивая всех по дороге, привлекал к себе столько внимания. Заходя в кабинет, хлопая дверью, чуть ли не разбивая её в щепки, Мюллер подошел к столу, кидая всё нужное в портфель, собираясь уезжать. Находиться здесь более он не мог. Но в дверях появился запыхавшийся командир. Тот самый Адлер, что еле-еле стоял на ногах, закрывая своими руками вход, стараясь отдышаться. — Погорячился, прости. Но документ придется переписать… — прокряхтел он, тяжело дыша, порой кашляя. Бежал, видимо, пацан, правда, это мало волновало мужчину, из-за чего тот, даже не дернув глазом, продолжил собирать нужное, попутно рассматривая вещи. — Прости, говорю. Бывает у меня порой такое… Если уйдешь сейчас, то, я обещаю, любой должности, связанной с военной карьерой, ты не получишь в ближайшие десять лет, — надрывался командир, так и не поднимая головы. Эти слова реально задели Вольфа. То ему язвят, то сердечно просят остаться, тратя время и силы на объяснения. Странный он какой-то… Но слова разжаловали немца, и он, останавливаясь, повернулся в сторону голоса, ожидая продолжения. — И не смотри так на меня! Я не обязан объясняться! Работай давай! — вновь сменив манеру речи и поведения, отозвался Альберт, гордо выпрямляясь и уходя из кабинета. Сначала накричит, потом извиняется, потом снова кричит. Подобный концерт обескуражил фрица, и он, удивленно хлопая глазами, лишь дернул плечами, откладывая сумку на стол, чтобы в последствии остаться или уйти (ведь решение стояло за ним), а сам завалился спать, снимая шинель и обувь, залезая под одеяло прямо в одежде. Проспал он ровно до вечера, по закону подлости, пропуская собрание. Идти туда и извиняться смысла не было, поэтому Вольф наплевал на это, небрежно застилая кровать и усаживаясь на нее, доставая одну из своих книг, быстро бегая глазами по страницам. Вольфганг вообще любил читать, правда здесь на это не хватало времени. Ну а сейчас возможно все, ведь его пока никто не тормошит. Время тянулось лениво, что лишь радовало немца, который впоследствии пересел ближе к окну, ставя туда стул и поглядывая на теплый закат, красиво переливающийся в небе. Мюллер вообще любил это время, такое красивое и тихое. В эти часы даже ветер дует по-другому, а запахи кажутся иными. Ещё несколько часов, и пришлось идти на линейку. Эсэсовец не любил этот процесс, но отказаться не мог. Видя в строю знакомое смазливое личико начальника, тот лишь показательно фыркнул, отворачиваясь. Ну а Альберт, по-видимому, был рад видеть Вольфа здесь, ведь он все-таки не ушел, оставаясь на должности. Остаток дня прошел спокойно. Стук каблуков и чьи-то разговоры за дверью стали для мужчины чем-то привычным. Он заснул, вспоминая свою родню. Родню, которую не видел уже столько лет, но их лица навсегда останутся в его памяти. Как же тяжело быть одиноким…***
Прошел месяц. Может, чуть больше… Вольф толком не следил за временем, все чаще и чаще смотря в окно, наблюдая за пленными рабочими. В последнее время он даже симпатизировал одной женщине, которая, по его мнению, была интересней остальных. Заговорить он с ней не смел и виделся лишь на утренних и вечерних линейках, глазами отыскивая возлюбленное лицо. Девушка, наверное, и не догадывалась об этом, но бывает же такое… Прямо сейчас, наблюдая за дневной работой людей, он не отрывал от неё взгляда, смотря с третьего этажа, как дама несет какие-то сумки. Ей было тяжело, не без этого, но разве она вправе отказаться? В конце концов сидеть мужчине надоело, и немец, кидая последний взгляд на бумагу, осторожно сложил лист и убирал его в ящик стола. Письмо он писал давнему другу, и эти пожелания уж точно никто не должен видеть. Поднявшись со стула, гестаповец медленно направился к выходу, потирая уставшие запястья, время от времени разминая шею. Спешить некуда, да и если он не найдет девушку во дворе, то сможет найти в камерах заключения. Но ему повезло, он успел. Выходя во двор, который был освещён отчасти теплыми лучами солнца, фриц присматривался, ища знакомую мордочку. Постовые, наблюдающие за работами, лишь удивленно посмотрели на него, поднимая руку в знак приветствия. Больше они ни слова не сказали, а нацист, находясь у входа и наблюдая за людьми, лишь слабо ухмыльнулся. Большинство пленных, увидев его, ужаснулись, кто-то не придал значения, а многие девушки, отойдя от работы, принялись рассматривать взаимно, но с неким страхом. Ну вот что нужно этому солдату здесь? — Позови мне вот эту… — сказал Вольф, нагибаясь к солдату и шепча ему на ухо, показывая на ту леди, что долгое время сводила его с ума. Служивый лишь поднял фуражку в знак уважения, поправляя автомат, что висел на его плече, направляясь к девушке. Ох, что началось… Бедного солдата и пинали, и царапали, и руки выкручивали в знак сопротивления. Что только не делала бедная девушка, чтобы выпутаться из цепких лап. Ну а Вольфганг стоял и смотрел, тихо посмеиваясь. В какое-то время он потерял былую человечность, удивляясь глупости окружающих его людей, а порой и самому себе. Под конец к постовому подошло ещё двое эсэсовцев, один из которых помогал с выполнением приказа, а второй отгонял «защитников», ударяя людей по рукам или нацелевая автомат, после чего сопротивления прекращались. — Эта? — с пренебрежением спросили солдаты, держа бедную женщину, сгибая её пополам и заламывая руки. Даме было больно… Она даже не сдерживала жалобного скулежа, время от времени дергаясь, надеясь вырваться. — Да, — отозвался Вольфганг, касаясь рукой в перчатке подбородка женщины, поднимая заплаканное бледное лицо, рассматривая испуганные глаза. Не каждый же день тебя ловят какие-то фрицы, сгибая пополам. Да и девушка-то была из Польши. Немецкого она не знала, изучая английский в детстве. Хотя не понимать их разговор было бы лучше. Мало что скажут? — По-немецки понимаешь? — спросил Вольф, жестом указывая на то, что даму можно отпустить. Та, выпрямившись, крутя больные руки, выжидающе посмотрела на мужчину, не понимая ни слова. — По-английски понимаешь? — говоря на другом языке, произнёс фриц, хмурясь. Женщина тут же встрепенулась, прижимая руки к груди, говоря тихое «да». Разговор постепенно набирал обороты. Ни тот, ни другая не смотрели на толпу, что добрые двадцать минут уже рассматривала их. Дама уже не боялась, весело смеясь. Немец лишь наблюдал за ней, держа руки в карманах, время от времени поддерживая беседу. Общаться было достаточно весело, хотя оба плохо говорили на английском, но все же понимали друг друга. Возможно, и простояли бы дольше, если бы Вольф, поднимая голову во время очередного смешка, не заметил возмущенный взгляд начальника. — Чертов Адлер, — прошипел немец, резко меняясь в настроении, заставляя женщину отшатнуться. — Не волнуйся, я ещё вернусь… — с некой грустью отозвался мужчина, похлопывая даму по плечу, вгоняя её в краску. Постояли немного, и её вновь увели на работу, выдавая очередные сумки и указывая место, куда это нужно донести. Ещё несколько часов, и их отправят на отдых в камеру, хотя это и отдыхом назвать нельзя. Так… Время на то, чтобы полежать немного на неудобной кровати. Хотя удобным это быть не могло. Ну, а эсэсовец, тихо шипя, направился в здание, понимая, что пройти незамеченным к своему кабинету он не сможет. Заметит кто-нибудь, будь-то простой солдат, вышестоящие лица или сам Альберт, что совсем недавно прожигал его взглядом. — Ну и что ты там делал? — послышалось после хлопка двери, которую нещадно пнул злой начальник. «Явился», — единственная фраза, промелькнувшая в голове солдата, после чего он, закрывая лицо рукой, тихо засмеялся, растягивая губы в усмешке. — Разве был приказ покидать здание? — продолжал истерить пацан, топая ногами как маленький ребенок. Выглядело это достаточно смешно, но все-таки нагнетающе. — А я разве не могу выйти на улицу? — ответил фриц, гордо поднимая голову, смотря с усмешкой и некой злобой. — Нет! — прорычал старший про званию, подлетая к мужчине, больно хватая его за подбородок, сжимая и смотря так требовательно. Адлер позволял себе слишком много, постоянно контролируя кого-либо, в данном случае Вольфа. Казалось, что он ревновал его, но такое было невозможно, и фриц, постепенно понимая, что начальник лишь подкалывает его, продолжал терпеть. Что вообще этому Альберту нужно от него? Почему человек следит именно за ним, а главное, чего добивается? — Какое право вы имеете мне приказывать как жить? — ехидно спросил Вольф, растягивая губы в ухмылочке. Не так давно они начали эту игру, стараясь довести друг друга до белого каления, и в этот раз побеждал Вольфганг. Каждая их встреча сопровождалась какими-либо подколами в адрес друг друга. Ну не могли они иначе, будто бы дав соглашение на подобную манеру встреч. — Я твой начальник, и мне важно знать, где сейчас находится мой подчиненный и что делает! — истерил Адлер, теребя челюсть Мюллера, тряся рукой. Подобные истерики будто бы приносили ему удовольствие, ну а фриц искренне не понимал, почему привязались именно к нему. — Вам-то какое дело?! — постепенно закипал он, ударяя пришедшего по руке, показательно щелкая зубами. — Когда-нибудь я накажу тебя! — рычал немец, корча носик. Сколько бы времени не прошло, Вольф так и не смог понять, чем же он в этот раз завёл начальника. — Как? — ехидно добавил подчиненный, кладя руки на стол, смотря так нагло. Ему было интересно, чем же закончится эта беседа, а главное, какая последующая аннотация поможет ему с поиском работы. — А как бы ты хотел? — приближаясь непозволительно близко, спросил посетитель, дыша куда-то в губы подчиненному, опираясь руками на стол. Мужчина тут же дернулся, отдаляясь как можно дальше, сменяя наглость на испуг. — Жду на сегодняшнем собрании. Если ещё раз увижу с этой женщиной, расстреляю и тебя, и её, — грозно сказал он, ударяя по столу ладонью, разворачиваясь и под смех подчиненного покидая комнату. — Боже… Почему ты привязался именно ко мне?! Что я такого сделал? — давя тихие смешки, приговорил Вольф, так и не поднимаясь из-за стола, а после, выдохнув, вновь продолжил своё занятие. Под вечер Вольфганг уже бродил по коридорам, медленно идя к месту назначения. Его мало волновал тот факт, что он может опоздать. Ведь даже пару секунд не видения этого лица принесет ему несказанное удовольствие. Но идти нужно, и фриц, поправляя наручные часы, ускорил шаг, спускаясь по лестнице. На этаже, где его ждали, как ни странно не было того шума. Сплошная тишина… Мужчине даже показалось, что он один здесь, но это не смутило его. Немчура лишь положил руку на кобуру, где находился заряженный Маузер (Вид оружия по типу револьвера), идя дальше. Застрелить кого-либо ему не будет тяжело. И вот уже виднеется массивная дверь кабинета. Вольф не так давно знаком с этим существом, но уже успел возненавидеть все то, к чему оно прикасается и где обитает. До собрания оставалось около десяти минут. Медлить нельзя, да и подготовиться нужно. Нацист не решился постучать, дергая ручку на себя и быстро юркая в зал, усаживаясь на свободное место. По правде говоря, они все свободные были… Он был единственным, кто находился в этом месте сейчас. Тихо вздыхая, Мюллер поставил портфель на стол, доставая нужный реферат, быстро читая его и уже думая, какова будет тема этой беседы сейчас. Осталось пять минут, минута… Никто так и не пришел, а Вольф по-прежнему сидит на своем месте, топая ногой от ожидания. Неужто время перепутал? Да нет, все так! Может не то сказали? Но его в любом случае предупредили подчиненные солдаты, которые непонятно откуда знали больше своего командира. Ждать больше фриц не хотел, издавая что-то вроде рыка злобы, застегивая портфель и направляясь к двери. — Прости, я немного опоздал! — донеслось со спины. Рука немца невольно дрогнула, и он, сжимая ручку портфеля сильнее, резко развернулся, убирая руки за спину, приветствуя начальника кивком головы. — Где остальные? — все что смог спросить мужчина, с удивлением рассматривая почти безлюдный огромный зал. — А я и не звал никого, — посмеялся Адлер, усаживаясь на один из стульев, облокачиваясь на его спинку и вальяжно кладя ноги на стол, смотря с неким пренебрежением. — Тогда зачем вам нужен я? — немного не понимал фриц. Для эсэсовца вообще был непостижим мотив мыслей своего командира, так же как его быстрая смена эмоции. Казалось, он что-то скрывает, что, возможно, расскажет сейчас. — Даже и не знаю… Может, потому, что ты милый? — самый неожиданный ответ, который заставил гестаповца удивленно уставиться на начальника. Как понять: «Милый»? Что ему вообще хотят доказать этой фразой, а главное, что последует позже? За несколько недель знакомства Мюллер понял, что этот многоуважаемый Альберт лишь взрослый ребёнок, привыкший получать любую игрушку, обертка которой ему понравится. Видимо, такой игрушкой стал сам Вольфганг, либо он чего-то недопонимает. — И такой строгий, — продолжал Адлер, поднимаясь со своего места, аккуратно, но так быстро подходя к сослуживцу, хватая его подбородок, поднимая вверх, рассматривая бледное лицо. Мужчине оставалось лишь хмуриться, в надежде понять, что же произойдет дальше. Что будет, если он прямо сейчас вырвется из этой сценки, покидая кабинет? Или же наоборот — останется, наблюдая за дальнейшим? Может, нужно молчать? Хотя тишина лишь сильнее нагнетает атмосферу, и сказать что-то все-таки стоит. — Я немного не понимаю, — отозвался Вольф, качая головой, чувствуя, как пальцы в перчатках скользят по его шее, медленно ослабляя галстук, зарываясь под воротник рубашки. Фрицу было противно, неприятно от собственной терпимости, но военный устав запрещал идти против воли начальника или любого другого вышестоящего лица, из-за чего приходилось молчать, временами дергаясь от холодных прикосновений. — Я постараюсь сделать так, чтобы ты понял, — ответил командир, нагибаясь, в попытке поцеловать желанные уста, правда гестаповец не позволил, поворачивая голову в сторону, сжимая губы. На это он, конечно, же получил, шипя от плотно сжатой кисти на шее, поворачиваясь к юнцу и все же исполняя его волю. Для Вольфа это был первый, не столь приятный поцелуй. В свои тридцать он так и не нашел ту женщину, которую смог бы полюбить. Было что-то вроде симпатии к знакомым или даже заключенным в том же самом концлагере, но до подобного не доходило. Был и секс с разными представительницами дам легкого поведения, правда, после одной ночи он не пересекался с ними, просто забывая. Целовать таких и вовсе противно, но это все же лучше, чем отдать первый поцелуй избалованной твари. — И такой покорный, — с насмешкой продолжил Адлер, вновь целуя, правда не губы, а всё, куда мог дотянуться. Вольф даже пискнуть не смел, сжимая собственную одежду до скрипа, всячески корчась от стыда, но не отрицая, что ему это в какой-то степени приятно. Волновало лишь одно: а как в голову Альберту вообще могло прийти это, несмотря на строгий запрет каких-либо гомосексуальных отношений среди эсэсовцев (Что ж… В Германии того времени подобные отношения были запрещены. За это расстреливали, либо нашивали «розовый треугольник» на плечо, указывая ориентацию человека)? Неужели делает такое не впервые? Кто знает, но паренек продолжал наглеть все больше, отступая на пару шагов назад, притягивая свою жертву за галстук. В случае неповиновения Вольф бы задохнулся, да и что ему ещё делать, кроме как не встать и следовать за командиром? Куда он его ведет? Как отреагируют люди, заметившие их? Хотя на этаже до недавнего времени было совсем безлюдно, да и сейчас Вольфганг не слышит чужих шагов. Но позориться больше нацист не хотел. Неужели он, здоровый мужчина, на голову выше этого недоразумения, не сможет постоять за себя? Так и подумал Мюллер, резко останавливаясь, вырывая галстук из чужих рук, и быстро удалился. Он толком и не понял, что сейчас произошло, но это удивленное лицо ему не забыть…***
Прошла неделя, за которую Вольф видел своего недоначальника лишь пару раз. Они с ним почти не общались, за исключением линеек, да и то, лишь приветствуя друг друга. Эсэсовцу нравилось это одиночество, нравилось, что никто не достает его и не подкалывает, но подобное отношение со стороны главнокомандующего ему было непонятно. В Германии на тот момент были запрещены какие-либо однополые отношения. Но даже если находились подобные люди, то они всеми силами скрывали свое влечение. Видимо, Адлер не был из их числа, в открытую заявляя о своем желании. Но Мюллеру это не было интересно, и каждый день он приходил к возлюбленной полячке, что ждала его во внутреннем дворе концлагеря, ожидая начала беседы. С ней он мог расслабиться, правда, никогда себе не позволял сказать чего-то лишнего. Да женщина и не требовала, мило улыбаясь. Ей тоже нравилось это общение, и не было того страха, как в первую встречу. Прямо сейчас, ближе к вечеру, он шел туда. Солдаты, привыкшие к подобным выходкам Вольфганга, спокойно пропускали его, не задавая лишних вопросов. Всякое бывает, да и не их это дело. Но сегодня что-то изменилось. Сколько бы Вольф не бегал глазами по пленным рабочим, что слонялись туда-сюда по двору, перетаскивая необходимые вещи, знакомого лица он так и не смог найти. Стоял фриц долго, думая, что же с ней могло произойти. Может, заболела? Или на очередном тестировании какой-нибудь новой разработки нацистов? Эти два варианта не радовали мужчину, ведь подобное заключенные редко переживали. Больных здесь лечили за редким исключением, а про испытания и говорить нечего. Либо будут колоть какой-то препарат, который убьет вас изнутри, либо поставят на тестирование орудия, используя пленников в качестве живых мишеней. Вольфу было страшно за жизнь своей прелести. Он уже вообразил себе, как после войны и победы нацистов уйдет из этого лагеря на более спокойную работу, забрав эту женщину. Как — его не волновало. Если он что-то захочет, то добьется этого. По истечении двадцати минут Вольфганг все же пошел обратно, так и не дождавшись её, хотя полячка обычно стояла у дверей в главном здании, ожидая его. Сегодня же фрица никто не ждал… По возвращении в свой кабинет, мужчина просто брякнулся на стул, кладя локти на стол, скребя ногтями по нему. Сколько вариантов исчезновения девушки он уже вообразил. Выполнять другие задания ему не хотелось, так же как и сил идти куда-то после. Оставалось лишь переодеться, убрав военную форму в шкаф, устраиваясь на кровати, медленно засыпая. Да, завтра ему будет втык за невыполнение нормативов и отсутствие на вечерней линейке. Если бы он был простым солдатом, то это могли бы и не заметить. Но он является кем-то вроде главнокомандующего, занимая одно из важных мест. Людей, имеющих звание выше, здесь было чуть меньше десяти. Они бы даже не обратили внимание на его отсутствие, сославшись на усталость или занятость. Но Адлеру, который буквально придумывал повод для придирок к тому или иному солдату, покритиковать Вольфа будет лишь в радость. С одной стороны, мужчина уже привык к крику этой избалованной истерички, но с другой… В свете недавних событий эсэсовец просто не хотел оставаться с ним в одной комнате, причем один на один. Кто знает, что оно выдумает на этот раз… Уже засыпая, Вольфганг слышал, как кто-то стучит в дверь. Может, это подчиненные, обеспокоенные состоянием главного? Может, и сам Альберт, но это уже не волновало его. Дверь закрыта на замок, а это значит, что в ближайшие часы, вплоть до утра, его уж точно не станут беспокоить… Проснулся наш Мюллер рано утром, понимая, что у него есть ещё немного времени на себя. Что сейчас он может поспать ещё немного или побродить по зданиям, рассматривая доселе неизвестные ему. Да-да, в некоторых местах Вольф так и не смог побывать… Ну, а что ему там делать? Все документы могут передать посыльные, на собрание идти далеко не нужно, да и линейка проходит на улице. Мужчина почти не выходил из своего кабинета, зная минимум всего здания. Говорят, что здесь даже есть библиотека, совмещенная с архивом, который находится где-то на первом этаже. Вольф там не был, поэтому точкой назначения была именно эта комната. Читать фриц любил, да и успокаивал его шелест приятных на ощупь страниц в сочетании с запахом бумаги. Вернее, у книг был особый запах, не схожий с ароматом новых писем или тех бумаг, что от рассвета до заката заполнял мужчина. Также ему нравится аромат дождя или краски. Любил это мало кто, но нацист был тем ещё фетишистом, поэтому мог позволить себе подобное. Прямо сейчас немец медленно спускался по лестнице, на вид крепкой и красивой, по которой за день бегает уж не меньше пятидесяти человек. Шел он, прислушиваясь, понимая, что остальные ещё спят, да и к чему их беспокоить. Вот и виднеется массивная деревянная дверь, за которой и должна была быть библиотека. Осторожно открыв её, Вольф тут же улыбнулся. Столько стеллажей, и ведь все это можно прочесть. И история, и математика или сопромат, и просто какие-то романы о любви в сочетании с фантастикой. Чего только не было здесь. Но фриц не стал заморачиваться, вытягивая левую книгу неизвестного ему автора, подходя к одному из пустых столов. Говорят, что знакомство с книгой в слепую — одно из самых интересных занятий. Усаживаясь за стол, мужчина быстро открыл томик, бегая глазами по аннотации и уже предвкушая пару часов тишины и умиротворения. Но, видимо, он был не один, ведь, когда он читал примерно пятую страницу, до него доносились тихие шаги. Столь непринужденные и неспешные, что нацист даже не обратил на них внимание. Похоже, что не только он проснулся в эту рань. Тем временем шаги становились ближе, иногда прерываясь. Кто-то обходил стеллажи, стараясь найти то, что понравится ему. Когда цоканье раздалось так громко, что Вольф непроизвольно отвлекся, смотря в сторону человека, угадайте, кого же он там увидел? Правильно, Адлера! И этот человек прямо сейчас обходил книжные шкафы, вытягивая книгу за книгой, что-то бубня под нос, рассматривая и, возможно, оставляя её на руках либо убирая обратно на полку. Он был так сильно занят изучением, что даже не заметил удивленного Мюллера, который, захлопнув книгу, медленно наблюдал за ним. Возможно, тишина продлилась бы и дольше, если бы бедному эсэсовцу не приспичило чихнуть. Он правда старался, зажимал рот рукой, но все же привлек к себе внимание. Начальник тут же обернулся, смотря в сторону звука со слабым испугом, но увидя Вольфа, искривил губы в ухмылке, откладывая три книги, что были на его руках, подходя к мужчине. «Начинается», — промелькнуло в голове немца, который не смог сдержать презрения, по-прежнему закрывая рот рукой и закатывая глаза. — Почему не спим? — равнодушно спросил пришедший, опираясь на стол грудиной, стараясь нагнуться как можно ближе к подчиненному. — Лег рано, — процедил немчура, сжимая руки в перчатках до хруста облегающих ладони кожи. — А почему на линейке не был? Ты же знаешь, что это обязательно для каждого солдата. Хочешь сказать, что ты у нас не такой? Самый главный, и тебе всё должны? — насмехался юноша, едва ощутимо касаясь подборка солдата, поднимая его лицо на себя, осторожно притягивая ближе. — Простите, — все, что смог выдавить из себя нацист, понимая, что если и начнет собачиться с этим моральным уродом, то это не пойдет ему на пользу. — «Простите»? А больше ничего не хочешь мне сказать, — прошипел Адлер, нагнетая ситуацию. Ему нравилось бесить других, привязываясь к какой-нибудь глупости. Но прямо сейчас его волновало другое. С первого взгляда его заинтересовал этот человек. Такой холодный и недоступный. Альберт вообще очень просто привязывался к кому-либо, но этот заинтересовал его больше всего. Как же юнцу хотелось увидеть весь спектр эмоций этого создания, зарыться руками в его волосы, прижав чужую голову к своей груди. Адлер мечтал, чтобы этот мужчина обнял его, согревая, но тот в первую встречу дал понять, что никак не связан с гомосексуализмом. Вообще, какая разница, с кем это делать?! Адлер думал примерно так, из-за чего не видел разницы между мужчиной и женщиной. И раз уж он не может заполучить это чудо, жадно поцеловав его, то хотя бы выбесит. Так и считал Альбрет, впиваясь ногтями в подбородок подчиненного, оставляя болезненные царапины, несмотря на перчатки. А Мюллер продолжал мило улыбаться, в душе проклиная начальника. Как же бесит эта лицемерная улыбка. — Ну же, скажи хоть слово… — пролепетал юноша, наклоняясь непозволительно близко и заставляя фрица дернуться, но не отстраниться. Адлер любил голос этого создания, правда с ним Мюллер лишь шипел от злости… Да, нацист сам создал такое мнение о себе, но что поделать, если тебя таким воспитали! Хотя ради Вольфа Альберт готов был изменить в себе всё. — Прекрати ломаться, хороший. Я не принуждаю тебя к чему-то большему, — все что произнес старший по званию, сжимая скулы солдата, не выдерживая и целуя этого. И этот поцелуй не был похож на их первый. Не было того презрения и испуга. Казалось, что Вольф просто привык к нападкам начальника, успокоившись, но не отдавшись. Да, он не оттолкнул, но и не действовал, держа руки на столе, ожидая, когда же это кончится. Может, ему и было приятно, ведь чувствовать чужой язык в своей полости — все же необычно и интересно. Ему нравилось то, что начальник, убирая руки с его лица, переносит их на чужие плечи, поочередно массируя. Будь то женщина, Вольфганг может быть и ответил на поцелуй, срываясь и прижимая её ближе, жарко целуя. Но это мужчина! Это неправильно! — Хороший мальчик, — произнес начальник, отстраняясь от припухших губ, наблюдая за спокойным взглядом Вольфа. Столь небольшой прорыв в их отношениях определенно нравился эсэсовцу, но может, сегодня они смогут зайти дальше? — Поцелуй меня, — нагло прошептал Адлер, склоняя голову к плечу, ожидая движений. Просьба не была выполнена, отчего мужчина лишь клацнул зубами, добавляя шипящее: «Это приказ». Вольф долго мялся, кусая свои губы, дыша полной грудью, но не поднимая взгляд. Он не хотел, но понимал, что он него не отстанут. — Я никому не скажу, — шутливо добавил Альберт, слабо приоткрывая рот и усаживаясь на колени подчиненного, обвивая его ноги своими. Когда он только успел обойти стол? — Это так просто, — смеялся юнец, касаясь оголенной шеи и затылка, перебирая чужие серебристые волосы. Он ждал, понимая, что рано или поздно чужому терпению придет конец. Да, это не совсем ответный поцелуй, но все же желанный. Это были последние слова, которые успел сказать начальник, переходя на сладкий стон. Он добился этого, и сейчас теплые ладони обвивают его талию, болезненно сжимая. Адлеру нравилась боль, поэтому он не отстранился, когда его язык больно укусили, наоборот тихо мурча. Несколько секунд, и Вольф отодвинул от себя немца, не в силах целовать его больше. Мысленно он проклял себя, умоляя родню простить его за столь порочные действия, только вот фриц, сидящий на его коленях, требовал большего. Он всячески елозил, постанывал, щекотал чужую шею. А нацист, решаясь проучить начальника, сжал его бедра до хруста, выбивая тихий крик, озлобленно кусая чужие плечи, оголенные несколько секунд назад, да и вообще все то, до чего смог дотянуться. Этим он хочет отпугнуть наглеца, не понимая, какое сильное удовольствие приносит ему. — Я знал, что ты можешь быть послушным! — лукаво произнес он, задирая голову от очередного больного укуса. Подобные метки останутся надолго, но Альберт нисколько не будет жалеть об этом. От этой фразы нацист остановился, смотря в глаза старшего по званию. Он не мог понять, как же его втянули в этого. Но фриц постепенно понимал суть игры, вернее, она начинала ему нравиться. Может, это и есть любовь? Хотя кого я обманываю, это лишь похоть и многолетний недотрах. Несколько минут, и мужчина сорвется, взяв начальника прямо на этом столе, в чем он, конечно же, не хочет себе признаваться. Уж слишком шаловливые пальчики у юноши. — Когда-нибудь я накажу вас, — прорычал старший по возрасту, сжимая тонкую талию, опаляя своим дыханием измученную шею, повторяя фразу начальника, заставляя бедолагу трястись от контраста температур и подобной интонации. — Я не против наказания, — шептал Адлер, хватая ладони мужчины и поднося к своей груди, выказывая этим свое доверие и вновь целуя. Но на этот раз ему ответили, отпуская руки, сладко причмокивая. Мюллер понимал, что это может быть его последний поцелуй, ведь черт знает, что после придет в голову не совсем нормальному начальнику. Да и геев в концлагере не любили. Какого же будет узнать остальным солдатам, что один из вышепоставленных лиц, входящих в группировку СС, самых жестоких и властных людей Германии, окажется мужеложцем? Как минимум плохое отношение ему обеспечено. Но Альберта это, похоже, не волновало, ведь он так виртуозно выгибался, скуля как шлюха. Интересно, а какой Вольф у него по счету? Может, и на такую высокую должность в столь юном возрасте он попал лишь благодаря красивым глазкам? Вольфгангу впервые стало интересно, какого же трахать это создание? Медленно раздевая его, нацист уже успел увидеть эти картины. Обнаженное худое тело, бледная нежная кожа, милое, но такое наглое лицо. Хотелось всего и сразу, жаль только, что на библиотечном столе это не совсем удобно делать. Книга давно улетела в сторону, а её место занял Адлер, упорхав с желанных коленей на твердую древесину. — Нежнее, — проскулил начальник, под действием чужой руки расстилаясь на столе, разводя ноги, пока ещё одетые в брюки, в стороны. — Но вы ведь сами хотели этого? — промурчал солдат, удивляясь тому, как звучит его голос, но вида не показывая. Внутри он знал, что это неправильно. Но тело, глупое и столь похотливое, затмило привычные мысли животным инстинктом. — Стой… — на выдохе отозвался юноша, резко хватая чужие ладони. Оба на секунду притихли, прислушиваясь. Шаги… Кто-то бродил по библиотеке, и это был уж точно не один человек. Да, Адлер полнейшая моральная мразь, ради своего счастья способная убить других, но честью он дорожит. Если бы солдаты увидели его в таком виде, то плохая слава бы пошла о всем лагере. Ну и, конечно же, уважаемые Гитлер и Геббельс, наряду с остальными основными членами главного командования страны, не упустят шанса вмазать за это. Геринг-то (Исторический деятель, политик, близкий друг Гитлера), может, и промолчит. Геббельсу дела не будет, ведь его завалили документами, хотя он тоже против подобного. Гиммлер (Исторический деятель, политик, близкий друг Гитлера) сюда и вовсе не полезет, но вот Адольф, делающий все ради того, чтобы превратить страну в идеальное место, не потерпит подобного отклонения от обычной жизни, лично расстреливая Адлера и бедного Мюллера, который появился там не по своей воли. — Одевайся! — все, что смог выговорить Альберт, с силой отталкивая от себя Вольфа, сползая со стола. Надеть рубашку ему было не так сложно, а Вольфгангу и то лишь уложить волосы. Но успеют ли они? Шаги вроде не так близко, но когда мы торопимся, то нам нужно ещё больше времени на проделку чего-либо. Несколько секунд, и оба сидят в идеальном виде, беззвучно дыша, рассматривая книги. Будто бы ничего не было, а те прикосновения — лишь случайность… — Ох, господин Мюллер и Адлер! Мы рады приветствовать вас! — крикнули трое солдат, появившихся из-за угла одного стеллажа. Выглядела эта троица достаточно «свежей» и радостной. Неужели подъем уже был, а они просто заигрались? — Приветствую, — произнёс Вольфганг, кладя голову на руку, равнодушно пролистывая страницы книги. Всем своим видом он показал, что все это время ничем не занимался, что все спокойно и умиротворенно. Ну а Адлер выглядел по-прежнему взъерошенным, постоянно теребя свои волосы, поправляя края рубашки. Но солдаты не обратили на это внимание, поднимая фуражку в знак приветствия, кладя её на макушку и поднимая теперь уже руку, выпрямляясь. — Ребят, а подъем уже был? — спокойно спросил Мюллер, поднимая голову, осматривая пришедших. — Минут пять, — дернули плечами солдаты, отводя взгляд. Неужели на их прелюдию и собаченье ушло так много времени? Вольф лишь кивнул в знак понимания, дожидаясь, пока уйдут солдаты, быстро захлопывая томик, хватая его и удаляясь. — И ты просто уйдешь? — возмущенно спросил Альберт, хватая подчиненного за рукав рубашки, возмущенно хмыкая. — Будто мы можем продолжить здесь? — больше доказывая, чем спрашивая, ответил Вольф, останавливаясь и оборачиваясь. Да и если бы могли, совесть мужчины до сих пор грызла его за то, что тот нарушил гетеросексуальные устои. Он не мог забыть то, как поцеловал этого мужчину по собственной воле, но стоит сказать, что ему это даже понравилось. Может, он и смог бы повторить такое, правда сейчас не время. — И ты просто кинешь меня? — ревностно завопил старший по званию, правда его уже не слушали, медленно покидая библиотеку, даже не обернувшись на прощание. — Сучка… — прошептал Адлер, понимая, что теперь он один. Что всё то, чего он добился этим утром, бесследно утеряно. Ему хотелось прикосновений, хотелось, чтобы его целовали и обнимали, но Вольф, скупой на эмоции, вновь покинул его и скорее всего еще и избегать будет, не произнося ни слова. — Я заполучу тебя, — шептал фриц, стуча костяшками пальцев по столу, кусая губы. Уже сейчас ему сдались, и если бы не эти солдаты, то возможно стали бы навечно его. Ну почему все не бывает так просто?!***
Прошло два дня, вечер. Альберт, обходя двор, на котором время от времени можно было встретить заключенных, ожидал гостя. Специально по приказу Геббельса на осмотр лагеря сегодня приезжал выбранный им (Геббельсом) человек. Проверять, как сказали, будут всех. И Адлер был готов к этому, ещё с утра заставив солдат отмыть все здесь до блеска, убрать двор и позаботиться о заключенных. Ну как позаботиться… Всех больных — на лечение, выдать нормальную одежду тем, у кого она порядком износилась, и накормить. Все-таки начальство Третьего рейха не было такими уж тварями, хотя опыты на людях, что также проводились в этом лагере, тут были нормой. Единственное, что волновало Альберта, так это вечерняя линейка, на которую тот самый представитель скорее всего попадет. Обычно она проходила нормально, с наличием переклички заключённых, зачтения приговоров и переклички между солдатами. Все это происходило прекрасно, за исключением посещаемости… Да-да, наш любимый Вольф не редко пропускал данное мероприятие. Его отсутствие будет заметно, только вот втык получит именно Адлер… Вот уже и слышится, как машина приближается к воротам лагеря, слышатся чьи-то голоса. Юноша понимает, что вот он — тот человек, ради которого придется ему сейчас извиваться. Слышатся грохот и тихие шаги. Юноша уже стоит у ворот, придирчиво улыбаясь, держа руки за спиной и ожидая, когда же к нему подойдут. Минута, и рядом с ним уже стоит мужчина почтенных лет, расправляя воротник шинели. — Прошу за мной, — мягко произнес командующий лагерем, протягивая руки к пришедшему, намекая, что его сумку он может понести сам. Гость и противится не стал, отдавая багаж и следуя за Адлером. Каждый заключенный, встретившийся им на пути, будь то женщина или мужчина, пугливо убегал, а солдаты лишь поднимали руки, отдавая честь и застывая, ожидая фразу: «Вольно!». После они прошли в основное здание, где находилось большинство солдат. Пришедший остановился у самого входа, поправляя очки, рассматривая лестницы и чистый коридор. Небольшая остановка, и они вновь пошли вперед. Ну а после похода и рассказа о недавних делах и происшествиях лагеря, гостю была выделена личная комната. После злой Альберт, запомнив все замечания представителя власти, пошел в свой кабинет, приказывая солдатам, позвать в кабинет Мюллера. Приказ был выполнен, и в дверях уже стоял уставший Вольф, изрядно замучившийся за этот день. — Сюда иди! — рявкнул начальник, говоря не привычным для себя тоном. Да, порой он опускался до грубости, делая это лишь из желания подколоть. Но чтобы откровенно кричать на кого-то… Хотя Вольфганг, видимо, привык, раз так спокойно подошел, ожидая дальнейших приказов. — Не увижу тебя на линейке — зарою под этим домом! — продолжил немчура, ударяя по столу. Сейчас он волновался лишь за репутацию лагеря, остальное ему было безразлично. — Я понял, что-то ещё? — отозвался фриц, не желая спорить. Он знал, насколько переменчиво настроение главного. В ответ на реплику его лишь поманили пальцем, прожигая взглядом. Нацист понимал, что имеют в виду под этим жестом, да как бы он не старался отсрочить подобное, стыдясь, подойти пришлось. Адлер не стал просто сидеть, поднимаясь, обходя стол и теперь уже повисая на шее подчинённого. — Я так устал… — промурчал в ухо младший по возрасту, прижимаясь к теплому телу ближе. — Может, ты поможешь отдохнуть мне сегодняшней ночью? — наглел юноша, обвивая шею пальцами. Вольфганг не хотел этого… Отец с детства твердил ему, что подобное греховно и презирается обществом. Не то чтобы он был верующим, лишь малую часть, но вот мнение общества его волновало. Но разве дано ему право отказа? — Да… — со злобой произнес мужчина, понимая, что пути назад нет. Он сам все решил, и жизнь больше не будет прежней. — Господин, — ехидно добавил Альберт, касаясь тонких желанных губ. — Да, господин, — процедил Мюллер, сжимая чужую талию и как бы намекая, что лучше бы ему отстраниться. — Такой милый, когда злишься, — усмехнулся командующий, напоследок чмокая Вольфа и отпуская. Вольфганг не стал просто стоять, а быстро покинул кабинет, несясь со скоростью света к себе. Ночь обещает быть интересной… Сказать по правде, на вечернее мероприятие Мюллер поплелся нехотя. Нет, слова начальника ни о чем ему не сказали и уж тем более не принудили его к этому. Он хотел увидеть её, ту женщину, что не давала спать ему долгое время и пропала совсем недавно. И как ожидалось, её там не было. Озвучили списки умерших, прибывших, нарушающих правила. Ну и разошлись… А что ещё можно делать? Благополучно дойдя до кабинета, забыв недавний разговор, Вольф зашел туда, закрыв дверь и падая на кровать. Спать хотелось жутко, правда, нельзя, ведь столько ещё всего нужно сделать. С гортанным рыком мужчина поднялся с кровати, осматривая комнату и идя к столу, поднимая разные бумаги, рассматривая, что-то подписывая или выкидывая. Дойдя до конца табелей, бедолагу пробила мелкая дрожь. Вот и те самые бланки, адресованные Адлеру… Идти к нему и терять честь окончательно не хотелось, но что-то подсказывало, что если не придет сейчас, то придут к нему потом, отымев на том столе, на котором и лежал этот документ. Идти нужно, от подобной участи его ничего не спасет… Кладя документы в кожаную папку, перекрестившись, Вольф вышел из кабинета, понимая, что хуже уже не будет. Шел он медленно, растягивая время. Но у самого кабинета послышался чужой смех. И этот смешок уж точно не походил на смех Альберта… Слишком уж сухой и тихий. «Может, всё обойдется?», — подумал фриц, поднимая голову к потолку, стуча в дверь, и с одобрительного «да-да», зашёл. Адлер и правда оказался не один, а противоположное место за столом занимал тот самый гость, с которым юноша решил «немного» выпить. Мюллер не был поклонником или противником алкоголя, отчего отнесся к стоящей на столе бутылке шнапса с холодом, кладя папку на стол и отходя в сторону. Адлер даже не стал смотреть её, рефлекторно открывая ящик стола и кидая предмет туда. Несколько секунд, и пьяная беседа продолжилась вновь, а Вольф так и стоял в стороне, ведь его никто не отпускал. — Весело у вас тут, — в полупьяном состоянии ответил приезжий, стирая слезу с глаз и кое-как поднимаясь. Если он напьется больше, то уж точно завтра не встанет, да и командующий лагеря был не против, выходя из кабинета на несколько секунд, зовя кого-то, после возвращаясь обратно, обязуясь проводить пришедшего. Конечно, провожать будет не сам, а вызванный солдат. Вольфганга, что уже несколько минут стоит рядом со столом, юноша бы тоже не отпустил, ведь это чудо нужно ему самому прямо сейчас. Авось уйдет и не вернется. Минута, и в дверях уже стояли двое, что мило улыбаясь, согласились довести гостя до его комнаты. И вот Вольф уже один на один со своим мучителем в кабинете. Смотреть ему в глаза мужчине было стыдно, поэтому тот просто согнул голову к груди, расставляя ноги на ширине плеч и утыкаясь в пол. Ну а Адлер стоял рядом, не смея подойти к этому чуду ближе. — Я очень рад, что ты пришёл… Я ждал этого, — начал юноша так нежно, без нот презрения, которые обычно проскакивали в его голосе. Что-то он слишком добрый сейчас, но это не помешало Мюллеру оскалиться, отходя от начальника. — Улыбнись для меня хоть на секунду, — шептал юнец, походя своими молитвами на глупенького влюблённого подростка. Ну а Вольф стоял на своем, вновь не желая подпускать к себе этого человека. — Я так хочу почувствовать тепло твоего тела, — продолжал свой длинный и отчасти пьяный монолог Адлер, хотя не сильно пьян он был. По крайней мере его не мотало, а запах спиртного почти не чувствовался. Хотя аромат шнапса даже привлекал подчиненного, но он не смел подойти ближе. — Я ведь не такой плохой… Почему же ты невзлюбил меня? — не унимался он, медленно и незаметно подходя к фрицу, находясь почти вплотную к нему. Вольфганг не оттолкнул командира, но и не двинулся, сжимая в объятиях. Это существо злило его, бесило, на крайний случай, оставляло безразличным. Больше Мюллер ничего чувствовал. — Обещаю, что тебе понравится наша игра, — проскулил немец, прижимаясь грудной клеткой к старшему, кладя руки на плечи и откровенно наглея. Ну а сам эсэсовец смотрел куда угодно, но только не на командира. Взглядом он проверял, закрыта ли дверь, наблюдает ли кто-нибудь в окно, всё ли на своих местах. Правда, задумался он сильно, ведь через несколько секунд его уже потянули за собой, душа собственным галстуком и заставляя подойти к столу. — Вы же пожалеете об этом, господин Адлер, — постепенно сменяя злость на игривость, сказал фриц, устраиваясь в ногах юноши. А тому было плевать. Видимо, ни страх последствий соития, ни возможного упадка репутации его не волновало. Какой же самовлюбленный пацан. Да, Вольфганг не простит себе этот раз, но, возможно, после подобного от него отстанут? Так и подумал мужчина, медленно расстегая хлопковую рубашку, специально мучая начальника этим. После в ход пошел галстук Вольфа, одним движением снятый с воротника и выкинутый куда-то в сторону. Слишком уж Альберт нетерпелив, отчего нацист стал делать все ещё медленнее, держа руки жертвы, впредь не позволяя касаться себя. — Прошу, не издевайся надо мной… — прошептал командующий, на что получил шлепок, быстро заткнувшись, позволяя себе лишь стонать или скулить, смотря на желанные губы, ерзая на столе. — Как же вас, таких извращенцев, берут на подобную работу? — с некой горечью и удивлением приговорил Вольф, стягивая брюки и осматривая бледное тело. Не худое и не пухлое, какое-то среднее, и по-девичьи прекрасное… Насколько же ты женственен, Адлер? — Просто… — проскулил Альберт, чувствуя, как чужие руки смыкаются на его шее, слабо душа, но как же это было приятно… — Никогда не думал, что стану унижаться до такого, — прошептал Вольфганг, переводя руки на грудь компаньона и осторожно его целуя. Мюллер тратил слишком много времени на разговоры и прелюдии, но не потому, что ему было интересно состояние второго. Мужчина боялся начать, не понимая, как вообще можно делать подобного. Он целовал по-юношески робко, боясь и прикоснуться к этой коже губами, понимая, что подобное будет стоить ему жизни. — Неужели я настолько неприятен тебе? — на выдохе спросил Альберт, слабо выгибаясь, чувствуя, как целуют и кусают его шею, медленно переходя к лицу. — Да, — сухо отозвался нацист, сливаясь с оппонентом в поцелуе. Слишком жарко, слишком стыдно, слишком страшно… Даже делая подобное со шлюхами, Вольф не чувствовал подобного смущения, но Адлер, отдаваясь ему добровольно, делая всё так умело, заставлял стыдиться буквально всего. Видимо, не первый раз выгибается на этом самом столе, да и Вольфганг скорее всего не единственный его любовник. Но это не волновало эсэсовца, ведь, кроме похоти, он не испытывал к нему большего. — Надеюсь, что за то время, пока ты проработаешь здесь, твои чувства изменятся, — осторожно поднимаясь, но по-прежнему сидя на столе, выгибаясь как-то неестественно, сказал главнокомандующий, на секунду останавливая Вольфа касанием его щеки, обращая внимание на себя. — Вы пожалеете… — прошептал старший, одной рукой скидывая с плеч расстегнутую шинель, а после стараясь расстегнуть рубашку, правда делая это так неумело… Уж слишком сильно дрожали руки. Ему решился помочь Адлер, осторожно расстегивая маленькие пуговицы, смотря не в глаза, а на губы, но так влюбленно. А Вольф не оттолкнул, принимая немца к себе, держа его талию. Секунда, и рубашка слетела куда-то на спинку стула, а Альберт улегся на стол, раздвигая ноги. — В нижнем ящике стола… — прохрипел он, уже не в силах говорить нормально, ударяя ногой по тому самому ящику, чтобы его уж точно поняли. Ну а Вольф ради интереса открыл его, видя, скорее всего, новый флакон лубриканта. Подобное заставило фрица только ухмыльнуться, доставая упаковку и вновь целуя елозящее на столе создание куда-то в щеку. — Сколько фаворитов у вас было до меня? — спросил Вольф, полностью раздевая Адлера и расстёгивая свой ремень. Он так и не снял брюки, не думая, что этот юнец подобного достоин. — Не знаю, — ехидно соврал юноша, под конец распахивая глаза и томно постанывая. Тело, привыкшее чувствовать, когда его берут, благосклонно отреагировало на склизкие пальцы внутри. Как же давно он не чувствовал этой наполненности. — Шлюха, — прошептал эсэсовец, пихая пальцы глубже, выбивая жалкий скулеж. — Так нравиться оскорблять меня, сладкий? — промурчал командир, разводя ноги шире, в последствии обхватывая чужие бедра. — Очень, — шипел Вольф, постепенно начиная пересматривать свое отношение к этому человеку. Может, это просто желание, отчего он и становится мягче? Но не стоит забывать, насколько меркантильна эта мразь, и после подобного раза отношение Адлера к нему будут иные. Несколько минут болезненно приятной растяжки, и, с просьбы Альберта, пальцы заменил член. Пассив тут же выгнулся, цепляясь руками за край стола, глубоко дыша, призывно открыв рот. Сколько чувств смешалось в одну секунду… Боль, удовольствие, стыд, радость, желание… Описать это словами так сложно, но молчать для юноши было ещё труднее, отчего он, кусая и без того больные губы, вскрикнул. Так вот почему в первую встречу у него была разбита губа… Вернее прокусана после веселой ночки с одним компаньоном. Но кровь привлекала Вольфа, из-за чего он, нагибаясь, прижимая своей тушей немного худое, но прекрасное тело, осторожно коснулся губами раны, вскоре целуя. Нацист любил вкус крови, а в сочетании чужих стонов и сжатости это было так приятно. Мог бы, вошёл глубже, правда рвать паренька под собой он не хотел. Жалел, понимая, что завтра ему ещё крутиться перед гостем, рассказывая о лагере вновь. Хотя как он встанет завтра, учитывая размер Вольфганга, не совсем удобную позу, боль в спине, которая обеспечена, и многочисленные засосы, которые скрыть простым воротником не выйдет, было загадкой. Но кому сейчас хотелось останавливаться? — Мхф, прошу, глубже, — произнес он, отстраняясь от горячих губ, быстро вздыхая, чувствуя, как в него входят. Вольф выполнил приказ, потерпев пару секунд, но вскоре срываясь на движение. Альберт не терпел, скуля, постанывая, крича, не думая, что их слышат и что голоса завтра не будет. Хотя, остальные к этому, видимо, привыкли, раз подобные беседы не поднимались в обществе. Мужчина трахал его безбожно, забыв все нравоучения родителей и нисколько не жалея бедного человека, которому это все равно нравилось. Жалеть об этом он будет завтра, а сейчас ему слишком хорошо. Руками он схватился за бедра, сжимая их, желая оставить гематомы. Ну а Адлер, не зная куда деть руки, обвил ими сильные плечи, сжимая и царапая, прижимая фаворита ближе. За ночь они делали это не один раз, меняя позы, места, предлоги подобного. Но постепенно выдохнувшись, улеглись на кровать, засыпая в объятиях друг друга. Огрызаться они будут завтра, да и сил сейчас на это нет.***
Подобное повторялось не раз на протяжении многих лет. Уже 42 год, война давно начата. Порой у этих двоих нет времени на общение, да и старая ненависть забыта. Вольф изменил своё отношение к командующему, постепенно влюбляясь. Хотя, возможно, это просто привязанность. Да и Адлер стал общаться совершенно иначе со своим — теперь уже — фаворитом. Не было тех глупых подколов или бессмысленных придирок. Искать повод для встреч ему больше не приходилось, ведь он мог просто зайти, и ему уже оказывали внимание. Правда вот, Вольфганг все равно был не разговорчивым. Возможно, это черта его характера, но общаться на обеде, линейке или во время секса, ограничиваясь всего несколькими десятков минут, было так мало. Младшего влек голос своего любовника, отчего он вызывал к себе его как можно чаще. И прямо сейчас они находились в одном кабинете. Мюллер как всегда стоял у входа, смотря куда-то в пол. А Альберт сидел на столе, ехидно улыбаясь и молчá, ожидая, когда же его прелесть скажет хоть слово — Вызывали, господин Адлер? — спросил он, покорно не поднимая головы. В силу того, что произошло за эти года давно пора бы перейти на «ты», но обоим это доставляло эстетическое удовольствие. — Да, — усмехнулся второй, видя, как пришедший медленно поднимает голову, скалясь. — Я ждал тебя весь день, кроме того, сегодня есть повод для твоего прихода, — сладко пропел командующий, расставляя ноги в стороны и выпрямляясь. Он ждал, когда же его прелесть подойдет, ну а Вольф продолжал стоять, время от времени теребя серебряные волосы, укладывая челку назад. — Иди ко мне, — еле слышно прошептал он, приоткрывая рот и снимая собственный галстук. Они не веселились уже неделю, а для них это был порядочный срок, учитывая сложность работы и стресс. Первый получал несказанное удовольствие от боли и оргазма. Все синяки и порезы радовали его и, в отличие от нормальных людей, он не старался это скрыть, часами любуясь на раны в зеркале. Ну а второму нравилось их оставлять, раскрашивая своего любовника, всячески помечая, кусая, выкручивая конечности, заставляя сорвать голос. Подобное он совершал из-за злости, руководствуясь желанием излить всю ту боль, накопившуюся за день или неделю. Обоих устраивало подобное, отчего никто и не возникал. Ну а прямо сейчас Вольф стоял у двери, все же делая пару шагов на встречу, а после срываясь и бегом подходя к любовнику, хватаясь за его спину. — Наши войска почти захватили территорию УССР и БССР. Войска Рейхстага продвигаются вперед. Мой хороший, мы скоро захватим Советский Союз! — ликовал главнокомандующий лагеря, шепча подобное на ухо подчиненному, прижимаясь к нему всей грудью, томно дыша. — Я безусловно рад победам нашей страны, но разве это повод вызвать меня? — прошептал Вольф, сжимая талию, всячески сминая бока и тычась носом в шею. — В связи с подобными захватами нас, как участников СС, приглашают на церемонию. Мне разрешено взять с собой пару солдат, и как ты понял, я выбираю тебя, — радостно прошептал он, зарываясь пальцами в светлые волосы. Оба ликовали, понимая, насколько все хорошо идет. Пусть не они присутствуют на восточном фронте, убивая коммунистов, но им отдана честь завладевать лагерем подобных пленных, а это считается даже почетнее. Оба состоят в Ваффен СС — организации, которой симпатизирует сам Гитлер, а следовательно, оба получат свое. — Уверен, что выбираешь именно меня? — спросил фриц, обнимая любовника. — Да! — вскрикнул юноша, задирая голову, чувствуя, как кусают его шею. — Я буду только рад побывать на подобной церемонии, только вот, неужели я буду единственным, кто пойдет с тобой? — спросил мужчина, чмокая подопечного в губы, осторожно трясь об него грудью. Былой ненависти уже не осталось. Возможно, он просто привык или, как говорилось выше, — влюбился. Но так или иначе, не только секс притягивал его в этом человеке. Конечно, эсэсовец понимал, что не один у него, но Альберт проводил с ним все больше времени, отказывая другим. Этот экспонат был самым дорогим для юнца. И прямо сейчас он прижимал к себе эту прелесть, не боясь высказать ему все свои эмоции. — Ты закрыл дверь? — по-детски наивно спросил он, обвивая ногами другого. Отбоя ещё не было, так что любой солдат мог зайти, правда со стуком, но это все же отвлечет от удовольствия. — Да, — прошептал мужчина, хватая чужие бедра и прижимая к себе, медленно унося на кровать. — Прекрасно! — радостно произнес Альберт, падая на кровать и утягивая любовника за собой. — У нас есть целый день для самих себя, — продолжил он, стягивая чужую шинель, кидая на пол. — Все ради вас, — посмеялся второй, расстегивая собственный галстук, завязывая ими чужие руки. — Как приятно слышать, — ответил младший, покорно елозя, но не стараясь вырвать руки. Ему это нравилось, да и какой смысл. Мягкий поцелуй и рваная рубашка, которую Вольф не желал расстегнуть нормально, руководствуясь инстинктами. У них столько времени… Времени на любовь…***
Уже 45-й год, самый напряженный для нацистов… Большинство управляющих лагеря давно отсутствуют, сбежав. Жить хотелось всем, но Вольф и Альберт верили, что нация победит. Правда, какие тут победы, если даже заключённые соседнего лагеря бунтовали, желая свободы. Все давно отчаялись… Ближе к началу мая застрелился и сам фюрер Германии, пугая этим остальных. Вот тогда-то и началось. По коридорам уже никто не цокал. Все находились в своих кабинетах, собирая вещи. Простые солдаты и не надеялись на побег. Им некуда бежать, да и под присягой они. Сменить документы не удастся за неимением связей. Да и не выйдет убежать далеко. Правда Вольф не был в числе подобных предателей. Он решил, что раз уж выбрал сторону нацистов, то будет отстаивать её до конца, даже понимая, что проиграет. Быть пленным, сохранив честь было приятнее, чем стать гражданином другой страны, продав родину. Взрывы слышались все ближе… Враги подступали, а Вольфганг подписывал очередной документ об чужом увольнении, понимая, что отговаривать человека бессмысленно. Ночью он не спал. Далекие крики мешали ему… Мужчина понимал, что его народ сам в этом виноват. Что они первые напали, но была причина в столь ужасной войне! Их всегда ужимали, поступая как с рабами. Не было после Первой Мировой такого немца, который позволял себе есть вдоволь и спать столько, сколько захочется. Все работали, умирая там от усталости, голода или болезней. Эта война, носившая звание Второй Мировой, была откликом той боли, что пришлось испытать людям впоследствии Первой. Они надеясь, что победят, что докажут остальным нациям, что вот они — немцы! Они имеют правда голоса здесь, они — люди! Но нет… Германцев ждал проигрыш. Все союзники бросили их, а другие нации убивали не стыдясь. Говорят, что гестаповцы были самые жестокие по отношению к русскому народу. Что они насиловали русских женщин и убивали русских мужчин. Но это не так, и за двадцатый век у бедных немчур потерь больше… Над ними издевались и издеваются вновь. И Вольф знал, что те люди, крики которых он слышит, недостойны такой смерти. Знал, что они невиновны… Он и сам не хотел никого убивать, ему не нужно было видеть смерти таких же невиновных людей. Никому из простого народа не нужна была эта война, чью сторону не принять. Эти солдаты, что умирают сейчас на фронтах, лишь олицетворяли желание властей, что бездумно посылали их туда. Так кто теперь монстр? Вольф знал, что еще пару дней, и это дойдет до него. Он готов, он примет это с честью… Прямо сейчас он бежал к председателю Адлеру. Не так давно солдаты лагеря разведали, что войска врагов близко. Что пару дней, и концлагерь возьмут. Мюллер хотел попрощаться. Простых объятьев и поцелуя ему бы хватило. Он и правда влюбился за это время, не желая понимать, что впоследствии придётся потерять это существо. Того человека, которого фриц раньше ненавидел. А ведь говорят, что от ненависти до любви лишь один шаг и наоборот. Правда подобного «наоборот» Вольфганг не желал. Вот он уже стоит у входа, держа руку на поверхности двери, не в силах постучать. Осознавать то, что это будет, возможно, последняя встреча, не хотелось. Но он так и не смог постучать, просто открывая дверь. Что бы Адлер там не делал, он все равно не стал бы кричать на него за это. У него в последнее время вообще нет сил на крик. Вместо того ехидного человека остался лишь больной пугливый юноша, еле стоящий на ногах и буквально спящий на ходу. Но каким бы Альберт не был, Вольфу он нравился всегда. Правда, кабинет был пуст… Был стол, на котором они впервые переспали, шкафы, кровать… Все в идеальном состоянии, все убрано… На столе не было ничего, хотя юноша обычно заваливал его разными папками и кружками. Кровать заправлена, а окно непривычно открыто. Альберт никогда не открывал окон, ссылаясь на слабое здоровье и страх простыть. Звучит глупо, но даже летом он умудрился подхватить простуду на том самом, как он выразился, сквозняке. Больше и не открывал, поэтому видеть колышущиеся от легкого ветерка занавески было ох как непривычно. Стоять в дверях дольше фриц не мог, входя внутрь и медленно закрывая дверь. Чтобы найти хоть какие-то следы пребывания своего возлюбленного здесь, он обшарил шкафы. Они все пусты… Ни одной вещи… Неужели сбежал, оставив Вольфа одного. Кисти непроизвольно сжались, а из горла вырвался тихий всхлип. Нет, он не рыдал. Просто боль сжирала его изнутри, так же как и осознание того, что он теперь один. Что его больше никто не обнимет и не скажет тихое: «Прощай». Стоять больше не было сил, отчего Вольф просто брякнулся на близстоящий стул, ложась грудиной на стол. Вольфганг помнил, как они целовались на этом столе. Забыть такое было невозможно. — Может, он оставил мне что-то в ящиках? — спрашивая самого себя, прошептал эсэсовец, открывая самый верхний. Ничего, пусто… Затем второй и третий. Все однотипно… Остался последний, самый большой, находящийся с другой стороны. Дрожащими руками Вольф открыл его, и, о чудо, там и правда было небольшое послание, разочаровавшее его. «Я люблю тебя, прощай!» — все что гласила надпись, наспех написанная на клочке бумаги. Возможно, это адресовалось даже не ему, ведь подписи там не было, но фотография, сделанная с одной из церемоний, говорила о другом. Тут они двое, вновь улыбаясь и смотря в объектив. Этого было достаточно, чтобы хоть как-то развеселить мужчину. Фотографию он не смог оставить здесь, кладя её в карман шинели и удаляясь. Ещё столько дел… Разве кто-то позволял расслабляться? Собственно, насчет пары дней никто не врал… Нацист, находясь в своем кабинете и слыша стрельбу внизу, понимал, что ему осталось лишь пару минут. Он слышал топот и крик соотечественников. Он понимал, что это конец. Но бежать не было смысла, отчего мужчина лишь сжал письменную ручку сильнее, ожидая прихода врагов. Пуля в грудь было лучшее, что он может получить от них. Быстрая смерть — это прекрасно! Секунды шли слишком быстро, и вот дверь с грохотом открылась, а в проходе появилось трое солдат с автоматами. Вольф не сопротивлялся, вынимая Маузер из кобуры и кладя на стол, показывая, что готов к смерти. Солдаты лишь удивленно посмотрели, но все же зашли, целясь. — Че, вот так прям сдаешься? — непонимающе спросил солдат, опуская автомат и поправляя усы. По виду он был самый старший из этой троицы… И самый бесстрашный… — Смерть фрицам! — прокричал второй, намереваясь толкнуть Вольфа ногой, но первый придержал его, не позволяя ударить. — Погоны не из простых, — покачал головой третий, издалека рассматривая шинель. — Может, не нужно расстреливать? Он ведь много знает… — продолжал солдат, смотря на товарищей. — Ну, тогда в плен и на каторгу. Рабочая сила не помешает, — сказал старший, после чего все трое подошли и подняли его, скручивая руки за спиной, уводя. Мюллер не сопротивлялся, спокойно идя вперед. Во что превратилось когда-то чистое здание… Куда не посмотри — везде кровь и трупы… Ну и чем коммунисты отличались от нацистов? Это же такие же озлобленные люди, которые по приказу начальства убивали себе подобных… Вот его уже ведут по двору, среди других пленных. Эти люди не станут свободными, ведь по правилам все те, кто сдался или побывал в плену, — предатели. Просто эти люди сменят немецкий плен на русский или пойдут к американцам. Разницы нет. Ну а Вольфа вели. Нет и слов о плене — расстрел… На его счете множество смертей, отчего для врагов он — преступник. Но какая разница, когда закончить свою жизнь? Несколько недель, и он уже на территории Советского Союза. Германия пала, а вот попасть на Нюрнбергский процесс ему так и не дали. Так, в ссылку куда-то в Сибирь. Вот только лес он за свою жизнь не рубил… Хотя… Всему научится! Таких, как он, там было мало. В основном пленные японцы, которые до сих пор кричали, что Японская Империя не побеждена и они еще всем покажут! Хотя чего им тут показывать… Жить там было тяжело, особенно учитывая зверский холод. В Сибири всегда холодно… Что уж говорить про весну, хоть и позднюю. Еды было мало, так же как и времени на сон, а вот нагрузка высокая, отчего Вольф порою падал в обморок. Он кашлял, задыхаясь, но понимал, что лечить его никто не станет. Ну а русские солдаты не упускали возможности поиздеваться над ним, ставя на колени и избивая. Вольфганг терпел. Он каждую ночь вспоминал семью и тех, кого любил. Он надеялся, что всё изменится, но такого быть не могло. Появился, правда, один солдат, который каждую свободную минуту смотрел на него. Этот солдатик лечил его, вернее водил в медпункт, от работы откручивал, да и помогал всячески. Только вот разговаривал он редко, так как говорили окружающие — контужен был. Оно и видно, ведь на лице присутствовал не один шрам, а говорить толком этот человек не мог. Но Мюллер не собирался с ним общаться, даже не смотря в сторону врага. Этот человек почти не говорил, лепеча что-то на русском. Даже соотечественники не понимали его, что уж говорить об иностранцах. Но был один случай, перевернув все представление Вольфа об этом создании. Тогда его, со сломанным носом, истекающего кровью от недавней драки, принесли в медпункт, а этот самый командир явился через минут двадцать. По его велению все покинули комнату, а вот он остался, усаживаясь рядом с фрицем и нагнетающе молча. — Как ты? — спросил он на чистом немецком, заставляя бедолагу поперхнуться собственной кровью. Тогда-то Вольф впервые услышал его речь, понимая, что все те слова с контузией лишь цирк. Этот человек — немец, бежавший из Германии под конец войны ради спасения, а после скрывавший свою личность. Мужчина молчал, словно зачарованный, не в силах сказать ни слова, а пришедший спросил вновь… — Домой хочется? — спросил он, на что получил неуверенный кивок, и, слабо улыбнувшись, продолжил. — Мне тоже, правда нельзя… А вот ты можешь, — сказал он, усмехнувшись. — Куда? — удивленно спросил Вольфганг, тихо кашляя, но все же смотря в сторону собеседника. — Это не важно, просто знай, что скоро ты покинешь это место… — по-отцовски гладя чужие волосы, сказал человек, поднимаясь и удаляясь. Вскоре пришли и врачи, что-то забинтовывая и вкалывая снотворное. Он не хотел, но по словам медиков, ему нужно было спать. Проснулся он только утром следующего дня, хотя его это не волновало. Вольф просто лежал, пялясь в белый потолок медпункта, слыша, как смеются медсестры. На него внимания они не обращали, ходя туда-сюда и что-то перекладывая, стерилизуя, убирая. Заметив пробуждения «больного», одна из женщин подошла к нему, рассматривая. После жестом попросила подняться, за незнанием немецкого, ну и с помощью других медсестер, сменила бинты на лице, меняя кровяную ватку. Лицо болело жутко, отчего мужчина постоянно крутил головой, не позволяя себя касаться. Дышать было не то что больно, но и невозможно, ведь кость перекрывала дыхание. Нужна была операция, но разве кто-то станет её делать, причем сейчас. После смены бинтов опять пришел этот недорусский, допрашивая эсэсовца. Что он только не говорил, в любом случае заканчивая свой разговор фразой «Скоро ты покинешь это место». Так было всегда, и Вольфганг уже привык к подобной белиберде. Но кто же знал, что ему не врали. Как оказалось, этот человек был подослан специально ради поиска Мюллера, ну а сейчас они ехали куда-то, причем не первый день, правда мужчину это мало волновало. Он так устал, что единственным желанием был лишь сон. Только вот уснуть не удавалось от боли, пронзающей все тело, кашля, который появился из-за постоянного холода, да и трудности дыхания. Прошла неделя, а они все еще куда-то едут, не произнося ни слова, но какая разница. Но постепенно Вольф начал привыкать к езде, порой даже смотря в окна. Разруха, оставленная после войны, постепенно исчезла. Где же они сейчас, раз все такое зеленое? «Швейцария?» — подумалось фрицу, ведь это была одна страна, не принимавшая участие в войне. Только эта часть Европы уцелела, следовательно, они где-то здесь. Слышится чей-то радостный смех, похожий на детский, но какая разница. Ему на все наплевать, отчего закрыть глаза в разы приятнее, чем смотреть на красочный мир. Машина останавливается, и его ведут куда-то, а сам Вольфганг еле переставляет ноги, надеясь не свалиться на больной нос сейчас. Люди, поехавшие с ним и охраняющие все это время, помогли мужчине сесть на веранду огромного дома, в который он приехал, ну а осмотреть его Мюллер не желал, склоняя голову к груди и просто расслабляясь. Он устал, и ему на все плевать. Фриц чувствует, как чья-то рука касается его плеча, из-за чего он резко поворачивает голову, щурясь. — Ты? — удивленно спросил он, видя измученного, но такого довольного Адлера. — Но как, черт возьми?! — не выдержал немец, удивленно дергая головой. — У меня везде есть связи, — улыбнулся юнец, осторожно проводя пальцем по бинтованному носу, не желая повредить. — Я так понимаю, этот дом тоже твой? — закатывая глаза, спросил приезжий и, получая утвердительный кивок, тихо хмыкнул. А ведь серьезно, почему этому человеку дается все так просто? — Если тебе прям сильно интересно, то этот особняк достался мне от дяди ещё в 35-м году. Просто не ездил… — сказал он, пытаясь хоть как-то себя оправдать. Так вот откуда это неуважение к рабочему классу, чертов ты буржуй! — Погоди, то есть ты знал, где я был все это время и что со мной? — спросил фриц, поднимая голову на Альберта. — Ну… Да? — присаживаясь на веранду, ответил второй, прижимая человека к себе, осторожно кладя его голову на свои колени, перебирая волосы. — Так к чему был весь этот концерт с лагерем и твоим внезапным уходом? — удивленно спросил мужчина, поправляя повязку и стараясь нормально вздохнуть. — Хмм… Переезд я планировал давно, несмотря на должность и другие факторы. Правда потом началась эта война, да и ты тут. На секунду я забылся. А после нацисты стали проигрывать. Переделывать документы я начал лишь под конец 44-го, быстро сбегая. Я не успел сказать тебе что-то в этой суматохе, а после опомнился, испугавшись потерять. Мои люди искали тебя, найдя в одном из лагерей. Знакомые там работали, которые с радостью согласились помочь… — как-то спокойно рассказывал Адлер, покачивая рукой и смотря в сторону. — Погоди, у тебя везде есть знакомые? Как ты вообще это делаешь? — удивленно проговорил эсэсовец, не понимая, как это создание умудряется всегда выходить сухим из воды, обманывая остальных. — У меня очень большая и, поверь, не бедная семья. Ты даже не представляешь, сколько стран мы объездили и с кем общались. При желании я могу уехать отсюда, но это бессмысленно, — ответил он, опуская голову и смотря в голубые глаза. — Я, конечно, благодарен за спасение, но что будет дальше? — поднимаясь с колен и осматривая любовника, спросил фриц, сгибая голову к плечу. — Ничего… Война проиграна, и мы преступники. Но здесь нас никто не найдет, поэтому можно жить спокойно, — отозвался парень, потягиваясь и опираясь спиной на деревянную лавочку, блаженно прикрывая глаза. — Но все не может быть так просто! Неужели ты хочешь забыть все те года пребывания в СС? — ужаснулся легкомыслию товарища мужчина, елозя на одном месте и стараясь уловить хоть одну эмоцию Альберта, ведь сейчас он, как ни странно, был слишком спокоен. — А ты предлагаешь мне об стенку расшибиться? — спросил младший, даже не открывая глаз. Ответа не было, лишь тишина. — Я понимаю тебя и твое удивление. Но мы должны жить. Забудь всю ту чушь и иди вперед, — произнес Адлер, осторожно прижимаясь к мужчине, сжимая его плечи своими ладонями. — Слишком многое напоминает мне о тех годах… — тихо отозвался нацист, качая головой. Но после удивленного взгляда собеседника продолжил. — Имя, шрамы на теле, даже ты… Слишком многое связанное с теми годами, — ответил он, обнимая собеседника. — Это не так важно, да и остальным дела нет до нас, — ответил Альберт, поднимаясь и таща любовника за собой. — Куда? — устало проговорил старший, все же поднимаясь, но останавливаясь. — Пойдем! Мне есть, что показать в этом городе! — сменил тему Адлер, вновь улыбаясь. Мюллер никогда не был в Швейцарии, хотя в детстве читал много книг о путешественниках, мечтая повторить их опыт. Сегодня, видимо, его мечта исполнится. — Пройдем… — произнес фриц, медленно шагая к входу дома. Скорее всего, Альберт хотел показать сначала здание, а уж после вести по городу, хотя это не волновало Мюллера. Для него этот кошмар кончился, правда совесть будет мучать долго. Но сейчас он может не бояться потерять жизнь во время исполнения служебного долга или побега заключенного. Теперь он самый обычный, и это, как ни странно, радовало мужчину. Они снова вместе и, возможно, так будет всегда…