Братский роман

*** …Язык, которым выражалась хозяйка магазинчика, был жутко старомодным. Как будто сериалов пересмотрела, рассеянно думал Чжэньвэнь, оглядывая полупустые полки. Он родился и вырос в районе, большая часть жителей которого работала на его отца, но только тетушка Хуа называла его «маленьким господином». Правда, и лет ей было - как этому заведению, а отец как-то рассказал, что оно самое старое в округе. Расписанная вручную наружная вывеска выцвела от времени; из западной еды в лавке были только шоколадные батончики в покрытой пылью обертке. Чжэньвэнь затосковал. Сладкое он не любил, а желудок, что б ему, настоятельно требовал еды. Попрощавшись со старушкой, он вышел из магазина на полусогнутых ногах, держась руками за пустой живот. Зря он сбежал из дома так рано: можно было сделать это и после обеда. А теперь отец скормит его порцию утки по-пекински своим дорогим гостям, тогда как ему достанутся тумаки. Он, конечно же, преувеличивал со свойственным юности драматизмом, но желания встречаться с будущей мачехой и ее сыночком у него точно не было. Так что незадолго до назначенного на обед времени Чжэньвэнь покинул дом через заднюю дверь, сел на велосипед и был таков. Старания отца уговорить его были потрачены впустую: не помогли ни подарки, ни обещание взять с собой за город на каникулах, особенно важное, поскольку Вану-старшему, занятому ведением бизнеса, редко удавалось провести со своим единственным сыном выходные. Чжэньвэнь, гордый от осознания своей решительности, летел по дороге уверенно, не оглядываясь, чувствуя себя несокрушимым супергероем – не хватало только развевающегося за плечами плаща. Он не учел, что сильно проголодается, по собственной задумке решив не заезжать в отцовские заведения. И что мелочи, извлеченной из копилки, не хватит на полноценный обед, сообразил только сейчас, возле богом забытой лавчонки. Значит, все-таки придется отправиться в папину закусочную, и просить дядюшку менеджера покормить его. Конечно же, тот позвонит Вану-старшему и сообщит, куда делся его сынок. И уехать не даст. Чжэньвэнь, правда, не задумывался о том, где будет ночевать, если удастся улизнуть, - в свои двенадцать лет не сильно отличаясь дальновидностью. Сморщившись, он плюхнулся на скамейку возле входа. Может, полегчает, если посидеть?.. Галька вяло отскакивала от его новеньких кроссовок. Делать нечего, остается только вернуться, чтобы сесть за один стол с новой папиной женой (он не сомневался, что она была классической мегерой, наподобие мультяшных) и ее драгоценным мальчиком (воображение рисовало тюфяка с тройным подбородком и вычурным именем, опять же, спасибо киношкам). Отец сообщил ему о своих планах заранее, но у него до сих пор не укладывалось в голове, что надо будет называть эту женщину мамой, а ее отпрыска, который был старше его на год, – гэ (кит. – старший брат). Гэ!.. Внезапно разозлившись, Чжэньвэнь стукнул кулачком по сиденью – и зажмурился, заойкал, потирая ободранную руку, но почти сразу замолчал, раскрыв глаза. Поодаль стоял незнакомый ребенок. С минуту они настороженно рассматривали друг друга. Незнакомец, его сверстник, был долговяз; худые руки, торчавшие из коротких рукавов простой белой рубашки, придерживали лямки рюкзака, зато колени, едва прикрытые школьными шортами, были крепкими. Чжэньвэнь с изумлением разглядывал его длинные голени и крупные, как у взрослого, ступни в аккуратных кедах. Уж слишком не соответствовали они по-детски округлому лицу парнишки. И кто в выходной день надевает форму! Чжэньвэнь бессознательно одернул ручонками свою одежку: футболку с кричащим принтом и яркие штанишки, - затем по привычке задумчиво потянулся к затылку, пройдясь по бритому виску. У незнакомца прическа была не в пример проще: обычная, по школьной моде, стрижка под горшок. - Эй! – развеселившись, помахал Чжэньвэнь. Про голод было забыто. – Привет! - Привет, - вежливо выговорил тот. Он был весь какой-то любопытный со своим детским, неулыбчивым лицом, высокий, но смирный; и не подходил, все стоял на месте, как будто не знал, куда идти. – Ты чего, - догадался Чжэньвэнь, - Заблудился? Незнакомец нерешительно кивнул, отпуская лямки. Улыбка слетела с лица Чжэньвэня; встав со скамейки, он пошел к парнишке навстречу и - приподнявшись на цыпочки - неуклюже обнял его за шею своей тонкой как плеть рукой. - Не бойся!.. Я тут всех знаю, могу тебя проводить. Ты к кому-то в гости пришел? Как тебя зовут? - Чан Лицин, - сиплым голосом произнес мальчик. Чжэньвэню показалось, что он сдерживается, чтобы не заплакать. - А меня - Ван Чжэньвэнь. – Он не знал, что еще сказать. Рука снова потянулась к затылку. Может, стоило позвонить отцу и попросить о помощи? Но телефон он, как назло, оставил дома, когда решил сбежать из него навсегда (пусть это «навсегда» и длилось до сегодняшнего вечера). Его осенило. - Слушай, можем поехать ко мне. Оттуда позвоним твоим. У нас классно, и еда вкусная. Папа говорит, что беды легче пережить, когда поешь. – Он мгновенно позабыл о том, чем грозит возвращение, как и том, что полчаса назад, вихрем несясь на велосипеде прочь из дома, мысленно называл отца «старым козлом» и прочими подслушанными у старшеклассников ругательствами, смысла которых не понимал. - Спасибо. – От улыбки простое лицо мальчика как будто просветлело. Внезапно смутившись, они немного помолчали. Затем паренек кивнул в сторону. – Твой велик? - Ага. Садись назад, - деловито скомандовал Чжэньвэнь. – Тут недалеко. Ты в какой школе учишься? Я тебя раньше не видел. А к кому в гости пришел? У нас тоже сегодня гости, но ты не переживай, папа будет только рад. Ко мне нечасто друзья приходят… - Он спохватился. Наверное, было немного рано называть паренька другом, но тот встретил его осторожный взгляд, смотря просто и прямо, и как будто был не против. Приободрившись, Чжэньвэнь выпалил: - Если хочешь, держись за меня. Я только с виду худой, а на самом деле крепкий. - Хорошо, - вымолвил Чан Лицин, снова просветлев лицом, и Чжэньвэнь возликовал. - У меня много игр. Ты же не торопишься? Ничего страшного, если родители заедут за тобой попозже... - Только мама. – Лицин едва шевелил губами, когда произносил эту странную фразу, и Чжэньвэнь решил не расспрашивать новоиспеченного друга, в чем дело. Может, с мамой поругался; а может, их отцы похожи, с этим своим «Не вертись», «Не мешай»: вечно на работе, в делах, заботах… Устраиваясь на сиденье, он ответил: - Окей. – И поколебавшись, спросил – мало ли, а вдруг приятеля очень ждали в другом месте: - А к кому ты шел в гости? Если надо, заедем к ним. Ответ на вопрос был неожиданным. Они не проехали и ста метров, когда Чжэньвэнь резко затормозил. Он пожалел, что не выбрал обходной путь, а теперь из-за его промашки не удастся поиграть с Лицином: отец нашел их. Грузный мужчина в парадном костюме-тройке, обливаясь потом, вышел из преградившего им дорогу автомобиля. При виде ребят его суровое бровастое лицо комично вытянулось. Чжэньвэнь был так раздосадован своим «проколом», что, пока они спускались с велосипеда и укладывали его на асфальт, не обратил внимания на низенькую круглолицую женщину с испуганными глазами, неловкими движениями вылезшую из машины вслед за отцом. По опыту он знал, что главное в таких ситуациях – не дрейфить, и решительно направился к отцу, взяв мальчика за руку. - Пап, это Чан Лицин, - храбро выговорил Чжэньвэнь. Он сжимал ладонь друга, подбадривая его. – Он заблудился. Мы поедим и поиграем во дворе, пока мама за ним едет. – Странно, но его вспыльчивый отец продолжал пялиться на них молча, изумленно подняв брови. Женщина рядом тоже выглядела растерянной. И вдруг улыбнулась, меняясь в лице, точь-в-точь как его друг. *** Школа Анн Нан располагалась в южной части города, славившейся своими парками и садами. В теплое время года ее окутывало благоухание цветущих деревьев; особенно хорошо было в тенистом дворике возле западного крыла, где аромат персикового и яблочного цвета делался тонким от прохлады… Класс заливал вечерний зной. Нагретая поверхность парты обжигала; сонный от духоты, Чжэньвэнь потер покрасневшие плечи и, в поисках защиты от жары, сложил руки на колени, машинально пройдясь влажными ладонями по волоскам от локтя до кисти. Пальцы успокоились, обхватив тонкое запястье; вытянув, насколько это было возможно, под столом худые ноги, обтянутые форменными брюками, Чжэньвэнь прикрыл глаза. До конца урока оставались считанные минуты, и он едва сдерживался, чтобы не задремать под монотонную речь учителя, утомленный длинной лекцией и недосыпом последних дней. В комнате как будто приоткрыли дверь: он ощутил легкое дуновение. Иллюзия исчезла практически мгновенно; придя в себя, он прошелся по покрытой испариной шее, стряхивая дрему, и непонимающе оглянулся. Все было как обычно: разморенные одноклассники уныло смотрели на доску, мучились зевотой, сдерживаемой не столько из уважения к учителю, сколько из опасения получить от него линейкой. Чжэньвэнь опомнился и уткнулся в учебник, нахохлившись, как птенец. Тощий, взъерошенный, нескладный, он действительно походил на молодого петушка; теперешняя ершистость только усиливала это сходство. Отец грозился лишить его развлечений, если экзамены в девятый класс будут провалены, но Чжэньвэнь только глаза закатывал, в глубине души радуясь тому, что тот в свое время женился, а иначе пришлось бы жить с отцом и терпеть его наставления до седых волос. И где теперь был тот веселый, общительный мальчишка, скучавший по папе?.. С несвойственной ему сентиментальностью, вызванной приступом ностальгии, Ван-старший взирал за обеденным столом на свое подросшее чадо: Чжэньвэнь ел с аппетитом, отвечал на вопросы небрежным «Ага» и «Угу», а то и вовсе огрызался, прежде чем вскочить со стула и побежать по своим делам... упрямый, вспыльчивый, внешне напоминавший дорогую покойницу-жену, любимый сынок. - Зачем ты с ним споришь?.. – Чжэньу нагонял его у ворот: в школу они шли вместе. – Вы как кошка с собакой последнее время. – Гэ подростковые перепады настроения минули, он был все таким же: смирным, серьезным, покладистым, и наконец-то перестал тянуться ввысь, к облегчению Чжэньвэня: ему только четырнадцать, еще есть время, чтобы дорасти до гэ, что он сделает обязательно, пусть и не бывать ему никогда таким крепким. Взгляд привычно скользил по фигуре брата, задерживаясь то на округлом смуглом плече, то на изящных лодыжках, из-за которых ноги казались еще более длинными, то на коротко стриженом, пушистом затылке; обернувшись, Чжэньу останавливался, чтобы дождаться его, и Чжэньвэнь подбирался, ускорял шаг. Те еще они были братья: добряк и задира, не упускавший случая помахать кулаками. Ему бы еще силу, которой обладал гэ… Он был уверен, обменяйся они на день своими «талантами», весь мир был бы их. В приподнятом от этой фантазии настроении он начинал с Чжэньу шутливую драку, но тот, светлея лицом, отступал, и остаток пути они шли бодро, приноравливая шаги, думая каждый о своем. Занятия, перед каникулами растягивавшиеся на весь день, наконец-то, закончились. Попрощавшись с классом под плавную мелодию звонка, учитель раздвинул дверь, и Чжэньвэня захолонуло под рубашкой настоящей, невыдуманной прохладой, по сравнению с которой недавняя «галлюцинация» была просто шуткой. Со странно неприятным от воспоминания о ней чувством, он, медля, в задумчивости, прикоснулся к покрытому гусиной кожей предплечью: волоски встали на нем дыбом, распушившись, как у разъяренного кота. Так же неуютно ему бывало, когда общение с родителями сворачивало на путь открытого спора: с резким звуком отодвинувшись от стола, он поднимался, демонстративно игнорируя их зов, и выходил на улицу, чтобы в одиночестве «отдохнуть от предков». В какого же зануду превратился его папаша!.. с этим своим «Не спорь со мной», которое твердил теперь с тем же постоянством, что раньше – «Не мешай»… Чжэньу оказывался рядом как будто ненароком, молча притоптывал ногой, ждал чего-то, а потом своей большой рукой ерошил ему волосы, всегда угадывая момент, когда Чжэньвэнь остывал. Успокаиваясь, он повел плечами и начал собирать рюкзак. Это тоже не менялось в гэ: то, каким заботливым он был. Расслабившись, словно и не было никакой ругани с родителями, Чжэньвэнь повисал на перекладине веранды, но силенок, чтобы подтянуться, не хватало, и Чжэньу с улыбкой, которую он чувствовал, даже стоя к нему спиной, бережно подхватывал его сзади, чтобы помочь. Он замер. - Эй, ты с нами? Ребята звали его с собой, увлекли из класса, схватив за плечи, и он шел нехотя, чувствуя смутное беспокойство, как будто в пазле событий, из которых состояла его повседневная жизнь, была лишняя деталька, мешавшая двигаться вперед. Должно быть, недосып делал свое дело, и поэтому реальность казалась сном, а видения – реальностью, а в этих видениях все переворачивалось с ног на голову, иначе как в замкнутом пространстве возник ветерок, а в кошмарах, которые мучили его накануне, Чжэньу, который никогда не обижал своего ди (кит. – младший брат), хватал Чжэньвэня требовательно и сильно; смешавшись в клубок, как котята, они боролись, кусали друг друга; и спросонья, не разлепляя век, он порывисто растирал тело, уверенный, что эти удары и укусы реальны, так явственно ощущались оставленные ими следы… - Пссс! – Чжэньвэня шатнуло: его приятели встали как вкопанные, вытаращив глаза. Стоя прямо по коридору, их общий знакомый – детина с усиками из параллельного класса, известный своими скандальными выходками – нежничал с девчонкой. …Ощущение реалистичности сна быстро улетучивалось, но еще некоторое время после он, сидя на постели, испытывал его последствия: внутри как будто набухал комок, вызывая чувство физической тоски, утолить которую не было никакой возможности; она рвалась из его конечностей, выпирала, и это было мучительно. Волнение спадало, однако остаток дня Чжэньвэня не оставляла тревога, которая в итоге сформировалась в подозрение: ему начало казаться, что он болен, а эти кошмары – своего рода приступы. Он, втайне от домашних, попытался выяснить информацию о своем загадочном заболевании в Интернете, но бросил это дело, когда браузер в ответ на его путаный запрос выдал городские страшилки. На переменах, не обращая внимания на болтовню ребят, оставивших его, после безуспешных попыток растормошить, в покое, Чжэньвэнь с отсутствующим видом глядел в окно, подперев щеку рукой, и чувствовал себя самым несчастным человеком на свете. Поведение знакомого вернуло его в реальность: прощаясь с девушкой, он прошелся по ее спине, задержав руку на вырисовывавшейся под блузкой застежке бюстгальтера. Кому-то из ребят эта выходка пришлась по вкусу: раздались смешки и перешептыванье; «герой» развернулся, демонстрируя самодовольное выражение физиономии. Чжэньвэнь испытал неприятное чувство. Он был равнодушен к закрепившейся за этим типом славе эдакого ловеласа, знатока женских сердец, самого опытного в любовных делах парня. Поговаривали, что опыт этот имеет практический характер, но он почему-то не верил, чувствуя подвох в его историях. Фразочки, которые тот выдавал, образовывая ребят рассказами о своих похождениях, вызывали у него только недоумение. Получалось, девушка - как карман, в который можно вложить предмет, она что-то дает, после того, как валится неизвестно куда – предварительно трахнутая (видимо, доской по голове…). Прямо как ростовая кукла, наивно подытожил Чжэньвэнь. Детина приближался к ним с видом собственного превосходства, небрежно держа руки в карманах. Мысль Чжэньвэня подтвердилась: он снова хотел преподать им урок, и когда один из его товарищей в простодушном восхищении качествами ухажера попросил поделиться секретом, выдал: - А ты чаще здоровайся с ними. – Вынув руки, он резко согнул одну из них в локте, зажимая положенную на бицепс ладонь. Его голос звучал ужасно спокойно. – Как твой «дружок» «здоровается» после влажных снов. Последовал взрыв хохота: ребята смеялись скорее от неожиданности, не поняв послания. Довольный произведенным эффектом, тип, по традиции пересыпая свою речь жаргонными словечками, начал объяснение; и Чжэньвэнь, не разделивший с ребятами веселья, заторможенный от недосыпания и переживаний, похолодел. Эрекцию он воспринимал как сильное напряжение организма, естественный исход изнурительной борьбы в кошмарах, именно кошмарах, а не эротических снах, о существовании которых до этого момента даже не подозревал. Прерывисто дыша, он опускал голову все ниже и ниже, не спуская глаз с разглагольствовавшего переростка, чувствуя, как упавшее сердце бьется где-то в желудке. А потом кинулся вперед, хватая «оратора» за грудки. Оторопевшие приятели увидели, как башка придурка потешно мотнулась на толстой шее. Чжэньвэнь был в ярости, причины которой объяснить не мог. Его маленькая рука сжимала рубаху так сильно, что побелели костяшки. Намотав ворот на кулак – обалдевший, напуганный, бывший и выше и сильнее, парень вжал голову в плечи, – он прицелился другим снизу, но нанести удар не успел. - Директор! Панический восклик отрезвил его; бедолага выскользнул из-под разжатой руки и с жалким видом юркнул в сторону; ребята тоже спешно кучковались по направлению к выходу, с опаской оглядываясь туда, где, как кому-то показалось, маячила фигура директора. Чжэньвэнь продолжал стоять, дрожа от напряжения. И вдруг сорвался с места. Чжэньу занимался в другом корпусе, построенном по типу флигеля: здесь, под стеклянным куполом, круглый год проводились школьные соревнования и тренировки, а также важные мероприятия наподобие выпускных вечеров. Солнце, неумолимо палившее весь день, медленно клонилось, окрашивая облака в розовый цвет, когда он бежал к нему по усыпанным лепестками дорожкам, не замечая ничего вокруг. Он не помнил, как оказался у спортзала. Игра была в самом разгаре: сквозь приоткрытую дверь до него доносились шарканье, звонкие удары по мячу, торжествующие выкрики и хлопки, но входить внутрь, как он делал всегда, когда встречался после занятий с братом, перед тем как пойти вместе с ним домой, Чжэньвэнь почему-то не стал. Застыв, он смотрел на игроков рассеянным, невидящим взглядом. Волейбольная команда была смешанной, едва оперившиеся «середнячки» играли со старшеклассниками, однако его брата вполне можно было принять за одного из последних, таким рослым он был, так уверенно подкидывал мяч в воздух, чтобы в прыжке подать его вперед; и, умиротворенный, Чжэньвэнь возвращался к игре в телефоне, удобно устроившись на сваленных в углу зала матах, в ожидании того, что гэ в перерыве обязательно подойдет и скажет… - Привет! Давно ждешь? Он смотрел на гэ снизу вверх непонимающе, жалобно, не пришедший в себя, испуганный, онемевший, упустивший событие, из-за которого тот оказался рядом. Чжэньу окликнул заметивший Чжэньвэня у входа одноклассник; он вышел, прервав игру, озадаченный тем, что так задержало младшего брата после занятий. Тот стоял в тени холла, бледный как полотно, в неестественной позе: плечи нелепо подняты, руки по швам; не отвечая на приветствие - и Чжэньу, в предчувствии чего-то страшного, шагнул вперед. - Что случилось? Ты что, заболел? – встревоженный, он прикоснулся к его лбу, проверяя температуру. У Чжэньвэня было слабое здоровье: коленки он раньше обдирал мгновенно, вечно ходил в синяках, неугомонно следуя за гэ, и, бывало, Чжэньу нес его домой, когда тот уставал, набегавшись с ним на улице; худенькие ручонки обнимали его за шею, тонкое тельце прижималось к спине, раздавалось сопенье: ди засыпал, убаюканный мерным ходом. Это было давно, но Чжэньу ничего не стоило повторить это снова, если понадобится: Чжэньвэнь выглядел так, как будто вот-вот упадет, как подкошенный. На мгновение ему показалось, что брат теряет сознание, и он вытянул руки, чтобы подхватить его, но тут произошло нечто странное: внезапно ощетинившись, Чжэньвэнь резко оттолкнул их, и в этом агрессивном движении ничего не напоминало их дружескую возню по дороге в школу. Он не шутил. Тяжело дыша, всматривался он в черты того, кого он ждал после занятий во время тренировок, равнодушный к спорту; того, кем гордился и на кого хотел быть похожим, о ком думал почти постоянно, так или иначе, во время занятий, перемен, во время общения с друзьями; того, к кому прибежал сейчас в поисках утешения… сокрушенный догадкой, что за всей этой привязанностью стоит что-то еще. Они были очень дружны с первого дня знакомства, считали друг друга кровными родственниками, хотя это было не так, верили в ими же выдуманную историю о том, что были разлучены при рождении, могли играть часами или просиживать долгие вечера в обнимку перед телевизором; такие вот настоящие лучшие братья. Эти привычные, казалось бы, ничего не значащие вещи доселе составляли всю их совместную жизнь, и внезапное понимание того, насколько они с гэ были все это время близки, стало для Чжэньвэня дополнительным ударом. - Эй, долго еще? – приятель, звавший Чжэньу, шутливо схватил его сзади за плечи. – Пошли играть. Не оглядываясь, Чжэньвэнь бросился прочь. …Чжэньу кинулся за ним вслед, но не обнаружил ни в корпусах, ни на остальной территории школы: ди как будто испарился; и после безуспешных поисков и попыток дозвониться до него на пути домой, где Чжэньвэня тоже не оказалось, он битые полчаса набирал телефон брата, снова и снова, не обращая внимания на обеспокоенных мать и отчима. Наконец, трубку взяли. Он не сразу понял, что произошло, когда в ответ на взволнованные расспросы кто-то безликим голосом сообщил ему, что с Чжэньвэнем все в порядке, они вернут его, как только выкуп поступит на их счет. *** - Давай резче. Привалившись к столбу, Чжэньвэнь сложил руки на груди. Друг его вел себя в своем репертуаре: сначала заявил, что умирает с голоду, потащил в кафешку, потом, накидавшись, подгонял всю дорогу, а в итоге принялся опробовать каждый снаряд уличного спортивного комплекса неподалеку от парка развлечений, где они собирались провести выходной. Тот еще он был живчик. Повиснув на кольцах, приятель рассказывал подробности вчерашнего онлайн-турнира, который их команда досадно продула, в том числе и потому, что его с ними не было, не интересуясь, впрочем, почему. Человеку постороннему такое поведение могло показаться признаком равнодушия, но Чжэньвэнь, успевший изучить характер Ся Юйхао, знал, что при всей своей задиристости и резкости тот был довольно тактичным, да и вообще – личностью неоднозначной, это становилось ясно сразу после знакомства. - Тебе бы в атлетику, приятель, - произнес Чжэньвэнь во время первой их встречи. Он кое-что в этом понимал. Помнится, Ся Юйхао напомнил ему обезьяну, с этими своими трюками на турнике, которые выделывал развлечения ради, цепляясь за перекладину неуклюжими, но сильными движениями и лихо закидывая на нее свое поджарое тело. Ассоциация усилилась, когда, шумно спрыгнув, парень приблизился к нему с просьбой дать попить и Чжэньвэнь разглядел его слегка навыкате, красноватые глаза. - Не боишься убиться? – начиная разговор, спросил Чжэньвэнь. - Не дождетесь. - Он вернул бутылку, небрежно вытирая рот. – Спасибо. Я Ся Юйхао. - Чжэньвэнь отметил, что он подал другую руку. Первое впечатление начало меркнуть, уступая место простому человеческому любопытству. – Круто у тебя это получается. – Представившись в ответ, он ткнул в сторону стадиона. – Не пробовал спортом заняться? У тебя неплохие данные. – Силой Ся Юйхао явно не был обделен, выносливостью тоже – он даже немного устал наблюдать за ним за те полчаса, что торчал здесь в одиночестве, убивая вечер, - вот только ростом не вышел, а для волейбола это очень важно… Он оборвал себя. Пока Ся Юйхао отнекивался, выяснилось: помимо развязавшей им языки одинаковой нелюбви к спортивной муштре, у них было общее увлечение в виде компьютерных игр, и они укрепили знакомство, обменявшись контактами. Спустя время, в начале учебного года, Чжэньвэнь встретил приятеля на смежных занятиях и, глядя на него, решил, что и тут они с ним были похожи: на учебу тому явно было наплевать. Он совершенно не ожидал увидеть его в группе, набранной на физико-математическое направление – оно считалось самым сложным, – и, шлепнув по его парте рюкзаком, со смехом сел рядом. - Ты как тут оказался? - Мама заставила. – Ся Юйхао, скучая, недовольно нахмурил аккуратные бровки, прямо как малое дитя, потом, оживившись, спросил: – А ты? - А я… - Он осекся. Выбор специальности был обязательным при переходе в старшую школу, и учителя ежегодно тратили немало времени, занимаясь профориентацией девятиклассников, пока те, в свою очередь, делали выбор, руководствуясь собственными соображениями. Его решение было спонтанным. Искоса наблюдал он за тем, как во время распределения Чжэньу, сидевший в соседнем ряду, заполнял квалификационную форму. И когда тот, поразмыслив, вывел в графе «Факультет» иероглиф «естественный», торопливо, с делано сосредоточенным лицом написал у себя первое, что пришло в голову. Физика так физика. Чжэньвэню, в принципе, было все равно. Разговор замялся: вошел учитель, начиная занятие, и ребята принялись шумно рассаживаться по местам. Выпрямившись, он приготовился слушать. В конце концов, он находился здесь по собственной воле. - Что там у тебя? – Замолчав, Ся Юйхао спустился на землю и вытащил из кармана телефон. – Сообщение от мамы, надо ответить. - Ясно. - Спустя время он понял, что ошибался на его счет, не так уж безразличен был Юйхао к учебе: с таким серьезным, до смешного старательным видом он сидел на лекциях, таким покладистым становился, если дело касалось матери. Уже не верилось, что она заставила его выбрать направление, скорее, упросила, а он не желал подводить, хотел порадовать… Над заданиями во время факультативов они корпели вместе, будучи своего рода «товарищами по несчастью»: Ся Юйхао никогда не любил математику, а Чжэньвэнь отстал в ней, потому что часть семестра в девятом классе провел, по настоянию родителей, на домашнем обучении. Отец и мачеха оберегали его тогда от любых забот, и Чжэньвэнь, чувствуя, как сильно напугала их история с похищением, не сопротивлялся. Он и сам в тот период не испытывал желания спорить с ними. Пусть он и не помнил произошедшего, событие оставило на нем свой след, и он страшно скучал по близким, по прошлой жизни с ними, в которой его родители были самыми обычными, ворчливыми родителями… а брат – просто братом. - Кстати, – Закончив переписку, Ся Юйхао продолжил. – Сегодня снова собираемся, пойдешь? - Я подумаю. – Заделавшись добросовестными учениками, они нечасто позволяли себе отвлечься от бесконечных домашних заданий, но, слава богу, промежуточные экзамены были позади, и он намеревался заполнить вчерашний вечер повышением уровня, усаживаясь на кровать с ноутбуком на коленях. Стук в дверь прервал его приготовления: это Чжэньу заглянул пожелать спокойной ночи. Они все реже оставались наедине, поскольку в школу, в тех случаях, когда расписание факультативных занятий не совпадало, шли порознь; на занятиях соседствовали не только друг с другом, но и с одноклассниками, а во второй половине дня расходились, ведь, как Чжэньвэнь и задумывал, учились на разных специальностях. И домой иногда шли в компании Ся Юйхао, они с Чжэньу неплохо поладили. Он подобрал ноги в пижамных штанах, давая брату сесть рядом, зная, все же, что разговор будет коротким. - Чем занят? – Гэ был только после душа; избегая встретиться с ним взглядом, он опустил глаза, но не угадал: майка открывала вид на плечо и изгиб подмышечной впадины. Должно быть, волосы там были еще влажными. - Собираюсь лечь спать. – Во вранье нужды не было, но слова вылетели у него из головы. Чжэньу двинулся навстречу, и, придя в себя, он уклонился от прикосновения, а потом, вспомнив, поправил челку, которую отпустил, чтобы закрыть шрам на лбу. Он о нем почти не думал, просто не хотел, чтобы родные видели его и страдали от своих воспоминаний. Говорить больше было не о чем. - Спокойной ночи. – На этот раз Чжэньвэнь был готов к тому, что гэ попытается обнять его, и позволил ему сделать это, не отвечая, однако, и не убирая мешавший придвинуться ближе ноутбук. Он избегал теперь телесного контакта со старшим братом, деревенел, когда тот обнимал его, прижимал к себе. Чжэньу ничего не понимал. Крепкий, развитой, здоровый, всегда бывший в ладах с собой и своим телом, он привык выражать привязанность к нему физически, и сопротивление Чжэньвэня, которого он помнил игривым и податливым, обескураживало его. Причин для их размолвки не было, напротив, после истории с похищением в минувшем году они, как ему казалось, сблизились даже сильнее; Чжэньвэнь льнул к нему, не отпускал, мог заснуть у него на руках, и Чжэньу, охваченный нежностью, утыкался ему носом в затылок; и слова были лишними, как всегда. Тишина, которую они делили, была уютной, отвечала его натуре: в отличие от брата, пошедшего своей говорливостью в отчима, Чжэньу слова только путали. Не потому ли расспросы, все ли с младшим в порядке, не болит ли чего, ни к чему ни привели. Не найдясь, что сказать, Чжэньу прикусил нижнюю губу. Дверь за ним закрылась, но Чжэньвэнь продолжил смотреть в сторону, забыв о своих планах на вечер. Время, когда он жаждал, чтобы все было как прежде, и покорно плыл по течению, позволяя родителям опекать его, а брату – постоянно быть рядом, словно его близость могла перечеркнуть произошедшее в спортивном корпусе и смятение до этого, осталось в прошлом. Как и заблуждение о том, что, пока никто не знает о его чувствах, все будет в порядке - он распрощался с ним, когда выяснил, что Чжэньу забросил спорт. Теперь ничего в его комнате не напоминало о прежнем увлечении волейболом, не осталось даже плакатов со спортсменами, которыми он так восхищался: все атрибуты исчезли в недрах кладовой. Он попытался узнать, в чем дело, но брат прекратил разговор простым: «Не хочу». Он тогда предпочитал проводить время с ним, был поблизости, пока Чжэньвэнь занимался своими делами, и следующим, почему-то не особо удивившим его открытием стало то, что сильно отставшего в учебе гэ перевели в его класс. Сам Чжэньу принял эту новость невозмутимо, никак не оправдывая себя перед родителями, и Чжэньвэнь, слабея от огорчения, был вынужден смириться. Он бы еще неизвестно сколько бездействовал, страдая от ощущения несправедливости - ведь все должно было быть не так, его брат не заслуживал закончить карьеру спортсмена и остаться на второй год, - если бы гэ в конце девятого класса не сменил имя и фамилию и не стал официально старшим сыном семейства Ван. Имя «Чжэньу» они придумали, когда родители сочетались браком, и первой его, полной ревности, мыслью было то, что теперь так называть брата будет не только он, однако догадка об истинной подоплеке решения заставила забыть детскую обиду. Это было уже слишком. Что-что, а становиться гарантом его безопасности Чжэньу точно не был обязан. - Глянь, - Он хлопнул приятеля по руке, обращая его внимание на происходящее: проходившая мимо девчонка, да кучка гоповатого вида хмырей на скамейках наблюдали за Ся Юйхао как завороженные, а один из гопников, оторвав зад от сиденья, даже попытался повторить увиденное. Наверное, хотел произвести впечатление на девушку. Чжэньвэнь наблюдал за ним не без интереса, озадаченный вопросом, что именно заставило бедолагу выделываться перед малознакомым человеком. Ся Юйхао, расслабленно сползший с турника, явно хотел спросить то же самое. Флирт, ухаживание, ритуалы, их сопровождавшие, оставались для них загадкой. Они были единственными в группе, кто никогда не состоял в отношениях, хотя теперь таким опытом мог похвастать каждый его знакомый. Времена, когда ловелас из параллельного класса, которому он едва не выбил зубы, считался особенным, остались позади: одноклассники все, как один, имели багаж романтических впечатлений. Впервые заподозрив это с другом деликатное сходство, Чжэньвэнь между делом, как бы невзначай поинтересовался у Ся Юйхао, была ли у него девушка, и получил в ответ непринужденное: «Нет. Нафига?». Действительно, зачем?.. Интересно, задавался ли кто-либо из его сверстников схожим вопросом? Что для них значили отношения? Как они влюблялись, как выражали свою привязанность? Страдали ли от неразделенной любви? Искали ли способы отдалиться от дорогого человека? Задавались ли вопросом, как изжить в себе влюбленность? Влюблялись ли в членов своей семьи?.. Он нахмурился. Дело принимало дурной оборот. Оттолкнувшись от опоры, Чжэньвэнь сунул руки в карманы и пошел развязной походкой вперед, туда, где хмырь, устав надрываться на брусьях, внимания от девушки теперь требовал, окликал ее безобразным голосом, отпускал ругательства, подбадриваемый своей компашкой. Девчонка стояла, как есть, прикрывая коленки сумочкой, с оробевшим, по-детски беспомощным видом. И, когда Чжэньвэнь обрушился на ее обидчика, присела на корточки от ужаса, зажала уши руками. Ся Юйхао, прилетевший ему на подмогу, наделал немало шума, издавая вопли параллельно с ударами. Войдя в раж, он уделывал того, кто не успел убежать, пока Чжэньвэнь помогал девушке подняться, рассеянно оглядываясь по сторонам. И вдруг кинулся к другу, отрывая его от «жертвы»: - Валим! Домой они шагали окольным путем, пытаясь привести себя в порядок и ища доводы против того, что в числе тех, кто наблюдал за ними из окон здания напротив, был их преподаватель: Чжэньвэнь был почти уверен в этом, любой в школе мог бы отличить его физиономию от тысячи других. Но в веренице одолевавших его беспокойных мыслей была и та, что так себе из них были рыцари: не додумались проводить девушку, узнать ее имя, или что там должны рыцари делать, после того как защитят прекрасную даму? Не было и окрыляющего чувства, которое, как он полагал, должно было наполнить его после этого, так сказать, подвига. Шальная мысль, мелькнувшая в его голове, когда их с девчонкой взгляды пересеклись, не оправдала себя: он совсем не чувствовал себя героем, не смог проникнуться романтичностью ситуации, не приблизился ни на шаг к пониманию того, что заставляет парней влюбляться в девушек. И сквозь разраставшуюся в Чжэньвэне от осознания к слабому полу равнодушия пустоту проступило томление из сна накануне, в котором Чжэньу, заламывая младшему руки, жадно хватал его ртом за шею. *** Поверхность мата из вспененного материала была шершавой. Она не пропускала жидкость, и участок под его головой стал мокрым от пота и слез, которыми он бесшумно захлебывался невесть сколько времени, лежа на боку. Пальцы слабо цеплялись за покрытие, едва сжимались в кулак. Он плакал так сильно, что устал, и сотрясался от всхлипов безвольно, покорно, ни о чем не думая. Думать он тоже устал. Размышления его ни к чему не вели; Чжэньу был далеко и с годами должен был стать еще дальше, продолжить свой путь в обнимку с Ли Ци или кем-то другим, и все, что ему оставалось, это желать брату добра и махать рукой, натянув улыбку на лицо. Он хотел верить, что у него хватит сил не перебирать воспоминания о счастливых минутах с ним, коих было множество. Гэ по-прежнему был его лучшим братом, пусть он и не мог больше относиться к нему, как к родственнику, не мог отвечать на его объятья, не мог подолгу находиться рядом, как тот хотел, не мог принимать его заботу и жертвы, на которые брат шел ради него. В тот день, когда Ся Юйхао исключили из школы за участие в злосчастной драке, они впервые за долгое время смотрели друг другу в глаза; сдвинув брови, он слушал и не слышал, как гэ убеждает его не глупить, любуясь им в этот не самый подходящий для сердечных переживаний момент. Наконец, отворачиваясь, Чжэньвэнь выговорил, что это он виноват в произошедшем, а значит, решения не переменит, переведется вслед за другом, и, неожиданно вспыхнув, Чжэньу заставил его взглянуть на себя снова. Он был так требователен по отношению к нему впервые; боль, которую он ему причинил, стиснув плечо, отозвалась в нем уколом возбуждения, и на мгновение Чжэньвэнь забыл о предмете спора. Сожалея о своей резкости, гэ разжал руку, затем задумчиво прошелся зубами по нижней губе. Чжэньвэнь мог прочесть ход его мыслей по глазам и взволнованно замотал головой, увидев в них решимость, но не успел, переубеждать брата было слишком поздно. И пусть технически их совместный переход в другую школу был результатом компромисса, совсем как у взрослых: Чжэньу помог ему убедить отца, - Чжэньвэню от этого было не легче. В тишине еле слышно пощелкивал одинокий светильник, оставленный включенным на тот случай, если кому-то из спавших вповалку ребят приспичит в туалет. Чжэньу лежал к нему спиной, едва различимый в полутьме, размытой пеленой слез. Сжав веки, он спрятал лицо в импровизированный матрас. Расстояние между ними было невелико, - в первую же ночевку в тренировочном клубе, где волейбольная команда готовилась к соревнованиям, гэ придвинул их маты вплотную, потеснив Ся Юйхао. Тогда он снова испытал страх перед засыпанием, в ожидании момента, когда брат вернется из душа и ляжет рядом, но сейчас переживания по поводу того, что ему может присниться, когда гэ будет так близко, казались ерундой: сновидения, в которых они выясняли отношения, сталкиваясь телами, менялись ролью нападающего, а потом покрывали поцелуями места, по которым пришлись удары, ничего не стоили по сравнению с родственным объятием, привычным для него с детства, но совершенно недоступным в данный момент. Наяву руки гэ он с себя сбрасывал. Любя брата сильнее, чем когда-либо, он только тем в последнее время и занимался, что обижал его. И обманывал, говоря полуправду. Нет, он не преувеличивал, когда объяснял ему, что за Ся Юйхао, своего лучшего друга, пойдет и в огонь, и в воду, скрыл только, что в конечном итоге к его волейбольной команде присоединился, потому что знал, что Чжэньу последует за ним и таким образом вернется в спорт. Не иронизировал, когда спрашивал у брата, красива ли его девушка, решив уважать и ценить ее, и если была в вопросе доля обреченности, то совсем чуть-чуть, самую малость, как след от паники, охватившей его при виде их, идущих вместе до другого корпуса в перерыве между занятиями. Выглядывая из-за перевернутого вверх ногами учебника, ничего не соображая, спотыкаясь, он шел за ними по пятам, как будто мог услышать что-то на расстоянии, которого держался, боясь, что брат его заметит. В том, что Ли Ци действительно его девушка, он практически не сомневался: такого красавца, как гэ, стоило поискать. Наверняка она влюбилась в него сразу же, как только он появился в ее школе. Он искренне хотел радоваться этим отношениям, пусть и не мог понять, что Чжэньу нашел в этой самой обыкновенной девчонке: взять хотя бы то, что росту в ней было – от горшка два вершка. Рядом с братом, высоким и статным, она выглядела просто смешно. Но раз она была важна для него – а она была важна, Чжэньвэнь это видел, по тому, как Чжэньу избегал разговоров о ней, разозлился на него сегодня, когда он случайно заглянул в его телефон и заметил личную переписку... Глотая вновь выступившие слезы, он перевернулся на спину, запрокидывая руку за голову и глубоко, судорожно вздохнул, сотрясаемый всхлипом. Ей-богу, это было в последний раз, по крайней мере, сегодня; плакать теперь ни к чему. В конце концов, разве имело значение, как ее зовут, какой у нее рост, из какого она класса и чем привлекла брата. Дело было не в Ли Ци, просто факт ее существования в жизни Чжэньу дал ему понять, что их пути все равно рано или поздно разошлись бы: выпускной, двенадцатый, класс не за горами, ему уже семнадцать, гэ исполнится восемнадцать грядущим летом. И пусть они оставались семьей, а значит, их общение должно было продолжиться, прежняя теплота и близость между ними были недостижимы, он сам был главной причиной этому. Он тянулся к Чжэньу кончиками пальцев, после того как произнес свое любовное признание здесь, в полутьме, дождавшись, пока тот уснет вместе с остальными, - и, перестав сопротивляться рыданиям, бессильно уронил руку, как ударенный, так и не донеся ее до гэ. Его желание прикоснуться к нему было абсолютно невинным, но больше братскую нежность он не мог себе позволить. Мысленно прощаясь с Чжэньу, он продолжал просить у него прощения. Он действительно не мог больше относиться к нему, как к старшему брату. Он действительно не мог больше сопротивляться своим чувствам. Он устал сопротивляться им. Это было невозможно. Чувствуя, как поток воздуха обвевает его мокрое от слез лицо, погружаясь в усталую дрему, Чжэньвэнь сонно облизал распухшие губы и часто задышал ртом. Это было невозможно, даже если бы он хотел иного... Потому что пытаться разлюбить его значило попытаться забыть все те моменты, что они пережили вместе. Споря с кем-то, он беззвучно зашевелил губами во сне. Воспоминания – единственное, что у него сейчас было. Судьба была щедра к нему, одарила встречей с любимым, и за это он был ей благодарен. Пустота внутри медленно стягивалась, и Чжэньвэнь затих, осел всем телом, зачарованно поддаваясь этому ощущению. Кто-то из ребят вздохнул, бормоча, тускло сверкнула лампа, и в раздевалке, временно отведенной команде под спальню, установилась настоящая, благостная тишина. …Не особо заботясь о сне товарищей, Ся Юйхао прошлепал до своего спального места, уткнувшись глазами в пол. Он был слишком расстроен, чтобы обращать внимание на такие мелочи, как общественное спокойствие. Продолжая шмыгать носом, он скинул тапки с босых ног и тихо чертыхнулся, когда запнулся о собственный мат. Он тер ушибленный палец, балансируя на одной ноге, с минуту, прежде чем его глаза привыкли к темноте и разглядели Чжэньу, с которым он делил ряд. Тот лежал к нему спиной, но, очевидно, бодрствовал. Он никогда не видел, чтобы люди спали, непрерывно притрагиваясь рукой к голове, если только Чжэньу не страдал какой-то особой формой лунатизма. Опускаясь на пол, он заметил, как сосед тянется к разметавшемуся во сне Чжэньвэню. Не имея ни сил, ни желания размышлять о причинах столь странного поведения, Ся Юйхао утомленно улегся на служившее ему подушкой свернутое полотенце. Закрыв глаза, он гадал, удастся ли ему хоть немного поспать, прежде чем старшой Хэ Чэнэнь на правах капитана команды устроит побудку. У этого бугая с жеманными манерами был удивительно громкий голос. Хотя вряд ли после сегодняшней ссоры с Цю Цзисюанем к нему придет сон. Ся Юйхао продолжал мысленно дивиться тому, каким бодрым для своего понурого состояния он был, когда услышал сквозь шум издаваемых им протяжных вздохов голос Чжэньу, неузнаваемый от сипа. Тот звал своего ди по имени, но так тихо, как будто боялся разбудить. *** Чжэньу поднес бутылку ко рту и, не отрывая от него глаз, пригубил сверкнувшую в приглушенном освещении жидкость. Гэ пил не мигая, слегка откинув голову, пока Чжэньвэнь оглаживал взглядом его мерно двигавшийся кадык. Кожа у полукружия горловины простой черной футболки казалась очень мягкой. Осушив посудину наполовину, Чжэньу протянул руку вперед, чтобы дать брату глотнуть из влажного горлышка, и, ведомый гэ, прикрыв веки, Чжэньвэнь поднял подбородок, позволяя напитку хлынуть в рот. Он вбирал в себя новый вкус медленно, отмечая, что в нем было больше знакомого, чем незнакомого, больше сладости, чем горечи; и сильнее алкоголя расслаблял сам ритуал поения из рук Чжэньу, напоминавший о неспешных перекусах на крыше школы. Гэ доставляло почти физическое удовольствие кормить его; сняв крышку с контейнера для обеда, он доставал палочки и, поправив их в руке легким ударом о стенку посуды, начинал забирать порцию, с тем, чтобы отправить ему в рот. Голодный не столько до еды, сколько до общения с братом, Чжэньвэнь слегка касался губами прибора, ел медленно, растягивая процесс кормления и поощряя Чжэньу на вопрос о том, нравится ли ему еда. Перерыв шел к концу, и игру приходилось прервать, но перед тем, как закончить, гэ тыкался ему носом в волосы, как котенку, в излюбленное место между макушкой и виском. Он по-прежнему был заметно выше его, обнимал за шею спокойно и уверенно, и Чжэньвэнь, потративший кучу времени на беготню от гэ, погружался в состояние защищенности и обласканности с головой. Отняв от его рта пустую бутылку, Чжэньу отставил ее в сторону с тихим стуком. С занятых ими зрительских мест фигуры ребят, разбредшихся по территории стадиона, казались совсем маленькими. Часть их, во главе с неугомонным Хэ Чэнэнем, шумно доигрывала в пьяный волейбол на тускло освещенном поле, другая, неузнаваемая в тени, - теснилась вдоль окаймлявшего его низенького ограждения. Вечер угасал; вечеринка в честь встречи бывших и нынешних выпускников - членов волейбольной команды тоже подходила к концу. От куртки Чжэньу, вдоволь навалявшегося на газоне с ребятами, исходил запах сухой травы и земли – запах улицы, которым они напитывались в детстве во время прогулок, но раздражение Чжэньвэня, которому всегда чудилась в нем «чужесть», ушло после непрямого поцелуя. Он повернул голову. Чжэньу, всегда такой невозмутимый, смотрел мягко; и Чжэньвэнь вглядывался в его лицо, все чаще и чаще останавливаясь на одной его части. А затем медленно подался вперед и прижал сухие губы к уголку его рта, непонятно влекомый этим крошечном участком. Щека брата, прохладная на ощупь, была припудрена пылью, однако «чужесть» ее аромата была иного рода, она будоражила, как в первый раз. Гэ улыбнулся. И, ощутив движение его сомкнутых губ под своими, Чжэньвэнь длинно выдохнул, высвобождаясь, наконец, от напряжения суетного, бесконечно длинного дня. - Эй! Смысл воплей капитана-горлопана, возмущенного тем, что Ся Юйхао и Цю Цзисюань уходили с поля так «рано», едва доходил до его сознания. Рот начинался устьем, окаймленным пушком щетины над верхней губой, гладкой кожей – сбоку, и он прикасался к нему снова и снова, наслаждаясь неугасающей новизной чувственного впечатления, в котором смешались ощущения нежности и шероховатости, влажности и сухого тепла и проступавший сквозь вуаль уличного холода родной запах тела Чжэньу, запах его пота под плотной одеждой. После ванны он ощущался отчетливей; уткнувшись брату в плечо, Чжэньвэнь вдыхал его прозрачную терпкость как из цветка, забыв о времени. Гэ провел рукой по его онемевшему, пульсирующему запястью, а затем, тронув влажную ладонь кончиками пальцев, обхватил своей; взволнованно он внимал тому, как Чжэньу касается носом участка за ухом, там, где волосы граничили с кожей. Тепло его дыхания оглушило Чжэньвэня как вспышка и превратило все происходящее внизу в удивительно бессмысленное немое кино. Он отвернул затуманенный взгляд от ребят (Ся Юйхао шел к воротам спиной вперед, отбрехивался от хмельных нападок Хэ Чэнэня, удаляясь в сопровождении смеющегося Цю Цзисюаня по направлению к лесу, к которому примыкал стадион) – и замигал, оказавшись к гэ нос к носу. Сердце билось как сумасшедшее; непроизвольно дернув окончательно отнявшейся рукой – и рукой брата, - он наклонил голову. Ему, так и не понявшему, что значит выражение глаз Чжэньу, хотелось верить, что он был не против. Прошла вечность, прежде чем крошечное расстояние между ними было преодолено: сдвинув брови, он прижал дрожащий рот к алому пятну губ. Они оставались сомкнутыми. Непривычность ощущения возмутила его тело. В нем не было удобства, как в случае с излюбленным местечком, когда они идеально совпадали друг с другом, как части одного целого, не было ощущения родства, напротив; и, продолжая хмуриться, он замер, в попытке усмирить расшалившиеся нервы. Толку от этого не было никакого: его по-прежнему бросало то в жар, то в холод, и спинка сиденья неожиданно обнаружилась под плечом, жесткая как кирпич. Наконец, сдавшись, он отодвинулся от Чжэньу, машинально потирая ладонь о колено. Ему стало немного легче, когда гэ отпустил ее. Поле опустело; Хэ Чэнэнь, пять минут назад отговаривавший друзей от прогулки, вел Сяо Сяо туда же, в лес, пока остальные располагались на скамейках, намереваясь допить пиво. Недовольный поднявшимся шумом, Чжэньвэнь поднялся на ноги и начал спускаться, пряча в карманах руки, сжатые в кулаки. Физическое потрясение лишило его дара речи, так что оклики ребят, которыми те приветствовали их по пути вниз, остались без ответа. Он с бряцаньем мерил расшатанные металлические ступени неестественно бодрой поступью, бездумно, отмечая только, с неуместным удивлением, что шаги Чжэньу, идущего следом, не совпадали с его собственными. Озноб все же прекратился, даже прежде, чем Чжэньвэнь пружинисто шагнул на асфальт и ноги сами понесли его к металлической арке, за которой исчезли бывший капитан и его девушка. Со стороны могло показаться, что он пытается догнать их, однако, озабоченный снедавшим его напряжением, Чжэньвэнь не последовал за «сладкой парочкой» по аллее, а пересек ее и ступил на покрытую листвой обочину, за которой начинался лес, хмурый на фоне закатного неба. Трава скрадывала звуки шагов; наконец, он сбавил скорость, вынужденный сосредоточиться на прокладывании тропинки. Чжэньу, настигший младшего бесшумно, дышал ему в затылок, но окликать не смел, по привычке, оставшейся в нем с тех времен, когда Чжэньвэнь нуждался в передышке после перепалки с родителями. Поросль под ногами была в рыжих пятнах от последних солнечных лучей. Смятение продолжало колыхаться в нем, по-прежнему плохо слушалось тело, и, пробираясь вперед, он переставлял ноги в фирменных кроссовках неуверенно. Его худощавая фигура в светлом спортивном костюме новомодного фасона отчетливо выделялась среди темных стволов. Не самый практичный для загородной прогулки наряд, но уж слишком сильны были его модные привычки. Чжэньвэню их ненароком привил отец, балуя, в попытке компенсировать вечно ускользавшую, в связи с нехваткой времени, возможность пообщаться, - не говоря уже о беседах по душам. Так что все его старания разговорить своего ребенка, за неимением такого опыта, нынче успеха не имели. «Ребенка»… Рядом с ним, поджав ноги, со скучающим видом сидел парень с хохлатой стрижкой, подчеркивавшей свежесть лица, облаченный в рубаху как минимум на два размера больше. На простодушные шутки отца о том, зачем в столь благополучные времена покупать одежду «на вырост» Чжэньвэнь просто отмахивался, так что современная мода осталась вне его понимания, как и то, в кого сын вырос щеголем. Пасынок был одет гораздо проще: своей непритязательностью пошел в супругу. Он был слишком раздосадован молчанием Чжэньвэня (игрушка на телефоне интересовала его явно больше, чем рассказ о работе), чтобы внять ее ласковым просьбам успокоиться. Включенная мачехой развлекательная передача только подлила масла в огонь: на экране творилось черт-те что. Блондинистый мальчик, отчаянно жестикулируя руками, утопавшими в просторном свитере, читал рэп о запретной любви. Он подслеповато прищурился, пытаясь разглядеть объект его обожания. Им оказался смазливый паренек, похожий на айдола как брат-близнец. Рука яростно щелкнула кнопку пульта. Вот она, современная молодежь. Мало того, что нынче парней от девушек не отличишь, так те еще и любовь «голубую» крутят. Развели, понимаешь… Чжэньвэнь резко выпрямился, дослушивать не стал. Оторопев, отец недоуменно наблюдал за тем, как он поднимается к себе в комнату, отчетливо стуча босыми ногами по ступеням. Оглушительный хлопок, с которым он закрыл дверь, эхом разнесся по всему дому. Чжэньу покинул гостиную без привычных извинений. Ничего не понимая, Ван-старший повернулся к супруге, - чтобы с изумлением обнаружить, что ей на все это как будто нечего было сказать. Солнце закатилось быстро, слабо золотилось у подножия деревьев на горизонте. Хмель выветрился из Чжэньвэня вместе с остатками дневного тепла, прохлада обострила восприятие, и он безошибочно узнал голоса тех, кто смеялся где-то поблизости, не имея возможности разглядеть: в окутавших чащу сумерках легко было спрятаться. Ся Юйхао и Цю Цзисюань переговаривались, время от времени неожиданно смолкая, и Чжэньвэнь забрал в сторону, чтобы избежать случайного столкновения с приятелями. Можно было ослепнуть от одного их вида, милующихся друг с другом, да что там – одних только косвенных свидетельств их страсти. Картинно закатив глаза, он хлестко ударил друга по рукаву форменной рубашки с требованием туже затянуть галстук. Иначе это сделает кто-нибудь другой, например, директор, который явно сдерживаться не станет, как пить дать, придушит в воспитательном порыве, узрев засос. Не дожидаясь, пока Чжэньвэнь закончит корявое выражение солидарности своему товарищу, Чжэньу провел по его рту большим пальцем, убирая крошки. В наступившей тишине был отчетливо слышен шум города, ребячий смех с игровой площадки, из раскрытых окон школы: лето только началось, а уже щедро одаривало город солнечными деньками. Что-то ждало их после выпускного… А что, он и сам не знал, чувствовал только, что будет скучать по школе и приятелям, каждому из них: вечному энтузиасту Цзяцзюню, покладистому Цзяньчжэню, Коротышке и прочим; да даже по этому вот балде, усиленно втыкавшему в экран телефона в попытке скрыть смущение. Пятно на шее Ся Юйхао все-таки прикрыл, автоматически, после того, как прочитал дежурное сообщение от матери, напомнив Чжэньвэню вышколенных солдат, вытягивающихся по стойке смирно даже во время телефонных разговоров с начальством. Интересно, как госпожа Ся относилась к «крутящим голубую любовь» парням? С той же неприязнью, что и отец?.. Теперь ему было ясно: беззаботные дни оставались позади, и не в окончании школы дело. В мягком послеполуденном освещении – солнце скрылось за облаками – его задумчивый приятель казался очень бледным. Чжэньвэнь смотрел озабоченно, как будто вспомнил что-то важное, и осторожное объятье гэ не могло ему помочь. Тропинка так и не обнаружилась; они рисковали заблудиться, продолжив спускаться по пологому склону в никуда, но все плелись вперед, упорно не выказывая ни малейшего желания вернуться. Чжэньвэнь топтал хиревшую на выступах склона бледную зелень вяло, стряхивал свободными руками росу со штанин, поблекших в полутьме, – и едва не упал, ощутив под подошвой пустоту. За какие-то двадцать минут стемнело так, что овраг, в котором они с гэ очутились, – Чжэньвэнь увлек его за собой, ненамеренно, когда тот схватил его за плечо, пытаясь удержать – казался продолжением дороги. Он умудрился ободрать руку, цепляясь при вынужденном спуске за окаменевшую поверхность ямы, и теперь махал ею, тихонько постанывал, пока гэ шумно переводил дыхание, ощупывая его колено – и вдруг притянул к себе, зажал рот рукой, заставляя замолчать. Чжэньвэнь не слышал капризного лепета Сяо Сяо, чувствовал только, как саднит место ниже запястья, сжимаемое Чжэньу как обручем. - Шшшш, малышка… Шероховатость между ними таяла как свечка, разливалась восковым теплом, но облегчения это не принесло: волнение вздымалось в нем волнами вверх, к стиснутому гэ, горящему как от ожога предплечью. Забыв как дышать, он грел ладонь Чжэньу, шумно выдыхая ртом, пока пальцы брата с силой вжимались в его щеку, перебирали по ней, обездвижив подбородок. Хэ Чэнэнь обхаживал свою девушку ласково, бормотал еле слышно почти не узнаваемым, лишенным всегдашней манерности голосом; опомнившись, гэ ослабил хватку, но руки не убрал. Щека пылала под его пальцами; теперь на ней наверняка должен был остаться синяк. Бог его знает, как они будут объяснять это родителям. - Шшшш… Чжэньвэнь почти остыл, когда большой палец лег на его приоткрытый рот. Гэ касался его любовно, бережно, и, принимая извинение, он покусывал подушечку губами привычным движением, как делал всегда, когда Чжэньу кормил его с руки. Все хорошо, он совсем не злился. Он просто не мог на него злиться. И разве это не он должен был просить у гэ прощения?.. Возбуждение уступило место ласковой грусти; поглаживая руку гэ, обхватившую его за пояс, он покрывал его ладонь легкими поцелуями, думая о том, что брат никогда не выказывал своего страха, испуганным он выглядел лишь однажды - когда они впервые встретились. Чжэньу как-то признался ему, что страшился встречи с ним и его отцом, ведь, как известно, богатые редко бывают доброжелательны по отношению к бедным. Мачеха до брака была обычной служащей и растила гэ одна… Он мягко отвел от себя подрагивавшую руку брата, влажную от его дыхания. Они еще могли успеть вернуться домой. Ему было все равно, что испытает бывший капитан при их с Чжэньу внезапном, «из-под земли», появлении: это же он настаивал на вечеринке в этой местности, так что в их падении отчасти была и его вина. Клейкий холод вклинился между ними – и схлопнулся, когда Чжэньу, оборвав попытку младшего приподняться, дернул его к себе за плечо. Не понимая, Чжэньвэнь вскинул глаза – и уперся взглядом в лицо брата. Оно было близко к его лицу, снова такое бледное, такое растерянное. Внезапно, неловко мотнув головой, Чжэньу прижался к нему губами, неуверенно, однако, секунду спустя, усилил напор, приоткрыл рот, заставляя Чжэньвэня сделать то же самое. - Шшшш… Непривычность ощущения возмутила его тело. В нем не было удобства, как в случае с излюбленным местечком, когда они идеально совпадали друг с другом, как части одного целого, не было ощущения родства, напротив; и он сжался, пытаясь унять дрожь, но толку от этого не было никакого: его по-прежнему бросало то в жар, то в холод; раздвинув его онемевший рот своим, Чжэньу вжимался в него так сильно, что Чжэньвэнь ощущал влажную мякоть внутренней стороны губ и полоску зубов под нею. Дыша, они раздували огонь. Ему страшно не хватало глубины. Придя в себя, со слабым, хнычущим звуком он попытался отодвинуться от Чжэньу, пока все не зашло слишком далеко. Эта была его ошибка, там, на стадионе. Разве гэ не просил немного времени для того, чтобы все обдумать?.. Ему почти удалось, когда рука брата дернула его вниз, уронила под себя. Таким сильным он был в его снах, настолько, что мог мгновенно обездвижить его. И, перестав отрицать его ясно ощущаемую неминуемость, Чжэньвэнь позволил происходящему обрушиться на себя. Он прижимал руки Чжэньу к себе с силой, которую до одурения хотел ощутить, и целовал, отвечая с той же страстью, в стремлении уничтожить саму вероятность того, что кто-то может его у него отнять. *** - Мама. – Он действительно не знал, что еще сказать. Ее слезы окончательно выбили Чжэньу из колеи. Он потянулся к ней рукой через столешницу. – Мама. Она плакала тихо, безнадежно, не сопротивлялась признанию, как отец, который требовал от него объяснений, перейдя с размеренного говора на крик. «Это что, шутка?.. Я тебя спрашиваю, Ван Чжэньвэнь. Черт побери!..». Удар по столу был резким, как выстрел. О господи, мебель-то при чем. Кофе расплылось по скатерти безобразным пятном; покачиваясь, он отвернулся, заскользил взглядом по убранству столовой. Отец любил повторять, что даже с учетом инфляции и того, что недвижимость нынче не сильно росла в цене, за их особняк (в два этажа с мансардой, пятью спальными комнатами - две из них предназначались для гостей, - столовой, гостиной, рабочим кабинетом, кучей подсобных помещений и санузлами на каждом этаже) можно было выручить двойную стоимость, и это спустя двадцать лет с момента постройки. Он мог сколько угодно тешить свое самолюбие как человек, привыкший добиваться своего, как предприниматель, переживший не один кризис: супруга, содержавшая дом в порядке и уюте, относилась к его хвастовству снисходительно. В отсутствие вечного диссонанса в обстановке – мачеха бросила все силы на его устранение, пока их не было, – теперь в нем было опрятно, пусто и от этого еще более уныло. Напротив, с полочки семейного алтаря в углу гостиной, обихоженного ею, ему улыбалась женщина, на которую, как все уверяли, он был похож и которую почти не помнил. Портрет отца Чжэньу был тут же: увеличенная копия фрагмента с семейного фото, висевшего в коридоре; другого просто не сохранилось. Он проходил мимо стены, украшенной фотографиями, по нескольку раз на дню, но до сих пор не осознавал, что на ней фактически уживались три семьи. Что двигало решением родителей оформить ее таким образом? Желание соблюсти приличия? Любовь к бывшим? К своим детям? Друг к другу? Раскрыв глаза, Чжэньвэнь смотрел на отца оценивающе, как после долгой разлуки. Как же сильно он сдал после похищения… И даже его гнев «состарился», был каким-то трогательным в своей беспомощности. «Боже, пап». Интересно, заготовь он свою речь заранее, нашлись бы у него другие слова, кроме как: «Это правда. Мы встречаемся. Мы с Чжэньу встречаемся» - единственное, что он твердил, как попугай, пока отец пытался совладать с собой? Понимание того, что все происходящее – не розыгрыш, настигло главу семьи при виде заливавшейся слезами жены. Ее безмолвное отчаянье было завершающим в ворохе доводов, которые сын мог и не приводить, образы материализовались в его голове сами собой, гипертрофированные от шока. Все эти обжимания в гостиной, на заднем дворе; ласковость; их «не разлей вода» дружба… и это без учета подробностей их теперешних отношений, о которых он мог только догадываться. Он взирал на детей с ужасом, задыхаясь, пока та оплакивала ясно осознаваемую теперь возможность предотвратить случившееся, предотвратить их близость, столь привычную, что смутные подозрения, возникавшие, когда она обнаруживала их, сидящих голова к голове или обнимающих друг друга, казались чем-то незначительным. Сознание собственной вины было невыносимым. Это она настаивала на их с Чжэньвэнем знакомстве, она в свое время огорченно выговаривала Лицину за неуважение к будущему отчиму: встречаться с ним он не хотел до такой степени, что просто убежал, когда она отвлеклась, высматривая дорогу в ожидании автомобиля, на котором муж должен был отвезти их к себе. Найти их было облегчением, еще большим облегчением было выяснить, что они успели подружиться за тот небольшой промежуток времени, что был потрачен на их поиски, так что же мешало ей поддаться в эти минуты сомнениям насчет того, стоит ли сочетаться браком, если сыновья против, разорвать помолвку?.. Она принялась растирать лоб кончиками пальцев в новом приступе рыданий. Нет, она не смогла бы этого сделать, не смогла бы отказаться от предложения. Уж слишком они с мужем были счастливы тогда. И до сих пор. У них была хорошая семья, она была любящей и любимой женой и матерью, а теперь выходило, что счастье ее стало возможным из-за уступки собственному эгоизму, и она не жалела, не сопротивлялась расплате. Но почему именно так?.. - Мама, - Задыхаясь от слез, Чжэньу нагнулся, чтобы обнять ее. – Мамочка. Она цеплялась за него, за своего единственного, любимого мальчика, готового вот-вот оставить ее, и переживаемое ею горе так сильно отличалось от того, что она испытывала во время умозрительных размышлений о том, что он и Чжэньвэнь когда-нибудь выпорхнут из семейного гнезда. Но и муж не хотел расставаться с сыном, он просто не мог. Известный своим гневливым характером, сдержанностью в проявлении нежных чувств, скупой на ласку по отношению к своему ребенку, он теперь едва дышал от ярости, перекинувшейся с так называемых «звезд», транслирующих из телевизора сомнительные ценности, на самого Чжэньвэня, отвечавшего ему взглядом в упор. Каким же надо было быть дураком, чтобы решиться на такое безрассудство?! Лишить себя возможности на нормальную жизнь? Что он собирался делать дальше? Как собирался жить? Разве не задумывался о том, что не видать ему в нынешнем состоянии карьеры, положения в обществе? Детей, в конце концов?!. Чжэньвэнь слушал его, подняв брови, бесчувственный к запугиваниям, удивительно невозмутимый, неузнаваемый в своем хладнокровии: та вспышка, что случилась с ним в мирный воскресный вечер во время семейных посиделок в гостиной, вообще была, на памяти Вана-старшего, последней. Да черт бы их всех побрал. Мотнув головой в сторону пасынка, обнимавшего свою мать, он требовательно воскликнул его имя, но был – тон в тон – прерван Чжэньвэнем: «Оставь его». Да черт бы их всех побрал… Руки сжимались и разжимались сами собой, елозили по скатерти; он сидел с потухшим взглядом, напомнив Чжэньвэню обиженного ребенка. «Прости». Это был первый раз, когда он повысил голос в разговоре с родителями, первый и, верит бог, единственный – стыдясь своего поступка, он сглотнул, затем взглянул на отца снова: тот был теперь просто расстроен и не слушал, смотрел прямо перед собой. «Прости, пап». Слезы выступили у него на глазах. Силы иссякли, остались только сожаление о том, что обнять отца сейчас не получится, и надежда, что он не станет растрачивать себя на ненависть, в ней совершенно не было смысла: ничего с его чувствами поделать было нельзя, только смириться с ними… ибо второй разлуки с Чжэньу он просто не переживет. Утерев лицо, Чжэньвэнь оглянулся. Гэ продолжал утешать мачеху, согнувшись над стулом: госпожа Ван была удивительно маленького роста. Отец все еще игнорировал его, и это он тоже воспринял спокойно. Он готов был ждать его ответа, сколько потребуется. Рука отца под его рукой была теплой, подрагивала; он сжал ее молча, не смея еще раз выговорить просьбу о прощении… улыбнулся своей робости, заставившей его испытать тоску по тем временам, когда он был ребенком, а отец – большим и сильным мужчиной, а затем поднялся и покинул дом через заднюю дверь. *** Чжэньу обнаружил его уход не сразу. Мать затихла, всхлипывала в его объятьях печально, утомленно; разжав руки, он выпрямился. Он не был уверен, что ей стало легче. Отчиму явно до сих пор было не по себе: он никогда не видел его таким усталым. Он двинулся к нему, но остановил себя, вовсе не из-за страха - Чжэньу его совсем не боялся, наверное, потому что никогда не испытывал на себе его гнев, своеобразное выражение участия, - а потому что глубоко уважал. И как Чжэньвэнь испытывал к его матери теплые чувства в немалой степени потому, что она напоминала ему гэ улыбкой, выражением глаз, взвешенным, спокойным характером, так и Чжэньу относился к темпераментности отчима с пониманием. Тем же страдал ди, и ему ли было не знать, какую чувствительную, до мнительности, натуру мог скрывать самоуверенный, даже веселый образ. Ему было жаль, что все получилось именно так, но ни он, ни Чжэньвэнь не представляли себе, как это: лгать родителям, притворяться, что ничего не произошло, хотя при желании у них бы получилось, ведь даже близкие друзья не заметили случившихся в братьях перемен. Цю Цзисюань, подвезший их до дома, - потому, что был страшно доволен новоприобретенными водительскими навыками, своей любовью и жизнью вообще, а Ся Юйхао – потому что влюблено вторил ему, обронил только, обернувшись, не подрались ли они случаем, но отстал, не получив ответа. Ребят скорее впечатлил комфортабельный подъезд к особняку, возвышавшемуся над соседними домами, чем глубокая задумчивость их обоих. К воротам они направились, взявшись за руки; на щеке Чжэньвэня темнело пятно, и он прикусил опухшую нижнюю губу, вновь испытав ощущения прошлой ночи. Признание было неизбежно, хотя бы по той причине, что ни о чем другом, кроме как о ней думать и, следовательно, говорить он не мог. Странное дело: импульсивность не помешала ди предостеречь его, тогда как его сдержанность в какой-то момент совершенно ему изменила. Очнувшись, он дернул головой. Мать звала отчима по имени. Он не видел, слышал только краем уха, как она поднимается из-за стола, вперив взгляд в окно, выходившее на задний двор. А затем широкими шагами направился к двери. Родители, ставшие невольными свидетелями его метаний снаружи, смогли бы подтвердить, будь они в состоянии, что таким взволнованным они видели его только один раз. Он выбрал бежать по прямой, время от времени останавливался, крутился на месте, выглядывая Чжэньвэня у подъездов окрестных домов, словно он был где-то поблизости, дразнил его, как если бы они играли в прятки, и дело было не в ностальгии по той веселой, давно ушедшей беззаботной поре: он никогда о ней не вспоминал, предпочитая жить здесь и сейчас, но именно в этот момент его накрыла загадочная мешанина эмоций, и он выискивал и прятался, догонял и убегал одновременно. Удивленно-отчаянный окрик матери был позади, он не хотел ничего слышать и пробирался меж улочек незнакомого района с упорством, растаявшим где-то на середине пути. Это была заброшенная местность, отданная несколько лет назад на растерзание застройщикам, однако ощущение дежавю не оставляло его, хотя спустя столько времени вид ее изменился до неузнаваемости; должно быть, хитросплетения проулков, в которых он совершенно запутался и тогда, напомнили о том отчаянии, которое он испытал, когда понял, что заблудился. Наконец, ноги вывели его на относительно просторную площадку, туда, где аккуратные одноэтажные домики теснил торговый комплекс, совершенно не вписывавшийся в окружение, хотя задумка муниципалитета была прямо противоположной. Он с недоумением всматривался в безвкусную облицовку здания, оглядывал его, в безуспешных попытках найти рукописную вывеску, когда из-за раздвинувшихся дверей супермаркета показался мальчишка. Тонкие пальцы придерживали живот, худые ноги заплетались, наконец, переступив порог магазинчика, он выпрямился, медленно развернулся по направлению к видавшей виды уличной скамье. Внимание Лицина привлекли изящный разрез глаз, крошечный, капризно надутый рот и страдальческое выражение нежного лица незнакомца, даже больше, чем его внешний вид: он видел таких разнаряженных детей только в каталоге модной одежды, разглядыванием которого мать развлекала себя в редкие часы отдыха. Окончательно сбитый с толку, он смотрел на него во все глаза. Что было делать такому «принцу» среди захиревших от старости домов, на скамейке под табличкой с нелепой надписью «У тетушки Хуа», украшенной наивно прорисованными цветочками? Мальчишка расстроено подпинывал изящными ботиночками тротуар, вздыхал, потом, сердито ударил маленькой рукой по деревянной поверхности скамьи – совсем как маленький. Он судорожно шагнул вперед, когда тот принялся издавать болезненные вздохи, - и замер, встретившись с ребенком взглядом, не соображая, насколько противоречит его желанию помочь желание остаться им не замеченным. Чжэньвэнь поднялся с сиденья медленно, убрал руку с живота. Напротив, в некотором отдалении от него стоял молодой мужчина, одетый просто, почти безлико, так что вздумай кто искать его по описанию одежды, дело бы провалилось: на нем были классического покроя джинсовые брюки, черная футболка, темная куртка без логотипов – добротная, качественная, но совершенно ничего не говорившая о его характере одежда. Выдавала его стать, которой парень был наделен. Он оглядывал его сильное тело, зачарованный мужественностью, - и взволнованно задышал, мгновенно растеряв свой праздный вид. Первым делом бросавшийся в глаза окружавший молодого человека ореол основательности, надежности заслонили расходившиеся с ним детали: открытое, печальное выражение глаз и чувственный изгиб рта, припухлого, яркого, нежного, сладкого, желанного и сильного. Он пошел к нему, хмурясь, обеспокоенный, серьезный. Худенькие ручонки свободно висели вдоль тела. Мальчику словно не было никакого дела до ссадины на костяшках, «заработанной» им во время кратковременного приступа детской ярости. Он ждал и не верил, и когда рука парнишки обвила ему шею, замер от неожиданного ощущения чего-то чудесного. От его кожи и волос очень приятно пахло: нежно, пудрово, сладко и терпко одновременно, и ему хотелось продлить этот момент, чтобы, вдыхая, уловить тайну этого аромата. Чжэньвэнь по-прежнему был ниже Чжэньу, обнимая, поднялся на носках своих забрызганных утренней росой кроссовок. Он был тут, рядом, он никуда не уходил и не собирался уходить. Сколько же должно было пройти времени, чтобы гэ перестал страдать от тех воспоминаний о его исчезновении?... И, ощутив крепкие руки гэ на своей талии, он произнес, стараясь придать голосу веселость - его любимый выглядел таким потерянным: - Надо же. Я теперь почти как ты. КОНЕЦ