***
Юци глаза открывать не собирается — ничего хорошего не увидит и уж точно не почувствует. Тело ноет так, словно по нему несколько раз проехали на машине, а голова звенит и раскалывается на части. Мысли в кучку собираться не хотят, расползаясь по углам подобно мышам, от этого тошно и горько. Как и во рту. Каждое движение даётся с трудом, но Сон, открыв глаза, на локтях еле приподнимается и тут же рот от удивления приоткрывает, видя перед собой незнакомую комнату и саму себя на мягкой кровати, заботливо накрытую одеялом. От ярких постеров с героями Marvel на стене хочется фыркнуть, но во рту пересохло, поэтому идею эту до лучших времён оставляет, поставив себе цель понять, куда её занесло. На ноги встаёт, чуть не заваливается обратно при этом. Тело будто бы не её вовсе, чужое, а всему виной большое количество выпитого алкоголя. Всё, больше ни капли в рот не возьмёт. Усмехается. Так все говорят, только вот не многим выдержки хватает в действительности ни капли в рот не взять. Срываются, о своём обещании позабыв. Кто знает, может, и она сорвётся в скором времени. Осторожно делает несколько шагов — комната больше не шатается перед глазами, к счастью, поэтому следует в направлении вкусных запахов, долетевших до носа, по сторонам с интересом оглядываясь и подмечая много интересного для себя. Квартира явно холостяцкая, как отмечает Юци, видя на полу раскиданные вещи по типу носков, что ещё больше наталкивает на мысли о скорейшем побеге отсюда. Только вот в пространстве ориентируется плохо и не замечает очевидных вещей, таких как высокого порога, когда спотыкается о него и начинает падать вперёд, предчувствуя, что одним сломанным носом тут не отделается. Боли почему-то нет. Вместо неё по телу приятное тепло разливается, а сама она лицом утыкается во что-то твёрдое, сделав резкий вдох и ощутив приятный запах мужского одеколона. Юци пошевелиться боится, так и застыв. Не знает, что дальше ожидает, но эти руки, что мягко держат и по спине поглаживают, импульсы разнося по коже, не кажутся опасными, а наоборот, надёжными. Готова так долго стоять, но любопытство берёт верх над осторожностью, хотя мозг кричит о необходимости эту затею бросить и сбежать как можно дальше. Первое, что в глаза бросается сразу, — острая ключица, в неё же носом и уткнулась, тут же смутившись от этого факта. Взгляд выше поднимает, на лицо, кажущееся смутно знакомым, вот только пока никак понять не может, где доводилось видеть этого молодого парня с чёрными, как смоль, волосам и глазами большими, бездонными, обрамлёнными густыми ресницами и манящими своей глубиной, которой своё отражение видит слишком чётко, как в зеркале. «Грех такие глаза не запомнить». Оба молчат, продолжая разглядывать друг друга, пока Юци резко за голову не хватается, отскакивая от парня на приличное расстояние. Перед глазами всё мелькает резко, обрывки размытых образов кружатся бешеным вихрем, постепенно собираясь в единый паззл. Как током прошибает, чувство стыда и неконтролируемой паники накатывают резко, когда вспоминает всё до единого. Ужасный день в целом, желание напиться и бар со странным названием, в котором она натыкается на Лукаса, вроде, работающего там барменом. Каждое его слово, пусть сказано им немного, каждое прикосновение сравнимо с теплотой, что до сих пор чувствует особенно остро и необходимо, когда в тот вечер он накрывает её ладонь своей большой ладонью, поглаживая шрамы, поставленные по глупости, сама же их стыдится жутко. Юци и сейчас стыдно за себя. Стыдно за то, что её такой видит Лукас, становится свидетелем истерики, которой не должно быть, но поздно уже жалеть о случившемся. Лишь только щёки румянцем наливаются и голову вниз опускает, пряча глаза от внимательного взгляда, направленного прямо на неё. — Извини, — бормочет тихо, не в силах посмотреть на своего спасителя. Если так подумать, то он действительно спасает её от хождения по улицам в пьяном состоянии. Неизвестно, что могло случиться с ней, если бы не спасительная отключка. В кои-то веки алкоголь действует на неё как надо. — Эй, — тёплые ладони сжимают её локти, вынуждая поднять голову и посмотреть вперёд, — всё хорошо. Твоей вины тут нет и… Кстати, мы так нормально и не представились друг другу, — заразительная улыбка появляется на губах хозяина квартиры, отчего Юци не может не улыбнуться в ответ. — Я — Вон Юкхэй, но можешь звать меня просто Лукасом, если тебе так удобнее, Сон Юци. Странно, что кто-то вообще так делает. Приводит в свой дом, а утром не выгоняет с криком, а наоборот, улыбается слишком приветливо и молча обнимает за плечи, подталкивая в сторону кухни, где от одного вида разложенной по тарелкам еды слюни текут, а в желудке творится безумие, издаваемое громким урчанием и покрасневшим от этого щекам. Своеобразный завтрак проходит в молчании, но оно не кажется каким-то неправильным или угнетающим. Наоборот, успокаивает и настраивает на правильные мысли, помогает понять необходимость кое-что переосмыслить и двигаться дальше. Как, например, оборвать все связи с прошлым, что она сделает в самое ближайшее время, вот только смелости наберётся. Однако Юци всё ещё удивлена, смущена и растрогана одновременно от такой заботы со стороны Юкхэя. Улыбка сама наружу просится, а необъяснимое чувство безопасности и бесконечной благодарности не отпускают и в присутствии Вона. Видимо, ему надоело находиться в молчании, раз сначала смотрит заинтересованно, а затем уже задаёт вопросы. Их много, бесконечным потоком сыпятся, на некоторые даже не успевает ответить должным образом, пропустив их мимо ушей. Но Юци тоже не отстаёт, осмелев резко, а через несколько минут узнаёт многое об этом парне, в том числе о наличии тайских корней (что объясняет необычный разрез глаз), кличке первой собаки, умению играть на гитаре и действовать на нервы окружающим. От последнего факта не сдерживается и срывается на смех, дружно подхватываемый Лукасом. Он слишком добр к ней, когда позволяет остаться, ведь идти ей всё равно некуда, в мягкой форме затыкает рот, когда Юци спрашивает про плату, говоря, что они смогут договориться позже, и уходит куда-то, оставляя Сон в пустой квартире, перед этим показав расположение некоторых комнат. Вот теперь тишина уже кажется какой-то не такой, а квартира без Юкхэя пустая и неживая. Словно всё тепло исчезло вместе с её хозяином, заставляя дрожать от внутреннего холода и ожидать возвращения Лукаса как можно скорее. Что хоть чем-то себя занять и не сойти с ума от гнетущего ожидания, Юци подходит к большому панорамному окну, откуда вид изумительный на город открывается. И почему раньше не замечала чего-то настолько потрясающего, что никаких слов не находит для описания? Может, от того, что зацикленность на ненависти к себе была в приоритете, а сейчас её как будто вытащили клещами, оставив какую-то пустоту. Она всё равно себя недолюбливает, вот только не так остро, что странно. Кажется, это всё влияние Юкхэя. Мысли о привычном курении с утра пораньше, на удивление, в голову не лезут. Вместо этого перед глазами солнечная улыбка, приятный тембр голоса и звонкий смех в ушах. Наверное, Юци уже с ума сходит от всего происходящего, но не думать об этом не может. Чем больше мыслей, тем сильнее голова раскалывается из-за них, а зудящая горечь сомнения неприятно свербит на языке. Хоть волком вой, но поверить всё ещё не может в то, что кто-то вообще помогает ей просто так. Хотя пора давно уже понять, ничего просто так не делается. Это сейчас она может радоваться, а потом вот как получит удар в спину, как постоянно было, и вновь разочаруется в окружающих её людях. Особенно в мужчинах. И чем она им так не нравится? Ну да, внешность вполне своеобразная, можно сказать, «на любителя», но ведь это же не самое главное. Душа, внутренний мир и красота духовная важнее ведь! — хочет закричать Юци, да только вот смысла нет: не послушают. Большинству людей просто плевать на это, ведь красивая внешняя обёртка куда интереснее самого содержимого. — Не грусти, — дёргается от неожиданности, по инерции делая несколько шагов назад, врезавшись в чью-то грудь, но тут же успокаивается: этот голос теперь из тысячи узнает. — Я и не грущу, — вскидывает подбородок вверх, но тут же хмурится, слыша над ухом тихий смешок, замаскированный под кашель. Почему-то хочется повредничать, хотя такого желания раньше не возникало. — Серьёзно ведь говорю. Но Лукас молчит, внимательно глядя на родной город, потонувший в свете полуденного солнца. Его лучи от оконного стекла отражаются, играют цветными бликами и солнечными зайчиками бегают по стенам и лицу, заставляя сморщить нос и тихо фыркнуть, сдувая длинные прядки со лба, отметив мысленно, что необходимо в самое ближайшее время посетить парикмахерскую. А Юци молчание немного напрягает. Обычно такое явление ничего хорошего не предвещает, но сейчас оно какое-то иное, окрашенное нотками спокойствия и разбавленное сладким привкусом кассии — кажется, этой приправой пропахли все вещи Юкхэя, как и он сам в целом. — Лукас, — услышав ответ тихое «что», Юци прижимается к тёплому боку Юкхэя, тут же почувствовав, как обнимают двумя руками под грудью и укладывают подбородок на плечо, щекоча покрасневшую от таких манипуляций кожу щеки тёплым дыханием, — я хочу сказать тебе спасибо. Не знаю, что случилось бы со мной, не будь тебя рядом. Как я могу отблагодарить тебя? — Не стоит, — чужое дыхание вдруг заметно учащается. Как и пульс Юци, когда руки ложатся на тонкую талию и разворачивают к себе, чтобы в лицо заглянуть, оказавшееся всего в нескольких дюймах. — Скажи мне, Юци, — Лукас наклоняется чуть ниже, дышит практически в самые губы, срывая голос до шёпота, — ты веришь в то, что наша встреча вовсе не случайна? Что кто-то подстроил всё так, чтобы мы оказались в одно и то же время в нужном месте? А Юци шелохнуться боится, не в силах произнести хоть что-то, лишь только в глаза такие красивые смотрит, взгляд на губы, что так близко, переводя. Сердце где-то под рёбрами сильно бьётся, грозясь выпрыгнуть из грудной клетки, когда возникает желание дотронуться до них. Хотя бы на короткий миг, на секунду… Чувствует, что жалеть будет, если такой шанс упустит. Нелепо. Абсурдно до мурашек по коже, до резко прострельнувшего позвоночник электрического импульса, до подкосившихся коленей, но Юци делает это. На носочках поднимается, цепляется кулачками за ворот чёрной толстовки, потянув на себя и придвинувшись чуть ближе, так, что между губами жалкие миллиметры остаются, и касается манящих губ, сначала неуверенно мазнув по ним, а только потом полностью их накрывает, не встретив никакого сопротивления. Юкхэй понимает, что это и есть ответ на вопрос, инициативу перехватывает и усиливает напор, потеревшись кончиком языка об рот Юци, который она приоткрывает, давая возможность их языкам сплестись в страстном танце. Ощущения непередаваемые. Для Юци всё как будто впервые: в животе бабочки разлетаются по углам бешеными стайками, взрываются при каждом касании чужих рук к оголённым участкам кожи, сердце чечётку в груди отбивает, когда Юкхэй поцелуями скользит выше и оттягивает губами чувствительную мочку, опаляя дыханием кожу и, кажется, находя слабое место и шепча нежности, от чего дыхание сбивается с ритма, а ноги подкашиваются сами собой. Никто никогда не целовал её так отчаянно (Сычен не исключение), не доводил до исступления единственным взглядом, от которого ноги подкашиваются, а сердце не на месте. Лукас первый и, чёрт бы его побрал за свою доброту и желание ближним помогать, последний. Юци снова в ловушке, только вот на этот раз выбираться из неё что-то не хочется. — Нежная… Желанная… Никому тебя не отдам, — как сквозь вату слышит, отчаянно цепляется за Лукаса, как утопающий за соломинку, на касания отвечая, целуя лихорадочно те места, куда дотянуться может. Юкхэй стонет, когда девичьи пальцы останавливаются на оголившихся тазовых косточках, поглаживают их, спустившись к кромке спортивных штанов, от чего резко подаётся бёдрами вперёд, вжав Юци поясницей в край стола и давая ощутить собственное возбуждение — явное доказательство того, как сильно она влияет на него, сорвавшее резкий вздох с губ, потонувший в чувственном поцелуе. Отстраняться не хочется, но приходится это сделать из-за нехватки кислорода в лёгких. Юци кажется, что даже с растрёпанными волосами и зацелованными губами Вон Юкхэй всё равно выглядит как восьмое чудо света. В глазах напротив целый спектр эмоций, но взгляд чётко говорит о том, что никуда больше не денется от него. Она нужна ему как кислород. Как курящему сигарета. Как волку истинная пара, чтобы на всю жизнь и не отпускать даже под дулом пистолета. Юкхэя ведёт от этого, не по-детски тянет в эту глубокую пропасть по имени «Сон Юци» и ничего с этим не поделаешь. — После такого грех не верить в Судьбу, — смущённо бормочет Юци, пряча покрасневшее лицо у основания шеи уже не случайного в её жизни человека. Юкхэй от этих слов по-идиотски улыбается, прижимая к себе хрупкое тельце, и мысленно благодарит ЯнЯня за то, что тот берёт отгул на пару дней и уговаривает подменить его, ведь непонятно, как бы всё сложилось, будь на его месте кто-то другой. Зато чуть позже Сон узнает о таком неожиданном повороте Судьбы, как и о том, что этот бар, на самом деле, принадлежит семейству Вон и, передаваясь из поколения в поколение членам семьи только по мужской линии, скоро перейдёт в полное управление Лукаса, а ей самой сделают предложение руки и сердца через полгода отношений, потому что не захотят отпускать от себя. А пока Юци улыбается сквозь счастливые слёзы, греясь в тёплых и спасительных объятиях нужного и важного человека, ощущая каждой клеточкой, как сердце постепенно успокаивается, а блаженное тепло тело окутывает и боль, что мучила раньше, уносит далеко прочь, чтобы не вернулась потом. Они просто счастливы в своём маленьком мирке, где есть место только для двоих. У них всё взаимно и ничего другого больше не надо для того, чтобы наслаждаться обществом друг друга и, — главное, — любить. Искренне, до пронизывающих тело мурашек, ведь никакая обёртка, именуемая в народе внешностью, не важна, если любишь человека именно таким, какой он есть. А ведь всё началось со слёз и бокала виски.В слезах тону с бокалом виски
29 сентября 2020 г. в 20:34
Если спросить про боль, то Сон Юци с радостью ответит на этот вопрос. Ведь знает это состояние слишком хорошо, буквально нутром ощущает: так просто её это чувство не отпустит, будет мучить до тех пор, пока ничего от неё не оставит, за исключением разве что пустой оболочки.
Боль не физическая, нет, моральная, идёт с Юци рука об руку уже очень долго, став неотъемлемой частью сердца, сейчас напоминающего ошмётки. Будто с самого начала прошлись тупым ножиком, царапая поверхность и тем самым проверяя на прочность, а затем уже вонзили несколько сотен кинжалов, разрывая чувствительный орган на крошечные частички.
Эта боль разъедает. Ломает до черноты в когда-то искрящихся счастьем карих глазах, до разбитых костяшек на руках и слёз, что сейчас катятся по щекам неровными дорожками прямо за шиворот растянутой футболки. Она так и выбегает на улицу, в чём была, не заботясь о внешнем виде. Да и плевать как-то на такую мелочь в такой момент, когда всё рушится по крупицам, не оставляя другого выхода, кроме как…
Бежать. Необходимо бежать. Так быстро, как только возможно, игнорируя громкие крики вслед и бешеный ритм сердца, отдающийся в висках громким стуком, от которого перед глазами звёзды мелькают, а ветра свист будто бы второе дыхание открывает, подарив крылья за спиной.
Мысль пульсирует в голове китаянки красной лампочкой, вынуждая перебирать ногами быстрее и оставлять позади себя лестничные пролёты. Правда, некоторые всё же успевает пересчитать коленками и кожу в процессе содрать, но это лишь ничего не значащие мелочи по сравнению с происходящим.
Но… как же неправильно.
Неправильно прямо сейчас, прижимая к груди сжатый кулачок и сглатывая вязкий комок в горле, уносить ноги от хозяина до боли знакомой квартиры под номером четыре, наивно думая, что позорный побег, возникший в голове спонтанно, как по щелчку чьих-то пальцев, спасёт. Кажется, это на самом деле очень легко — убежать так далеко, где никто никогда не найдёт, где новая жизнь помашет радостно ручкой и примет с распростёртыми объятиями. Пусть не сразу, период акклиматизации ведь никто не отменял, но так хотя бы какая-то иллюзия защищённости есть.
Но только вот от самой себя и тех демонов, что внутри живут, не убежишь, как бы не старалась. Всё равно настигнут, поймают, вцепившись длинными костлявыми пальцами, и затащат обратно в клетку, откуда выбраться шансов нет и не будет никогда.
Абсурдно до истерического смешка, сорвавшегося с губ Юци, когда всё же останавливается и, обхватив руками колени, присаживается на корточки прямо посреди опустевшей в это время суток улицы, пытаясь отдышаться и вернуть дыхание, сбитое до чёрных мушек перед глазами, в норму. Лёгкие горят от недостатка кислорода, а руки и ноги напоминают переваренный рамён из местной лапшичной — такие нагрузки не для Сон Юци, ибо её предел выносливости какие-то жалкие сто метров, а дальше, увы, никак не получается. Тогда уже ноги заплетаются, спина затекает, а одышка долго ждать себя не заставляет, слишком усложняя жизнь молодой девушки.
Неправильно губить себя, а именно стоять по вечерам в пустом переулке и, сжимая в руках полупустую бутылку из-под соджу, курить дешёвые вишнёвые сигареты, «одолженные» у одного из закадычных друзей, попеременно делая небольшие глотки и выпуская в воздух кольца едкого дыма, слепо надеясь на то, что после таких вот нехитрых манипуляций что-то изменится в лучшую сторону.
Ничего не изменится, Юци знает и понимает это, но всё равно делает. Потому что, чёрт бы её побрал, больно так, что другого выхода не видишь, привязавшись к какому-то предмету, ставшему потом вредной привычкой, от которой после хер избавишься.
Неправильно смотреть телевизор, а потом разглядывать себя в зеркале, поджав губы в тонкую линию, и невольно сравнивать себя с красотками, перед которыми парни штабелями ложатся, пуская вслед слюни. Перед Юци никто не ложится и в ноги не падает, потому что такие девушки — кареглазые, с вечно растрёпанными рыжими кудрями и синяками под глазами из-за недосыпа и постоянных нервов, совершенно обычные — не нравятся парням.
Юци ненавидит себя, и эта ненависть синим пламенем полыхает, каждый раз застилая глаза непрошенными от собственного бессилия слезами. Поменять что-то в себе надо. Внешне, к примеру, да только вот каждая попытка безуспешна. Вес так и застыл на отметке ниже нормы, а набрать никак: всему виной наследственность и вдобавок гормональный сбой в организме; понятное дело, фигурой тоже не вышла, сохранив ту самую детскую угловатость и имея ненормальную остроту выпирающих ключиц, глядя на которые, кажется, что порежешься, если притронешься.
Выходит, сказки всё же врут. Гадкий утёнок в прекрасного лебедя не превратится, так и оставшись гадким. А Юци так и останется «простушкой Сон», коей одноклассники нарекли ещё в начальной школе за излишнюю наивность, чрезмерную доброту и желание подружиться с каждым, совершенно не представляя, что яркой искренней улыбки рыжей девочки с веснушками на носу потом больше не увидят. Только натянутый оскал, вечные пиздострадания и измученный взгляд, ставший таким обыденным, что все вокруг будто бы не замечают. Может, видят, только стараются не обращать внимания, мол, «разберётся девочка, у нас своих проблем тоже хватает, а не справится — привыкнет постепенно».
Ошибаются. Юци не привыкает, а раздражается и разочаровывается ещё больше с каждым мгновением, с каждой чёртовой миллисекундой пребывания рядом с этими пустышками, сделавшими из неё подобное, что она даже теперь на человека нормального не походит, вбившими в ещё детскую несмышлёную головку кучу комплексов и причину ненавидеть себя и многих людей вокруг. Потому что растопчут, поиграются и выбросят, как ненужную игрушку.
Знает, каково быть растоптанной и убитой морально, ведь сердечко болит каждый раз, когда смотрит в чужие глаза, тёмные и бесстыжие настолько, что тошно уже становится; на губы, что целуют с жаром и доводят до слёз своей ненасытностью, из-за которой собственные губы болят и кровоточат сильно, а следы от длинных пальцев на боках и запястьях не сходят по несколько недель, въедаясь под кожу яркими отметинами и расползаясь трещинами по внутренностям, скручивающихся в спазме каждый раз, когда Сычен сжимает её в объятиях, в которых любви, как таковой, нет и не было никогда. Только желание поиграться и получить ещё одну «игрушку» в качестве трофея.
А ведь правильно сказала ей как-то однажды Шухуа, — кузина и лучшая подруга по совместительству, — чтобы Юци не влюблялась в таких парней, для которых чувства ничего не значат, иначе пожалеет потом, оказавшись у разбитого корыта ни с чем. Но сердцу-то девичьему ведь не прикажешь. Порой оно толкает выбирать не тех, но в процессе этом учит тому, что не все мечты исполнимы так, как мы этого хотим, а за внешней оболочкой человека, казавшегося нам идеальным, нередко скрывается гниль, от которой необходимо бежать без оглядки, иначе сама заживо сгниёшь.
И Юци убеждается в правоте Шухуа, оказавшись свидетелем того, чего никак не ожидала увидеть.
Выбор в пользу Дун Сычена сделан очень зря. Он не лучший кандидат на вечную любовь, но и не самый худший, чтобы мимо пройти и не попасть в плен собственных чувств, обрушивших внезапно, как снежный ком на голову.
До каждой чёрточки помнит, как всё было. Помнит буквально все мелочи, но ещё больше то, как собственное сердце не останавливается каким-то чудом, рухнув вниз и забившись там раненой птицей, угодившей в силки опытного охотника. Как ресницы трепещут, пальцы, сжимающие ручку не открытой до конца двери, дрожат, а с губ срывается шумный вздох…
Нет, надо прекратить. Не думать об увиденном. Вычеркнуть тот эпизод из памяти. Да только вот не получается совсем, так как перед глазами до сих пор стоит та больно кольнувшая сцена, а звуки, доносившиеся из квартиры, а именно из гостиной, режут слух прямо сейчас. Юци пальцами в волосы вцепляется на затылке, запрокидывает голову назад, чтобы слёзы, выступившие в уголках глаз, затекли обратно и больше не появлялись. Вспоминать противно, как и то, что безоговорочно поддалась на игры Сычена, став игрушкой в руках. В них явно не одна Сон побывала, ибо не клюнуть на такого красивого парня невозможно.
С трудом, но всё же поднимается на ноги, за голову держится, немного покачиваясь из стороны в сторону из-за затёкших мышц ног и отряхивая пыльные джинсы на зудящих коленях. Со стороны явно странно выглядит, но на взгляды прохожих плевать отчего-то, хотя раньше бы обязательно засмущалась и неловко отвернулась, чувствуя себя при этом всём последней идиоткой. Юци неловко оглядывается по сторонам, ища хоть что-то знакомое, но не находит — улица неизвестная, вместо небоскрёбов с яркой иллюминацией, переливающейся всеми цветами радуги в тёмное время суток, перед ней одно и двухэтажные дома в стиле американской классики, отчего ощущение такое, будто попала в западную страну, где такое на каждом шагу встречается и не кажется из ряда вон выходящим. Но Сон всё равно удивляется. Может, от того, что раньше ничего подобного не замечала, как всегда уйдя в свои мысли, далёкие от радужных.
Взгляд невольно цепляется за вывеску на здании, выделявшуюся пестротой на фоне однотипных светлых домов. Неоновая кислотно-зелёная надпись на родном языке, гласящая прохожим о названии питейного заведения, отливающая жёлтыми и красными оттенками. Весьма символично, да только Юци не может сдержать смешка, сорвавшегося с искусанных губ, ибо название слишком странное и, кажется, нелепое.
«Кто догадался назвать бар «Омут»?»
Но желание напиться этой ужасной ночью пульсирует в воспалённом мозгу, вынуждая пойти на поводу у собственной прихоти, далёкой от правильного. Сон просто хочет раствориться во мгле ночной, получить горькую, но чертовски необходимую прямо сейчас дозу алкоголя, может, спасительную или, наоборот, убивающую печень и весь организм в целом, ведь такие количества вредны для здоровья. Но Юци плевать, вот неосознанно и ищет средства от едкой боли — надо забыться, мозг отключить и поддаться искушению, как обычно происходит.
Юци хочет — значит, получит.
Вот и толкает тяжёлую дверь, справившись наконец с внезапным волнением, охватившим с ног до головы. Руки подрагивают, когда оказывается внутри, присаживается на высокий стул и отмечает про себя, что здесь всё совсем не так, как представлялось раньше. Бар на самый обычный не очень тянет: нет ярких неоновых элементов, режущих порой глаза, с ними обычно перебарщивают, что не есть хорошо; музыка, наоборот, не особо громкая и успокаивающая, чем-то напоминает классическую, настраивающую больше на сладкий сон или горькие слёзы, чем на желание уйти в разнос, напившись вдребезги.
Но кое-что всё же неизменно, а именно — молодой парень за стойкой бара, с которым, по классике жанра, беззастенчиво флиртует каждая вторая девушка, приходящая сюда, в мечтах явно желавшая оказаться в его койке, чтобы потом хвастаться подругам таким «грандиозным» событием.
А Юци до этого дела никакого нет. Ну, подумаешь, парень. Подумаешь, реальный красавчик с большими, что необычно для китайца, платиновыми, как грозовое небо, глазами (но на самом деле карими) скрытыми под линзами, на которые сама же неосознанно обращает внимание. Но тут же себя одергивает: хватит с неё парней, все они одинаковы по натуре, а этот, возможно, ничем не отличается от Сычена.
При упоминании этого имени даже мысленно всё волком внутри воет, а пальцы сами в кулаки сжимаются, в ладони впиваясь и ногтями чувствительную кожу царапая, чтобы в себя прийти и не мучиться от бесполезных воспоминаний. Не надо, всё должно пройти, когда почувствует вкус горького виски и холод льда на языке.
— Виски со льдом, — говорит коротко, но ясно и чётко, привлекая внимание бармена, что тут же прекращает смешивать коктейли в шейкере и оборачивается к ней, улыбаясь привычно, чисто на автомате, как и положено в этой сфере для привлечения клиентов.
Юци мельком взгляд на бейджик бросает и кивает с благодарностью, когда перед ней появляется заказ, получив вновь ещё одну улыбку от Лукаса, только уже более широкую и не такую натянутую.
Виски привычно горло обжигает, а лёд тает на языке и противно хрустит, стоит только зубами клацнуть и опрокинуть в себя бокал, осушив тот до конца. Горячо, приятное тепло по телу разливается, охватывая каждый нерв. Сон морщится от резкого контраста температур во рту, зажав нос пальцами и запрокинув голову назад, но второй бокал всё равно просит, пытаясь отдышаться и загнать противную мысль о прекращении «банкета» подальше. На странный взгляд Лукаса пытается внимание не обращать, но не получается. Слишком уж пристально и… откровенно, что ли. Или это Юци уже бредить начинает?
Пить в одиночестве — первый шаг к алкоголизму, но кого это волнует в такой момент? Хотя легче отчего-то не становится, как думает Юци в самом начале. Лишь чувство странное появляется, будто сгорит сейчас заживо в этой агонии непонятной, задохнётся от того груза, что сейчас лежит на её плечах. Словно кислород весь перекрыли и оставили так вот умирать, медленно гнить и внутренне в истерике биться, не рискуя делать это по-иному.
«Даже в такой момент тебя волнует общественное мнение. Больная ты на всю голову идиотка, Сон Юци».
Просто боится, что будут пальцем показывать и говорить гадости за спиной или, что ещё хуже, в открытую, не скрывая своей неприязни. Ведь так всегда было. Сон Юци — вечный козёл отпущения; та, кому не везёт с самого детства, потому что таково распоряжение Судьбы. Ещё тогда становится известно, что нормально жить и ни о чём не беспокоиться ей не светит. Сама виновата в том, что позволила так с собой обращаться, не вышколила в себе тот самый стержень, не сказала когда-то твёрдое «нет» и в итоге сломалась из-за каких-то мудаков дураков, каких в её жизни развелось достаточное количество, став бледной тенью, отголоском той Сон Юци, какой была когда-то давно.
Результат неутешительный: бар, алкоголь, слёзы, застывшие в уголках глаз, и одиночество, бегущей строкой на лбу светящееся и видное невооружённым глазом. Только и остаётся плакать и пить из-за собственной никчёмности. В прошлое не вернёшься и время вспять уж тем более не повернёшь, чтобы ошибки собственные исправить. Может, тогда по-другому всё было бы.
— Сама виновата, дура, — Юци хмыкает негромко и резко ставит полупустой бокал на стойку, расплескав виски, переставший казаться вкусным и совершенным напитком, по поверхности. — Какая же я идиотка, Господи!
— Согласен, — Лукас, он же на самом деле Вон Юкхэй, появляется неожиданно, с тряпкой в руке, фыркая и приступая к устранению небольшого беспорядка, учинённого единственной клиенткой. — Большое свинство так по-идиотски растрачивать виски — напиток, созданный для получения удовольствия.
— Да ну? — девушка фыркает, сдувая непослушную кудряшку со лба, а он смешка сдержать не может, но вовремя рот ладонью прикрывает, маскируя тот под кашель. Забавная девчушка. — Что-то никакого удовольствия он мне не приносит совершенно.
— Потому что неправильно пьёшь.
— А как надо? — упрямо зубы стискивает Юци, думая, что тот просто прикалывается над ней. Уж получше некоторых пить умеет, спасибо за никому не нужные советы!
— Не в одиночестве, — простой ответ, а смысла достаточно для того, чтобы опрокинуть в себя стакан и, приподняв краешек губ, задуматься.
Не в одиночестве, говорите? А если оно — одиночество — давно стало неотъемлемой частью жизни и покидать никак не собирается, надёжно поселившись в ней, создав определённый уклад, от которого отойти что-то не получается?
Одиночество не такое безобидное, каким на первый взгляд кажется. С каждым днём оно только сильнее вгрызается под корку мозга, давит и душит вместе с болью, по крупицам расщепляющей нервы, впивается острыми шипами терновника, вынуждая чуть ли не волком выть от адских ощущений под рёбрами прямо в том месте, где расположено уже давно раздробленное на куски сердце. Это как находиться в многолюдной толпе — вроде кто-то рядом есть, но никому до тебя дела никакого нет, — и не чувствовать никакой поддержки в ответ.
От этого и больно. Надоело. Достало такой быть. Пусть рядом был Сычен, да только вот поддержка из него херовая. Ему на Юци похер, как и на всех вокруг, кроме любимого себя. Он и за человека-то её никогда, значит, не считал, своим отношением ещё раз показав, кто Сон в реальности. Бесполезная кукла, мусор, недостойный даже того, чтобы кому-то нравиться.
Юци накручивает, как обычно, переваривает сказанное и всё же не выдерживает. Плотину прорывает, нервы скручиваются в тугую пружину и лопаются вместе с самообладанием, уже давно пошатнувшимся. Дрожит, трясущимися руками бокал многострадальный сжимая, из стороны в сторону покачивается и безмолвно плачет, с каждым разом всхлипывая всё громче и громче, пока не срывается на громкие рыдания.
Лукас вздрагивает, чуть не роняя бутылку коньяка из-за заставшего врасплох звука, на девушку во все глаза смотрит и не понимает, что именно нужно сделать. Впервые кто-то из клиентов плачет так горько, что сердце сжимается, а внутри всё скручивается из-за жалости к этой девочке. Нет, даже ребёнку, которого прямо сейчас бы в тёплый плед укутать и окружить должной заботой и поддержкой, которых, видимо, не хватает, раз по таким местам шатается. Не идиот, понимает всё, как и то, что вряд ли сейчас поможет ей по-настоящему, разве что компанию составит. Тем более, смена давно закончилась.
Молча садится рядом, наливает себе виски и накрывает девичью ладошку своей ладонью, мысленно поразившись её миниатюрности и холодности кожи, на которой венки выступают, а шрамы слишком выделяются, как и на тонких запястьях, испещрённых вдоль и поперёк светлыми длинными бороздами. Как от лезвия бритвы, думает с ужасом и сильнее сжимает ладонь, от чего Юци дёргается испуганно и смотрит на него затравленным зверьком, загнанным в угол опасным хищником.
Застаёт её врасплох, подвинувшись чуть ближе, в карие глаза пытливо вглядывается, подмечая тёмные круги под ними и отсутствие в них самих какого-либо огонька. Безжизненные, заплаканные, с лопнувшими капиллярами, — мёртвые. Это глаза человека обречённого, повидавшего и испытавшего боль. Юкхэй от увиденного задыхается сам и вливает в себя стакан, надеясь успокоиться и прогнать странное ощущение, охватившее с ног до головы от вида самой девушки.
Будто она какая-то особенная…
Говорят, не пей с незнакомцами — обожжёшься. Для Юци закон не писан, ибо слишком больно, раз в новом приступе заходится, продолжая дрожать, только на этот раз от внутреннего холода, разрывающего грудную клетку. Некому подарить частичку тепла, выговориться тоже не может, наверное, раз позволяет себя касаться странному парню, которого впервые в жизни видит.
Странный, раз подсел, за руку взял и теперь смотрит испытующе, пристально, будто в душу влезть пытается и всё разузнать. А ей бы самой знать, что теперь делать и куда идти после того, как всё же напьётся, — в ту квартиру под отвратительным номером «четыре», которую делила с Сыченом на протяжении тех трёх отвратительных месяцев, больше не вернётся. Шухуа сейчас в Японии у любимого человека и теперь счастливо живёт с, если Сон не изменяет память, Накамото Ютой, любившим её до без памяти, а собственные родители сейчас на другом конце страны решают вопрос с делёжкой имущества. Им точно не до малышки Юци.
— Как тебя зовут? — спрашивает всё же Лукас, а она даже на миг всхлипывать перестаёт и выдавливает из себя тихое:
— Юци. Сон Юци.
Он смакует это имя на языке, будто на вкус пробует, проговаривая в мыслях несколько раз, а сам продолжает выпивку разливать по бокалам. Сейчас оно слишком необходимо им обоим, Юци в особенности, несмотря на то, что она уже выпила достаточное количество. Алкоголь в определённых дозах очень даже полезен, так что…
— Спасибо, — благодарит она заплетающимся языком и прижимается губами к бокалу, тут же морщась от терпкого бурбона, обжигающего горло едкой горечью. Зря просит налить ещё, потому что перед глазами уже пелена, а в висках стучит.
Именно в такие моменты людей тянет на откровения, необходимые для того, чтобы избавиться от того груза, что лежит на душе и грызёт подобно бешеной собаке, вцепившейся в ногу случайного прохожего — больно и противно до дрожи. Юци на Лукаса смотрит, взглядом практически мутным блуждает по красивому лицу, в особенности по острым скулам и волевому подбородку, не останавливается даже на пухлых губах, заинтересовавшим сразу, а вот на глазах… В таких бы утонуть, раствориться, исчезнуть без следа, но она не может. Они подобны омутам — бездонные, но яркие и живые. Вот не зря говорят, глаза — зеркало души: показывают очень много, особенно всё то, что для Юци ново и так непривычно.
В них жизнь плещется волнами океанскими, искренность ярким пламенем костра горит, доброта сверкает в свете миллиардов звёзд. Юци в них тонет, как наркоманка, получившая новую дозу вещества, вызывающего привыкание, а следом и мерзкую зависимость, от которой избавиться потом трудно. Только смерть спасёт, если Сон в руки себя не возьмёт и не прекратит беззастенчиво пялиться на Юкхэя.
Херов алкоголь, развязывающий язык. Чёртов парень, что слишком притягивает взгляд, а Юци и не сопротивляется, открывает рот и… говорит.
Слова рекой льются, сами, исходят из самой души, выливают всё, что в сердце так долго сидит, на того, с кем вряд ли увидится после этой ночи. Говорит о том, как несладко приходится: постоянные ссоры родителей, не стеснявшихся это делать при маленькой впечатлительной девочке, оставляют свой отпечаток на ней — заикание; друзья, не являвшиеся на самом деле таковыми, общаются только для того, чтобы дала списать, начиная с класса седьмого, никто ведь просто так не станет общаться с полной девочкой, потом, правда, быстро ставшей худой из-за гормонального сбоя, но а что толку? Юци им верит, старается для них, а потом платит за свою доверчивость горькими слезами и вредными привычками.
Рассказывает даже о своих отношения с Сыченом, ничего не утаивая. Со своим будущим парнем она знакомится в закусочной. Тогда Шухуа просит её подменить, потому что, мол, «надо за младшим братом присмотреть, а родителей дома нет», и Юци соглашается, не зная, что к ней подойдёт приятный на вид молодой человек и сделает заказ, оглядев с ног до головы смущённую девушку внимательным взглядом, подмигнёт проказливо и предложит увидеться в следующий раз. А она, как дура, влюбляется с первого взгляда. Верит Сычену безоговорочно, ведётся на яркую улыбку, не понимая, что попадает в сети опытного игрока. И он с ней играет, даёт робкую надежду на будущее, дарит большие крылья, а потом вырывает их с мясом. Через полгода, когда она узнает о том, что была не нужна вовсе, а всё это было лишь глупым спором.
— Была бы нужна, он не имел бы какую-то суку в своей квартире, — Юци в конце рассказа улыбается безумно, что пугает Юкхэя, ошарашенного услышанным.
Банальная история, сам понимает, но все правильные слова в горле застревают, когда видит грустные глаза перед собой. Юци больше не всхлипывает — плачет безмолвно, устремив взор в одну точку и губу прикусив, что пугает гораздо сильнее. Пусть лучше кричит, срывая голосовые связки, чем сидит вот так, напоминая пустыми глазами куклу, за тонкие ниточки которой можно дёргать, и она с лёгкостью поддастся на чью-нибудь хитрую уловку.
Наивная, доверчивая, ранимая. Психологический портрет составить легко. Едва взглянув на эту девушку, Лукас видит перед собой брошенного миром ребёнка, хотя они с ней одного возраста. От этого чувство щемящей грудь нежности появляется — поглаживает её ладонь, своей накрыв, пытается улыбнуться, лишь бы обратила внимание и больше не напоминала живой труп. Хочет прижать к себе, обнять, сказать, что она нужна своим родным, кузине, несмотря на разделяющее их большое расстояние, и что найдётся ещё тот человек, кто полюбит её такой, какая она есть, ведь не бывает такого, чтобы кто-то навечно оставался один.
Но она молчит, лишь глаза закатывает, зубы поджимая от досады. Совсем расклеилась, так ещё и за временем не следит. Часы показывают два часа ночи, а ей ещё надо вопрос с жильём решать. Юци ощущает, когда поднимается на ноги, как перед глазами всё плывёт, а слабость охватывает тело, потихоньку унося его вместе с разумом в спасительную темноту…