***
Петербург, подобно фениксу из пепла, возрождался из обломков, становился с каждым днём красивее и чище. По городу бродили вести о героических деяниях приближённых к государю людей — к примеру, Александра Христофоровича Бенкендорфа, самоотверженно бросившегося спасать утопающих. Но и о жертвах говорили немало. Сложно было найти дом, который не затронула трагедия с наводнением. Грибоедов нет-нет да и возвращался мыслями к убиенной девушке. Именно её смерть на фоне гибели остальных выделялась по-особенному, была непостижимой и подлой. Первую неделю Грибоедова так и жгло желание найти Гуро и расспросить о том, как продвигается дело. Но об этом вспоминал лишь в конце дня, когда уставший от уборки и в доме, и на улице, он ложился спать. Шла вторая неделя, когда в один из вечеров верный слуга, Сашка Грибов, доложил о визитёре, пожелавшем временно остаться анонимным. Зная, что Сашка плохих людей чует за версту и просто так бы не доложил, Грибоедов отправился в прихожую без каких-либо дурных предчувствий. Гуро маячил у дверей, заложив руки за спину, и с любопытством осматривался. Его появление несколько озадачило Грибоедова, что не скрылось от глаз гостя. — Приветствую вас, Александр Сергеевич, и прошу простить меня за столь позднее вторжение, — начал Гуро, пока Грибоедов спускался по лестнице. — Возможно, я не вовремя? — Здравствуйте, Яков Петрович, — тепло поприветствовал Грибоедов. — Право, я ещё не ложился. — Тем лучше. Не откажете ли составить мне компанию в прогулке по ночному Петербургу? Если повезёт, то сможете принять участие и в небольшом приключении, ведь, сдаётся мне, что судьба бедной девушки вас не оставила в покое? — Вы пугающе проницательны, Яков Петрович, — ответил ему Грибоедов, затем взял небольшую паузу для обдумывания предложения Гуро. — Да, думаю, что смог бы. Если дадите мне время. Гуро демонстративно вынул из кармана пальто золотые часы на цепочке и щёлкнул откидной крышкой. — Пять минут на сборы? — понимающе ухмыльнулся Грибоедов. Ночи стали гораздо холоднее. Лошади, запряжённые в карету, стоявшую у дома, где жил Грибоедов, нервничали, выдувая из ноздрей облачка пара. На козлах, нахохлившись, сидел кучер, одетый во всё черное. Его шея была сильно обмотана шарфом, а шапка надвинута практически на глаза, так что разглядеть лицо не получалось. Грибоедову кучер показался странным. — Готов поспорить, что это один из ваших людей, — он не стал скрывать своих мыслей от Гуро. — Верно подметили, — кивнул тот. — Но это не маскировка, скорее проявление личной инициативы в борьбе с инфлюэнцей. Дождавшись, пока пассажиры разместятся в карете, кучер щёлкнул кнутом, и лошади двинулись по освещаемым газовыми фонарями улицам Петербурга. — Честно признаться, не ожидал, что вы меня навестите. Не из особенной ли канцелярии вы часом[2]? — спросил Грибоедов спустя некоторое время, которое они провели в молчании. — Или я должен благодарить Фаддея Венедиктовича? — Фаддей Венедиктович удивительно душевной чистоты человек. Не хотелось беспокоить его по таким пустякам, — Гуро улыбкой ответил на недобрый взгляд Грибоедова. — Но он не мог отказать мне и даже с радостью дал ваш новый адрес. Впрочем, сейчас не об этом. Помните, я говорил вам, что мои люди следили за девушкой, и только наводнение помешало продолжить наблюдение? Грибоедов кивнул, не рискнув перебивать. — Вы тогда не стали спрашивать, почему за ней была приставлена слежка. Тактично с вашей стороны, однако скрывать не буду — есть весомые причины предполагать, что в Петербурге действует тайное общество, которое не гнушается убийствами. Цели его пока мне не ясны, но есть предположения. Вы могли бы выступить в этом деле третьей, независимой, стороной, раз так уж вышло, что вы стали невольным свидетелем моего промаха. — Я бы сдержал это втайне, — ухмыльнулся Грибоедов. — Но звучит интригующе. Тайное общество, убийства… Видимо, девушка представляла для них какой-то интерес? — Существенный. Но мне нужно, чтобы вы сначала кое-что увидели своими глазами, — Гуро постучал тростью по крыше. Кучер остановил лошадей, и карета качнулась. — Отсюда мы пойдём пешим ходом. И как можно тише. Они действительно шли тихо, если не крались. Гуро постоянно оглядывался. Чувство опасности и азарт наполнили лёгкие и кровь Грибоедова, сердце начало бешено стучать в груди. Ночной холод практически не ощущался. Они вышли в переулок, где не успели наладить подачу газа на фонари, поэтому эта улица оказалась погружённой во тьму. Тут Гуро и вовсе подал знак полной тишины и аккуратно отвёл в небольшой закуток, откуда можно было вести наблюдение за улицей, если бы Грибоедову позволяло зрение. И всё же он заметил небольшой силуэт, отщепившийся от сгустка тьмы и чёрным облаком переместившийся к небольшому сараю, откуда доносился запах навоза и фырканье лошадей. Грибоедов услышал, как тихо скрипнула дверца. Затем раздалось дикое конское ржание, и со всех сторон к сараю сбежались откуда-то появившиеся люди. Гуро тоже не стоял на месте, а решительно направился в ту же сторону. Грибоедов поспешил за ним. Как минимум четыре человека, одетых так же, как и кучер, стояли, держа в руках зажжённые свечи. Стало гораздо светлее. Из сарая приволокли чёрное облако, оказавшееся человеком в длинном плаще с капюшоном, скрывавшим лицо. Гуро наклонился и, аккуратно подцепив кончик накидки, откинул её в сторону. Грибоедов от неожиданности чуть не отпрянул. Перед ним на земле сидела девушка, которую две недели назад он видел мёртвой. Однако её поведение нельзя было назвать кротким для тех, кто недавно отошёл в мир иной. Она рычала, скалила зубы с хищными клыками, перепачканными кровью, истерически смеялась и пыталась встать, если бы её не удерживали люди Гуро. — Неудачная сегодня вышла охота, мадам? — спросил Гуро. — Или мадемуазель? Девушка издала звериный рык и снова предприняла попытку вырваться из цепких рук охранников. Но, поскольку у неё ничего не получилось, с досады она лишь сильно щёлкнула зубами, словно намеревалась перегрызть глотку Гуро. — Прекрасно. Замечательно, — Яков Петрович вздохнул и полез во внутренний карман пальто, чтобы достать стройник[3] на деревянной подставке. Сняв перчатку, он щёлкнул по металлическому рожку. Раздался тонкий звон. На девушку это произвело поистине магическое впечатление. Она замерла, жадно вслушиваясь в звучание стройника, приоткрыв рот, с которого ещё стекали капли крови, а Гуро щёлкал снова и снова, едва инструмент затихал. Грибоедов удивлённо наблюдал за разыгравшейся сценой, не смея вмешиваться. — Итак, мадемуазель, вы успокоились? — спросил Гуро спустя короткое время. Она потупила взгляд, но действительно больше не пыталась вырываться. Пальцами она прикоснулась к своим губам, стирая с них остатки крови, и машинально облизнула. Грибоедов достал из кармана чистый платок и передал ей. Она смущённо улыбнулась. — Вижу, что да, — Гуро неодобрительно смерил взглядом Грибоедова, но лично ему ничего не сказал. — В таком случае, мне необходимо знать, кто предводитель вашего тайного общества упырей. — Вампиров, — настойчиво поправила его девушка, поморщившись. — Мы не знаем его настоящего имени. Он пообещал нам новую жизнь, и обещание своё выполняет. — Для вас. Но ценой человеческих жизней, как я понимаю. — Мы как волки: забираем только отставших от стада овец, больных и умирающих. — То, что девушка, под личиной которой вы прячетесь, была слепа, не означало, что она умирала. Девушка подняла глаза на Гуро, и при свете свечей Грибоедов увидел, как почернели белки её глаз. — Но вы не видели, как было счастливо всё её семейство. Им обещали исцелить любимое дитя. Никто не спрашивал, какой ценой. — Исцелить дитя и подменить на упыря, который в течение нескольких недель должен пить свежую кровь — это не одно и то же, — судя по повышенному тону, Гуро начал сильно злиться. — Нам дали шанс. Тот, кто пришёл с запада, говорил, что это даст нам новую жизнь. Мы сможем увидеть этот мир и не бояться его! — В таком случае, — Гуро вплотную подошёл к девушке. — Вам и вашему главарю стоит бояться меня. Но… — тут он хитро улыбнулся, — я могу дать лично вам небольшой шанс. Мне нужна встреча, аудиенция, тет-а-тет, называйте, как хотите. Сможете уговорить? — И тогда я смогу остаться? — Если уберётесь подальше от Петербурга, то вполне возможно. Нацельтесь на Европу, у них таких, как вы, действительно называют вампирами, и даже с почтением, — Гуро дал знак, и девушку отпустили. Та встала, оправив платье и накидку. Посмотрела на Гуро, но затем перевела взгляд на Грибоедова. — Хорошо, я сделаю, как вы скажете. Вам пришлют приглашение, — неотрывно смотря на Грибоедова, она снова промокнула платком губы, хотя крови на них практически не осталось. — Яков Петрович, зачем вы её отпустили? — спросил Грибоедов, едва она скрылась из виду. — Как я понял из разговора, она и есть убийца… хотя, нет, я не совсем понимаю… — Пойдёмте, Александр Сергеевич, теперь мне надо вам кое-что рассказать и объяснить. Они быстро покинули переулок, снова погрузившийся во тьму, едва потухли свечи. Вышли к берегу, где волны Невы шумели и плескались, но в них не было уже той силы, что бушевала почти две недели тому назад. Дул сильный ветер, но ни Гуро, ни Грибоедов не обращали внимания на непогоду. Тогда-то Яков Петрович и начал свой рассказ. — Первые звоночки начали появляться ещё в прошлом году. Может быть, помните, в Петербурге прокатилась волна новостей о чудесных исцелениях? Нет? Впрочем, неважно. Обычно о них появлялась весть, едва мощи какого-нибудь святого выставляли на поклон в храме. А тут… предпосылок никаких. Медицина разводила руками и перечисляла факты: прозрели ослепшие, страдавшие малокровием оживали на глазах, калеки вставали на ноги… Чудеса, одним словом. Только обратная сторона чудес попалась мне тоже чудом. Труп девочки, совсем юной. Я нашёл её семью, пусть и потратил на это немало времени и сил, но с удивлением обнаружил, что никто у них не пропадал. В доказательство мне привели маленькую девочку, словно точную её копию. Разумеется, я грешным делом подумал о сёстрах-близнецах, и даже аккуратно расспросил всех домочадцев. Но меня заверили, что никогда в семье близнецы не рождались. Да и рождение девочки далось с большим трудом. Её мать вскоре скончалась от горячки, а саму девочку редко видели здоровой. После этого они упомянули о странном докторе, который обещал исцелить за несколько сеансов и за символическую плату… Гуро прокашлялся, на холодном ветру говорить было трудно. — И вот тут я столкнулся с тем, что как бы ни пытался найти следы этого странного доктора, постоянно натыкался на преграду. Он должен был быть знаменитым на весь мир, а скрывался от всех, называл разные имена, давал разные адреса. Но я нашёл то, что объединяло исцелившихся. — Странные точки на шее? — предположил Грибоедов. — Вот видите, какой вы молодец, Александр Сергеевич, — сказал Гуро. — Да, эти странные точки на шее. Они-то и были связующим звеном. Впоследствии я нашёл ещё два трупа с похожей историей. Возраст, к слову, был у покойных девочек разный. И в домах заверяли, что никто никуда не пропадал, но всегда появлялся этот странный доктор. — А на деле? — На деле мне как раз и хотелось бы с ним познакомиться. Узнать, откуда у него появилась столь сумасшедшая идея, зачем он это совершает… — Но совершает что? Прячет упырей? Вы допускаете их существование? — Грибоедов прошёл чуть вперёд, чтобы развернуться и взглянуть на Гуро. — Именно поэтому я позвал вас сегодня с собой, чтобы вы сами в этом убедились. Я был уверен, что найду её, вычислил, следил… Не успел спасти, в том моя вина. Но когда она появилась снова в своём доме, я был уверен, что теперь это не настоящая девушка. — А словно прячущийся под маской упырь? — Грибоедов не верил тому, что сам только что сказал. Но факты были прямо у него перед глазами, он сам видел эти почерневшие белки, окровавленные губы с заострёнными хищными клыками. Это не было мороком или видением. Он сам ей протянул свой платок. Какое-то время они шли по берегу молча. Наконец Гуро сказал, глядя упрямо вдаль: — Кровь животных им нужна для завершения ритуала. А ещё у них первое время очень обострён слух, как у летучих мышей. Звук стройника позволяет им успокоиться. Скудно, но это всё, что мне пока удалось выяснить. Однако я не понимаю причин столь резкой активности. Именно поэтому я хочу встретиться с основателем этого кружка, ведь вряд ли туда попадают случайные упыри. Нужно успеть прервать их деятельность, пока Петербург не превратится в город, кишащий нечистью, прикрывающейся личинами порядочных людей. Грибоедов остановился. — У меня нет сомнений, что вы справитесь. Гуро печально улыбнулся. — Хотелось бы верить. Но действовать приходится в одиночку, рассказать об этом тем, кто не видел собственными глазами — значит угодить в дом призрения[4]. — А как же ваши люди? — Они хорошие исполнители, но никогда не задумываются о том, что происходит у них на глазах. Так уж обучены. Вряд ли они даже поняли, что видели настоящего упыря. Грибоедов подошёл ближе и положил руку на плечо Гуро. — Вы всегда можете на меня положиться. Я верю вам.***
— Александр Сергеевич, тут вам это… приглашеньице, значит, — Сашка Грибов почесал затылок. Грибоедов прервал чтение документа и взглянул на небольшую стопку писем, которые принёс его слуга. Среди них словно напоказ торчал краешек плотного картона фиалкового цвета. Грибоедов аккуратно извлёк приглашение и, прочитав его, сильно нахмурился. Прошли всего лишь сутки с момента встречи с вампиром, а она уже выполнила своё обещание. Но он не мог предполагать, что и для него тоже сделают одолжение... Ждали его сегодня вечером, часам к десяти, в особняке Клюквиных. — Вот что, Сашка, а приготовь-ка ты мне ванну и чистую одежду, — произнёс Грибоедов задумчиво. — И самовар поставь, ждать нам сегодня гостей к обеду. Особняк Клюквиных располагался на Васильевском острове, рядом с кожевенным заводом, одним из самых крупных в Санкт-Петербурге. Сам Клюквин слыл весьма предприимчивым купцом, хоть и весьма странным. Появился он словно из ниоткуда, вложил немалую часть своего состояния для перестройки и отделки дома, что не было свойственно купцам. И если в начале века это было неприметное каменное здание, то теперь его блеск и великолепие могло сравняться с лучшими домами графов и баронов. Грибоедов знал историю этого дома, пусть и из «Санкт-Петербургских ведомостей», но он и предположить не мог, что именно там нашли своё убежище упыри. Тайное общество нежити… Как и предполагал Грибоедов, Гуро появился как раз к обеду. Он вошёл в комнату, держа в руках такой же картон фиалкового цвета. — Вижу, вы меня ждали, — сказал он после приветствия. — И составите компанию? Не испугались после нашей ночной прогулки? — Почему же, она показалась мне весьма увлекательной. И что-то мне подсказывает, что вы собираетесь отправиться туда один, без своих людей, — произнёс Грибоедов, раскуривая трубку. Гуро слегка переменился в лице и бросил приглашение на стол. Грибоедов приподнял картон, чтобы увидеть надпись. Она почти слово в слово повторяла то, что было прислано ему, за исключением одного слова в самом конце. «Один». — В таком случае, я буду ждать вас к девяти вечера.***
— Нет, Александр Сергеевич, и даже не говорите мне ничего. Не отпущу я вас одного туда, к упырям этим, — запричитал Сашка, едва Гуро, отобедав, покинул дом. — Коли решились свою голову потерять, то беда, но без меня никуда не пойдёте. Матушка ваша три шкуры с меня сдерёт, если с вами что-нибудь приключится. Лучше уж с вами сгинуть. — К упырям, говоришь? — Грибоедов повернулся к Сашке. Тот, поняв, что выболтал лишнее, нервно сглотнул. — А откуда ты, друг любезный, про упырей знаешь? Сашка недолго молчал. Сначала покраснел как рак, попыхтел, но не выдержал и выпалил. — А потому что страшно мне стало за вас, когда этот вот к вам заявился! Вы и так потом полночи словно в дурном сне были, бормотали что-то. А я видел всё, и девицу эту тоже, и разговоры ваши слышал. Хоть ножом режьте, не пущу я вас к упырям одного! Грибоедов выслушал эту тираду с суровым выражением лица. Но не выдержал, и в конце рассмеялся. — Эх, Сашка, наивная твоя душа… Ты хоть понимаешь, что если там и взаправду упыри, то нам живыми оттуда не выбраться? — Потому и прошусь с вами, Александр Сергеевич. Две головы хорошо, а третья завсегда полезнее и в деле пригодится. К тому же, вам не оговорено одному приходить. — Сашка, собака, ты и про это уже знаешь? Подслушивал, небось? — Говорили вы больно громко, Александр Сергеевич.***
Если за обеденным столом Гуро был просто неразговорчив, больше погружённый в свои мысли, то сейчас, сидя в карете, он и вовсе стал угрюм и непривычно молчалив. Он смотрел в окно и выстукивал какой-то ритм на небольшом футляре, покоящемся у него на коленях. И всё же несколько повеселел, узнав, что Сашка напросился взять его с собой. Когда же они подъехали к особняку и покинули карету, Гуро аккуратно взял Сашку под локоток, отвёл в сторону, что-то шепнул и вручил футляр. Сашка спешно закивал и бросил очень хитрый взгляд на Грибоедова. Тот и хотел было заподозрить неладное, но просто махнул рукой. Тем более, что их уже ждали. — Яков Петрович! Александр Сергеевич! Рад, рад видеть в своём особняке! Я так счастлив, что вы почтили меня своим присутствием, ответили на приглашение! — купец Клюквин рассыпался в благодарностях. Несмотря на добродушный ответ ему, Грибоедов не мог заставить себя перестать так пристально его разглядывать. Чудились клыки в довольной улыбке, и бледность лица вовсе не хотелось оправдывать холодной погодой. — Александр Сергеевич, ради бога, располагайтесь, я сейчас представлю вас гостям. Их сегодня несказанно много. А с вами, Яков Петрович, мне хотелось бы переговорить об одном очень важном деле. Мой кабинет к вашим услугам, — Клюквин прошёлся по длинному коридору, украшенному лепниной и барельефами, потирая озябшие руки. Слуга, шедший впереди него, раскрыл двери в основной зал, где было действительно много гостей. Лёгкий гул разговоров моментально умолк, стоило Клюквину появиться на пороге. С неиссякаемым восхищением он представил Грибоедова и Гуро, и по залу прошёлся одобрительный шум. Грибоедова тут же окружили несколько дам, щебеча слова восхищения его деяниями на литературном и дипломатическом поприщах, и тем самым они случайно или намеренно отделили его от Клюквина и Гуро. Он оглянулся. Сашка стоял в углу, смиренно прижимая к себе футляр, и выглядел сущим ангелом. Встретившись с ним взглядом, Грибоедов слегка кивнул. Он знал, что когда Сашка очень сильно этого хотел, то мог быть тише воды и ниже травы. Мимо пройдёшь — не заметишь! Вот и сейчас его слуга будто растворился в толпе, стоило лишь дать знак. Теперь требовалось проявить терпение. Но внутреннее беспокойство нарастало и мешало сосредоточиться. Лиц Грибоедов не запоминал, быстро поняв, что бо́льшая часть людей, находящихся в общей зале — случайные гости, не связанные между собой и, возможно, с Клюквиным тоже. Чинно прошествовал прислужник, неся поднос с бокалами, наполненными вином. Грибоедов непроизвольно взял один в руки и повёл носом, чтобы почуять аромат напитка… и озадаченно нахмурился. То, что находилось в бокале, могло быть чем угодно, но только не вином. Отчётливый запах металла настораживал и вызывал вопросы. Грибоедов наклонил бокал и посмотрел на просвет. Мутноватая жидкость лишь подтвердила предположения. Тщетно стараясь скрыть брезгливость, Грибоедов поставил бокал на небольшой столик, откуда практически тут же забрала его недавняя знакомая, та, что устроила встречу. Тёмное шёлковое платье подчёркивало её милое, но всё же мертвенно-бледное лицо. Заливисто смеясь над шуткой франта, девушка осушила бокал до дна, и её вовсе не смутил ни вкус, ни цвет, ни запах. Словно почувствовав на себе взгляд Грибоедова, она обернулась, взглянула прямо ему в лицо и улыбнулась, на короткое мгновение обнажив тонкие заострённые клыки. — Александр Сергеевич!.. — громкий шёпот Сашки, раздавшийся над самым ухом, застал Грибоедова врасплох. — Александр Сергеевич, тут… тут!.. — Вампиры, — тот аккуратно закончил фразу. — Не все, но многие. — Во что мы с вами ввязались, Александр Сергеевич? — заныл Сашка, которому от осознания действительного существования вампиров стало явно не по себе. — Раньше к упырям мнимым на обеды хаживали, а теперь и к настоящим пожаловали. — Перестань, — одёрнул слугу Грибоедов. — Сам напросился. Теперь поздно. Да и взгляни, они весьма к нам дружелюбно относятся. — Если бы, — прогнусавил Сашка, вытирая нос рукавом. — Якова Петровича они уже пленили, сейчас и за нас примутся. Грибоедов по-военному вытянулся в струнку, демонстрируя идеальную осанку, сохранившуюся ещё со времён его служения в гусарском полку. Сжав плечо Сашки так, что тот зашипел от боли, он нашёл укромное место, где отлично просматривалась зала, а их самих от посторонних глаз скрывал полог из тяжелой бархатной ткани. Там Грибоедов крепко схватил Сашку за грудки и хорошенько встряхнул. — И ты об этом решил сказать только сейчас?! — в тихом бешенстве прорычал он. — Как всё это произошло?! — Александр Сергеевич, я же это… я же… — от волнения Сашка на долю секунды потерял дар речи, но быстро пришёл в себя и выпалил: — Мы ещё поспеть можем, я через щель подглядывал! Они бежали по лестнице, стараясь не оглядываться и надеясь, что их хватятся нескоро. Сашка вдруг потянул Грибоедова за рукав, наклонился и протянул ему маленький футляр, стоящий у стены. — Велено было вам передать, если что-то случится, — у Сашки слегка дрожали руки. — И уходить, не искать. Щёлкнули замки на футляре. Внутри оказались два пистолета с полным набором для вооружения: порох, шомпол, пули… Грибоедов взял одну и поднёс её под свет свечей. — Странно, не серебряная. Тоже знает, что серебро им не страшно? — пробормотал он. Сашка тем временем пытался в щели рассмотреть, что творилось в кабинете, и прислонил плотно ухо к двери. Затем повернулся к Грибоедову и сказал: — Нет там никого, ни единой души. Александр Сергеевич, стоит ли? Упыри вокруг, бежать надо… — Сашка, ты мне эти речи брось, — Грибоедов передал ему футляр, а сам тем временем зарядил сначала первый пистолет, а затем второй, приговаривая: — Если будешь труса праздновать, выгоню взашей, а перед этим выпорю. И не посмотрю на то, что меня с детства знаешь. Сашка обиженно засопел, но смолчал. Грибоедов мягко опустил руку на рычаг дверной ручки. Дверь поддалась и бесшумно отворилась. Затаив дыхание, они оба вошли внутрь, где окончательно убедились, что в кабинете никого нет. Но это их нисколько не успокоило, поскольку перевёрнутый стул, сдвинутый ковёр и свежая глубокая царапина на столе наглядно говорили о том, что Гуро без боя не сдался. Грибоедов показал Сашке, что нужно хорошенько забаррикадировать дверь, а сам тем временем подошёл к полке над камином и аккуратно начал ощупывать все выступающие части. — Может, они вышли, Александр Сергеевич? — пыхтя от натуги, спросил Сашка. — И в зале сейчас, а мы разминулись… — Нет, — коротко и сухо ответил Грибоедов, перейдя к изучению шкафа и аккуратно извлекая оттуда книги, пока одна не вытащилась до конца, а лишь слегка наклонилась. Раздался глухой щелчок, и шкаф отъехал в сторону, открывая ярко освящённый десятками свечей и факелами проём. — Лихо вы! — восхищённо воскликнул Сашка. — А как узнали, что здесь секрет есть? В этот момент дверь слегка дёрнулась, а затем затряслась под грудой ударов. Разом обернувшись, Грибоедов молча, но спешно схватил Сашку и толкнул того в проём, и сам, поставив книжку обратно, успел проскочить за ним в быстро уменьшающуюся щель. Сердце бешено колотилось, и стучало в висках, когда они бежали по лестнице вниз. Наводнение оставило свой неизгладимый отпечаток, который будет ещё долго напоминать о себе — здесь стоял резкий запах затхлости и сырости. Зато повсюду были зажжены факелы: яркое освещение помогало беглецам на спуске с крутых скользких ступенек не переломать себе ноги. Грибоедов уже давно перестал удивляться способности ясно мыслить в момент опасности, как это было уже не раз. Но беспокоился больше за Сашку. Его слуга никогда не отличался храбростью, а порой и здравомыслием. Как бы дров не наломал… Услать бы его за помощью, сейчас бы поднятый шум им сильно пригодился. Но есть ли в этом подвале второй выход, и смог бы Сашка успеть добежать, Грибоедов даже предположить не мог. Поэтому он оставил всё на волю случая. Случай не заставил себя ждать. Лестница резко оборвалась длинным коридором, по которому всё ещё отчётливо были видны уходящие вглубь следы волочения. Рядом же находилась ещё одна лестница, деревянная и приставная, ведущая на этаж выше. Грибоедов остановил Сашку, решившего двинуться по коридору вперёд, и прижал палец к губам. Он показал на приставную лестницу, и начал осторожно подниматься наверх, боясь, что дерево и веревки сгнили. Но она оказалась на редкость крепкой, выдержав их двоих и даже ни разу не заскрипев. Лестница вывела их в ещё один коридор, больше похожий на шахту с очень узким и низким потолком, и чтобы пройти, необходимо было встать на четвереньки. Но здесь же находились и небольшие окошки, вероятно служившие вентиляцией. Прильнув к ним, Грибоедов и Сашка замерли, чуть дыша. Окошки открыли вид на большую залу, в которой находилось всего лишь трое человек. Гуро сидел в самом центре, прикованный к большому резному стулу. Его голова то низко опускалась, то резко дёргалась вверх. Грибоедов видел, как крепко его пальцы сжимали подлокотники в моменты сильного напряжения, как напрягалось тело и выгибалось дугой, как зажмуривались глаза, и лицо искажалось гримасой боли, и что при этом Гуро не мог сказать ни слова. Люди, стоящие по бокам от него, держались за руки и произносили утробным голосом слова, которые, как бы Грибоедов ни силился разобрать, понять не получалось. Кажущееся тёплым и мягким свечение окутывало тело Гуро, но тонкой нитью будто ускользало, утекало в сторону зеркала, облачённого в искусно выкованную металлическую раму. В другое время и при других обстоятельствах Грибоедов обязательно бы обратил на неё своё внимание и даже бы попытался зарисовать некоторые фрагменты — настолько она была завораживающей. Но сейчас он пытался уловить суть ритуала и, самое главное, успеть его прервать. Он взглянул на пистолет, который сжимал в руке. Рядом Сашка бережно держал свой. — Я иду, — твёрдо сказал Грибоедов. — Сашка, остаёшься здесь. Если что-то… не смотри на меня так… если что-то пойдёт не так — выбираешься сам. Постарайся остаться в живых. Маменьке ничего не говорить, ясно? — Да как же это… — у Сашки предательски задрожали губы. — Александр Сергеевич, вы сейчас к этим упырям на смерть, а меня здесь в бездействии оставляете? За что? Грибоедов выдохнул. — Нет, точно выпорю… Он отполз в сторону лестницы, когда услышал вопрос в спину: — Вы сейчас в него стрелять будете, чтобы не мучился? Или в упыря? Грибоедов перелез на приставную лестницу и только тогда ответил перед тем, как исчезнуть в проёме: — Ни в кого я стрелять не буду. На этот пистолет у меня другие планы. Ни пуха, ни пера, Сашка… — К чёрту, Александр Сергеевич, ох, Господи, прости… — Сашка перекрестился. Грибоедов шёл по коридору, ведущему в залу, прислушиваясь и не слыша шагов погони сверху. Может, те упыри поняли, что ловушка захлопнулась, и теперь просто ждали результата, перенеся своё празднование в кабинет. Сейчас же ему было тревожно — некстати вспомнилась дуэль. Но не с Якубовичем, а та, после которой погиб Шереметев. Грибоедов встал в проёме, ведущему в залу, у всех за спиной и вытянул руку, сжимавшую пистолет. В эту же секунду Гуро приоткрыл глаза. Судя по вытянувшемуся лицу, он заметил Грибоедова, и это стало для него полной неожиданностью. Но тут он медленно опустил веки и слегка кивнул, показывая, что Грибоедов всё понял правильно. Раздался выстрел. Облако дыма, вырвавшееся из пистолета, на долю секунды скрыло от глаз проведение ритуала. Звон разбитого стекла. Истошный душераздирающий крик, последовавший за этим, собрал всю какофонию звуков вместе и эхом разнёсся по зале, уносясь куда-то вверх по лестнице. И в образовавшейся оглушительной тишине необычайно громко прозвучали хлопки в ладони. — Браво, Александр Сергеевич. У вас всё же невероятный дар — рушить планы на корню.***
— Венецианское зеркало, редчайшее по своим размерам и исторической ценности — ему ведь без малого четыре столетия! — Клюквин задыхался не столько от резкого запаха пороха, распространившегося по залу, сколько от негодования. — Одним выстрелом вы уничтожили труд мастера, который даже повторить теперь уже не сможет. — Каждая вещь имеет свой срок, — сурово ответил Грибоедов. — Не думаю, что мастер хотел, чтобы его труд использовали во вред. — Во вред? Вы сказали — во вред? — на бледном лице Клюквина проступили красные пятна, а сам он вдруг начал говорить с лёгким акцентом. — Разве новая жизнь есть суть вреда? — Если ради неё отнимается чья-то жизнь, то, безусловно, да, — Грибоедов сложил руки на груди, не выпуская пистолета, хотя помощь теперь от оружия была невелика. Разве что, если придётся пойти врукопашную. Но против десяти упырей это явно было похоже на самоубийство. А выбраться отсюда живым Грибоедову очень хотелось. А ещё спасти Гуро, который едва шевелился в кресле. И Сашку. — Вы ни черта не понимаете! Посмотрите на меня, — Клюквин раскинул руки. — Кем я был? Кем был прошлый я? Вольный крестьянин без гроша в кармане? Кто я теперь? Купец, уважаемый в городе человек. Я спас завод, вложив в него свои знания и деньги. Преобразил дом. — А ещё вы убили как минимум трёх человек. Среди них молодая девушка и маленький ребёнок. Сколько на самом деле в Петербурге преображённых упырей? Десятки, сотни? Всем потребуется свежая кровь, и тогда мрак будет наступать не только по ночам? — Грибоедов с каждым вопросом делал уверенный шаг. — Вы хотите войны? Про вас поняли мы, а что будет, если обычные люди, весьма суеверные, поймут кто вы такие? Тогда что? Вилы против клыков, а дальше кто кого? Клюквин поёжился. — Преображённых не так много, как нам хотелось бы. Ритуал не даёт быстрого принятия тела. Некоторых и вовсе отторгает. Умирает и наш брат, и человек, — он резко подрастерял пыл. — Но вы, как я вижу, не оставляете попыток. — Понимаете… Яков Петрович подобрался слишком близко. Он нашёл несколько тел, несвязанных между собой, но очень быстро сообразил, что к чему. Такие люди, их облики, если хотите, личины… они нам нужны. Мы бы смогли подчищать свои следы гораздо тщательнее. Никто бы никогда не догадался. — Ну и меня заодно к рукам прибрать, чтобы и в дипломатической среде свои люди были, — язвительно ответил Грибоедов. — Нет, господа, не выйдет. Ищите других кандидатов, но сейчас мы отсюда уходим. И вы не посмеете нас тронуть. Да, вы сказали Гуро прийти одному. Но мы дали знать своим людям, что если пропадём без вести, то приходить по вашу душу. И тогда посмотрим, чья репутация будет сильнее. Ваша, как подозреваемого, или наша, невинно убиенных или без вести пропавших. На наводнение уже не спишете. — То было подстроено, я хотел, чтобы Яков Петрович нашёл её… — Клюквин и вовсе заговорил тихо. Он посмотрел на тело, лежащее возле ног Гуро, и опустился рядом на колени. Потом подобрал осколок зеркала и разглядывал его, чуть не плача, приговаривая. — Как жаль… как безумно жаль…***
Грибоедов спиной чувствовал тяжёлые взгляды упырей, когда шёл через гостевую залу. Внутренне он был готов, что вот-вот раздастся боевой клич Клюквина, и десяток чудовищ бросится на них. Но продолжал идти, повернувшись к ним спиной, крепко поддерживая еле передвигающего ноги Гуро. С другого бока ему помогал Сашка. Едва они вышли в коридор, Сашка обернулся в сторону всё ещё стоявших неподвижно упырей. — Стоят, кровопийцы, ужо я их!.. — он погрозил кулаком, сжимающим рукоять заряженного мушкета, в их сторону. — Поостынь, вояка, лучше карету нашу найди с лошадьми, надо выбираться отсюда, — прошипел Грибоедов и слегка наклонил голову. — Яков Петрович, вы как? Гуро прохрипел что-то неразборчивое и зашёлся в кашле. На вымощенном мраморными плитами полу появились чёрные пятна. — Проклятье… — выдохнул Грибоедов и крикнул уже в спину убегающему Сашке, надеясь, что тот его услышит. — Живее, к лекарю! Сашка нашёл карету быстро — просто взял из тех, что стояли у поместья. Грибоедову было безразлично, окажись эта карета каретой одного из гостей кровавого купца. Важнее было то, что Гуро слабел прямо на глазах, становясь всё тяжелее и оседая на землю. Когда же Грибоедов на пару с Сашкой затащили его в карету, он на короткое время пришёл в себя: попытался сесть, вытащил из кармана платок и протёр им губы. — Какая… гадость, — произнёс Гуро, взглянув на пятна, оставшиеся на платке. Очередной приступ кашля прервался потерей сознания. Всю дорогу Грибоедов придерживал голову Гуро, помогая тому привстать, едва сознание возвращалось вновь.***
Грибоедов стоял у окна и раскуривал трубку, когда краем глаза заметил движение. Надетый на него домашний персидский халат распахнулся как плащ, когда он, резко развернувшись, быстрым шагом направился в сторону дивана. — Яков Петрович? — тихо спросил он. — Как вы себя чувствуете? Гуро какое-то время широко распахнутыми глазами молча смотрел в потолок, шумно и глубоко вдыхая носом воздух, словно пытался собраться с мыслями. Затем он скосил взгляд на Грибоедова и хриплым голосом выдавил из себя одно слово: — Воды… Грибоедов понимающе кивнул, налил из кувшина в неглубокую пёструю пиалу воду и поднёс её ко рту Гуро. Но тот жестом показал, что напиться он сможет сам. Крепко ухватившись за ладонь Грибоедова, Гуро спустил ноги с дивана. Затем откинулся на спинку, зажмурив глаза и с явным удовольствием потягиваясь и разминая затёкшие части своего тела. И только после этого он с благодарностью принял пиалу и в мгновение ока осушил её. Грибоедов подошёл к длинному шнурку, висевшему у самой двери, и дёрнул его несколько раз. Где-то вдалеке раздался мелодичный перезвон, и практически тут же на пороге появился Сашка. — Передай Петру Самсоновичу, что пациент его пришёл в себя, — негромко произнёс Грибоедов. Сашка широко улыбнулся, обернулся в сторону дивана, и на всю комнату раздался его полный нескрываемого счастья возглас: — Яков Петрович! Ожили, счастье-то какое! Всё в лихорадке маялись, мы ж так… — Сашка! — рявкнул Грибоедов, и слуга, переменившись в лице и что-то пробурчав, быстро выбежал за дверь. Гуро всё это время смотрел на разыгравшуюся сцену с плохо скрываемой улыбкой. А когда Грибоедов направился обратно к нему, аккуратно спросил: — И долго я маялся в лихорадке? Грибоедов, опустившись в кресло, стоящее напротив дивана, внимательнейшим образом взглянул на Гуро и только потом коротко и сухо ответил: — Сутки. Гуро слегка удивился. — Всего лишь сутки, но этим вызвал сильное беспокойство? — Вам повезло, что не помните этих суток, — Грибоедов снова поджёг уже потухшую трубку и выпустил облако дыма. — Вы так и не ответили, как ваше самочувствие. — Намного лучше, чем обычно, — ответил Гуро, слегка помедлив перед ответом. — Считаете, что это как-то связано… Тут он осёкся. На дальнем столике лежала киянка и остро заточенный деревянный кол. Грибоедов проследил взгляд Гуро и сказал: — Где-то в часу пятом утра вас начал бить озноб, и вы стали выкрикивать обрывки фраз, которые мы разобрать не смогли. Но затем это прекратилось, вы так резко притихли, что мы подумали… — тут он замялся и опустил взгляд. — Когда я нагнулся, чтобы проверить дыхание, вы распахнули глаза, крепко схватили за руку и взяли с меня клятву, что если будет что-то не так, то лучше покончить с вами, как это делают обычно с упырями. Не жалеть. В комнате повисла пауза. Гуро задумчиво сидел, облокотившись на подлокотник дивана, пальцем поглаживая бровь. По лицу было заметно, что эта новость далась ему нелегко. — Подать вам зеркало? — вдруг с капелькой ехидства спросил Грибоедов. — Думаете, не отражусь? — с усмешкой произнёс Гуро. — Ну, почему же. Мы зеркало к вам не раз подносили, дыхание проверить. Вы в нём прекрасно отражались. Просто у вас сейчас вид такой… Впрочем, — тут Грибоедов всё же протянул Гуро зеркало на длинной резной ручке, — вам лучше самому увидеть. Гуро поднёс зеркало к лицу, и взглянул на себя. Он оскалился, чтобы проверить резцы зубов, потёр ставшее за один день очень бледным лицо, оттянул веки. — Если исключить бледность и дикое желание съесть что-нибудь мясное, то в целом не всё так уж и плохо, — наконец заключил Гуро. — После бессонных ночей вид у меня бывал и хуже. — В таком случае, прошу к столу, — сказал Грибоедов. — Я рад, что вы хотите есть, значит, дело действительно пошло на поправку. Хотя… давайте дождёмся лекаря, что-то Сашка запропастился.***
— Александр Сергеевич, — за обедом Гуро заметно оживился и теперь пребывал в весёлом расположении духа, — меня поражает, с каким хладнокровием вы вступили в переговоры. Этому дипломатов обучают или это у вас врождённое? Грибоедов позволил себе смущённую улыбку. — Не вижу ничего хладнокровного в моём поступке. Так поступил бы каждый. — Позвольте с вами не согласиться, — Гуро с сожалением посмотрел на остывающее рагу, но всё же отложил приборы в сторону. — Вы отправились в особняк, кишащий упырями, спустились в подвал, и провели блестящие переговоры, благодаря которым я сижу здесь, живой и разделяю с вами трапезу. Как бы то ни было, я ваш должник и, нет, нет, не качайте так головой… — Нам приходится сталкиваться порой с такими людьми, которые хуже всяких упырей, водяных, домовых и прочей нечисти. Эти-то просто чудовища по рождению, приспосабливаться — вот их удел. А люди вольны в своём решении быть такими по своей натуре. Я просто применил свой опыт общения с ними на практике. И ещё разбил зеркало, которому без малого четыре столетия. — Интересная эта ваша мысль о людях и чудовищах, — в руках Гуро звучно хрустнул багет. — Но всё же мой опыт подсказывает, что вы ранее имели встречу и с поразительнейшими представителями фауны из мифологий и сказок. Грибоедов бросил не очень добрый взгляд на Гуро, со звоном отложил вилку и нож, снял очки, выудил из кармана халата платок и принялся тщательно протирать и без того чистые стёкла. — Что ж, вы правы, — произнёс он нехотя, подслеповато щуря глаза. — В Персии мне довелось повстречаться с альгулем. Это практически как наш упырь, только более дикий. Он преследовал отряд из бывших русских пленных, которых я возвращал домой. По счастью, альгуль не набросился на нас, может быть испугался, хотя это не помешало ему напасть и растерзать персидский обоз… Но весь путь до начала наших границ я чувствовал его присутствие. Тут Грибоедов водрузил очки обратно на нос. — И, если вам так угодно знать, то именно с этого момента я начал подробно изучать бестиарии различных народов мира, благо знание языков мне это позволяет. Поэтому встреча с нашими упырями хоть и оказалась неприятным сюрпризом, но врасплох застать меня она не смогла. Гуро вскинул руки в смиренном жесте. — Что же, Александр Сергеевич, это впечатляет, — заговорщицки склонился над столом он. — Но я был бы вам весьма благодарен, если позволите изучить ваши источники. — Более того. Я могу вам помочь с переводом. Они оба понимающе улыбнулись и торжественно подняли бокалы с вином.