***
Как и предполагал Гуро, застать Фёдора Петровича Гааза было задачей не из лёгких, и всё же на следующий день доктор назначил встречу поздним вечером. В записке, что была передана с мальчишкой-посыльным, он приносил свои глубочайшие извинения, но если дело действительно не имело отлагательств, то он готов и рад будет видеть Якова Петровича и его спутника в любое время суток, даже глубокой ночью. Гуро воспринял известие как добрый знак, о чём известил, в свою очередь, Грибоедова. В тот день посыльный заработал неплохие деньги. Грибоедов тоже время зря не терял. Отчаявшись найти ответы в своих источниках насчёт венецианского стекла, перемещением душ и вампирами, он обратил своё внимание на Императорскую Публичную библиотеку, в недрах которой находилась книга, которая могла ему оказать помощь. О ней оставил небольшую подсказку Пётр Иванович Кёппен, который недавно вернулся из заграничного путешествия. Произошло это на одном из последних заседаний Вольного общества любителей российской словесности, как раз на том, когда Александр Сергеевич был принят в официальные ряды, став действительным участником. Кёппен, суховатого телосложения, рано облысевший, с вечно приподнятой бровью, словно он всегда чем-то недоволен, оказался весьма приятным собеседником. И хотя изначально их разговор не имел ничего общего с мучащей Грибоедова темой, неожиданно для него, Пётр Иванович сам её поднял. В порыве, он щёлкнул по зеркалу, висящему на одной из стен, и спросил Грибоедова, знает ли он, что входит в состав при изготовлении отражающей поверхности. — Амальгама, что-то со сплавом ртути, — предположил Александр Сергеевич, краем уха слышащий об этом, но не сильно углублявший свои познания в процессы производства. Кёппен же состоял в Российском минералогическом обществе, поэтому его интерес даже к такому, казалось бы, простому предмету, как зеркало, был объясним. — Именно, но знаете ли вы, что раньше, в веке этак пятнадцатом, венецианские мастера добавляли золото и бронзу, что значительно повышало качество и, соответственно, стоимость зеркал? — Пётр Иванович говорил с плохо скрываемым восхищением. — Сейчас процесс изготовления их упростили, сменили состав, даже форму, а ведь раньше считалось, что каждое изготовленное зеркало имеет свою душу! Вогнутые зеркала даже сейчас используют в ритуалах, можете ли вы себе представить! — Могу, — ответил Грибоедов, чувствуя, как внутри клокочет любопытство и неверие, что так может быть — не озвучив вопроса, ему вполне дали хорошую подсказку. Далее Кёппен упомянул о некоем труде малоизвестного автора, который рассказывал о мистических свойствах зеркал, но по большей части описывая процессы изготовления с древнейших времён. С книгой Пётр Иванович ознакомился именно в Императорской Публичной библиотеке. — Как историк, настоятельно вам рекомендую, Александр Сергеевич, — советовал он. — Весьма увлекательное произведение. Надежды на то, что там будет рассказано про вампиров, разумеется, не было. Но проверить и обогатить свои знания не мешало. Найти книгу в библиотеке не составило труда. Но разочарование охватило сердце Грибоедова, когда он раскрыл её и увидел варварским образом выдранные листы. Не сомневаясь, что таким образом была уничтожена информация именно о венецианских мастерах, Александр Сергеевич обратился с вопросами к смотрителю. Смотритель выразил полнейшее недоумение. Книгу принимали в целости и сохранности, поэтому это мог сделать кто-то из посетителей. Но на руки больше она никому не выдавалась, и интересовались ли ей совсем недавно, припомнить не мог. Зато Грибоедов понял, кем мог быть тот злоумышленник. Конечно, доказать это было невозможно, но уверенность в том, что это был не кто иной, как купец Клювин (или кто-то из его последователей), росла и крепла. А вот дома Грибоедова ждала записка Гуро насчёт встречи с Гаазом и вопрос о согласии составить компанию, чтобы нанести столь поздний визит. Позднее время не могло выступить помехой желанию оказать помощь своему другу, поэтому Грибоедов отправил одобрительный ответ.***
Фёдору Петровичу Гаазу хватило лишь одного взгляда на Гуро, чтобы перемениться в лице. Добродушная и даже несколько наивная улыбка при виде старого знакомого испарилась, и на смену ей пришло беспокойство. — Вижу, мой облик вас поразил? — произнёс Гуро после приветствия и представления Грибоедова Гаазу, снимая перчатки. — Иначе выгляжу с момента нашей с вами последней встречи? Гааз потянулся за очками, лежащими у него в нагрудном кармане. Он подошёл достаточно близко к Гуро, чтобы внимательно вглядеться в его лицо. Оставив вопрос без ответа, беззвучно что-то проговаривая одними губами, Гааз ушёл в комнату и, спустя довольно короткое время, пригласил их пройти туда же. Комната с весьма аскетичной обстановкой, была жарко протоплена, но свечей горело совсем немного. Читать при таком освещении Грибоедов точно бы не стал. Гааз усадил его в кресло, а сам пригласил Гуро пройти за ширму, и, судя по колеблющимся теням от огонька свечей, начал проводить детальный осмотр: слушал дыхание, считал пульс, проверял зрачки, горло. Кресло не было удобным, постоянно что-то мешало. Ёрзая в нём, чтобы устроиться поудобнее, Грибоедов пропустил момент, когда осмотр был окончен, и Гуро вышел из-за ширмы, уже застёгивая пуговицу своего жилета. Гааз стоял рядом, сильно нахмурившись. — Мне важно ваше мнение, Фёдор Петрович, — после затянувшейся паузы сказал Гуро. — Я приму его, каким бы печальным и зловещим для меня оно не было. — Видите ли, Яков Петрович, — несмотря на то, что Гааз прожил в России довольно-таки долгое время, лёгкий акцент в голосе всё же был слышен, и произношение буквы «в» как «ф» с головой выдавало его немецкое происхождение. — Ваш случай для меня весьма необычен. Я впервые сталкиваюсь с такого рода проблемой. — Хотя бы поделитесь с нами, что вы видите, — на резкий взгляд Гааза Гуро тут же добавил. — Александр Сергеевич в курсе событий, он оказал неоценимую помощь в расследовании и прерывании ритуала. Грибоедов молча кивнул. — То, окружает вас, чем-то похоже на серое облако, как клубы дыма. Оно мечется из стороны в сторону, но что-то его сдерживает. Порой проступают довольно чёткие контуры лица. Очень злого, худощавого и… мёртвого, — Гааз вздохнул. — Оно питается вашими жизненными соками, словно испытывает сильную жажду. Если вы не избавитесь от него в ближайшее время, то оно может и вовсе вас уничтожить. Грибоедов поднялся с кресла и подошёл к Гуро и Гаазу. — Я не удивлён, — тихо произнёс он. — Насколько я помню, для завершения ритуала им требуется кровь животного, именно поэтому у Якова Петровича такая тяга к крови. Точнее, не у него лично, а у того серого облака, что в такие моменты, видимо, любит брать контроль над разумом. Гааз приподнял брови и взглянул на Гуро. Яков Петрович в свою очередь неодобрительно посмотрел на Грибоедова. Видимо, сообщать об этом он не хотел. Но, с другой стороны, не было смысла скрывать от врача. Тем более от понимающего деликатность их положения. — И сколько мне отмерян срок? — решил всё же уточнить Гуро. Но Грибоедов почувствовал, как тяжело ему дался этот вопрос. — Неделя, — снова не сразу ответил Гааз. — Но если его аппетиты возрастут – и того меньше.***
— Неделя – это не такой уж и малый срок, — беззаботным тоном сказал Гуро, когда они простились с Гаазом и вышли навстречу влажному, но морозному декабрьскому воздуху. — Можно успеть подправить свои дела. — Вы всё ещё можете раздобыть кровь животного и завершить ритуал, — поспешил напомнить Грибоедов. Гуро скривил губы. — Никогда. И не будем боле поднимать этот вопрос. Достаточно было того, что мы обсудили у нашего замечательного врача. Они прошли всего немного по вымощенной камнем улице, когда Гуро вдруг остановился, и жестом показал хранения молчания. Глубоко, но весьма тихо дыша, он словно принюхивался к воздуху. — За нами следят. Как минимум четверо. — Одного я, возможно, знаю, — ухмыльнулся Грибоедов. — Это… Он не успел договорить, когда рядом с ним яркой звездою рассыпалась искрами вспышка. В эту же секунду раздался звук выстрела, и где-то в нескольких дюймах просвистела пуля. Гуро успел оттолкнуть Грибоедова с линии огня, и выхватить из трости шпагу. Грибоедов, в свою очередь, тоже вытащил свою. Но к ней добавилась небольшая, остро заточенная шпажка из осины. Встав спина к спине, Яков Петрович и Александр Сергеевич озирались по сторонам, в ожидании выстрела или нападения. Которое не заставило себя ждать. От стен, где свет уличных фонарей обходил стороной, отделились несколько теней. При их приближении стало понятно, что на них надеты черные костюмы с плащами и цилиндрами. Лица были закрыты маской у всех, кроме одного. — Яков Петрович, какая неожиданная встреча, — голос купца Клюквина Грибоедов не перепутал бы ни с одним другим. — А мы и вовсе отчаялись поначалу, думали, что ритуал всё же был сорван. С купцом было ещё пятеро человек (или упырей, тут догадаться было сложно). Они стояли по кругу, медленно, шаг за шагом сжимая кольцо. — Встреча вполне ожидаема, — сквозь зубы произнёс Гуро. — Вашу слежку было сложно не учуять. Смердите больно сильно. Как трупы. — Но вы и сами почти что труп, не так ли? — произнёс Клюквин, обнажив клыки. — Сколько вам дал Гааз? Два-три дня? — Какое это имеет значение, — с плохо скрываемой досадой произнёс Гуро. Грибоедов понял истинную её причину — Клюквин каким-то образом мог прознать о способностях Гааза. И теперь просто выжидал. — Ритуал ваш всё равно прерван. — О, это не совсем так, — Клюквин сделал ещё один шаг, но кольцо сузиться дальше не могло. Мешала преграда в виде шпаг. — Ритуал ещё можно завершить, если дадите сделать одну вещь. Вы ведь всё равно уже покойник, — тут в его голосе проявились угрожающие нотки. — Просто примите это с достоинством. Он отошёл в сторону, и чёрными тенями метнулись вперёд его последователи. Изначально силы были уже не равны, но тут… — Держитесь, Александр Сергеевич, я бегу-у! — на спину одного из нападавших набросился Сашка. Крепко схватив за шею, он просто оттащил и швырнул наглеца на землю, выбив у того из руки шпагу. Завязалась драка, которая немного поменяла расстановку сил. Всё ещё стараясь держаться спина к спине, Александр Сергеевич и Яков Петрович фехтовали на шпагах уже против четверых. Клюквин стоял в стороне, словно это его меньше всего интересовало. Противники были необычно сильны. Скрещивание нескольких шпаг происходило с такой силой, что сталь начала издавать зубодробительный скрежет, не говоря уже о том, как звенела она при ударах. И всё же при кажущейся близости, держались противники на приличном расстоянии. Остро заточенной деревянной шпажкой Грибоедову удавалось хорошо парировать, но он никак не мог дотянуться, чтобы нанести ею удар. Однако всё же он изловчился. Успел развернуться после очередного выпада, и один из тех, с кем дрался Гуро, оказался совсем рядом. Не раздумывая ни секунды, Грибоедов со всей силы вонзил осиновую шпажку в тело и тут же вынул. Раздался вой, и противник покатился по земле, но не так, как если бы ему нанесли ранение, а будто подожгли одежду. Которая и в самом деле начала дымиться. — Благодарю вас, Александр Сергеевич! — выкрикнул Гуро, который каким-то непостижимо быстрым образом успел избавиться от сковывающего его движения пальто, и теперь наносил удары шпагой с куда большей силой, чем мог позволить себе раньше. — К вашим услугам, Яков Петрович! — ответил Грибоедов. Ему повезло чуть меньше, ловкости не хватало, чтобы расправиться с пуговицами своего пальто. Это привело к тому, что один из ударов противника пришёлся по голове, но задел лишь кончиком шпаги, рассекая кожу. Однако кровь полилась так, словно рана была серьёзная. Это было весьма не вовремя. Противники, почуяв запах крови, заметно оживились. Но боялся Грибоедов не этого. Меньше всего ему хотелось, чтобы в этот момент Гуро потерял самообладание и контроль. Сашка тем временем добивал своего врага камнем. Грибоедов, улучив момент, швырнул ему осиновую шпажку, жалея, что мастер по дереву успел сделать только одну. Наконец-то расправившись, Сашка бросился за ещё одним, рыча и выставив шпажку вперёд, словно он на войне против французов пошёл в открытую атаку. Гуро умело расправлялся со своими противниками. Нанеся им несколько мелких ранений, он намеревался их порядком измотать, выбить из сил. Но они оказались выносливее, чем он предполагал. В конце концов, он смог провести один смертельный удар, вонзив шпагу в грудь и попав прямо в сердце. — Займись вторым, а с этим я лучше сам, — Клюквин выхватил свою шпагу[2], и вместе с Гуро он закружился в смертельном танце. Ещё одного противника Сашка и Грибоедов пронзили практически одновременно с обеих сторон. Оставался последний, но он к тому моменту поспешил покинуть поле боя, унося на закорках одного из тех, кого Грибоедов ранил первым. Тот всё ещё дымился, оставляя едкий запах гари и палёной одежды. Оставался лишь Клюквин.***
Двое равных противников. Не желавших сдаваться. Почувствовавших запах крови и азарта. Они ни секунды не стояли на месте, наносили удар решительно, от плеча, наотмашь, со всей силы. В такой поединок нельзя было вмешаться, любой неправильный ход, не так поставленный шаг, плохо просчитанный манёвр соперника — и Смерть примет в свои объятья. Именно поэтому, когда Сашка решил было вмешаться, Грибоедов его остановил. — Где полицейские, жандармы? — спросил Сашка. — Куда они смотрят? Почему так тихо?! — Возможно, постарались люди Клюквина, — сказал Грибоедов, платком вытирая пот и кровь с лица. — И он сам тоже. Отсутствие полицейских действительно стало весьма заметно, как и то, что никто из жителей домов даже не попытался выяснить причину выстрела, драки. Окна везде были темны и зашторены. Да и трупов заметно поубавилось. На земле лежал только один, а должно было быть как минимум три. Исход драки был уже близок. Ухватившись за рукава друг друга, Гуро и Клюквин провели приём, изворачиваясь и выворачивая суставы в плечах, но не выпуская ткань. И тут шпага Гуро словно выскользнула откуда-то сбоку, нанеся точный удар прямо в сердце. Клюквин от неожиданного и сильного удара выпучил глаза, начал хватать ртом воздух, но хватку не ослаблял. Шпага упала на землю, но тут его рука сделала резкое движение, и, вскрикнув, Гуро дёрнулся, выгибая спину. Голова его откинулась назад, оскалив от боли рот. Грибоедов сделал шаг навстречу. Гуро и Клюквин упали на колени, но продолжали держать друг друга за рукава. — Дело сделано, — прошептал Клюквин, наконец ослабив хватку. — Ритуал завершён. Гуро выпустил из пальцев эфес шпаги, и Клюквин упал на землю, больше не двигаясь. Тогда-то и стало ясно, чем тот нанёс ранение Гуро — осколок зеркала, обёрнутый тряпицей, торчал из груди. — Сашка, буди Гааза. Передай, что срочно нужна его помощь, — Грибоедов опустился на колени рядом с Гуро, чтобы придержать его голову. Из раны текла тонкой струйкой кровь, но вытаскивать осколок Грибоедов не решился. Гуро жмурился от боли, царапая пальцами твёрдую землю, судорожно дыша и кривя рот. Грибоедов убрал с его лба волосы, мокрые и липкие от пота, и помог расстегнуть воротничок. Перед глазами вставали сцены агонии Шереметева, катающегося по земле, когда случился тот роковой выстрел на дуэли. Но думать о том, что Яков Петрович сейчас умрёт, Грибоедов не смел. Когда рядом Гааз, оставалась надежда, что всё наладится. Гааз уже спешил вслед за Сашкой, подпрыгивая в домашних туфлях и поправляя одной рукой наспех надетый поверх ночной рубашки халат. В другой он сжимал небольшой саквояж. — Так, что тут у нас… — произнёс он, поправив сползшие на нос очки. Грибоедов взглянул на него с немым вопросом в глазах, но доктор не спешил с ответом. Он разрезал ткань, чтобы осмотреть рану, но отправил Сашку обратно в дом за фонарём, поскольку света было слишком мало. — Плохи мои дела, Фёдор Петрович? — хрипло спросил Гуро, попытавшись приподняться, но Гааз жестом дал понять, что шевелиться не стоит. — Не знаю, как насчёт вас… — Гааз склонился над раной, вооружившись лупой. — Весьма любопытно… Он достал из саквояжа чистый платок, обернул им осколок, и начал потихоньку извлекать его из раны. Гуро взвыл, до крови прокусив губу. Грибоедов прижал его к себе, чтобы случайное движение тела не усложнило процесс удаления осколка. Сашка подбежал, держа в руке фонарь, тяжело дыша и кашляя от бега по холодному воздуху. Гааз передал ему осколок и забрал фонарь, чтобы осмотреть рану. Он тихо сопел, хмыкал и что-то бормотал себе под нос. — Доктор? — не выдержав, осторожно спросил Грибоедов. — Крови почти нет, но это не странно, — произнёс Гааз, посмотрев на Грибоедова поверх очков. — Если учесть, что той сущности больше нет. Он достал флакон с пахнущей спиртом жидкостью и обильно смочил кусочки корпии[3]. Гуро зашипел от боли, но в целом стал чувствовать себя куда лучше. — Возможно, причина кроется в этом осколке зеркала, — продолжил Гааз, доставая бинты, чтобы наложить повязку. — Но ваша рана, Яков Петрович, начала заживать прямо у меня на глазах. Опасности больше нет. — Значит, я всё-таки стал упырём? — не понимающе спросил Гуро. — Сущности больше нет, — произнёс Гааз. — И вы человек. Возможно, не долго живущий с таким образом жизни. Но человек. Поверьте моим глазам. Грибоедов выдохнул. В этот момент ему стало легко и свободно, но вместе с этим на плечи легла смертельная усталость. Хотелось вернуться поскорее домой, напиться горячего чая, а, может, что и покрепче, и уснуть. Он взглянул на то место, где должен был лежать Клюквин. Но его там не оказалось. Лишь шпага Якова Петровича ждала, когда её очистят от крови и вернут обратно в ножны.***
— Я изучил осколок. В его составе действительно золото и бронза, что говорит о технологии венецианских мастеров. Скорее всего, это осколок того самого зеркала, что участвовал в ритуале. Яков Петрович дал о себе знать в Сочельник. Грибоедов сам отправил ему приглашение на празднование Рождества ещё пять дней тому назад, но ответ пришёл только перед самым началом праздника. Возможно, в этом была виновата его занятость на службе, а может нерадивость почтальонов. Но теперь, в Рождество, Гуро составил Грибоедову компанию, и выглядел свежее и бодрее, чем раньше. — У меня нет в этом сомнений, — ответил Александр Сергеевич. — Тем более, я, со своей стороны, смог изучить подробно вопрос насчёт производства подобного рода зеркал, и пришёл к интереснейшему выводу. — Надо же, и к какому? — заинтригованно сказал Гуро, пригубив вино из бокала. — Что нашего купца обманули. Помните, он говорил, что зеркалу как минимум четыре столетия? Но на деле не больше двух. И всё из-за одного интересного свойства, на которое почему-то никто не обратил внимание. Наверное, в ритуале об этом не упоминалось, — сделав небольшую паузу, Грибоедов продолжил: — Венецианские зеркала не делались плоскими. Они были вогнутыми из-за специфичного процесса их изготовления. А вот с шестнадцатого века зеркала начали изготавливаться плоскими. Я тоже имел возможность осмотреть осколок, и убедился в том, что он из плоского зеркала. Технология другая, и век, соответственно, другой. — Это объясняет неудачно проведённые ритуалы, — поразмыслив, ответил Гуро. — Но как быть с моим случаем? — Думаю, что купец посчитал, что зеркало позволит довести обряд до конца, и вы станете одним из них. Но зеркало, как мы теперь уже знаем, не было вогнутым. И случился обратный эффект. — С весьма интересными последствиями. Рана зажила на второй день. Да и любые царапины тоже теперь заживают гораздо быстрее, чем раньше. — Для вашей службы весьма полезное свойство. Оно вам не раз пригодится, уверен, — рассмеялся Грибоедов. В дверь аккуратно постучали. Вошёл Сашка, держа в руках письмо. — Опять проверять будете? — вскинул брови Гуро. — Боже упаси, — произнёс Грибоедов. — От матушки поздравления…