Королева отверженных

      Как юркой змейкой струился песок с барханов великого Алик’ра, так время неумолимо утекало сквозь пальцы, просачиваясь между событиями и вещами. Прошло два дня с начала работы Марселана в поместье, и чем больше он общался со слугами, тем сильнее у него чесались руки что-нибудь украсть.       Гасан окружил и себя, и своих слуг огромным сводом правил. Даже в королевском дворце Сентинеля их было меньше (так, во всяком случае, ему сказал Винсент). Слугам нельзя было мыться в сандас, бриться в лоредас, смотреть в глаза портретам и ездить на верблюдах на рассвете; откуда все эти правила появились — неясно; их назначение тоже оставалось для Марселана загадкой, а для Винсента — поводом для бесконечных шуток.       Вор, наряженный слугой, вздохнул. Винсент был славным малым, но за его манеру шутить с абсолютно каменным лицом Марселану иногда хотелось отвесить ему хорошего, королевского пинка.       Жестокое, злое солнце миновало свой зенит и медленно покатилось к закату, а это значило, что бретонцу пора отнести своей госпоже кофе и книги; именно за этим он сначала отправился на кухню, а после — в библиотеку, где взял первые попавшиеся свитки. Выйдя из книгохранилища, он отправился в покои Азхар, трижды постучался и вошел, получив на то разрешение.  — Моя госпожа, я принес кофе и свитки.  — Да? Да… Спасибо, Марселан. — Она бросила на него рассеянный взгляд и подошла к столу, где стоял поднос.  — Желаешь чего-нибудь еще?  — Всего, что я желаю, ты сделать не в силах, добрая душа, — тоскливо бросила Азхар и развернула один из свитков. Пробежав несколько строчек глазами, она нахмурилась, отложила бумагу и удивленно посмотрела на Марселана. — Где ты их взял?  — В библиотеке, — голос бретонца был полон искреннего непонимания.  — Где… Где конкретно?  — Прямо у входа, за письменным столом, стояла полка. Там и взял.  — Это… Это личная полка отца. Марселан, ты, сам того не ведая, украл его соглашения с королем.       «Высоко забрался. Надо бы почитать, о чем же они там договорились», — несколько хищно подумал бретонец, но вслух сказал совершенно иное:  — Прости, госпожа, я не хотел оскорбить своими действиями тебя или твоего благородного родителя. Позволь мне исправить оплошность и вернуть свитки на место.  — Хм… — Она задумчиво прочитала еще пару строчек и отложила свиток, уставившись куда-то вперед в пространство, и звенящее молчание, казалось, закапало с потолка; наконец, она вновь взяла в руки свиток, жадно впившись в него взглядом. — Нет. Оставь их. И… Никому о них не говори.  — Как будет угодно, госпожа. — Марселан учтиво поклонился, скрывая улыбку.       Изнеженные девочки, рожденные в неволе, в неволе прожившие всю жизнь и в итоге запертые в собственных комнатах, как правило, теряли волю к жизни; Азхар же, получив глоток воздуха в виде Марселана, встрепенулась и стала пытаться пробовать прогрызть свою же клетку. Неясно, чем это кончится, но бретонец знал — будет весело; возможно, дело дойдет до поножовщины. Любой исход любопытства Азхар, при котором Гасан получает какой-никакой ущерб, будет на руку и Марселану, и Химере.       Не будь старый редгард Венценосцем, получал бы он сапогом под зад каждый раз, как выходил бы из дома.       Откланявшись, бретонец юркнул в свою комнату, где вновь написал письмо; он легко выскользнул из поместья, где бросил записку вместе с двумя золотыми нищему, и тот, как обычно, направился в порт.       Когда свет солнца в небе сменился сиянием Массера и Секунды, и поместье окунулось в пучины снов, к его высоким каменным стенам скользнула невысокая фигура в плаще. Некто с плавными, змеиными движениями миновал хозяйственные помещения и сад, прошел вдоль окон кухни и замер, осматриваясь; убедившись, что никто его не видит, он вытащил из кармана небольшую глиняную свистульку, поднес ее к губам, и из нее вылетела звонкая трель, которую издавали крошечные пустынные птички. Из окна сверху спустилась веревка, и некто, скрытый цветами и статуями, поднялся по ней вверх.       Винсент перевалился через подоконник в комнату Марселана, и тот убрал веревку.  — Письмо от Химеры, — сухо бросил бретонец в плаще, достав из кармана смятую бумагу. — Есть что обратно передать?  — Передай, что я нашел личный шкаф Гасана с документами в библиотеке. Он прямо у входа стоит, не пропустишь, — буркнул Марселан, открывая бумагу.  — Отлично.  — Если решишь что-то переписать, загляни под шкаф. Я специально для тебя оставил чернила и перо. Хозяйским не пользуйся, а то он заметит, что тут кто-то что-то переписывал, и подозрения сразу упадут на меня.  — Понял.  — И загляни на кухню.  — Зачем?  — Там в мешке кофе лежит. Хороший, дорогущий.  — Ты дурак? Мы его загнать никому не сможем.  — Зачем загонять? Сам пей. Гасан глушит его, как норды глушат мед, так что если у него немножко пропадет, он не заметит.       Винсент посмотрел на своего друга с совершенно нечитаемым выражением лица.  — Настолько хорошая штука?  — Подштанниками клянусь, вещь отменная.  — Ладно.       Они обнялись на прощание, и Винсент выскользнул из комнаты; Марселан же открыл письмо, и в витиеватом почерке он узнал руку Химеры:       «Сделай все, чтобы Азхар максимально не чувствовала себя взаперти; обо всех нуждах пиши мне. Мы еще долго не снимемся с якоря — Дж’Харе никакая работа так и не попалась. Я же со своей стороны наведу справки об этом Гасане. Сдается мне, что дело унижением собственной дочери неволей в его случае не кончится».  — Да, скорее всего, так и есть, — ответил Марселан вслух. — Скорее всего, мы ввяжемся в клубок событий, о которых потом пожалеем… Но так даже интереснее.       Он сжег записку, а сам стал ждать Винсента; прошло несколько часов, и его друг все-таки вернулся, нагруженный бумагами.  — Марселан, ты должен это увидеть, — полушепотом бросил он, протянув пару писем. Бретонец взял их, развернул, и глаза его жадно забегали по строчкам.  — Ай да даэдров сын. — Марселан усмехнулся краем рта. — Ты сам читал?  — Да.  — Этот хмырь надеется выдать свою дочь замуж за младшего сына короля. Полагаю, дальше последует внезапная смерть старшего. А затем и смерть самого короля. — Бретонец вернул бумаги Винсенту. — Беги к Химере, и завтра вечером жди новых вестей. Я обшарю поместье… Может, еще чего интересного найду.  — Понял. Бывай, — Винсент Мар, прославленный вор, коротко кивнул и покинул комнату через окно, оставив Марселана наедине со своими мыслями.       Кончилась ночь, заалел на востоке рассвет; когда солнце поднялось из-за горизонта, начался новый день. Марселан поднялся с кровати, умылся и хотел уже побриться, но вовремя вспомнил, что сегодня лоредас, а значит, вся мужская половина слуг будет ходить недовольная и колючая.       За исключением некоторых охранников, которые принципиально не брили бороду.       Завершив свой утренний туалет, бретонец спустился на кухню, взял поднос с завтраком для его госпожи и отправился к ней в покои; трижды постучав и получив разрешение войти, он скользнул в комнату и поклонился.  — Моя госпожа, твой завтрак.  — Да… Спасибо. — Он поставил поднос на стол; Азхар задумчиво посмотрела на него. — Марселан, могу ли я спросить…  — Разумеется, моя госпожа.  — Если… Если я попрошу сделать тебя что-то… Что не подразумевалось отцом, когда он нанимал тебя…  — Я сделаю это. — Он снова поклонился. — Моя задача — служить тебе, а не твоему отцу.  — Хорошо. Спасибо тебе, Марселан.  — Ни к чему благодарность, моя госпожа. Быть может, ты желаешь чего-то еще?  — Я… Я так много всего хочу, — честно призналась она. — Мысли путаются в моей голове.  — Не торопи себя. Я буду ждать твоего решения.  — Да… Хорошо.       Она посмотрела на него, и во взгляде ее читалась растерянность и решительность; Марселан понимал, что благородная дева намеревается набедокурить, и в сердце ее теплится желание побороться за себя. Он покинул комнату, вернувшись к остальным своим обязанностям, и, когда через несколько часов он вернулся к ней, ведя за собой горничных, Азхар не находила себе места от беспокойства.       Трижды он постучался в дверь ее покоев, и звон разбитой чашки стал ему ответом; он зашел в комнату, опасаясь, что его госпожа поранилась, но нет, с ней все было в порядке. Дрожащим от волнения голосом она поприветствовала его; с трудом дождавшись, когда горничные уйдут, она кинулась к бретонцу.  — Марселан, я…  — Моя госпожа, я так понимаю, ты определилась, чего ты хочешь.  — Да. Я… Ты сможешь вывести меня из поместья?       Бретонец задумчиво цокнул языком.  — Разумеется. Но все зависит от того, куда госпожа желает пойти.  — Я… Я не знаю. Куда-нибудь. Просто… Просто посмотреть, что там, за стенами. Марселан, я… Я никогда не выходила за пределы поместья сама.  — Это… Грустно.       Они на мгновение замолчали. Азхар нервно прикусила губу.  — Ты… Точно сможешь вывести меня отсюда?  — Разумеется, госпожа. — Он вежливо поклонился. — Мне нужно приготовиться… Достать тебе сменную одежду. Разведать путь. И придется делать это ночью.  — Я понимаю… Я готова.  — Я приду к тебе на закате. — Он кивнул ей и ушел, оставив Азхар воодушевленной — впервые за много лет.       Марселан направился в свою комнату, смежную с покоями его госпожи, и вновь написал письмо; он легко покинул поместье и снова кинул записку Винсенту, переодетому нищим, и тот доставил ее на корабль, передав точно в руки капитану.       «Благословение Кенарти» безмятежно стояло в порту, и не ведали его скрипучие стены, что творилось в душе Химеры; златокожие эльфийские руки взяли письмо, открыли его, а глаза, вечно скрытые под капюшоном, жадно скользили взглядом по корявым буквам, написанным бретонцем.       Марселан сообщал:       «Химера!       Девчонка решила сбежать из поместья. Полагаю, первое, что она сделает — это напьется вдрызг в какой-нибудь портовой таверне, так что мне, возможно, понадобится помощь, чтобы затащить ее обратно. Винсент передал тебе копии писем Гасана? Этот хрен хочет выдать свою дочь замуж за младшего сына короля, а тот, как я понимаю, против — король, в смысле, сына в этом случае, я думаю, тоже особо не спрашивают — и, учитывая баранье упорство престарелого папеньки… Он либо добьется своего, что плохо, либо окончательно надоест королю и получит по шапке, что еще хуже.       Мне нужна одежда для Азхар, простая и закрытая, чтобы она могла пройти по городу, не привлекая внимания. Срочно найди такую до ночи!       С уважением,       Наживший себе приключения на известное место, Марселан».       Губы капитана тронула легкая улыбка; стоящий рядом Винсент, поняв, что письмо было прочитано, холодно бросил:  — Дай мне денег, и я куплю чего-нибудь в лавке.       Легким кивком фигура в плаще выразила свое согласие; получив золото, бретонец покинул судно, а капитан, замерев за своим столом на несколько мгновений, крепко задумался.       Витиеватым почерком он написал имя на клочке бумаги, спрятал его в складках одежды, после чего точно так же покинул судно и отправился прочь из города, к границе порта, туда, где честные люди не ходят. В основании скалы, на которой стоял Сентинель, давным-давно была прорублена пещера, а в ней прятались контрабандисты; среди них был тот, кто знал всех в этом городе, все их дела и тайны. Он-то и был нужен Химере.       Фигура в плаще, заметно выделявшаяся своим высоким ростом и золотистой кожей среди редгардов, юркнула в пещеру. Она легко шла по ее коридорам, и вот впереди забрезжил свет, а до ее ушей докатились голоса. Фигура вошла в залу, ставшую подобием таверны, и осмотрелась.       Несколько недовольных взглядов скользнули по новому гостю, но, узнав капитана «Благословения Кенарти», и трактирщик, и посетители вернулись к своим делам. Лишь одиноко сидящий каджит продолжал смотреть на Химеру, прищуриваясь и подергивая ухом.       Он самодовольно улыбнулся, увидев, что капитан идет к нему.       Фигура, закутанная в плащ, села перед ним и совершенно молча протянула каджиту записку с именем «Гасан». Тот усмехнулся и погладил свои роскошные усы:  — Вот как? Прославленной Химере нужен Гасан? Высоко парит капитан, высоко, и Ра’Кемир видит, что упасть совершенно не боится.       Фигура не проронила ни слова.  — Каджиту есть, что рассказать славному капитану, но его слова стоят денег. — Ра’Кемир осклабился, и кошель с золотыми был брошен на стол рукой Химеры. — Так-то лучше.       Он взял кошель в руку, прикинув, сколько там денег; решив, что вес золота его устроил, каджит спрятал его и начал свой рассказ:  — Ра’Кемиру не стыдно признаться — он без понятия, с чего начать. Гасан — личность сложная и противоречивая. Но Химеру его личностные переживания не интересуют, да? Химере нужны его деньжата, так?       Капитан все так же молчал.  — А. А-а. Каджит понял. — Ра’Кемир хищно улыбнулся. — Девочка. О странной привязанности Химеры к его дочке уже легенды ходят. Что ж…       И он подробно рассказал о Гасане, о том, как тот родился в не самой богатой семье, но уже в зрелом возрасте нажил состояние на торговле шелками и присоединился к Венценосцам; как выбил себе у короля титул и отстроил поместье, как женился на Шарафе ат-Павиа, на гордой деве из стана Предшественников, как пытался сломить ее дух, как та родила ему дочь и скоропостижно умерла. Химера слушала и кивала сама себе, и лицо ее не выражало ничего.  — Больше каджиту сказать нечего. — Ра’Кемир глотнул пива из кружки и дернул ухом, — но он с радостью поможет, если Химере будет нужно что-то еще. За скромную плату, конечно.       В мгновение ока капитан покинул таверну, и хлопнули импровизированные двери за его спиной, каджит же снова погладил себя по усам, задумчиво глядя вслед. Он не первый год жил на свете и понимал, что назревает что-то интересное.