Королева отверженных

— Мы с тобой уже четыре раза перечитали этот талмуд, но что делать, так и не придумали, — Марселан устало зевал. — Теперь мы знаем, что Какусария заколебала весь дворец, что побывала в каждых трущобах, в том числе и сентинельском порту, где ее гнали ссаными тряпками, но в итоге ничего не добилась. — По-моему, она и не собиралась добиваться, — Винсент пожал плечами. — Мне кажется, она орет исключительно для того, чтобы привлечь внимание к своей персоне. К тому же… — Он задумчиво покрутил в руках нашивку. — Как минимум во дворец она ходит нарядная. Причем по моде знати двадцатилетней давности. Короче, ровно в том, в чем она сбежала к эш’аба. — К чему ты клонишь? — Мне кажется, она пытается выслужиться перед королем, мол, посмотри, какая я хорошая, верни меня в ряды знати. Сильно сомневаюсь, что ей нравится жить с эш’аба. Они торчат в пустыне, в приличное общество их не пускают. — В любом случае, нам надо ехать в Хегат. Желательно вместе с Леонином. — Вопрос. А на какие шиши мы туда поедем? — Не знаю. Надо дождаться Азхар. У тебя в кармане есть что? — Тысяча золотых. — И у меня тысяча золотых, — Марселан почесал репу. — Плюс немного жалования, которое я скопил, будучи слугой. Плюс немного за рейс. — Ну да, за рейс еще тоже осталось. Я манал тратить свои деньги на это дело. — Я тоже. Слушай… А в Хегате никто ни Азхар, ни нас с тобой, не знает. — Ты предлагаешь обчистить что-нибудь? — Именно. Заодно и отобьем цену поездки. — Плюс нам еще Нилария из «Вестника» должна. — А что… Если мы обчистим саму Курусарию? — А ты думаешь, у нее есть что-то ценное? — его взгляд упал на нашивку, которую он все еще держал в руках. — Хотя… — Короче. Едем в Хегат. Леонин поедет с нами.       На том и порешили. Босмер был против, но его особо не спрашивали — бретонцы просто связали его, бросили в повозку и увезли в Хегат. До него все-таки было немного ближе, чем до Бергамы, так что спустя пару дней они уже были на месте.       Остановившись в безлюдном месте, они развязали Леонина. — Уроды! Я вас! Я вас!.. — Мы тебя тоже, не переживай. Ищи Каусарию. — Марселан, ты снова правильно назвал ее имя! — Да я расту и совершенствуюсь! — По какой причине я… — Если ты ее не найдешь, мы бросим тебя прямо здесь, без денег. Можем еще раздеть для пущего эффекта. — Вы чудовища! — Сказал босмер, по чьей наводке убивали людей. — Ну людей же, не меров!       Марселан и Винсент дружно нахмурились, и Леонин понял, что сказанул лишнего. — Ладно, ладно, хорошо. Езжайте в город, дайте мне карту, а я пока сосредоточусь. — Как скажешь! — шутливо бросил Марселан. — Но перед этим я тебя привяжу. Дернешься — удавлю, понял? — Да понял, понял!       Бретонец привязал Леонина к себе, и Винсент хлестнул верблюдов, медленным шагом ведя их к городским воротам. К счастью, стража не заметила веревку, которой был привязан босмер, поэтому никаких сложностей на въезде в Хегат не произошло. Пока они ехали по центральной улице, маг, наконец, настроился, и стал командовать: — Пропустите два поворота направо, на третий поворачивайте. — Ладно. — Едем прямо. — Хорошо.       Медленно, под руководством босмера, они покинули красивые центральные районы города и переместились в еще не трущобы, но уже не то, что обычно показывают туристам. Леонин упрямо смотрел на карту, держа в руке брошь, и командовал, где повернуть и куда. Улочки становились все уже и уже, и, наконец, возле одного из домов, босмер повелел остановиться. — Здесь, — он показал пальцем на дверь чьей-то небольшой хижины. — Ну что, пошли знакомиться? — улыбнулся Марселан. — Помни: ты — немой писарь. А этот, — он кивнул на Леонина, — будет сторожить повозку.       Винсент кивнул. Они спрыгнули с повозки, вежливо постучались — трижды, как принято — и им моментально открыли дверь.       Перед ними стояла рослая, крепкая, уже немолодая, седеющая редгардская женщина. Она все еще была разодета в бархат и шелка, но видно, что и то, и то давно поистерлось. Статная, гордая, несмотря на возраст, она одним своим видом внушала уважение, а на пальце у нее Винсент метким взглядом матерого вора заметил перстень.       Даже не видя рисунка на нем, он знал, что на нем печать семьи ат-Павиа. — Кто? — Добрая госпожа, — поклонился Марселан, и Винсент последовал его примеру. — Я — Эмиль Дюбуа, это — мой верный писарь, Мишель Моро. Мы из… — Сентинельский вестник, я вижу, — бросила она каменным голосом. — Вы проделали изрядную работу, чтобы найти меня. Напрасную, причем, потому что с газетчиками я не разговариваю. — Помилуй, госпожа, — учтиво протянул Марселан, глядя прямо в глаза Каусарии. — Значок газеты нам нужен был лишь для того, чтобы пробраться во дворец в взять твой «след». Мы от твоей двоюродной внучки, Азхар ат-Павиа.       Она замерла на мгновение, смерив обоих недоверчивым взглядом, после чего жестом повелела им войти.       В доме было бедно, но уютно. Каусария без лишних церемоний усадила своих гостей на скамью и сама начала допрос: — Внучка? — Разве ты не знала? Сефир ат-Павиа, да сбережет Ту’Ва… — Обойдись без богов. Сефир сдох и заслужил это. — Хорошо. Он отдал свою дочь, Шарафу, замуж за Гасана ди-Дарри, и у них родилась дочь. Азхар ат-Павиа. — Почему она носит фамилию матери? — Мне сложно ответить на этот вопрос, госпожа. Шарафа перед смертью сделала ей кольцо именно с фамилией ат-Павиа. — Почему Гасан не сделал ей свое? — Честно? Я не знаю. Когда Шарафа умерла, он держал ее взаперти, не выпуская на улицу без сопровождения.       Каусария замолчала. — А теперь еще раз с самого начала. Я хочу услышать все, что вы знаете, прежде чем расскажу, что знаю я.       Пожав плечами, Марселан рассказал ей события последний дней, умолчав лишь о Жанду. Каусария лишь кивала головой и задумчиво смотрела в пол. — Значит, моя племянница мертва и отомщена. Один мой племянник за решеткой, второй оштрафован. Я в бегах. Потрясающе. — Теперь я бы хотел услышать твою историю, госпожа. — Хорошо, — усмехнулась она. — Начнем с того, что мой отец, прадед Азхар, Торан ат-Павиа, участвовал в Великой Войне. Я не знаю, какие ужасы он увидел там, но вернулся он совершенно не тем человеком. Так, по крайней мере, говорила моя мать, я сама этого не помню. Он постоянно куда-то уходил. Вокруг дома начали околачиваться странные люди. В конце концов, мать, Памани, забрала нас с братом в охапку и умчала из Драгонстара в Сентинель, надеясь затеряться в столице. Нас встретили родственники, мы долгое время жили с ними, и уже забыли про отца. На наши вопросы «а что случилось», она лишь отмахивалась, говоря, что «Торан связался с плохими людьми».       Лицо ее скривилось. — Потом Сефир, будучи совершенно спокойным, уравновешенным человеком, резко начал звереть на глазах. Он почему-то решил, что все вокруг — и я, и мать, и его же дети — хотим занять место главного в роду. Было очень много криков и ссор. Сначала при непонятных обстоятельствах умерла наша мать. Ее нашли на морском побережье в ночной рубахе и с переломанной шеей. Я видела ее. Ее тело выглядело так, как будто гигантская птица схватила ее за горло и сдавила изо всех сил.       «Надо будет влезть в архивы и посмотреть на это дело», — подумал Марселан. Он бросил короткий взгляд на Винсента и понял, что тот думает о том же самом. — Я поняла, что буду следующая, потому сбежала к эш’аба. Я объяснила им ситуацию, и они приняли меня. Теперь, формально, я не ат-Павиа, и не имею права так называться, но все же… — А дальше? — Я наблюдала за ним какое-то время, но мне сложно рассказать в подробностях, что было дальше. Судя по всему, Сефир избавился сначала от Шарафы. Диршан уже в десятилетнем возрасте был целиком в его власти, Ашеран же всегда был невероятно флегматичен, и заставить его делать хоть что-то было невозможно. Настолько, что Сефир его за человека не считал, и он рос практически как колючки в пустыне — никому не нужный и никому не интересный. — Хорошо, теперь давай поговорим немного о твоей деятельности. Ты … — Да-да, кочую из города в город, собираю жалобы жителей и пытаюсь достучаться до Джафира’джада. Выполняю работу советников, в общем-то говоря.       В этот момент она даже немного приосанилась. — Если бы Сефир не начал вырезать всех своих родственников, если бы мне не пришлось бежать, я бы попала в Совет. Толку от меня было бы куда больше, чем от Диршана, — она презрительно фыркнула. — Кстати, а кто мать Диршана, Ашерана и Шарафы? — Они все от разных, прости Ту’Вакка, матерей. Диршан — от какой-то дамы из рода ра-Каллагар, Ашеран — от горничной Табулы, а Шарафа, ну… Я не думаю, что стоит доверять такие вещи газетчикам. — Госпожа, как я уже говорил, значок газеты — не более, чем способ пробраться во дворец и взять твой «след». Финальный результат всегда можно подкорректировать… — подмигнул ей Марселан. — Я здесь по поручению госпожи Азхар, а «Вестник» лишь помогает мне в этом деле, но не более. Каусария бросила взгляд на Винсента. — Именно по этой причине мой писарь нем. — Хорошо. Шарафа — дочь Сефира и его троюродной сестры. — Эм… Признаться, не ожидал. — Надо ли говорить, что ни о каком согласии речи и не шло. Я до сих пор не знаю, зачем он это сделал. Да и никто не знал. Девочка, хвала Богам, родилась здоровой, но отца ненавидела лютой ненавистью. — Судя по всему, именно поэтому он ее сбагрил замуж за первого встречного, — резюмировал Марселан. — И скорее всего, с Гасаном при этим перестали считаться. Род ат-Павиа уже тогда считался проклятым.       «Теперь понятно, по какой причине Джафира’джад наотрез отказывался родниться с Гасаном. Его дочь — дитя проклятого дома, и нести это в свою семью он не хотел», — догадался Марселан. — Мишель, ты записываешь? — А-э-э, — кивнул Винсент, бодро вырисовывая буквы на куске бумаги. Хорошо, что именно он лазил в архивы и переписывал документы. Практика решает все! Теперь он строчит понятным почерком со скоростью пикирующей чайки. — Табула воспитала Шарафу и Ашерана, однако после смерти Сефир выбросил ее тело в общую могилу, даже не воздав почестей.

      «Этот Сефир подозрительно урод», — подумалось Винсенту. Он переглянулся с Марселаном и понял, что тот с ним солидарен. — Так, мы прервались в обсуждении твоих трудов, госпожа. Ты… — Да-да. Король свое население не слышит. Видишь ли в чем проблема, Хаммерфелл на большей части своей территории — это пустыня и горы. С лекарственными травами у нас туго. — Багрянница?.. — Она не единственная. Вырастить здесь что-то очень, очень сложно. Джафира’джад — тупой гордец, и пытается закрыться от всех, чтобы Хаммерфелл был исключительно Хаммерфеллом. Я думаю, мне не нужно объяснять, к чему это приведет. — Ни к чему хорошему. — Рада, что у тебя мозгов побольше, чем у короля. Хегат раньше был одним из главных портов. Сейчас здесь сборище проходимцев и пиратов. Все контрабандисты тянутся сюда, в Хаммерфелл, через Строс М’Кай, потому что здесь на их товары есть спрос, а стража уже устала ловить всех и вся. Единственный, кто пока держится — это Сентинель.       «Я даже знаю, благодаря кому», — подумал Марселан. — Через Рихад раньше проходили караваны, а сейчас трасса опустела. Помнится, какой-то богатей пытался наладить это дело, и до сих пор водит караваны сушей, наплевав на все, что там думает король по этому поводу.       «Кажется, и этого богатея я знаю. Вернее, знал», — снова мелькнуло в голове у бретонца.       Она долго рассказывала подробности своей деятельности, и Винсент все старательно записывал. Они условились, что послезавтра вечером они отправятся в Сентинель на встречу с Азхар, а до этого времени им нужно «кое-что уладить».       На самом деле Марселан и Винсент хотели просто обчистить пару богатых домов.