***
На рок-концерте выступает её знакомый. Хёнджин чувствует себя неуютно с самого начала, на входе в бар. Пока ещё играет непринуждённая музыка, пока ещё все занимают места, и они с Соён оказываются почти у самой сцены за барной стойкой, заказывают по коктейлю, а все столики уже занимают. Она идёт к сцене и обнимает одного за другим своих друзей, которые тоже пришли, вокалиста, того самого знакомого, а Хёнджин, сидя в стороне от прожекторов, наблюдает, как она мелькает в чужих объятиях. Кулаки сжимаются невольно, зубы тоже. Ревность пульсирует в висках и на уровне ширинки. Он точно знает, что она пригласила его не только на рок-концерт, и сегодня у них будет секс. Секс, в котором Хёнджин вообще не имеет никакого права ревностно вжимать её в свою кровать и требовать, чтобы она ни с кем больше так не обнималась, как с ним. Бесит. Как же она и её заморочки бесят. Когда она возвращается, у него на лице снова спокойная, ничего не значащая, улыбка. Он чокается с ней стаканом со своим коктейлем и захватывает губами трубочку. Выходит чуть более развязно, чем планировал. Соён смотрит на него странно, но со сцены начинает играть музыка, и её внимание переключается, а Хёнджин мысленно прикидывает, насколько его хватит. Этот вечер не закончится нормально. Кто-то из них облажается. И что-то Хёнджину подсказывает, что это не Соён. Её хочется касаться постоянно. И он не может винить себя в том, что иногда делает это словно случайно. Соён гипнотизирует одним только взглядом. Но и он не из простого теста. Когда начинается вторая песня разогрева публики, а у девушки уже горят глаза и настроение поднимается, Хёнджин внезапно отвлекается от сцены, собирает свои волосы на затылке в хвостик, оставляя нижние белые пряди. Соён не может не заметить этого, даже если почти не отрывается от сцены. И выдаёт себя тем, что давится своим напитком, заходясь кашлем. Ухмылка Хёнджина становится шире. Один-один, Чон Соён. Первый коктейль быстро заканчивается, как и разогрев. Солист группы между песнями вставляет какие-то короткие реплики, органично встраивая их в концерт, предлагает послушать что-то потяжелее, а Хёнджин заказывает им по второму коктейлю. Для своей худой комплекции Соён слишком хорошо пьёт. Но никогда нельзя точно сказать, с чего её унесёт. Именно унесёт. Это когда крыша отдельно, тело отдельно, причём последнее чаще всего приходится кому-то нести. Хёнджин несколько раз приносил её к себе домой в бессознательном состоянии, и каждый раз ругался в пустоту о том, чтобы с незнакомыми она так не напивалась, иначе точно нарвётся на неприятности. Хотя… если подумать, это они нарвутся на неприятности, когда она протрезвеет. Земля пухом тем, с кем такое уже случалось. Третий коктейль заходит легко и эффектно ударяет в голову. Хёнджин делает себе пометку больше не разгоняться, а Соён подпевает с другими солисту, зная наизусть все песни, которые он исполняет. Он же по сути сентиментальное чмо — она радуется, и он рад, что ей хорошо. А если вдруг она бы заплакала в его присутствии, он же выкосил бы половину бара сразу. Даже если они вообще тут ни при чём и у неё ноготь сломался. Музыка затихает, и пока объявляется следующая песня, Соён уносится в туалет. Ну как уносится — пошатываясь, уходит. Хёнджин понимает, что ей хватит, да и концерт скоро подойдёт к концу, поэтому стоит уже начинать вызывать такси и расплачиваться за выпивку. Он оставляет несколько купюр у барной стойки, понимает, что его телефон сел, видимо, ещё когда они сюда ехали, потому что заряд был почти на нуле, и ждёт Соён и выхода. Она задерживается и выходит с потёкшей тушью. Это плохой знак, но если он спросит, то знает, что будет послан. — Вызвал такси? — Нет, у меня телефон сел, можно твой? А что у тебя с… — Хёнджин, отъебись, — она вырывает у него из рук курточку, в которой он, вообще-то, пришёл. Степень кипения повышается у обоих, и какая муха её на этот раз укусила, он вообще не в курсе, но всё-таки забирает у неё из рук сумочку с её телефоном и вызывает такси, потому что пешком идти ну вообще не вариант. Они в центре Сеула, а он живёт на окраине в спальном районе, и ехать не меньше сорока минут. Соён стреляет сигарету у знакомого из бара, пока он возится со всем этим. Ещё две недели назад ему клялась, что бросит. Но он привык, что она пиздит, как дышит. В машину они садятся по разным местам, он напротив водителя, чтобы если что, показывать дорогу, потому что навигаторы — это для слабаков, да и в их спальном районе можно потеряться, как в лесу, а Соён падает на заднее. Контакт прерван, и диалога не получится, особенно в компании с дяденькой средних лет в очках. Не при нём будет обсуждаться то, что Хёнджин хочет с Соён обсудить, а то ещё сердце прихватит. Интересно, а какая у него стадия, если у него встаёт даже на то, как она матерится? Соён смотрит в окно, Хёнджин показывает, куда ехать, и они добираются даже меньше, чем за час, а это удача. Ночью нет пробок. Он расплачивается, открывает для ещё одного пьяного тела дверцу, и вместе они поднимаются к подъезду дома, в котором он живёт. Он не думает о том, что у него дома бардак, посуда не вымыта, вещи в стиралку не закинуты, везде разбросаны книги, в полупустой коробке сохнет пицца, потому что всё это Соён никогда не волновало. Она не девочка, для которой важно, чтобы всё было идеально, потому что всегда всё идеально — это утопия. Но Соён — это утопия. Он думает о том, что раньше он ненавидел кого-то касаться, ему не нравились объятия, а ещё он был из того вымирающего вида, которые не хотят секса двадцать четыре на семь. Потому что секс — это минимум двое. А потом пришла Соён, с ноги выбила дверь в его интровертный мирок мизантропа, и теперь хотелось всего, что он раньше терпеть не мог, с ней. Когда дверь в квартиру за ними закрывается, и Хёнджин вешает ключи на специальный для них крючок, бросает на тумбочку в коридоре курточку, которую Соён у него отжала, повисает тишина. Это всегда тишина, которая называется «кто первый сорвётся, тот и проиграл». Заведены оба. У Соён красные щёки, она вот-вот сматерится, а он не удержится и прижмёт её к стенке, чтобы не повадно было. А ей же повадно, ей правила не писаны, она нарушает их, клянётся, что в последний раз, а потом снова нарушает, но уже с большим наслаждением. Хёнджин облизывает губы, у Соён вырывается: — Да блять. Два-один. И её лопатки встречаются с рельефными обоями, потому что его колено упирается ей в бедро, а её руки уже заведены наверх и прижаты к стене сильными горячими ладонями. Он дышит ей в губы. Прядь его белых волос спадает ей на щеку, она смотрит на него снизу вверх, зрачки расширяются и глаза блестят в ночной темноте: включёны только две маленькие ночные лампочки над тумбочкой. — Как же меня заебали твои истерики, — выдаёт он хрипло и впивается в её губы. Настолько заебали, что грех не засосать, конечно. А вообще-то он говорит ей об этом первый раз, потому что и дружили они, и спали чисто по-дружески на условиях, которые никак его не устраивали и при этом он ничего не мог сказать ей против, иначе её ноги в его квартире вообще не было бы. Они переплетают пальцы. Их разговор на повышенных тонах — это остервенелые поцелуи, пока Хёнджин силой удерживает её у стены, потому что это кажется им обоим сексуально, и это так. Соён ещё не осознаёт, что больше не управляет ситуацией, что он больше не играет на её условиях и что это, вероятно, последний секс между ними, потому что он заебался, а она уйдёт, как только он скажет ей, что влюбился. Потому что Соён — это неизбежность, необратимость, фатализм. Её губы горячие, а в глазах война с демонами. Она вся нравится Хёнджину до цветных бликов под глазами, и он действует с её чертями заодно. Скользит языком по белоснежным зубам внутрь жаркого рта, целует, целует, целует, будто только в эти моменты и дышит. Соён не успевает вдыхать, а он не может оторваться от её губ. Он боится, что отчаянность передаётся через поцелуи. Разум затуманивается, когда инициативу перехватывает она. Теперь прижатым оказывается он, а Соён ещё пару раз отвечает на поцелуй, а сама уже руками помогает себе с ремнём и ширинкой его штанов. Он обездвижен, а если точнее, почти парализован, потому что как только её язык коснётся его члена, его выдержка улетит в космос, в другую вселенную, весело помашет ручкой и смотается. Как вообще жить в мире, в котором есть Чон Соён, которая ничего не стесняется? Зацепиться не за что, когда Соён снимает с него штаны вместе с трусами, и, глядя ему прямо в глаза, открывает рот и загладывает сразу наполовину. Хёнджин как-то слышал фразу: «Лучшие женщины всегда смотрят вам в глаза, что бы вы не делали». И почему-то именно эта фраза сейчас заседает у него в голове, потому что если думать о том, что Соён сейчас ему отсасывает, и это, господи блять, слишком охуенно, то можно полететь кукушечкой. Как будто он уже нет. Её руки с идеальным маникюром держат его бёдра, а губы влажно причмокивают каждый раз, когда она отрывается, чтобы затем заглотить ещё глубже. Кожа горит. Хёнджин теряет счёт времени, утопая в ощущениях, и только крепче накрывает её руки своими, проталкиваясь в чужой рот. Эта сладкая мука заканчивается, когда он заставляет её встать, чтобы поцеловать в губы, отшвырнуть съехавшие джинсы, натянуть обратно трусы и потянуть за собой внутрь квартиры. Теперь в глубь комнаты проталкивается он, Соён двигается следом, они напираются на препятствие — стол, на котором ноутбук, ручки рассыпаны, банка из-под выпитого энергетика и наушники. Хёнджин сметает всё, что мешается и усаживает её туда, срывает с плеч короткий пиджак, попутно целует шею, затем ключицы и впадинку у груди, где блестит камушек на подвеске. Соён чувственно охает, когда он расстёгивает юбку, разводит её колени в сторону, обхватывает за талию и прижимает к себе. Даже через его футболку и оставшийся на ней топ он чувствует, как затвердевают её соски. — Ты такая пьяная, — шепчет он в её губы. — И такая красивая. У неё взгляд даже не фокусируется, кажется, будто она ведома только рефлексами и Хёнджином. Такой Соён управлять гораздо проще, чем отдающей отчёт в том, что она делает. Он пытается не думать об этом, ведь так легко воспользоваться её слабостью. Он не хочет думать о том, что кто-то уже воспользовался. Во всё остальное время она слишком сильная, чтобы кто-то мог сделать ей больно, но такую Соён он не хочет отдавать никому. Хёнджин опускается ниже, мягко целует её во внутреннюю сторону бедра, а девушка запутывается пальцами в его волосах и больно тянет его на себя обратно. — Я хочу целоваться, — с глупой улыбкой выдаёт она. Ну конечно, пьяная Соён — тактильная и милая Соён. А ещё Соён, которая слишком хочет целоваться. Хёнджин умудряется почти не отрываться от её губ, пока справляется с упаковкой презерватива. Соён почти млеет в его руках, а когда он снимает с неё трусы, удобно пристраивается между ног и резко входит в неё, одновременно целуя, выгибается в спине и стонет в поцелуй. Ему до умопомрачения нравится этот звук приглушённого стона. Соён обхватывает его бёдра ногами, цепляется за шею. Они на максимальном уровне близости, но её мысли по-прежнему ему недоступны. Он не знает, о чём она думает, о чём мечтает, а он многое бы отдал за то, чтобы узнать. Узнать, увидеть настоящую Соён, а не ту защитную маску с шипами, которую она всегда выставляет. Он и не думает, что она не такая, какой себя показывает, но в ней есть и другая сторона — он чувствует это. От неё вкусно пахнет. Её волосы всегда пахнут какими-то фруктовыми шампунями и масками, ему особенно нравится пряный, оседающий в лёгких запах кокоса или банана. Он продолжает её целовать и наращивать темп. Её кожа тоже пахнет. Она выбирает яркие ароматы, и ей они идут. Они оказываются в кровати. Соён подминает под себя подушку, вставая на колени и выгибаясь, а Хёнджин пристаивается сзади. Топ тоже снят, и он целует её в позвонки. Её кожа покрывается мурашками. Его тоже. Потому что Хёнджина ведёт от этой картины. Он никогда не привыкнет. А ещё не привыкнет называть их секс «трахом». Трахаются по пьяни, по глупости, без обязательств, без чувств, а он со своими грёбаными чувствами, практически трезвый и всё осознающий вылетает из этой категории. Может Соён и предпочитает утром делать вид, что ничего не помнит, собирать голышом вещи по всей квартире, невозмутимо одеваться, пить кофе и вызывать такси (причём тоже самостоятельно), но Хёнджин нет. Больше нет. Раньше ему казалось, что Соён надоест играть, ну, или она найдёт кого-то лучше. Вернее, просто выберет кого-то другого, потому что для Хёнджина не было секретом, что он не единственный. У Соён были толпы ухажёров, и большинство из них не были такими глупыми и наивными, как Хван, который всё ещё был с ней рядом и надеялся, что однажды затянувшаяся игра закончится. Просто первый сдался всё равно почему-то он. Ей нравятся его волосы. Он разворачивает её к себе, готовый вот-вот кончить, помогает ей одной свободной рукой довести до исступления, а в это время она снова зарывается в его волосы обеими руками, и он чувствует напряжение с каждым более сильным сжатием пальцев на его шевелюре. Поэтому кончают они почти одновременно, и ему совсем не жаль, если соседям за стенкой слышно, как девушка стонет. Соён делает это громко, её звонкий голос ласкает его слух. Она непривычно жмётся к нему после секса, хотя не любит обниматься после него. Едва его голова касается второй свободной подушки, как она грудью ложится на его, и мажет губами по подбородку, шее, губам. Хёнджин отвечает, не зная, что думать о таком приступе внезапной нежности. Она ведь… Чон Соён. Этим всё ёмко сказано. И эта Чон Соён засыпает у него на плече через пятнадцать минут, видимо, сегодня позабыв о том, что это вообще не в её характере.***
Хёнджин открывает глаза, когда за окном через тёмные шторы едва понятно, что утро давно наступило. Он поэтому такие и купил, потому что вставать спозаранку, чтобы переделать кучу дел к полудню, вообще не его тема. Открывает глаза и понимает, что всё осталось на своих местах. Даже Соён, которая спит на животе, с растрёпанными волосами, но повернув голову в его сторону. Он игнорирует утренний стояк, пока ищет свои джинсы, прокручивает в голове фразы, которые скажет девушке, когда та проснётся, чтобы всё закончить. Решимости, как вчера вечером перед концертом, конечно же, нет. Он думал, что был готов к тому, чтобы просто и без экивоков сказать ей в глаза, что влюбился, а потому это продолжаться больше не может. Он достанет её своими чувствами, с которыми она не хочет иметь дело, ведь ему хочется о ней заботиться, проводить всё свободное время вместе, оберегать от всяческих пиздецов и знать, что всё взаимно. А если невзаимно, то нахер надо? Так он думал вчера, а сейчас его опять накрывает, что он навсегда потеряет возможность ещё раз её поцеловать. Он бы закурил, чтобы дать себе время обдумать, но он не курит. Поэтому он идёт на кухню, чтобы для начала хотя бы поставить чайник. А ещё вспоминает, что так и не поставил свой сдохший телефон на зарядку, и пока чайник не закипит, принимается искать свой телефон, непонятно куда кинутый вчера во время прелюдии. Обычно Соён встаёт рано, довольно шумно собирается, из-за чего Хёнджин и просыпается, чтобы проводить её, уходящую домой, а в ответ на это слышит «да не поднимался бы». От этого всегда ощущение не очень. Потому что ему казалось, что провожать — это важно, это проявление заботы, небезразличия, и в конце концов, ему всегда нравилось смотреть, как она поправляет макияж, пьёт из его кружек кофе и как сексуально надевает свои туфли. Телефон находится заброшенным там же, где куртка. Хёнджин достаёт с полки шкафа зарядник и идёт на кухню, вставляет в розетку и оставляет телефон на столе включаться. Пока он делает себе кофе, оставив вторую кружку пустой, чтобы дождаться, как девушка проснётся, и уже тогда заварить ей горячий, телефон врубается, и начинают поступать уведомления из соцсетей о пропущенных сообщениях. У него в кухне высокий стол, напоминающий барную стойку, и такие же высокие стулья. Найдя в холодильнике йогурт, он достаёт из верхнего шкафа миску, насыпает в неё последнюю пачку печенья, отрывает этикетку от банки йогурта и садится, чтобы позавтракать. На что-то более сложное у него нет настроения. Макая палочку печенья в йогурт и отправляя её в рот, Хёнджин разблокирует телефон и открывает мессенджер сообщений в какао-токе. Поверх прочих от друзей он видит сообщения от Соён. Сообщения от Соён. Пять штук. Вчера ночью. Когда они были с ней вместе в клубе. У него пересыхают губы. Потому что открыв, он видит, что все они — голосовые. И видимо, записывала она их именно тогда, когда отошла в туалет. Сердце замирает, когда он включает первое. — «Хёнджин, я сейчас пьяная, — её голос звучит и грустно, и зло одновременно, — но это не значит, что я ничего не вижу. Я замечаю, как ты смотришь на меня. Ну что ты за мудак?» — гласит первое сообщение. Оно короткое, но Хёнджин успевает пропустить несколько ударов сердца. — «Мы же договорились, никаких отношений, а ты смотришь на меня так, как будто ты мой парень. Я не твоя девушка! Ну и что, что мы спали, я же тебя предупреждала…» Хёнджину уже не хочется включать третье, потому что судя по её первым сообщениям, она всё собиралась ему высказать. А он ещё придумывал, как бы помягче ей сообщить, что из-за её долбанутого бзика на отношения он загнался настолько, что собирался порвать это самое отсутствие отношений! — «Хёнджин-а… — её голос звучит в записи жалобно. Кажется, что в тот момент она и начинала плакать, и поэтому тушь растеклась. Вот ответ на его вопрос. Злость угасает так же быстро, как загорелась. — Я не знаю, зачем придумала всё это… То есть я правда не хотела отношений. Мне было нормально, а потом мы с тобой познакомились. Это правило, дурацкое, оно существовало ещё до тебя… Потому что я раньше была доверчивой дурочкой и мой первый секс… Он был с тем, кто мне нравился, но кто вытер об меня ноги. Я никогда не считала себя красивой, у меня была самооценка ниже плинтуса, и тут нашёлся парень, мой одноклассник, с которым всё случилось. А потом девочки в классе рассказали мне, что с ними он тоже спал. Мне было так больно, что я решила, что больше ни один мудак не сделает это со мной. Я буду спать с ними, если они мне нравятся и бросать их, но вступать в отношения не буду. Всё так и получалось, пока Банчан не познакомил нас.» Банчан был их общим другом, Соён училась с ним вместе. Хёнджин был младше Соён на два года. Пока Соён оканчивала магистратуру, Хёнджин только-только перешёл на третий курс. У Хёнджина стоит в горле ком, потому что не такое третье сообщение после двух предыдущих он ожидал. Он вообще ничего не ожидал. Его телефон всю ночь был выключенным, а Соён записывала эти голосовые, не зная, что Хёнджин не прослушал их в тот момент, когда получил… Если бы он прослушал их тогда же, в клубе, что-нибудь сейчас изменилось бы? Хван включает четвёртое голосовое. — «Мы пили с Банчаном на прошлой неделе. Он сказал мне, злющий как чёрт, что я задрала тебя мучить. Я не сразу поняла, о чём он. Ты же знаешь Банчана. Он каждую подбитую собаку пожалеет, любому на помощь придёт. Он сказал мне, что ты любишь меня, и это давно, и что я самая настоящая стерва, что продолжаю просто над тобой издеваться. — она шумно втягивает ртом воздух, и Хёнджин непроизвольно повторяет за ней. Блять, Банчан. То есть он всё ей рассказал. Объяснения больше не потребуются. — Я подумала, что он шутит. Ну то есть… Я же думала, что я бы сразу заметила, что ты влюбился. А оказывается, что это я нихуя не видела и не замечала. Я… то есть… ты скрывал это от меня так хорошо, что если бы не Банчан, я бы вообще не заметила, представляешь? Конечно, я дура. Он сказал мне, что сам знает недавно, пару месяцев, и пытался молчать, поэтому не думай, что он сразу выдал мне как на духу, но всё-таки не выдержал и сказал, потому что его бесит, что я как сука с тобой поступаю. А я так растерялась… Я думала, что кому-то из нас это первым надоест, и мы просто разойдёмся. Без всяких скандалов и истерик, и попыток вытрясти друг из друга душу, потому что как же заебало смотреть на этих парочек, которые типа сегодня такие влюблённые пиздец, а завтра с другими сосутся и пошёл нахер десять раз.» Хёнджин не отрывается от телефона, кофе продолжает остывать. Сообщения всегда обрываются внезапно из-за громкой музыки. Но вот оно последнее голосовое, которое Хван вообще смертельно боится открывать. Сейчас она пошлёт его, а он даже шанса не получил сам признаться, что всё проебал. — «Хёнджин-а, — снова это «Хёнджин-а», которое режет по слуху. Не потому, что неприятно, а потому что для Соён он всегда был просто Хёнджин, и иногда Хёнджин, отъебись. — Мне кажется, — её голос дрожит, и он всеми силами сам старается не дать волю чувствам. Потому что если даст, это сломает. Окончательно, — Банчан открыл мне глаза на то, что я прятала в себе несколько лет. Это моя трусость просто признать, что я, блять, влюбилась в тебя, наверное, даже раньше, чем ты сам понял, что влюбился в меня. Я пьяная, конечно, и я пожалею об этом утром, побегу стирать голосовые с твоего телефона, потому что знаю пароль, но если сейчас ты прослушаешь эти голосовые ещё в клубе, то у меня не будет никакого шанса сделать вид, что я напиздела и это всё неправда. Так что это не ты всё испортил, а я. Я сама так долго не хотела признавать, что в кого-то влюбилась. Хотелось делать вид, что я сильная, независимая и пошли все нахер, мне ни с кем не нужны отношения. А ты пришёл и заставил меня захотеть эти сраные отношения с тобой. Блять, даже сказать не могу, что ненавижу тебя… Потому что ведь нет никаких особых причин, чтобы любить такую меня с говно-характером, верно? Я сама всё порчу…» — Блять. Наступает тишина. Хёнджин поднимает глаза и понимает, что Соён — в его футболке поверх ничего — застывает в дверном проёме с ошарашенными глазами. У него самого не получается вымолвить ни звука, зато её чёткое «блять» полностью описывает ситуацию. — Т-ты… — она срывается с места в комнату. — Стоять! — первичный ступор отпускает, и Хёнджин бросается её догнать. На моменте, когда она находит свою юбку на столе, он впечатывает её в дверцу балкона. У неё потерянные глаза, дрожат губы, и в целом это вообще не та Соён, уверенная в себе девочка-апокалипсис, а Соён, которая вчера сняла перед ним маску, а увидел он это только сейчас. Он впивается в её губы таким поцелуем, который означает сразу всё: страсть, нежность, требование, прощение, понимание, счастье, ответ на её чувства. Чувства, на которые он вообще не рассчитывал. У него в голове не укладывается. Когда он отрывается, чтобы на неё посмотреть, она выглядит ещё более растерянной и словно не знает, куда себя в его руках деть. — У меня телефон сдох, — начинает он севшим от переизбытка эмоций голосом. Соён замирает и слушает. — Я только сейчас послушал твои голосовые. — И… и… и что? — И мне даже не хочется убить Банчана. Хотя первые пару минут прям кулаки чесались, потому что кто трепло, блять. Она испускает нервный смешок. А у него губы в улыбку растягиваются, ничего не может с собой поделать, хотя всё ещё не верит. — Короче, мне кажется, это фаталити. — Что? — не понимает Чон. — Я так заебался, пока думал, что это наш последний секс… — В смысле ты думал, что это наш последний секс?! Он целует её, ещё пытающуюся на что-то возмутиться, но у неё ничего не получается, а потом подхватывает на руки и несёт на кровать, доцеловывать. -...поэтому теперь ты наказана. В качестве наказания — штамп в паспорте с моей фамилией. — Что?! В Корее жёны не берут фамилии мужей! Хёнджин заливисто смеётся, потому что вот это та Соён, в которую он влюбился без памяти. — Ладно, пока хватит статуса в соцсетях и фоток в инстаграмме, где ты под каждой будешь подписывать «люблю Хван Хёнджина». — А ты не охуел?! — она упирается ему ладонями в грудь, а он только прижимает её сильнее. — А ты?! — передразнивает парень. И она поджимает губы. — Ладно, я-то давно, а за тобой такого не наблюдалось… — Я у тебя научился. — Научила на свою голову, — вздыхает девушка и получает очередной поцелуй. Оказывается — будто раньше было не очевидно! — Хван Хёнджину трудно сопротивляться. — Тебе надо доучиться, чтобы замуж выходить. — Мне? Это тебе надо доучиться, ты меня младше! — Ничего, теперь ты меня подождёшь, я же тебя ждал несколько лет, — Хёнджин целует её в открытое плечо, потому что его большая футболка с неё сползает. И это максимальная концентрация нежности, поэтому Соён не может не ответить, и отвечает, целуя его медленно в губы и смотря ему прямо в глаза. — И дождался же. Да. Всё потому, что Соён — это фатум.