Весенняя ласточка

Лёгкий ветерок обвивал немедленно подставленные под воздушный поток среднего размера крыльица ласточки, что приоткрыв свой клювик в известной только ей страсти ловли противных насекомых, за которыми она, аки тот самый слепо преданный пёс за своим не сильно уж и любящем хозяином, чтобы выискать пропитание, ветвляла по всей территории Кирилло-Белозёрского монастыря, то приспускаясь вниз, то поднимаясь в синеву безоблачного неба. Чуть увеличив свою скорость, пташка развернулась в сторону от шума колокольного звона, который приглушённым эхом расплывался по всему пространству. —…Знаете, это один из самых крупнейших и богатейших монастырей России, центр духовной жизни Русского Севера… — еле перекрикивал звук колокола бархатистый голос молодого экскурсовода, которого пробила лёгкая нетерпеливая дрожь с того самого момента, как школьный автобус, арендованный специально для этой поездки, остановился не на «перекурить» или на «справить нужды», (которые почему-то самим водителем данного транспорта строго различались), а на той самой конечной цели, что немедленно раскрылась перед ним и его группой. — Этот монастырь по правде считается настоящим сокровищем не только нашей страны, но и всей Европы… Раздались торопливые, немного усталые шаги по суховатой траве, что неприятно щекотала непокрытые одеждой щиколотки юноши, изо рта которого совершенно естественно вырывалось едва ли слышное шипение и неразборчивые, скорее всего, ругательные слова. По-детски возмущённо цокнув, он вскинул голову, направляя свой взгляд, в котором плясали искорки чувственного недовольства своим положением. Тяжело вздохнув, юноша заметил как кто-то рядом дружно и заливисто смеялся над чьей-то не шибко оригинальной шуткой, будто специально выбрав такое положение, при котором Фёдор мог слышать эти раздражающие надрывающиеся звуки. Прикусив нижнюю губу, он почувствовал, что где-то в груди больно сильно заныло почти фантомное обвалившееся ощущение собственной никчёмности, ведь эти «недалёкие», как кличет их Басманов, люди могли просто-напросто смеятся над ним: над его стилем одежды, над его вкусом, на его иногда странными фразами, которые проскакивали невпопад и приносили самому юноше бессчётные волны стыда. Хотелось просто столкнуть мешающих ему людей в глубокую реку, озеро, под нож — неважно, лишь бы всё было по его сценарию, который он придумал до первого услышанного слова от невольного собеседника, который до сих пор смеялся с его имени и фамилии вместе взятых: «Федора-а-а Басманов! Тот самый царёв пидор? Аха-ха!». Но даже эти обидные высказывания ему быстро надоели, как только Фёдор понял, в чём был смысл «шутки». «Могли бы чего-нибудь да и поинтересней придумать.» — Закройте свои выебанные рты, псы брыдлые! — почти что прорычал Фёдор, оставаясь вне зоне слышимости своих «непонятно как оказавшихся на этой духовной экскурсии» одноклассников. Невесело усмехнувшись, он попытался вслушаться в голос экскурсовода, зацепившись лишь на «озеро» и «Богородица». Сорвавшись со своего места, Басманов протиснулся меж ещё двух человек, что внимали каждому слову рассказчика, рассматривая бело-красные с чем-то ещё внешние стены построения, пытались запечатлеть всю красу мужского монастыря на бумаге гораздо меньшего размера, чем обычные альбомные. —…Однако, чтобы сделать это сокровище таким, каким мы видим его сейчас, очевидно, выделялись денежные средства, причём в немалом объёме. Здесь побывали и были спонсорами Пётр I, Александр I, и, конечно же, Иван Васильевич Грозный… — с какой-то особой гордостью происнёс рассказчик, мельком остановив свой видящий насквозь взор на Басманова. — И… Фёдор вдруг вздогнул, будто бы в его грудь ударила молния. Он непонимающе стиснул свои широкие брови на лбу, нахмурившись: сердце пронзило такая больная горечь, что Басманов резко стиснул зубы, глухо скрипнув ими. Смысла как такового в этом не было, но в какой-то момент в его голову вклинился совсем иной образ давнейшего государя Русских земель, немного не тот, который был изображён в предметном учебнике по истории на портрете, но очень уж похожий. Тряхнув своими тёмными волосами, будто пытаясь отогнать от себя этот образ, юноша пристально-сосредоточенно с некой обречённостью стал вглядываться в экскурсовода, непроизвольно позволив пустому безразличию посетить его голову. А ещё и той мысли, что возможно, в тех шутках, что вылетали из сплетничающих ртов, была, в общем-то, некая доля правды. Правды, до которой бы Басманов не смог бы додуматься без этого тягостного ощущения в сердце, которое словно своими глухими ударами пыталось донести до него такую банальную истину. «Я… Почему тогда «я» явился обратно на землю? Неужто молитвы-то правда спасли?» —…Владимир Олегович, пожалуйста, продолжите экскурсию. — кивнул недавно рассказывающий человек другому мужчине, тем самым передавая ему ведущую роль. — Благодарю, Иван Васильевич. Глубоко вобрав в свои лёгкие воздух, Фёдор оступился на один шаг, развернувшись к недалеко стоящей ровной водной глади, переступая с ноги на ногу, неспешно отдалился от основной группы, практически незаметно для них оторвавшись в сторону. Невесело усмехнувшись, юноша вскинул взгляд своих сине-васильковые глаза на смиренное озеро, в котором можно было рассмотреть почти не расплывающее отражение величественного Кирилло-Белозёрского монастыря. Басманов остановился, прикрыв открывающейся рот в зевке ладонью с широко расставленными пальцами, присел на корточки, сразу же сменив точку опоры на колени и на голени. Он, с толикой задумчивости, будто в какой-то прострации, необычайно легко провёл своей рукой по зелёной траве, касаясь её как в первый раз, непонятливо закусывая нижнюю губу. «Бывает же…» В который раз тяжело вздохнув, юноша немедленно вскинул голову, только-только уловив своим слухом за спиной мягкий шелест зелени. — Что ты здесь делаешь, Басманов-младший? — надменно спросил экскурсовод, чуть ли не угрожающе рокоча, аки тот самый медведь, которого на более потешных казнях травили на иногда совершенно невинновного оклеветанного человека. — Любуюсь на монастырь. — лукаво улыбнулся Басманов. — Мне не дозволено этого делать, аль что? Уж что-что, а развеется мне сейчас — благодарное дело, да паче церковных молитв, которые я помню штук эдак половину из состаренного молитвенника будет. — Не смей срамить Господа Бога нашего, грешник! — воскликнул Иван, в секундном презрении сощурив глаза: — Коль уж не смог вымолить все грехи свои, то не набирай ещё других. Эка невидаль! — Солнышко ты моё красное, что поднимается ни свет ни заря, неужто я и в этом бытии своём вновь прогневал тебя, месяц мой ясный? — проговорил Фёдор, едва взглянув своими глазами, цвета синего-синего василька, на смотрящего на него самого Грозного, который, раздражённо фыркнув, отвёл свой пронзительный взгляд. — Уж слишком много часу мы были порознь, что ты забыл меня? Как я служил у тебя тоже позабыл?! А грехи-то у нас с тобой одни, мы делим их ровно на половину, на двоих — не иначе, царе! Неожиданно ощутив средний по силе удар в бок, юноша с болезненным шипением покосился вперёд, стиснув брови на лбу. Сердце, зашедшееся неприятной всепоглащающей пустотой, больно кольнуло в груди, разрывая мнимые белые нитки на не такой и прекрасной смертью многих людей раздосадованной душе. — Грех у нас с тобою лишь один — один есть и один будет, окаянный! — прохрипел экскурсовод над головой Басманова, тут же успокаивающе похлопав юношу по голове, как преданного пса. Фёдор на это только выпрямился, смиренно ожидая ещё одной более сильной розги после такого сладкого пряника. — Ты же всё-таки колдуешь, Федюша. Если бы не твои и мои молитвы, твоя бессмертная лживая душа варилась бы в котле в аду! — А что плохого в том, что я с тобою явились в этот свет развивающихся технологий? — робко спросил юноша. — Да и не совсем-то это и было колдовство… Заговор на удачу. Должно было быть, потамест тот дряхлый старик не подсыпал туда жабьих костей! — Заговор от божьей помощи! Как же! Ты хоть сам разумеешь-то, о чём говоришь? Да и сам свет здесь безбожный… — Соколик мой ясный..! — немедленно вскинулся Басманов, тряхнув непослушными в этот момент волосами: — Неужто здесь тебе в самом деле не любо? А… — он немного задумался, — Аль люб ли я тебе ещё? — проговорил он на одном дыхании, совсем не страшась гневной реакции своего царя. — Надёжа-государь… Юноша вдруг почувствовал, как за его подбородок ухватились пальцы Ивана, властно приподнимая на себя: — Ох, уж как я не желаю сего признавать, однак ты всё же люб мне, Феденька. Колдун ты окаянный… Господи, прости… Судорожно вздохнув, Фёдор немного поддался вверх к всё приближающемуся и приближающемуся лицу помолодевшего на много лет Иоанна, чуть прикрывая свои искрящиеся слепой нездоровой преданностью глаза. Наконец ощутив прикосновение чужих губ к своим, юноша, на мгновение в предвкушении задержав дыхание, выдохнул прямо в уста Грозного, позволяя тому жадно впиться в свой рот, с немногой грубой болью сжав подбородок Басманова. Схватив верхнюю губу Фёдора, Грозный оттянул её на себя, сминая её в своих зубах. Еле заглушив в себе стон, от которого остался лишь невнятный звук, похожий на тихий скулёж безродного пса, что петляет по улицам в поисках хоть какой-то ласки и пищи, юноша шумно вздохнул, с порывистой страстью притягивая к себе уста экскурсовода. Проведя по ним своим влажным языком, Басманов перехватил рот Ивана, чувствуя ласковые движения его рук в тёмных волосах, что неторопливо перебирали его локоны. Фёдор, почувствовав резкий укус на своей верхней губе, послушно приоткрыл свои губы, но вместо обрувшейся на него силы желания, он ощутил прохладный ветерок, мягко проскользнувшегося по его лицу. Досадливо цокнув, юноша открыл свои глаза, внезапно для самого себя встречаясь с милостивым взглядом Грозного. — Господи, помилуй… Отче наш… Не могу я вымолить из себя этот грех… Господи…