Вселенная

      Чуя петляет по узким улицам китайского квартала, что на окраине Йокогамы, и морщится от невыносимого смрада. Он ненавидит эту часть города. Мерзкая, всегда тёмная и грязная, будто обратная сторона горизонта, за которой лишь край — тьмы, ничтожности, людских пороков и всего, чем так богат и разнообразен мир.       Свернув в третий с конца проулок, смачно выругался. Куча дерьма, которую заметил по чистой случайности и в которую чуть не обмакнул новые ботинки, лежит посреди засранной тропинки, а кирпичные стены по обе стороны заставлены переполненными мусорными баками почти по самую крышу. Чуя едва сдержался, чтобы не гаркнуть во весь голос. Тут и днём ходить опасно по той простой причине, что есть шанс нарваться на блевотину, мочу или размазанное по заборам говно, а ночью… И почему все встречи мафия назначает на тёмное время суток? Уж с китайским кварталом могли бы разобраться и днём, учитывая, что каждый первый знает, кто, куда, к кому и зачем приходит. Недолго думая, Чуя с помощью способности миновал минное поле. Не для того выложил кругленькую сумму на обувь, чтобы в первый же день проебать. И когда уже эти выблядки переберутся в место поцивильнее? Хотя… если продолжат в том же духе, единственное, чего удостоятся — городской свалки, ибо Мори не предупреждает дважды.       Обнаглевшие хари, что посягнули на территорию Портовой Мафии и пытаются вытеснить демонов из собственного логова, понятия не имеют, чем грозит столь вызывающее поведение в чужой стране. У Порта и Триады договор, скреплённый кровью и пакетом документов. Триада здесь не для торговли наркотиками и контрабандным оружием, они помогают китайским иммигрантам обустроиться — выгодно снять жильё, начать малый или средний бизнес. Дают ссуды под минимальные проценты, крышуют, защищают. Отмазывают от правительства, легавых, мелких банд, а порой и от мафии, если сородичи нарвались на неприятности по незнанию или глупому стечению обстоятельств, разумеется, путём мирных переговоров. Но во всём есть границы. Они не будут помогать преступникам — убийцам, наркоманам или тем, кто намерено ввязался в конфликт, и неважно, с кем и какие цели преследовали.       Порт не лезет во внутренние дела китайского квартала, а при необходимости и личной просьбе босса и поддержку предоставляет. Обычно, они неплохо справляются с угрозой, правда, своими отнюдь негуманными методами, но мафия и гуманно — уж больно сомнительное сочетание. Однако с наплывом иностранных эсперов, у которых страсть, как горит отжать под завязку забитые людьми улицы, ситуация меняется далеко не в лучшую сторону. Именно в такие моменты и появляется Порт. Расчищает, прогоняет, при острой необходимости — убивает. Триада же, в обмен на помощь, обязана подчиняться требованиям хозяев — Портовой Мафии. Так было всегда, но нашёлся умник, для которого десятилетия мирного сосуществования, поперёк горла. Видать, деньжат срубить захотелось.       Что странно, среди китайцев редко встречаются сильные одарённые. Ходит слух, виной тому кровь, но Чуя не верит в россказни, не подкреплённые доказательствами. Чем кровь японцев или корейцев лучше? Да ничем. А ведь эти две нации назвать слабаками язык не поворачивается — эсперов валом, особенно — боевых. Фору дадут лишь русские, у которых едва ли не каждый второй с такой способностью и показателем IQ, что легче сдохнуть от Порчи, чем играть по их правилам и гадать, какой силой прилетит по голове. Взять того же Достоевского. Не человек.       Чуя остановился, яростно пожевав губы, послал неприятные воспоминания в пешее через Аляску. Русский потрепал им нервы знатно, уложил столько бойцов мафии, сколько в рядах Гильдии отродясь не водилось. Дазаю — гению по меркам Японии, с трудом удалось переиграть Достоевского, и то, не без помощи Фицджеральда и не менее гениального Рампо. А что будет, если русским надоест север топтать? Миру мир?       — Угу… — шепнул Чуя, скорее по привычке, чем за надобностью, поправляя шляпу, — … без страны восходящего солнца, — добавил скорбно и ускорил шаг.       Чуя наслышан о смерти предыдущего босса местной шайки от великой и всемогущей Триады. Грохнула, как утверждают СМИ, любовница, зачем — сам чёрт не разберёт, но, кажется, то был заказ, чей — никого особо не интересовало, пока новоиспечённый, не успев усадить задницу в кресло главаря, не ошарашил тупостью. Мори разузнал имя и адрес девицы древнейшей профессии. Напрасно. С неделю в морге, а за неимением документов и родственников, подлежит в лучшем случае — кремации, в худшем — безжалостной утилизации. Прискорбно при любом раскладе. Прожить жизнь, пусть хреновую, но всё же — жизнь, и кануть в небытие без права на имя и сухих строк на деревянной табличке.       Месяц мафия ждала перемен, но вместо разумной капитуляции и возврата к нормальному, почти спокойному ритму, кучка идиотов обнажила клыки.       Добравшись до тупика, Чуя постучался в неприметную железную дверь, покрытую коррозией. Перчатки в районе костяшек ожидаемо запачкались — пылью, сажей и хрен пойми какого цвета мелкой крошкой. Цыкнув, с нарастающим раздражением оттряхнул матово-чёрную ткань. Налипшая срань размазалась. Чуя заскрипел зубами. Стоит ступить в трущобы, как в грязи с головы до ног, даже чокер по ощущениям в дерьме. По возвращении будет отмокать в кипятке не меньше часа, столько же потратит на мочалку и мыло, а одежду ждут суровые реалии химчистки. Не успокоится же, пока не увидит идеально выстиранные и отутюженные вещи.       — Чего надо? — неприветливо рыкнули на корявом японском с той стороны двери.       Чуя презрительно фыркнул.       — Портовая Мафия.       Послышались перекрикивания на китайском. Вообще-то следовало представиться, но Чуе в лом. Он не обязан не перед кем стелиться. Его задача предупредить, ни больше, ни меньше, остальное — проблема главаря китайского филиала грозной мафии. Не прислушается, Ящеры во главе с Акутагавой сравняют клоповник с землёй, а Мори свяжется с верхушкой Триады и обрисует ситуацию, подкрепив слова неоспоримыми доказательствами. Те в свою очередь отправят ревизора, выловят остатки недоумков, что умудрились нарушить для них — закон, для Порта — договор и казнят на родине прилюдно, чтобы впредь знали, чем карается неподчинение. Жестоко, но иначе никак. Мафии, пусть и преступные группировки, далеко не варвары. Предпочитают дипломатию, и только в крайних случаях в ход идут оружия и одарённые. К примеру, Якудза с Триадой по сей день не могут найти точки соприкосновения, воюют с самого своего основания. Трупов после разборок немерено, а там, где разборки, всегда есть место случайным жертвам. Обычные люди не знают, где стоит прятаться, куда бежать и что делать, когда две мощные силы сталкиваются лбами. В школах не учат уклоняться от шквального огня. Жертв среди гражданских ни одна из сторон не приветствует, потому время от времени даже между ними война прекращается, но надолго негласного перемирия, увы, не хватает. Один неосторожный взгляд, одно необдуманное слово или действие, и улицы Токио снова утопают в крови. Что же касается Порта — предшественник по молодости не тупил, смог отличиться, оставив потомкам прочный фундамент взаимовыгодного сотрудничества.       Дверь громко щёлкнула, со скрипом отварилась. Из помещения потянуло вонью похлеще, чем от мусорных баков за спиной. Чуя подавил рвотные позывы лишь усилием воли. Свиньи, блять. Лысый верзила с невероятно узкими глазами и заплывшей жиром мордой, в кожаной жилетке на голое тело, окинув незваного гостя оценивающим взглядом, усмехнулся. У Чуи веки задёргались. Захотелось пяткой проехаться по носу, желательно — со смертельным исходом, кровоизлияние в мозг, например, при условии, что в столь маленькой башке, набитой блядскими драконами от лба до предплечий, вообще имеется серое вещество.       — Босс в той комнате, — небрежно махнул лысый в сторону ещё более грязной двери.       У Чуи челюсть от злости судорогой свело. С-су-у-ука. Нет, он сегодня точно из ванной не вылезет, по крайней мере — в своём уме. И почему Хироцу не отправил исполнять роль связного? Старик весьма неплох в миссиях ранга — сверх, к тому же, довольно сильный одарённый, припугнуть мог на раз-два. Нет, оставил подчинённого в чистой машине с кондиционером и кофе из Starbucks-а за три квартала отсюда, а сам по подворотням вонючим шарахается. Идиот.       Помещение, как и внешняя сторона, выглядит убого. Одна маленькая комната без окон освещается доисторической лампой, что болтается на обглоданном проводе и свисает с низкого потолка, задевая единственный, потрёпанный временем стул, погрызенный диван у стены и рогатый ящик прямиком из девяностых в двух шагах напротив. И ни намёка на уборную. Чую перекосило. Справляют нужду где придётся? Колотит с каждой секундой всё основательнее. Такими темпами убьёт и глазом не моргнёт. И чем Мори, интересно, крыть будет? Простите, уважаемая Триада, мой подчинённый чистоплюй, а ваши — свиньи такие довели, вот рука и дёрнулась к ножу, совершенно случайно надрезала глотки. Усмешка коснулась лица. Мори сам заколет его скальпелем, если в отчёте заикнётся о чистоте.       До сегодня, с китайцами разбирались Ящеры, в основном — Акутагава, реже — Гин. Хоть бы словом о предстоящем пиздеце обмолвились, черти неблагодарные! Чуя бывал в этом районе, и чаще, чем хотелось бы, но всегда выступал в качестве силовика, отменного бойца-контактника. Делал дело и гулял себе смело, подальше от китайских достопримечательностей. Знал только, что к югу от рынка располагается база местных воротил. В Японии роль связного ему не доверяли, от слова — совсем. Первая попытка закончилась мордобоем, последняя — поножовщиной. Что заставило Мори изменить привычный распорядок — неизвестно, да и разбираться в мелочах нет ни малейшего желания. Куда больше интересуют собственные красавцы в составе Чёрных Ящеров. Подготовить неподготовленного — основа основ, однако подопечные, по всей видимости, решили проучить надоедливого-привередливого говнюка-начальника с шилом в одном месте, вдарив с вертушки в рыло. Молчание — золото, значит? Гады! И ведь причин-то нет! Ну, подумаешь, пару раз крикнул:       Отчёт заполнен неаккуратно! Переделай!!!       … наказал трижды:       Выглядишь неопрятно! Сто отжиманий на пальцах! А тебе, Тачихара, сто кругов вокруг третьего полигона!!!       К слову, самый большой из имеющихся десяти.       … пригрозил… Чуя задумался. Сколько раз он угрожал, вдавливал гравитацией то в стены, то в пол, а за отсутствием последнего в потолок? Не помнит, но думается — много, почти каждый день:       Пятно на манжете! Жить надоело?!       И плевать, что остальные пятнышко и под лупой хрен увидят. Он видит, этого достаточно! Убьёт! Обязательно. Главное — не лишиться рассудка — от запахов и красноречивых разводах на горизонтальных, вертикальных и диагональных поверхностях.       Внезапно комнату прошил крик. Лысый зашипел, увеличив громкость ящика на максимум, с плохо скрываемым раздражением-презрением плюхнулся на диван. Мебель под чудовищным весом прогнулась, жалобно проскулила. Чуя покосился на дверь. Он, как всегда вовремя. Жизнь его не любит. Ни одного дня без приключений. Обязательно нарвётся на картину маслом, кровью, ну, или грязью, смотря, куда занесло и для чего. Вздохнув, приготовился ко всему. Он должен передать слова босса и уйти.       Не лезь, Чуя, что бы ни случилось, не лезь. Не твоего ума дело, и вообще, дома ждёт Barolo и лучшая в Йокогаме паста из моллюсков с короткими створками.       Обычно, он не прибегает к Смутной Печали без надобности, но трогать руками дверь — брезгливость не позволяет. Распахнув слегка покосившуюся преграду, взглядом наткнулся на зеркало во весь рост. Всхлипы и мычания послышались справа от двери. Да он везунчик, мать вашу!       Набрав в лёгкие как можно больше воздуха, нехотя шагнул в пародию на кабинет. Глазам открылась ублюдочная правда жизни. Жирная мразь с упоением насилует тощего пацана, прикованного к железному столу. В груди разрастается буря, память услужливо подкидывает эпизоды давно минувших лет — всплывает разговор с одним из членов Свастики, детальные описания растления водомерки, файлы с роликами для педофилов там, где якобы безопасно, на заднем фоне — ребята из Агнцев. Похотливые руки, похотливые взгляды, предложения, от которых сложно отказаться просто потому, что жизнь в трущобах подобна аду — раздвинь ноги и получишь всё, чего желаешь. Сколько конечностей Чуя переломал, сколько глаз выколол, чтобы уберечь, спасти — защитить глупую детвору от хитровыебанных взрослых.       Ярость вспышками, режет на живую, медленно, но верно лишает здравомыслия. Неистовое пламя опаляет тело, сдавливает, постепенно подчиняет. Арахабаки… просыпается. Нельзя. Никакой Порчи.       Чуя прокусил внутреннюю сторону щеки. Боль и привкус крови слегка отрезвили. Отделаться от распирающей злости сразу не выйдет, но отвлечься на что-то конкретное — вполне возможно. Руки юркнули в карманы брюк. Так сжатые кулаки не будут бросаться в глаза, по крайней мере — пока.       — В Триаде принято встречать гостей со спущенными штанами? — голос не подвёл, чего не скажешь о душевном равновесии.       Он сказал — отвлечься? Не тогда, когда являешься очевидцем мразоты в квадрате. Взгляд скользнул по лицу мальчика. Глаза завязаны чёрной лентой, волосы цвета смолы небрежно стянуты красной верёвкой, тело усыпано гематомами и порезами разной длины, формы и глубины. Запястья в мясо от наручников.       — Чем обязан и… ты кто?       Криво, с отвратительным акцентом, но не настолько, чтобы не понять смысла. Чуя пристально посмотрел на жирдяя. Квадратная рожа, второй подбородок колышется от усердия, засаленные волосы собраны в низкий хвост. По виду — даун, но в глазах столько гнили, что противно дышать с ним одним воздухом. Чуя неплохо разбирается в людях, это не человек, даже не животное. На шее слева мелькнула татуировка Чёрного Дракона с раскрытой пастью. Судя по рельефности рисунка и покраснению вокруг* набили несколько часов назад. Выходит, Триада не при делах. Кто-то из местных решил возвыситься путём известным и проверенным. В Триаде существует много способов определить — свой или чужак пригрелся у кормушки — стиль набивки тату один из.       — Отойди от ребёнка, — по слогам, на чистом китайском процедил Чуя, силясь не разделать педофила здесь и сейчас.       Приказа о зачистке не получал. Он не может, вернее — может, но… нежелательно. Мори не одобрит.       Жирдяй расплылся в подобии улыбки. По всей видимости, он не знает, с кем разговаривает, равно как и правила поведения с членами Портовой Мафии, в противном случае не рисковал бы шкурой. Стало быть, именно эта свинья ликвидировала предыдущего босса и не удосужилась осведомиться — кто есть кто и чем следует приправлять. Чуя не просто говорит на китайском, в совершенстве владеет. Пришлось учиться. Только он обладает способностью, которая позволяет разгуливать, где вздумается, не опасаясь пуль в голову. Верхушка Триады хорошо знакома с главой Исполнительного Комитета Порта, не раз прибегала к его услугам в вопросах защиты собрания Совета Пятидесяти — высокопоставленных шишек самой мощной мафии в Китае.       — Хо-о… приятно иметь дело с образованными людьми. Но ты ошибся, это не ребёнок, это шлюха, и его жизнь принадлежит мне. Правда, могу уступить, если цена устроит.       Чуя прослушал первую реплику, глубоко вдохнул, медленно, порциями выдохнул. Жирная тварь продолжает вдалбливаться в пацана, не обращая внимания ни на всхлипы, ни на присутствие постороннего. Продажа людей в рабство не является новостью, как и все остальные мерзости, которыми промышляют, к сожалению, не только мафии, но — сука — как же он ненавидит эти направления. Ненавидит до стёртых костяшек и разбитых харь.       — Предупреждаю в последний раз — отойди от ребёнка.       — Как ты смеешь приказывать мне, коротышка? — писклёй взревел жирдяй, схватив пацана за волосы с такой силой, что послышался треск разрывающейся в них верёвки.       Китайский выблядок сорвал с лица чёрную повязку. Взгляд жертвы изнасилования молнией пробрал до костей. Эти глаза… У Чуи дыхание перехватило. Настолько красивых глаз он в жизни не видел. Если цвет Чуи насыщенно-синий, то у пацана бледно-голубые с ярко-выраженными переливами в ртутный. Глаза его в прямом смысле — горят. И дело не в слезах вовсе. Таков их природный оттенок.       — Я могу прирезать эту суку, когда захочу, — лезвие ножа коснулось изуродованной шрамами шеи.       На вид — подросток, не дашь больше четырнадцати, но если вспомнить каким мелким был сам Чуя, то много старше — шестнадцать, быть может — семнадцать. Пацан закусил губу, но не зажмурился. Красивый. Неудивительно, что оказался в настолько ублюдочной ситуации. Скотов много — ради наживы готовы мать родную продать, извращенцев и того больше. За годы работы в мафии на каких только выродков не натыкался. Сам не раз ликвидировал, причём — в обход приказам Мори. В стенах Порта частенько можно услышать до смешного абсурдные фразы: Накахара Чуя — вершитель правосудия, почти герой. Спас того, вызволил этого, обеспечил девочке-сиротке будущее, семье погибшего подчинённого каждый месяц выплачивает пособие из собственного кармана, по слухам — анонимно, хороший человек. А то, что пачками убивает никого не смущает? Хорошие, те, что на светлой стороне не убивают, они сдают провинившихся властям. Чуя же палач, и роль, что надел без чьей-либо указки, исполнит, как подобает Исполнителю.       — Никто не посмеет рыкнуть в мою сторону, — уверенно и надменно, так, что скулы свело.       И выдержка Чуи разбилась о бетонные стены помещения. Смутная Печаль скрутила толстую руку, удерживающую нож. Крик резанул перепонки. Кость сломалась, окровавленный осколок, распоров предплечье, хищно оскалился. Способность отшвырнула жирдяя в противоположную от входа стену, из которой так удачно торчат болты. Пацан грудной клеткой приложился о железную столешницу, судорожно вздохнул. Гравитация сорвала с запястий и лодыжек стальные путы.       — Закрой глаза и уши.       Чуя не стал проверять, выполнил ли пацан его требования, обошёл стол и медленно направился к толстяку с перцем меж ног. Такой не удовлетворит ни одну женщину. Поэтому решил переключиться на мальчиков-подростков? Жирная свинья под чудовищным давлением гравитации скулит и давится соплями. Тупые наконечники болтов впиваются в его тело, с приятным звуком вдавливают и разрывают мягкие ткани. Прежде Чуя не упивался страданиями людей, сейчас готов потратить лишние пару минут на пытки с пристрастием.       — Знаешь, что я ненавижу больше всего? — Чуя остановился в шаге от стены, не поднимая глаз на приговорённого гравитацией, стянул с плеч плащ и перекинул через предплечье. — Свиней и педофилов, ты — два в одном.       — Ты не… п-посмеешь… Я босс Триады, — проскулил он, вовсю харкая кровью.       Чуя усмехнулся. Вэй Лао от стыда бы сдох, если бы узрел, кто возомнил себя боссом всея Триады. Вэй Лао — человек чести, умный, сдержанный и надёжный. Не бросает слов на ветер, обещал — сделает, без оговорок и сносок. Его не боятся, не презирают — уважают — все без исключения. Даже Мори некоторое время прибывал в прострации по причине замешательства и малой долей удивления, а произвести впечатление на босса портовых не так-то просто.       — Хочешь жить, не дёргайся, — не оборачиваясь, предупредил Чуя лысого, который, по всей видимости, услышал крик главаря и с грацией слона влетел в почти убитую дверь.       Что не может не удивлять. Громкость телевизора до этого момента почти оглушала. Тот замер, но не отпустил пистолет, щёлкнул предохранителем. Гравитация опередила — вдавила в стальную — входную дверь. Хруст позвонков обласкал слух. Выжить — выживет, однако встать на ноги не сможет.       — Н-не уби-вай, сделаю всё, что… — отрывисто проскулил Лан И Кай, кажется.       Проблем с памятью нет, но имя этого урода вылетело, стоило переступить порог убогого кабинета, что и кабинетом не назвать. В мафии пыточные выглядят на порядок чище и уютнее.       Чуя исподлобья глянул на распятого по окровавленной стене босса местной шайки. Ухмылка стянула кожу скул. Приглушённый тканью перчаток щелчок, и тело жирдяя разорвало в гравитационном поле. Куски плоти неприятным звуком шмякнулись на бетон, помещение пронзило вонью. Чуя сморщился. Смерть отвратительна — от последнего вздоха до обглоданных жуками костей. Вспомнив, что далеко не один, кинул взгляд на пацана. Стоит в расстёгнутой, грязно-бежевой рубашке и рукой опирается на столешницу. Стоп. Рубашка? Разве пацан не был голым? Или он настолько окунулся в ярость, что не заметил болтающейся на локтях тряпки? Откинув ненужные размышления, разрядил обстановку простым и привычным:       — Как зовут?       Пацан вздрогнул, когда на плечи грузно опустился плащ. Какой бы лёгкой на вид не казалась верхняя одежда Чуи, вещь довольно увесистая.       — Т-Тай… — прохрипел в ответ ломанный возрастом голос.       — Ходить можешь?       Тай переступил с ноги на ногу, но не смог удержать равновесия. Чуя придержал тощее тело за плечи. Тая потряхивает, и… ему кажется или пацан горит? Взвесив все — за и — против, Чуя извлёк из заднего кармана брюк телефон. Два гудка, и Хироцу послышался с того конца мнимого провода:       — Накахара-сан.       — Подгони машину ближе к кварталу.       — Будет сделано.       Долго ждать не пришлось. Пока пробирались к выходу, пришло сообщение о припаркованной машине в двадцати метрах от клоповника. Покидая место заточения, Тай замедлил шаг. Чуя не стал дёргать, подгонять, дал время — обернуться, возможно, попрощаться с кошмаром, издевательски именуемой жизнью. Придерживая пацана, взглядом скользнул по лицу. Ни злости, ни яда мести — каменное изваяние, разве что глаза — искрятся, но то дар природы, врождённое. Даже если будет плакать, вряд ли удастся распознать — печаль, обида или ярость грызёт изнутри.       — Вы в порядке, Накахара-сан?       Чуя кивнул, отметив, что умудрился проглядеть момент, когда Хироцу вышел из машины и оказался на расстоянии одного шага. Опрометчиво. Ему противопоказано расслабляться.       Хироцу протянул руку помощи, но Тай отшатнулся от неё, как от раскалённого до красна железа, вжался в Чую с такой силой, что в прямом смысле затрещали рёбра.       — Я сам, — Чуя совсем не удивился собственным словам, а стоило бы, возможно, услышал бы, почувствовал тревожные сигналы, что посылали и тело, и разум много раньше. — В госпиталь.       Дорога до больницы, принадлежащей Порту, заняла около сорока минут. Тай заснул почти сразу, но так и не выпустил из пальцев край чужой жилетки. В какой-то момент голова его оказалась у Чуи на коленях. Хироцу изредка поглядывал в зеркало заднего вида, что страсть, как нервировало, но комментировать или осуждать чрезмерный интерес подчинённого — настроение не располагало. Он не распознал в глазах старика удивление. Углубился в мысли, игнорируя внешние раздражители, которые в иной раз разбудили бы в нём настоящего зверя.       О брезгливости главы Исполнительного Комитета слагают легенды не только в мафии. Новичков в первую очередь информируют о ненормальной тяге Накахары Чуи к чистоте и лишь после обучают науке под названием — Порт. А тут нарисовалось нечто. Мало того, что полуголое и грязное, так ещё и благоухает на весь салон автомобиля. Даже Хироцу, отнюдь не чистоплюй, с трудом сдерживал тошноту. Но что поразило больше — не-просьба-но-и-не-приказ:       Закрой окна, дует.       На кого — без объяснений понятно. Накахара Чуя ненавидит машины, предпочитает байки, но должность не позволяет рассекать на железных конях в рабочее время. Он никогда не закрывает окна, неважно лютый мороз или ливень — укачивает чаще, чем разминает кулаки. Изменения неизбежны — промелькнуло в седой голове и сохранилось в подкорке.       Чуя же ничего не чувствовал, ничего не замечал. Ему не давало покоя одно — будущее. Будущее Тая. Да, он спас подростка из лап гиен, но что дальше? Мир, в который силой выдернул — огромен, троп слишком много, и как не заблудиться, не ступить на путь тернистый и не загреметь в места не столь отдалённые или в расчётливые щупальца упырей — вопрос. Он перебрал столько всего, что под конец пути голова в прямом смысле раскалывалась.       Когда подъехали к главному входу госпиталя, санитары с каталкой уже ждали, что не ускользнуло от Чуи. Хироцу? Успел доложить боссу о ночном пациенте? Славно, меньше мороки.       Отцепить или убедить пацана, что всего лишь — обследование — не вышло. Чуе пришлось забыть о ванне, забить на химчистку и отдых. С отрешённым выражением лица, под пристальным взглядом Мори и заспанные глаза нескольких врачей, сопровождал Тая от первого кабинета до последнего.       Обследование прошло в гробовом молчании. Мори не заострял внимание на пугающей реакции Тая по отношению к подчинённому. Определил в палату, назначил успокоительное со снотворным и велел второму явиться в кабинет главврача.       Чуя долго просидел в палате Тая. Под хорошим освещением он смог лучше разглядеть пацана. Без слоя грязи и спутанных в колтуны волос почти аристократ. Красивый овал лица в обрамлении жгуче-чёрных волос по лопатки, чёткая линия скул, выразительные глаза удивительного оттенка. Родинка под правым нижним веком в сантиметре от виска, слегка вздёрнутый, аккуратный нос и пухлые губы. Тай действительно красив, но не как девчонка его возраста — подросток с приставкой — куколка.       — Сянь-шэн*… — рвано прохрипел Тай в кислородную маску, — … вы придёте завтра?       Чуя покосился на настенные часы. Без пяти минут третьего. Упёртый малый. Прошло больше часа. Препараты давно должны были подействовать, но Тай не только в сознании — говорит чётко, смотрит пронзительно — прямо в душу. В иной ситуации Чуя бы солгал и бровью не повёл, но сейчас, сидя у изголовья больничной койки и позволяя пацану цепляться за себя едва ли не всеми конечностями, не может выдавить из глотки ни звука.       — Вы не бросите меня?       Мольба в голосе благополучно пролетела мимо ушей, но глаза… слова излишни, взгляда достаточно.       — Сянь-шэн…       И снова взгляд удивительного оттенка глаз. Нечто мощное, опаляющее и в то же время чертовски холодное. Лёд и пламя. Чуе некомфортно, почти страшно, но понять — почему, с какого перепуга — разобрать не может, не получается. Он привык доверять инстинктам, привык прислушиваться к интуиции — наперебой кричат: беги! Бежать? От пацана, которому и семнадцати нет? Очень смешно.       — Спасибо.       Чуя дрогнул. Он не раз слышал благодарность — искреннюю, от всей души, но никогда ещё тело не прошивало от короткого — спасибо. Ему больно смотреть на Тая, тяжело говорить и соврать не выходит. Спрашивается — с чего бы?       — Чуя.       Последнее, что позволил Чуя — услышать своё имя. Он стянул перчатку с левой кисти, осторожно убрал со лба Тая прядь, и, спустившись к шее, надавил на сонную артерию. Наконец-то глаза, что так напрягали, скрылись за веками. Тёплый — подумалось, и мгновением позже прикладом приложило по виску. Чуя отдёрнул руку. Он никогда не снимал перчатки, за исключением разве что призыва Порчи и стен личной крепости. Слегка растерянный взгляд скользнул по сгибу шеи. Неаккуратно получилось. Краснота уже расползлась по бледной и без того истерзанной коже. К утру будет один большой синяк, но всё лучше, чем шквал вопросов, признаний-благодарностей и взгляда, от которого не оторваться и не увильнуть.       Чуя вышел из палаты спустя два часа. Кабинет босса встретил тишиной и уютом. Тем для обсуждений накопилось с лихвой и выше. Во-первых, он убил Лан И Кая без прямого приказа, во-вторых, перед уходом не забыл обрушить на гадюшник валун, в-третьих, оставил в живых свидетеля, и наконец, в-четвёртых, притащил этого самого свидетеля в госпиталь Портовой Мафии. Чуя ко всему готовился, но чего он уж точно не ожидал, так это:       — Оставь его.       Чуя, сидя напротив босса в просторном и почти пустом кабинете, непонимающе моргнул. Мори с тихим стуком опустил на столешницу тумблер. Запах горелого спирта полоснул по обонянию.       — От Лан И Кая, судя по всему, ты ничего не оставил.       Мори закурил и откинулся на спинку кресла. Чуя потянулся за виски, пару небольших глотков обожгли горло сильнее обычного.       — Я не спрашиваю, что случилось. Мне хватает анализов. Однако… — взгляд Мори пронзил скальпелем, — … оставь его.       Чуя большим пальцем провёл по вспотевшему стеклу тумблера. Ткань перчаток намокла. Прошло пятнадцать лет, а босс всё ещё читает его, как открытую книгу. Ничему Чуя не научился. Мори, Дазай, Коё, даже Хироцу — видят больше, чем он способен понять и осознать.       — Он умирает.       Чую сковало чувство тревоги и… страха, кажется.       — Лёгкие, почки, сердце, желудок… Органы ни к чёрту. Могу только догадываться, в какой дыре его держали и как долго.       — Сколько?       В горле пересохло — першит.       — При хорошем уходе — год.       Год? Всего год? Несколько лет подстилкой жирдяя и всего год на воле. Справедливость. Это слово стоит исключить не только из обихода — вычеркнуть к херам собачьим из словарей. Его нет и быть не может.       — К тому же — наркоман.       Тумблер в руках начал покрываться трещинами — непроизвольно, когда понял, что пустил в ход способность, отложил хрупкое стекло на край столешницы. Чуя посмотрел на Мори. Серьёзен. Неудивительно. Он не шутит, когда речь заходит о медицине и мафии. Догадки были, но до последнего надеялось, что хотя бы эта часть эпопеи обошла Тая стороной. Зря. Надежда — удел слабых. В который раз убеждается. Игрушек для утех недокармливают и обкалывают — никакого сопротивления, никакого риска для жизни. Подохнут, не велика потеря, найдут замену — купят, выкрадут или подберут с улицы.       — Если я попрошу помощи у Агентства?       Надлом, и, вероятно, не только голоса. Мори сканировал долго. Чуя успел перебрать в голове всё: от объявления — предатель — до способов его ликвидации, но босс лишь тяжело вздохнул.       — С Агентством у мафии отношения сносные. Не друзья и не враги, а значит, попросить помощи для стороннего человека не является чем-то из ряда вон, но, Чуя…       Имя босс выделил интонацией, опустив гонорифик, что само по себе большая редкость. Во взгляде и голосе промелькнула забота, и если бы Чуя знал, что из себя представляет настоящая семья, любовь родителей, с уверенностью заявил бы — отцовская.       — … ради твоего же блага, оставь пацана.       Чуя вжал голову в плечи, как нашкодивший малолетка.       — Не могу, — тихо, почти неслышно.       Он не знает — почему, чем руководствуется, а главное — на кой хрен. Но что-то останавливает. Просит позаботиться.       — Подумай. Взвесь. Найти приют не проблема.       Чуя кивнул, прекрасно понимая — не подумает, не взвесит, и не отдаст, ни одному приюту. Он уже всё решил — когда — для самого загадка. Но уверен, не простит, если даст по тормозам, отмахнётся от собственных слов и мыслей.       Домой Чуя вернулся за час-полтора до рассвета. Простое поручение мастерски выпотрошило нервную систему, а разговор с Мори лишил последних сил и способности здраво мыслить. После душа и бокала вина ни поесть, ни поспать не удалось, и не потому, что босс загрузил работой, напротив — дал отгул на целую неделю, а потому что не смог найти себе места. То ему на диване не сидится — задница видите ли затекает, то кровать с подушкой кривые — бока в пролежнях, шее неудобно, то кухня бесит, картина не там висит, кресло не вписывается в интерьер, телевизор старый, угу, купленный месяц, быть может — полтора назад. Когда решил скоротать время за документами, которые отложил на потом, выяснилось, рабочий ноут остался в офисе, а домашний не подключён к Порту. Так он и маялся из угла в угол, пока не плюнул и не начал собираться. Как только решение — навестить Тая, посетило голову, от раздражения не осталось и следа. Удивился ли? Нисколько. Если тянет, на то есть причины, а какие — кому какое дело. Чуя вообще не привык заморачиваться.       Напялив первое, что попалось под руку, вылетел из квартиры с завидной скоростью. Давненько он не рассекал на байке — статус, зачистки, переговоры в Токио, надо лететь — срочно! В общем, скучать не приходится, выходные — роскошь.       Предвкушая приятную поездку, Чуя забыл, что не занимался байками года два, а то и три. В пыли, с напрочь севшими двигателями.       — Вот же блядство, — выдохнул обречённо и, не задумываясь, активировал Смутную Печаль.       Так быстрее.

***

      Тай проснулся с первыми лучами солнца. Дышать тяжело, грудная клетка ломит. Не ново — знакомо, почти привычно. Взгляд рассеянно мазнул по помещению — чистому и светлому. Полупустое, с одним стулом у кровати и кучей неизвестных пикающих предметов у изголовья. Приятный запах, приятная обстановка и мягкая, тёплая постель. Думал — привиделось, приснилось. Что спасли, не оставили умирать и не убили быстро и безболезненно.       — Не сон, — прошептал Тай, чувствуя влагу на щеках и висках.       Унизительно. Унизительно плакать, скулить, ведь есть те, кому в радость страдания других. Таким был Лан И Кай. Такими были все, кого видел, встречал. Знали многие, бывало — и наблюдали за процессом, но никто не лез. Предпочитали делать вид, что так положено.       Ну, подумаешь, шлюха в лице мальца с глазами от беса, и что с того?       Наверняка, мать с испуга решила избавиться от меченного скверной отпрыска, а чтобы девять месяцев беременности не прошли даром, выгодно продала.       Перешёптывались зрители, пряча глаза, а с ними и отвращение. Мерзкая сцена никого не возбуждала, скорее — выворачивала наизнанку. Тай и сам почти поверил — проклят. Вот и одарили Небеса судьбой на зависть.       Он практически не помнит детства. Не знает, кто, откуда, не знает ни фамилии, ни точного возраста, лишь день, когда появился на свет. И то благодаря Ли Сян Чжу — охраннику, который обмолвился о главном празднике подстилки Лан И Кая, угостив бургером из McDonald’s-а и банкой Pepsi, за что едва не лишился головы. Эта еда запомнилась надолго, поскольку в остальное время Тая пичкали исключительно рисом, изредка — постной рыбой. Если не раздражал хозяина, послушно выполнял требования разного характера и содержания, кормили два раза в день, если же упирался, или что ещё хуже — отказывался — раз в сутки, а то и вовсе оставался без крошки. Пока мелким сидел в комнате метр на метр единственное, чего хотелось — тепла и сытости, а как повзрослел, задавался вопросом — за что?       Смириться с участью, принять испытания за метку Дьявола? Ни-ког-да. Тай ждал. Ждал, когда Смерть придёт за ним. Не ел, почти не пил, терпел боль, зачастую невыносимую — в груди, пояснице, паху, глубоко под рёбрами. Но смерть не приходила. Так и протекали дни — во тьме, голоде и одиночестве. Он не раз пытался вырваться, дать отпор, но сил не было даже стоять на ногах. Как же он ненавидел себя — за беспомощность, внешность и слабую волю. Ненавидел мир, людей и всё, что касалось жизни. И кто бы мог подумать, что судьба сжалится и отправит вестника Смерти от тех, кого яро ненавидят китайцы — Портовой Мафии. Тай намеренно выбесил Лан И Кая. Он знал, что связной на пороге, у той самой стальной двери, до которой хотел добраться не один раз, слышал громкую, недовольную перепалку. А у насильника только одно наказание — трахать на глазах у гостей, унижать да пустыми угрозами раскидываться. Тай надеялся — убьют — и Лан И Кая, и его, как ненужного свидетеля, быть может — из жалости — без разницы. Он бы поблагодарил в любом случае. Но беседа насторожила — удивила. Никто и никогда не смел огрызаться с Лан И Каем, о приказах и говорить не стоит. Желание увидеть связного Порта распирало. Его голос, его запах — мощь и свобода — надеждой в сердце, ознобом по телу. Когда сорвали повязку с глаз, Тай обомлел. Он был очарован. Нетипичной, вернее — непривычной внешностью — столь яркой, красивой — безупречной, взглядом — пронзительным и тёплым. Тай испытал стыд. Не презрение, не ненависть — стыд. Наказание Лан И Кая впервые унизило, резануло по грудной клетке так сильно, что дышалось с болью, через раз.       Убей! — просил рассудок.       Убей!! — молило сердце.       Убей!!! — кричало тело.       Но жизнь снова плюнула в душу. Его не только не убили — сорвали цепи и открыли дверь, заставив распахнуть глаза и почувствовать вкус свободы. Прежде Тай не был на улице. Не видел неба, облаков, не знал, насколько красивы звёзды и луна. Он не чувствовал дуновения ветра, капель дождя на коже, не ведал, как выглядит мир за пределами бетонный коробки.       Тай закусил губу, пальцы до боли в запястьях впились в ткань покрывала. Надежда. Надежда. Блядская надежда! Он боится. Боится до дрожи в теле. Что не придут, бросят — оставят одного.       — Страшно, — шёпотом, в пустоту помещения.       — Проснулся?       Тай вздрогнул, заторможено перевёл взгляд на дверь, которую не заметил, когда осматривал помещение. Тот самый связной из Портовой Мафии. Не обещал, но пришёл.       — Сянь-шэн, — выдохнул он, всеми силами давя всхлипы.       Попытку сесть, пресекли строгим:       — Не дёргайся, катетеры слетят.       Голова вновь коснулась подушки. Перед глазами пелена, но даже сквозь неё видно, сянь-шэн одет не так, как ночью. Без шляпы, плаща и тонкой ленты на шее, в более свободной одежде. Тай замер, шумно сглотнул. Так часто одевался Лан И Кай.       — Чуя.       Тай не расслышал, его вниманием завладела одежда. Он ненавидит спортивки. Каждый шаг, каждое движение — дрожью в теле непрерывным шуршанием. Сянь-шэн прикрыл дверь, размеренным шагом прошёл вглубь. Ногой поддев стул, подтянул к себе и сел слева от койки, почти у изголовья. На удивление его спортивка не шуршит, не пугает. Грудная клетка не разрывается от страха, в сознании не всплывают эпизоды, в которых лишь наручники, железный стол и до рвоты ненавистный акт.       Тай сморгнул пелену. Сянь-шэн выглядит иначе — внушительнее, чем ночью. Спортивка идёт ему больше, чем шляпа и плащ. Идёт и красное — мельком пронеслось в голове, но мысли тут же споткнулись. Не красный — темнее. Не все оттенки знает, не все может распознать, да и стоит ли говорить, что за всю жизнь видел и выучил лишь три цвета — чёрный, белый и… кровь.       — Как себя чувствуешь?       От удивления Тай забыл, как дышать. Никто и никогда не интересовался им, не спрашивал — в порядке ли.       — Х-хорошо.       Под пристальным взглядом и серьёзным лицом сянь-шэня Таю не по себе. Давление зашкаливает, дышится с трудом. Тяжело находится с ним в одном помещении, но Тай не чувствует угрозы.       — Я задам вопросы. Не вздумай врать.       Тай кивнул. Голос сянь-шэня изменился — столь же холодный, как лезвие ножа Лан И Кая.       — Полное имя.       — Тай.       — Просто Тай?       Неуверенный кивок, и тяжёлый вздох раздался слева. Тай не видит лица сянь-шэня, просто потому что не смотрит на него.       — Сколько тебе лет?       — Шестнадцать… кажется.       — Как долго ты был у Лан И Кая?       — Не знаю. Сколько себя помню.       — Как часто тебя кололи?       Тай не понял вопроса. Он плохо говорит на японском. Сянь-шэн молчит. Тай не поднимает взгляда. Показывать глаза, что вызывали у окружающих лишь страх и неприязнь…       — Ты понимаешь меня?       — Не всё.       — Как часто тебя кололи? — на китайском, тем же голосом, интонацией и чистым произношением.       Не режет слух и не раздражает, напротив — успокаивает.       — Несколько раз в неделю. Три, иногда — четыре.       — И последнее…       На этой реплике в груди болезненно сжалось.       — Вы больше не придёте? — тихо, хрипло.       — А ты хочешь?       — Нет.       — Я заберу тебя, но при одном условии — ты больше не притронешься к наркотикам.       Тай вскинул голову, но, опомнившись, вернулся к разглядыванию собственных рук. И когда успел выпустить ткань из пальцев?       — Тебя вылечат. Ломки не будет, но есть вероятность, что ты снова захочешь попробовать. Твой организм уже знает, что такое наркота. Обещай мне, и я заберу тебя.       — И больше не отпустите?       — Пока сам не захочешь уйти.       — Почему вы… — Тай запнулся, облизав губы, всё же решился спросить, — … помогаете мне?       — Уж больно глаза красивые.       Ему кажется, или сянь-шэн улыбается… смеётся?       — Меня называли проклятым.       — Проклятым? Из-за цвета глаз?       Тай не сразу кивнул. Он утаил, что не только глаза послужили причиной такого отношения, но и шрам на груди в виде цифры.       — Идиоты суеверные. Не прячь глаза.       Тай поджал губы, но откликнулся, когда подбородка коснулись тёплые пальцы. Сянь-шэн не в перчатках? Тепло. И когда он пересел на край кровати? Взгляд мазнул по спортивке, немного задержавшись на шее, скользнул выше. Глаза сянь-шэня захватили в плен.       — Вот так.       Это и есть голубой — цвет неба? Но небо за окном другое, оно отличается. Не такое тёмное и глубокое.       — Хочешь чего-нибудь?       Лицо сянь-шэня… Тай никогда не видел никого ярче. Он много лет провёл с китайцами, иногда видел и японцев, но все они обладали общими чертами — узкоглазые с чёрными волосами. Сянь-шэн японец? Тай закусил губу. Интересно, а кем были его родители? Откуда у него такие глаза, откуда шрам на груди, и почему он оказался у китайцев? Неужели, мать и правда — продала сына?       — Я жду.       Тай моргнул. Всё те же пальцы на подбородке, всё тот же взгляд и цвет глаз. Может ли незнакомый человек стать особенным всего за несколько часов?       — Mc…       — Ну?       — McDonald’s.       Сянь-шэн рассмеялся. Тай почувствовал себя странно — некомфортно. Что такого смешного он сказал?       — И всё?       — Я не помню название.       Тай действительно забыл. Крутится в голове, на языке, но припоминает лишь первый звук.       — Пить?       — Угу.       — Может — Pepsi?       — О, Чуя-кун, ты уже здесь?       Тай дрогнул. В помещении появился ещё один человек. Высокий японец, в белом халате. Кажется, он уже видел это лицо. Ночью?       Рука сянь-шэня соскользнула на шею, пальцы задели ключицу. Из груди Тая вырвался судорожный вздох. Не успел он опомниться, как сянь-шэн встал с кровати и склонил голову в приветствии.       — Босс. Доброе утро.       — Доброе, — ответил этот самый босс и улыбнулся.       В глазах его Тай не видит ни тепла, ни добра. От босса исходит холод и угроза.       — Ну, что? Как спалось?       Тай не сразу сообразил, что вопрос адресован ему, а даже если бы сообразил, смысл фразы всё равно бы ускользнул.       — Мори-сан спрашивает — хорошо ли спал.       — Хорошо.       И всё-таки, голос сянь-шэня успокаивает. Тай чувствует себя в безопасности.       — Так он не говорит по-японски?       — Говорит, но многого не понимает.       — Ясно. Но! Нам повезло. Чуя-кун отличный переводчик, правда…       Повисло молчание. Тай посмотрел на босса. Указательным пальцем чешет висок.       — Тай, — напомнил или представил сянь-шэн.       — Точно — Тай! — щёлкнул босс пальцами и окинул взглядом. Неприятно. — Слушай меня внимательно, Тай, скоро приедет моя знакомая и поможет с лечением. После курса реабилитации определим тебя в приют.       Тай не понял ни слова, а сянь-шэн не торопится переводить.       — Босс…