Я не могу уже разумно думать. Зря… Все это зря. Меня никто не станет искать… Лишь только Лофа заметит, что меня нет уже долгое время… Вот бы не сдохнуть. Да! Надо вернуться любой ценой, надо! Я… Я уже забыла про Лофу, только стервой ее считаю… Я скучаю по ней. Сколько бы мы с ней не ссорились, она останется для меня самой лучшей старшей. Наверное, она будет меня искать, и скажет всем, что я пропала. Боже мой, я несу бред.
До этого момента.
Стоит сразу же отметить, мой дорогой читатель, что в поселках города Мадисона, штата Висконсина, есть очень хорошие места для постройки домов, где воздух чист благодаря тому, что всяких заводов и большинства автомобилей там вообще не находится. Есть такие волшебные места, не спорьте со мной.
Там всегда дружелюбные соседи — приветливо и мило знакомятся с новыми жильцами, сразу же рассказывая им «занимательную»
нихера никому не нужную историю их чудного поселения: на каждых выходных приглашают в гости на кружечку чая или стакан хорошего виски
чтобы понять с каким уебаном или проституткой им придётся жить всю оставшуюся жизнь , дабы получше узнать тех, с кем им придется проводить достаточно много чудесного времени, могут устроить шикарный сюрприз в виде подарочного набора посуды или незабываемую вечеринку в честь приезда с караоке, любезным обменом ударами кулаков в лицо и… Бывают, конечно же, ночные тусовки у молодежи с громкой музыкой в машине, нежелательные беременности местных малолеток-шлюх,
несколькими пропажами людей. Можно даже сказать точнее — их смертями по неясным причинам.
Такая не столь благополучная накаленная атмосфера в «Ейсис» наблюдалась примерно около трех десятилетий, с 1979 года, как только застройка закончилась и в эти маленькие разноплановые коттеджи и дома стали постепенно заселяться большие и не очень семейства.
И черт знает, что происходило каждое пятилетие. К примеру, на день Благодарения в 1994 — сгорел заживо один мужчина средних лет в состоянии алкогольного опьянения. Никто не знал причину возгорания, но жена погибшего утверждала в слезах, что ее мужа насильственно напоили, оставили в нетрезвом виде около их двора и подожгли. В это мало кто верил, а остальные склонялись к версии, что тот просто в горизонтальном положении решил покурить и уронил на себя горящую спичку. В начале двадцатых, кажется, весной, когда всех тянуло гулять и наблюдать за тем, как оживает природа и тает снег, в люк провалилась девочка лет семи, поскользнувшись на льду и ударившись о крышку головой, рухнула вниз. Ее искали около двух недель, пока рабочие не полезли в канализацию проверить последнее место, где могло находится мертвое тело. Смерть в канализационном коллекторе наступила от переломов нескольких позвонков, шеи и черепа в лобной части.
Проституток тут не было, тут были только шлюхи, которые настолько обожали сношаться с женатыми, что полноценно считали это увлечением. Местная школа особо знаний не давала, как и городские, но держала некоторых на цепи и не давала влезть в список для первых отчисленных. Держалась за этих отбитых детей как могла, да и те, кто желал съехать с такого места, старались держаться зубами за эту школу, как за оголенные провода.
И еще один минус — рядом лес. Да-да, черт подери, гребаный лес, где полно всякого сброда, по типу енотов, скунсов, американских лосей (можете к ним еще плохих водителей отнести, как хотите), норки, ласки, росомахи и антилоповые зайцы.
Вся эта живность иногда выводила жителей маленького поселения, особенно тех, кого бесил помет на крыльце или на плитке, которую отмывать просто нереально.
Что ж, давайте перейдем к самой истории?
Красная «Toyota» заехала на маленький дворик с потоптанным газоном. Авто остановилось напротив дома бежевого цвета, крышей, покрытой шоколадной металлочерепицей, а вокруг небольшого одноэтажного сооружения стелился дворик с заросшими кустами не пойми чего.
«Скудно, но недорого! То, что надо для нас!» — как говорила старшая сестра семейства Болтом — Лофа, тридцатишестилетняя шатенка, пережившая два развода и имевшая лишь одного ребенка с последнего брака — пятилетнего Тома, которому досталась от отца эпилепсия и витилиго на всем туловище. Старшая Болтом ранее, до тридцати лет работала в городе Мадисоне радиоведущей, затем ей предложили работу в конторе журналистов и та согласилась. И она залетела — так неожиданно, как курс евро. Уже в декретном отпуске она сидела постоянно дома, что и мешало ее второму, уже бывшему, мужу водить к себе любовниц. Первое время Лофа молчала, а когда Тому исполнилось четыре года, подала на развод и переехала жить к родителям, у которых была проблема и похуже.
Их вторая дочь, семнадцатилетняя Иззи, за всю свою жизнь не училась в общем классе — имелся огромный страх перед большим скоплением людей, и проведя школьное время на домашнем обучении, не была приспособлена к социализации. После она подала заявку на писательские курсы, и семейство заплатили больше, чем полагалось — для
VIP-клиентов имелось куда больше приоритетов, одна из них — изучение различных материалов наедине с пользователем и куратором. Иззи умоляла всех о том, чтобы она продолжила учится одна, дистанционно, через Skype. Отучившись один год в слезах из-за непривычки, Иззи попросила отправить ее в дом-интернат, чтобы она не мешалась родным со своими заболеваниями — неврозом, из-за которого у нее происходила асфиксия, и еще одним недугом, с которым она мучалась — агорафобией (Агорафо́бия — боязнь открытого пространства, открытых дверей; расстройство психики, в рамках которого появляется страх скопления людей, которые могут потребовать неожиданных действий; бессознательный страх, испытываемый при прохождении без провожатых по большой площади или безлюдной улице. Также существуют похожие по значению, но на данный момент устаревшие термины демофо́бия (от др.-греч. δῆμος «народ» + φόβος «страх») и охлофо́бия (от др.-греч. ὄχλος «толпа» + φόβος «страх») — боязнь большого скопления людей), и Лофа, приняв крайне странное решение, добрала небольшую сумму денег на свою детскую мечту — дом у леса — и стала подбирать хорошее места для переезда от родителей, понимая, что висеть на шеях пожилых людей — это невыносимый грех. Тем более, она хотела «помочь» младшей сестре, ноющей каждый день о доме-интернате, чтобы та была на уединении, раз так боится толпы людей.
Осознавая свою беспомощность, Иззи не раз пыталась выйти на улицу без солнцезащитных очков, в обычной одежде, а не в мешковатых толстовках, но все это закончилось тем, что она немедля возвращалась домой, начиная плакать уже при людях, и в своей комнате заканчивая истериками, про которые никто не знал, кроме папы. Отец, Скот, водил девочку еще в пятилетнем возрасте к психологу, и как только семейству стала известна причина постоянных плачей при толпе, все как можно осторожней стали относится к Иззи, особенно сестра — мало ли как ее заденет. Этакая хрусталь… Эмма, мать, от которой передались психологические проблемы только второй дочери, настаивала, что ее дочь не будет посещать психолога и причиной тому стало одно — ее положат в психиатрическую клинику, наденут смирительную рубашку и заколят ненужными препаратами, сделав из нее овоща… Спорить с Эммой бесполезно, и тем более, у некоторых оставался такой осадок в душе, что из разумной девушки станет «тряпка», их довольно-таки сильно пугало. И все приняли решение: психолог — зло, уж лучше пусть мучается.
А батя Иззи, поступая как мужик, тайно возил дочь ко всем врачам, следил за ее физическим и моральным здоровьем, заботился лучше, чем Эмма, поддерживал во всех начинаниях, и казалось бы, любил больше своей жизни. Иззи сама больше признавала отца, как родителя, считала его и за маму, и за сестру. Он был для нее всем, а она для него была единственной и неповторимой дочкой. Прекрасно понимая свою проблему, девушка старалась заниматься больше своим интеллектом, чем всякими рукоделиями (Уже до возраста полового созревания попробовала заниматься данной штукой, но забросила дело, как только закончила все поделки, а их как был максимум десять-двадцать). И к науке, необычным фактам, всей этой информации, которую только мог скрывать Интернет, ее тянуло намного сильнее, чем к постоянному задротству и попыткам искать друзей.
Нет.
У нее имелись друзья, но только в просторах Всемирного Инета, в социальных сетях, а наяву — лишь папа. Можно сказать, что с теми лучше, но время от времени где-то внутри груди «просыпалось» одиночество, грызущее за ее болезни и страхи, выбивающее из привычного ритма жизни. И оставался лишь один выход — постепенно привыкать к миру, через плачь и боль, как говорится.
Лофа открыла дверь своего авто, выставила из него левую ногу в черном туфле со шпилькой и вылезла из машины, поправляя элегантное белое облегающее платье выше колен (Вот что с бабой стало после развода.
прим.Автор). Локоны, завязанные в высокий хвост, ударились о плечи женщины. Она небрежно оглядела участок, жадно облизнула губы и открыла дверь заднего сидения. Лохматый темноволосый мальчишка в мятой футболке серого цвета, устало вылез из машины и прошел к входной двери. Он доплелся до своей цели, облокотился спиной к стене и сел на пятую точку в широких черных брюках, закатив глаза от скуки.
— Том, встань! Почки отморозишь! — рявкнула Лофа и с яростью ударила ладонью по крыше автомобиля, поторапливая второго пассажира. В его салоне выдохнула девушка и покинула его, прихватив свой любимый красный рюкзак в клетку. Нежно-розовый длинный кардиган, под которым была надета белая футболка, протащился по эмали машины, немного протерев ее. Лофа сдернула с Иззи капюшон, открыв ее темно-русую шевелюру, полгода назад подстриженную под каре. Неухоженные, но быстро растущие пряди выглядели так, будто бы их сотню раз покрывали краской — были ломкими, выпадали, часто путались, и хоть ни разу не предоставляли пигментации, выглядели со стороны именно так. Если Иззи бы составляла график мытья головы, то, возможно, волосы не выглядели сальными. Сама тощая фигура лишь недовольно промычала и направилась к мелкому.
— Что мычишь?! — вновь крикнула старшая, взяв с сидения музыкальный плеер, забытый младшей сестрой, хлопнула дверцей и процокала шпильками до парадного входа, заветным ключом открыв замок и впустив, будто бы, двух зомби в новый дом. В нос троим ударился приятный запах ландышей и немного расслабил сердитую женщину. Стены с давно наклеенными тусклыми обоями с вертикальными, на три тона темнее, линиями, больше напоминали фильм ужасов. Ламинат цвета детской неожиданности оказался весь покрыт грязными следами подошв мужской обуви — видать, ходили как по базару и не задумывались снять свои вездеходы хотя бы ради уважения. Это повторно напрягло Лофу и заставило Иззи немного пошевелить мозгами, сделать выводы насчет того, что после мыть полы будет она и никто другой. На шкафу без стенок стояли фотоальбомы, которых в семействе Болтом было выше пирамиды Хеопса, а рядом картонные раскрытые коробки с разными побрякушками, кружками и тарелками. Узкая стойка для обуви, шкаф для верхней одежды и прочего барахла, два красивых вырезных стула… Скучно. Красиво, но скучно.
Лофа прошла в коридор, позвав за собой мальчика, зашла в гостиную и плюхнулась на кресло, стоящее с боку у дивана, расположившегося посередине комнаты. Весь интерьер был однотипен — всё нежных темных тонов, будто бы в дом переехали жить старики… Картина «Американская готика», прочая херня на подобии вазочек, старых
никому не нужных сервизов посуды, часиков…
Том запрыгнул на диван и положил ладони на колени, как послушный ребенок, которым таковым не являлся без присутствия матери. Иззи осталась в дверном проеме. Уже понимая, что сейчас сестра начнет либо твердить насчет уборки, или насчет правил для ее сына, шатенка сосредоточилась на Лофе. Она увела взгляд в потолок, понимая, что ей сейчас будут морочить голову. Они с самого утра катались по городу, потом ехали в Ейсис через дальнюю дорогу, которая была без пробок, и в это время Иззи слушала музыку, не обращая внимания на сестру. Может, она любила ее, но где-то ненавидела за дурной характер, доставшийся ей от мамы. Собственно, разница в возрасте и ценности у них различны также, как и отношения друг к другу, и долго переваривать настолько близкие отношения не могли. Лофа лишь решила взять сестру в Ейсис с собой только для того, чтобы родители смогли отдохнуть в другой стране, в Сидней, куда бы отправились через четыре дня ночным рейсом. На Гавайи и Канарские острова они не захотели ехать только потому, что они останутся на территории США, а им давно хотелось вылететь за ее пределы, погреться на палящем солнышке. Иззи сразу отказалась от поездки — интроверту лучше сидеть на попе ровно, не колыхаться на такие предложения и не проявлять особой инициативы. Тети и дяди, бабушки и дедушки только и были рады этому, мол, не будет рыдать при людях и родители нормально отдохнут, вспомнят молодость. Отец недопонимал совершенно никого, пытался переубедить младшую, но без толку. Нафига надо тащить
аутистку на свободу? Не зачем, и хлопот не будет. Вообще, школьница за последний месяц остыла ко всем близким, даже к отцу, и всему виной решение при собрании всего их огроменного семейства отправить девушку
подальше, пока не натворила дел и родители отдохнули. Это было вечером в конце июня, после восьми часов, когда все закончили работать и решили собраться, поговорить, поделиться каким-нибудь событием за прошедший месяц-два, и Лофа как-бы невзначай сообщила о покупке дома и билетов для родителей. Эмма в знак признания кивнула ей, а Скот поинтересовался о том, почему именно два, а не больше. Мать Тома объяснила, что у нее работа, своего ребенка не отпустит, потому и только два билета. Как только отец упомянул младшую, Лофа выгнула брови и усмехнулась. Отец Эммы, Виктор, окрутил у виска. Эта тема в их большом семействе была запретна.
Младшая Болтом, подслушивая все их разговоры в гостиной, куда ее не пустили, как и Тома, узнала, что ее отправят через два месяца в пансион для людей с ограниченными возможностями. Скот, будучи против этого, высказался по этому поводу, но остальная родня, в том числе и его, не поддержала его. Решили на том, что через год заберут ее обратно домой, в Мадисон, а если также будет боятся людей — пусть еще побудет. После той встречи, утром, когда Лофа уехала на работу, шатенка пришла на кухню, где завтракали Скот и Том, а Эмма стояла у холодильника и искала на нем нужные себе записки, с ядовитой улыбочкой предъявила родителям претензии насчет того, что ее так и не отправили в интернат, а в пансион — так уже готовы вещи ей собирать. Эмма наорала за неуважение и подлость, Скот лишь поник, толком даже не объяснив причину «поднятия белого флага». Школьница на разные реакции родителей лишь слабо улыбнулась и ушла в свою комнату, читать учебники. После этого она тайком заказала себе шпингалет и установила на свою дверь, воспользовавшись инструментами отца.
— Помнишь что на тебе висит? — поинтересовалась женщина, скорчив лицо, похожее на старушки, решившей вспомнить свои лихие восьмидесятые такие же яркие розовые губы, дохрена тоналки, туши больше, чем молекул в океане, голубые тени с блестками покрывали все веки, как синяки… Дебилизм в мире красоты, короче.
— Типо того. Напомни слово, потом до меня дойдет. — равнодушно ответила Иззи.
— То есть как «типо того»?! Я тебе утром говорила, пока сюда ехали, что ты будешь следить за Томом! Даже два раза объясняла что надо делать! Иззи, что за безответственность? — рявкнула Лофа, зло уставившись на школьницу.
— Я не могу запомнить всю инфу, которая меня, если честно, не долбит. Что нужно — хранится в моей области гиппокампа, а остальное вылетает из головы. — выдавила из себя Иззи, уже понимая, что сказала это она зря. Женщина шумно выдохнула.
— И так, моя дорогая, сейчас оглашу твой план на весь день, — последнее она выделила. — Ты обязана следить за моим сыном, пока я на работе. Ты должна прекрасно понимать, что после покупки дома, я не могу позволить себе няню — это дорого и очень трепетная работа, месяц надо искать и проводить собеседования. Я тебе доверяю своего сына, потому что больше некому, а мне тревожно оставлять его с тобой, с аутисткой!
— Боязнь людей — не аутизм. — прошептала Иззи, чувствуя, как ее задело и начинало внутри колебаться терпение. Девушка ненавидела, когда ее болезни перевертывали с ног на голову, выставляли ее причиной всех бед и трат родителей. Но, видимо, старшей было дозволено делать и говорить
все, что ей только хотелось.
— Сейчас я говорю, не перебивай! — провопила Лофа и понизила голос. — Обед у Тома состоит из двух сэндвичей и половины моркови, потом сон-час — два часа, после полдник — остаток моркови отдаешь ему и выходите гулять на сорок пять минут. Если соседи начнут напрашиваться в гости — не впускать, а вы к ним в дом ни ногой. Вдруг заразу этот подцепит или эпилепсия стукнет, меня потом замучают по инстанциям гнать из-за сына. После прогулки пусть примет душ, а ты промоешь ему волосы, чтобы вшей не было. Потом поиграете или мультики посмотрите, но насчет телевизора — не больше часа! Ужин — это омлет, соли не добавляй ему, только если томатный сок добавить не меньше 50 грамм. В девять часов у Тома отбой, а значит до этого времени читай ему книги, подготавливайтесь ко сну. Не бегайте, не прыгайте, не смейтесь в тот период — это отгоняет здоровый сон. Поняла?
— Теперь да. — буркнула Иззи.
— В первый раз не слушала же, — фыркнула Лофа, закатив глаза. -И как всегда, слушаешь какую-то бредятину, а нормальное нет. Убраться успеешь?
— Я думала отдохнуть. — Болтом сняла рюкзак с плеча и положила его на пол, присев на корточки. Сделав это специально перед сестрой, Иззи в мыслях даже нагло подметила одну черту — Лофа заботиться о ней временами.
— Встань, это плохо влияет на женское здоровье. — сказала Лофа, закинув ногу на ногу.
— Плевать, честно сказать.
— Иззи! — гаркнула Лофа, поддавшись вперед. Младшая быстро поднялась и выпрямилась. Ох… Как она не любила, когда ей приказывают делать обычные вещи. Ну, серьезно, разве так опекать можно? Есть родители, которые помешаны на здоровье их чада, но тут сестра тебе ничего не дает сделать. Придется плясать под ее дудку, иначе устроит такую взбучку…
— Хорошо, Лофа, я все сделаю. Но, пожалуйста, на обратном пути, если получится, купи мне толстый блокнот.
— Договорились. Давай деньги. — Лофа мило улыбнулась, хотя под этой красивой улыбкой не было ничего хорошего.
— Забей, закажу.
— Только красивый, с цветочками, с феями, а не с этим долбанутым аниме.
Женщина поднялась с кресла, быстро обняла сына, смачно чмокнула и включила ему телевизор, прошла в коридор, взяв недоуменную младшую за запястье и отведя ее к входной двери. Вручив той триста долларов, она объяснила Иззи, что вечером могут прийти мужчины, которые собрали в комнате школьницы шкаф, и один из них сломал себе палец, потому ему придется платить сто пятьдесят долларов, а остальным троим мужчинам — по пятьдесят. Также Лофа попросила ту помыть полы в комнатах, в гостиной и коридоре, немного убраться на полках, освободить коробки, приготовить ужин и постирать вещи.
И как только эта женщина покинула дом, Иззи принялась за указанное, оставив свою комнату напоследок. Пока она мыла полы, успела разозлиться на Тома, когда тот закинул свои ноги ей на спину, пока у дивана оттирала следы обуви. Пригрозив оставить голодного, Иззи показала ему кулак и хмуро уставилась на него, и под гнетом старшей, нелепо кивнул и уставился с грустной миной в экран. Пару раз роняв тарелки, шатенка едва ли не засаживала осколки в ноги, и собрав разбитое, выкинула в мусорное ведро доверху заполненное смятыми бумагами, пылью и огрызками яблок. Иззи, будучи голоднее Тома, пока вытирала пыль и раскладывала содержимое коробок на полки, грызла моркови и запивала апельсиновым соком, после которого у нее появлялось на уголках губ неприятное ощущение зуда. Она нервничала. Она вообще не видела свою новую обитель, потому боялась заходить туда — была уверена, что там все просто ужасно. Но, однако, управившись с отмыванием полов и преобразованием из пустых полок в заставленные книгами и всякими побрякушками, уставшая морально Иззи, соизволила зайти в спальню, принадлежащую теперь ей на некоторое время.
Серые обои с светлым контуром огромного одуванчика; высокая кровать рядом с окном, заправленная в белое постельное белье; сиреневые занавески; черный стол со всеми тетрадями, пеналами, папками, разными фигурками человечков и животных; крутящееся кресло такого же цвета, на котором стояла коробка с плюшевыми игрушками Иззи; приносящий всем боль платяной белый шкаф с зеркалом на одной из дверцы и пустая стена. Около нее ничего не было, тупо ничего. Девушка осмотрела еще раз комнату и выдохнула — по крайней мере, нет розовых сопелек и фей. Это просто шикарно, что Бог услышал ее молитвы о нормальной комнате… Спасибо, черт подери. Хотя бы серый цвет, а не кукольно-малиновый!
Иззи прошла вовнутрь спальни и начала наводить порядок на рабочем столе. Отодвинув все папки в сторону, школьница открыла коробку и вытащила мягкую лисичку, кролика и медвежонка. Это были ее когда-то самые лучшие близкие друзья — лиса Алис, Жаки кролик и медведь Боб. В возрасте четырех лет, когда Иззи только смогла членораздельно разговаривать и не глотать буквы, она заявила семейству, что ей не нужны дети людей со своими играми в супер-героев и магазинчик — у нее уже даже есть муж Боб и их дите Жаки. Лучшей подругой Иззи являлась лисичка, которая тайно всей душой любила и когда-то пыталась увести у маленькой девочки супруга и продумывала план, как быстрее заполучить Боба в свои игрушечные тиски, и только кролик смог уговорить Алис оставить все как есть, сохранив все дружеские отношения между игрушками и девочкой. И Жаки всегда в играх был тем самым лицом, разруливающий все ситуации, казалось бы, самые не выполнимые. Алис в ее представлении являлась самой женственной игрушкой, которая только могла бы быть у Иззи в детстве — грациозная, интеллигентная, добрая, гордая, пунктуальная, модная, красивая… Медведь только заполучил ее внимание настолько, что девочке вздумалось обручиться с ним. Он нравился Иззи больше всех. Боб был в синем комбинезоне, с улыбкой и румянцем на пухлых щеках. Кроме того, от него нестерпимо пахло цветами. Какими — Иззи не могла разобрать, но в тринадцать лет вдохнула аромат, исходящий от плюшевого медведя и перед глазами стали мелькать превосходные букеты цветов.
А вот после десяти лет эти игрушки перестали быть ей родней. Детское воображение перестало рисовать Иззи всякие радужные картинки с тройкой задорных весельчаков, мысли изменились и принялись порождать новые образы, ставшие для девушки как глоток чистого воздуха в закрытой горящей комнате. Она мечтала написать книгу. Стараясь не забыть внешность какого-то второстепенного героя, являющийся положительным или отрицательным, школьница пыталась учиться и в то же время зарисовывать их лица, телосложения. Выделяла им целые тетради, делая им такую характеристику, что, наверное, любой учитель по литературе заинтересовался ее мыслями. И написав за несколько лет только один абзац, Иззи села в яму творческого кризиса. Голова не работала толком.
Скинув коробку с кресла, та пришла в ошеломление, а после прикусила нижнюю губу и хмыкнула. Она аккуратно взяла в руки окровавленный на краях шарф в черно-серую полоску, который лежал на подлокотнике кресла так, что заметить оказалось его трудно — черные и серые полосы горизонтального положения легли на поверхность так, что была видна лишь черная часть, и Иззи бы ее вообще не заметила если не серый цвет и не особо сильный, но присутствующий странный запах чего-то металлического.
— Это… Это забыл тот мужчина, который сломал палец. Да, это его! — вслух рассуждала Иззи, не отрывая взгляд от аксессуара, двинулась в ванную комнату. Закрыв за собой дверь в ярко-освещенном помещении, Иззи набрала в пластмассовый таз холодной воды из-под крана и погрузила шарф туда, после начав мылом тереть кровавые пятна. Получилось от них избавится после седьмой стирки. Не жалея рук, которые уже под ногтями щипали, Иззи закончила с шарфом только через час-два, и повесила его сушится на сушилке, предварительно ополоснув теплой воде и хорошо выжав. Стал посветлее, благоухал лавандой от мыла, немного обновился…
Плюнув на мытье полов в новой комнате, Болтом быстро перепихала одежду из большой спортивной сумки в шкаф, после просто плюхнулась на кровать и быстро уснула.
***
Том просто смотрел телевизор, уминая морковь и сэндвичи. Надо же, тетя Иззи сказала, что оставит его голодным! А он умнее ее — подставил стул к холодильнику и открыл его. Мама вчера с утра, перед работой, заезжала сюда, привезла еды.
Он не любил свой распорядок дня, но приходилось слушать маму, иначе лишала игр, просмотра мультфильмов и на прогулке заставляла стоять. Когда еще с ним жил его папа, режим не был так важен для его мамочки, а после развода Лофа будто бы спятила. Просто приметив то, что мамочка проводить на своей работе большую часть времени, Том стал чудить только тогда, когда никого не было рядом. Правда вокруг него постоянно сидела бабушка с дедушкой, а тетя Иззи его никогда не смущала — он мог при ней шпарить матом, облизывать дверные ручки и глотать вкуснопахнующее жидкое мыло.
За окном давно стало темнеть, как и в комнате. Мальчик, заметив боковым зрением лишнее движение во дворе, подорвался с места и подошел к раме, начав разглядывать мужчину, кивающего в сторону, на входную дверь. Том не почувствовал никакой опасности, страха, и, улыбнувшись, побежал в прихожую. Он послушный мальчик, всегда выполнял то, что говорили ему старшие. Ну, это дядя, да, выглядел необычно… А вдруг это волшебник? Разве можно упустить такой шанс?!
С трудом открыв замок, ребенок приоткрыл дверь и взглянул вверх. Мужчина, лукаво улыбаясь, медленно протянул ему конфету, и когда мальчик протянул за ней руку, сел на корточки.
Темное легкое пальто, под которым виднелась черная футболка, легло на крыльцо из-за своей длины. Воротник был поднят так, что лицо со стороны нельзя было разглядеть. Зеленый блеск глаз, вперемешку с огоньками корысти, сиял из-под прикрытых темных век.
— Привет, мальчик!
— Здравствуйте!
— А как тебя зовут? — льстиво поинтересовался незнакомец.
— Том.
— Том, давай договоримся, как два взрослых парня, хорошо? Ты же взрослый уже? — тише спросил он, на что ребенок кивнул и довольно улыбнулся.
— Да! Я большой! — весело прокричал ребенок, и мужчина зашикал на него, боязливо косясь по сторонам.
— Не кричи, соседи могут испугаться твоего грозного голоса. Давай так, подарю тебе пакет конфет и два шоколадных батончика, а ты…
Темнота в комнате школьницы царила уже долгое время. Иззи проснулась только что и пыталась понять где она, сколько времени она проспала и где вообще родители. Только через пару минут к ней вернулась память. Она далеко от родителей. Лениво поднявшись с кровати, она потерла глаза и шумно выдохнула, после навострив слух. Телевизор что-то бубнил свое… Голос Тома… Гудел холодильник… Голос Тома… Тикание часов на ее столе… Смех Тома… Тихий приятный шум из отвода теплого воздуха… Голос… Так! Твою мать, с кем он там, нафиг, разговаривает? Сам с собой что -ли? Крыша едет, дом стоит у мелкого сорванца?!
Сев на матрасе, встав и потянувшись с тихим хрустом в лопатках и коленях, Болтом направилась в гостиную, случайно ударившись мизинцем левой ноги об дверной проем. Прокляв все углы, Иззи чертыхнулась. Каково было удивление Болтом, когда из гостиной не было видно света от экрана телевизора. Смех Тома донесся откуда-то с кухни. Школьница рванула туда и замерла — мальчик сидел один за обеденным круглым столом и улыбался — лунный свет лежал на лице ребенка и выглядело для обеспокоенной девушки весьма жутковато. Не каждый день в живую видишь перед собой своего кузена, который лыбится в одиночестве, в темноте.
— Томас, ты чего?! — прошипела Иззи в тревоге, выпучив глаза.
— Мне дядя показал, как он сводил зрачки! — радостно сообщил Том, из-за чего сердце школьницы ушло в пятки. Что он только что сказал? Она почувствовала по телу мурашки от металлического холода, который резко появился около ее шеи и как к ней медленно прижалось заточенное лезвие. На плечо легла широкая тяжелая ладонь.
— Здравствуй, крошка. А ты счастлива? — горячо прошептал ей на ухо мужской сладкий голос. Иззи унюхала едва улавливаемый запах гнили, такой же, как раньше пах шарф. — Давай поиграем в игру! Я Льюис, а ты — Иззи Болтом, сестра мамы этого очаровательного ребенка, и кстати, ты хорошо рисуешь — мне понравились твои рисунки!
— Нет… Мелкий, что ты натворил? — прошептала в жутком ужасе шатенка. До нее дошло только в тот момент, когда она начала тихо заливаться слезами. В дом проник маньяк. Это конец.
— Он поступил правильно. — засмеялся парень, именующий себя Льюисом…
