Воспоминание умирающего ронина.

      Небо затянулось багряными тучами. Листья на деревьях шелестели, будто бы их сносил ветер, но на деле лишь пустота.       Мэй рвано вздохнула. Вот её час настал. Сейчас её проткнут, и жизнь лисицы оборвётся.       Её предназначение стать ключом, не больше.       В ожидании кицунэ закрыла глаза.       — Мэй! – сильные руки ронина откинули лёгкое тело гейши.       Послышался лязг металла и голова о́ни упала на землю, сохраняя его неприятное выражение уродливого лица.       Но один миг...       Всё вокруг пылало красным.       Масамунэ дрожал. Он медленно опустил взгляд вниз: клинок, покрытый кровью. Его собственной кровью.       Всё затрепетало... Дыхание перехватило, мышцы стремительно сокращались.       — Масамунэ! – крики друзей. — Ты меня слышишь? Масамунэ, очнись!       — Ты не должен был... нет! Всё будет хорошо! Постой же... — Мэй подползла к Араи. Её глаза постепенно наполнялись слезами. Руки беспорядочно бродили по телу ронина в тщетных попытках найти спасительную нить.       Большие солёные капли скатились по щеке, капая на окровавленную одежду Масамунэ.       Мэй. О, Мэй... Знала ли ты, что так когда-нибудь будет? — конечно. Кто, если не ты, искал эту призрачную надежду, когда исход бывшего самурая был предрешён.       Путь мести пройден. Ронин столько говорил о нём, всегда был готов к смерти, о которой мечтал и лелеял, а сейчас... До чего ты дошёл, Масамунэ Араи? Всё это было только ради этого?       Глаза ронина медленно закрывались, дыхание становилось слабее.

***

      В этот вечер он думал не о мести. Он думал о ней. Мягкие волосы, фарфоровая кожа, глаза, в которых бушует море.       Точно приворожила...       Ронин слегка улыбнулся такой мысли. Суровый взгляд потеплел.       Невозможная, прекрасная. Точно огонь.       Пряди волос кто-то заложил за ухо, что-то цепляя и поправляя. Масамунэ повёл взглядом, хотя точно знал, кто это был. Запах свежего пергамента и леса... Ухо приятно защекотало.       — Что это? – спросил он. Где-то внутри Араи понимал, что будет рад даже соломинке, лишь бы кицунэ была рядом.       Вокруг было солнечно, светло, уютно. Эта ненавязчивая мягкость согревала душу. Будто так должно быть, будто так будет всегда. Это правильно.       Не получив ответа, Масамунэ глянул на водную гладь. В зеркале отражался мужчина с длинными волосами, приятной лёгкой улыбкой на губах и... розовым пионом в волосах.       Увидев в воде изумлённое и чуть покрасневшее лицо Масамунэ, Мэй засмеялась. Сначала тихо, но потом всё смелее и смелее, пока этот заразительный смех не добрался и до мужчины, вынуждая смеяться вдвоём.       Ронин поднялся на ноги, сгребая гейшу в объятия. Араи, неожиданно для Мэй, пригнулся и подхватил её под колени, беря на руки.       Такая лёгкая...       Масамунэ вскружил её, заставляя прижаться к плечу. Она смеялась, он тоже.       Шёпот Мэй опалил ухо:       — Я так люблю тебя, Масамунэ.       Вместо ответа, Ронин лишь сильнее обхватил её, наклоняя своё лицо к ней. На секунду утонув в её глазах, Араи поцеловал её. Целовал так, будто Мэй его кислород, будто она всё для него.       Масамунэ заранее знал, что оно так и есть. Он любит эту девушку сильнее жажды мести, сильнее смерти и чего-либо ещё.

***

      — Верь мне, – из последних сил тихо говорил он, — верь мне, Мэй... я люблю тебя больше долга, больше, чем феникс солнце... больше всего... на све... те...

...Ещё поныне в рукавах халата

таится запах сорванных когда-то Цветов, которых нет уже давно...       Глаза Масамунэ закрылись. Закрылись и больше не открывались.       Тишину разрезала тихая скорбь.       Тихая...       Тихая...

...ты желтой хризантемы увяданье

Увидеть мог бы, заглянув в окно.       Она переросла в неконтролируемые рыдания и страдания.       Крик от безысходности.       Подаренный когда-то давно ронином кандзаси в волосах Мэй упал на землю.       Может, они ещё раз полюбят друг друга в следующей жизни, когда распорядится судьба, как настанет рассвет...