следи за своим поведением

      На любых выступлениях всегда царит атмосфера полнейшего беспорядка. Воздух накаляется с бешеной скоростью, и эта жара распространяется на целые километры вокруг. Энергия так и плещет из каждого участника, из каждого поклонника, пришедшего посмотреть на любимых исполнителей. Она вырывается из грудной клетки вместе со строчками песен, что следуют одна за другой практически без перерывов.       Обычно на большой сцене парни много чего себе позволяют — с удовольствием играют на радость публике. Но на квартирнике, где группа давала интервью, которое потом выводилось в эфир по всей стране, пуститься во все тяжкие было как минимум несуразно. Не то место, не то время, не та публика. Не то выступление, где от поцелуя двух мужчин толпа загудит и будет громко аплодировать. И Юра прекрасно понимает это. Но вот понимает ли Паша, провоцируя скрипача и так, и этак?       Личадеев крутится рядом с Музыченко, ловит какой-то нереальный кайф от исполнения песни — как и всегда, как и на любом другом выступлении. Он трясёт башкой, из-за чего его отросшие волосы разлетаются в разные стороны, и по итогу, возвращаясь обратно вниз в полнейшем хаосе, вовсе закрывают лицо аккордеониста. Паше тяжело дышать, ему жарко, он жадно ловит приоткрытым ртом воздух и высовывает язык, двигая и качая бёдрами в такт музыке.       А Юра во время своего исполнения просто старается не замечать Пашкиного существования вовсе. Он играет на скрипке, хрипло рычит в микрофон, пропевая куплет за куплетом, не замечая, как песня стремительно подходит к концу. Ещё пару строчек, не смотреть, главное — не смотреть… Но до ушей всё равно доносятся чужие крики в микрофон, и Музыченко сразу они представляются в абсолютно другой ситуации, вызванные абсолютно другими условиями. Да блять…       Они заканчивают первую песню из трек-листа, и Юра, доигрывая последние ноты заводной композиции, пытается отдышаться, с ухмылкой кидая из-под закрывшей лицо чёлки взгляд на Пашу. Всего секундный, но этого хватает, чтобы восполнить недостаток этого вкрай охуевшего аккордеониста внутри. И пока идёт интервью, самое его начало, — можно хотя бы на несколько минут расслабиться и не смотреть «куда угодно, лишь бы не на Пашу». А Личадеев в это время ведёт себя как ни в чём не бывало. Словно это не он минуту назад так по-сучьи крутил задницей в такт песне, провоцируя скрипача.       Во время так называемых перерывов, когда Маргу́лис разговаривает с участниками группы, задаёт им какие-то вопросы, берёт интервью, Юра отключается от мира сего, и эти пары минут пролетают мимо него с библейской, блять, скоростью. Ему не хочется продолжать играть, не хочется знать, что всего в паре метров от него крутится разгорячённый аккордеонист. Который, сука, снова начинает неистово трясти своей башкой, от чего шляпа слетает к чертям на пол. Которую он потом всё равно снова упрямо наденет и снова позволит ей упасть вниз.       И ведь всё идёт весьма хорошо, пока Паша, сука такая, не падает на колени прямо перед Юрой. Спасибо, что хотя бы спиной, а не лицом, иначе Музыченко точно б сорвался. Но он не подаёт виду, не ведётся на эти провокации — во всяком случае, старается. Скрипач так легко и просто отходит в сторону, заставляя подняться Пашу с колен, и замечает на себе его взгляд. Остальную часть песни они доигрывают без каких-либо происшествий — и слава богу.       Перерыв. За ним следующая песня. В этот раз Юра специально подходит к Паше, играет рядом с ним, проверяет реакцию. И тот ведь реагирует. Кидает взгляд на скрипача, ещё раз палит, и ещё — наверняка ждёт чего-то. Сучка. И Юра, само собой, замечает все эти секундные взгляды, но не смотрит в ответ, всё ещё держит себя в руках, но с каждой минутой это становится труднее делать.       Ну и на что же ты надеешься, Пашенька?       Они отыгрывают ещё две песни, которые пролетают мимо Юры — он играет уже на каком-то автомате. Паша затих, и Юру это напрягает. Он не крутит бёдрами, не трясёт башкой, позволяя своим волосам вновь растрепаться, а шляпе — слететь. Он топчется аккурат возле своего микрофона и спокойно отыгрывает песню за песней, выкрикивая по паре слов, когда это требуется. Словно это какое-то затишье перед блядской бурей.       Но на «Кайфмэне» Музыченко как всегда уходит в отрыв, полностью расслабляется, постоянно как-то взаимодействуя со зрителями. Поёт вместе с ними, прыгает и крутится вокруг себя, пока в венах разжигается обжигающий изнутри огонь. Он настолько погружается с головой в эту пылкую, беззаботную песню, что забывает про Пашу. Настолько забывает, что подходит к нему ближе, ловит его взгляд, кладёт руку на затылок и притягивает к себе, выкрикивая вместе с ним в один микрофон «I'm a Кайфмэн!».       Пашка словно только этого и ждал. Ждал, пока Юра сам сделает что-нибудь, даст понять, что в эту игру они играют вдвоём. Аккордеониста это заметно веселит, и он снова трясёт волосами направо и налево, двигая бёдрами. А у Юры внутри пожар разыгрался с неистовой силой, с головой накрыв скрипача. Он, естественно, не подаёт виду, словно всё так и должно быть. Словно всё так и запланировано. Но, сука… И пока Музыченко рассказывает про группу Фобос, то чувствует, как Пашка буквально пожирает его взглядом, играя незамысловатую мелодию на своём аккордеоне, и всё никак насытиться не может. Юра всё понимает, но осталось буквально пара песен, и они свободны. Пойдут отдыхать в гримёрку, выделенную специально их группе, будут восстанавливать силы после жаркого — во всех смыслах — выступления. А там уж Юра отыграется как следует.       На следующей песне Музыченко снова подходит к Паше и улыбается, глядя на него взглядом, так и вопрошающим: «что, Пашенька, хочется?». Юре вот, например, очень даже хочется. Хочется схватить Пашу за волосы, притянуть ближе к себе, поцеловать мокро, жарко, а то и вовсе — поставить на колени и без остановки тягать за эти длинные патлы, трахая чужую глотку. Хочется отхлестать ладонями по щекам, чтоб кровь к ним прилила, чтоб поалели хорошенько. Потому что Пашка это заслужил — за своё провокационное поведение. Хочется сжать его шею, чтобы подчинился и дышать лишь по команде смог. Чтобы слушался, сука.       Юре хочется залезть в голову Личадеева. Понять, о чём тот думает. Паша беспрестанно кусает и облизывает свои губы, а когда Юра вновь возвращается к нему, глядя с улыбкой и прищуром, — тоже улыбается, но в ответ не смотрит. Юра уже понял, чего он добивался, раскусил и присоединился к этой сумасшедшей игре, которая давно уже создана ими двоими.       Конец последней песни Паша отыгрывает на коленях, расставив ноги в разные стороны, хрипит и шипит в микрофон, и Юра терпит. Терпит, терпит, терпит-терпит-терпит. Осталось совсем-совсем немного. И вот — звучат последние ноты, Юра боковым зрением следит, как Паша поднимается и заодно поднимает слетевшую в этом хаосе шляпу. Они кидают в зал самолётик с автографами, кланяются под звонкие аплодисменты и свистки. Пока остальные парни уходят со своими инструментами в гримёрку, Юра с Пашей остаются ещё на пару минуточек, напоследок слушая отыгрываемые Личадеевым ноты одной из песен, и совсем немного поют вместе с довольной публикой.

***

      На душе становится сладко, когда они окончательно прощаются с толпой и уходят, потому что сейчас — сейчас, наконец-то — можно будет позволить себе всё то, чего так хотелось во время выступления. Юра идёт к лестнице первый, хмурит брови, думая, что же ему такого сделать с Пашей. Уже на втором этаже оборачивается, палит мельком назад, сразу же сталкиваясь с поплывшим чужим взглядом. Юра ухмыляется, заходя в гримёрку; он доволен, чего не скажешь о Паше. Личадеев ждёт, пока скрипач начнёт, наконец, действовать. Позовёт куда-нибудь «перекурить да попиздеть». Но этого не происходит минуту, пять, десять, пятнадцать, и Паша не может спокойно усидеть на месте. Все инструменты давно убраны; половина парней переоделись в запасную одежду и уже начали придаваться алкоголю и веселью. Отдыхают, как и подобно алкохардкорному бэнду.       Юра отдыхает и веселится вместе с парнями. Он толкает тост за тостом, выливая в себя стаканы с коньяком, и хрипло, заливисто смеётся. Паша опрокидывает в себя рюмки с водкой, наблюдая из-под растрёпанной чёлки за постепенно пьянеющим Юркой. И скрипач всё прекрасно видит, всё замечает. Каждый чужой вздох, каждое нетерпеливое шевеление, и ему становится лишь веселее от этого. За плохим поведением ведь следует наказание, верно?       В какой-то момент Паше просто надоедает. Он опрокидывает в себя ещё одну рюмку с водкой, морщится, закусывая чем-то первым попавшимся под руку, и выходит на немного дрожащих ногах из гримёрки, хватая с собой куртку — всё-таки начало марта, и на улице далеко не тепло. Ищет запасной выход и выскальзывает на свежий, прохладный воздух, доставая из внутреннего кармана куртки пачку с сигаретами. Чиркает зажигалкой, раскусывает кнопку и вдыхает в лёгкие горьковатый дым с привкусом ментола. Прислоняется спиной к стене здания, думает о своём — в особенности о том, какой же Юра всё-таки пёс.       Благодаря курению, Пашку немного отпускает это долбанное отсутствие какого-либо терпения и бесконечно долгое ожидание. Он роняет бычок вниз, размазывая его подошвой туфли по асфальту, и заходит обратно. Возвращается в гримёрку и скидывает с себя куртку, возвращая её к остальному вороху вещей, что лежал на одном из диванов.       Юра тем временем о чём-то увлечённо беседует с Кикиром и Мустаевым, размахивая руками в разные стороны, и рассказывает одну из тех самых историй, что обычно вспоминаются на пьяную голову. Паша, наблюдая за этой картиной, делает глубокий вдох, затем медленно выдыхает и уверенным шагом идёт в Юрину сторону. Встаёт позади и на ухо проговаривает:       — Пойдём, выйдем, — и сразу же удаляется из гримёрки, надеясь, что Юра всё-таки пойдёт за ним.       Так оно и происходит. Музыченко сразу весь подбирается, расправляя усы, извиняется перед парнями и, сложив руки в карманы, идёт вслед за Личадеевым. Тот стоит в коридоре, ожидая скрипача.       — Что-то не так, Пашенька? — спрашивает Юра, выходя из комнаты, своим хриплым голосом, улыбаясь, склоняя голову вбок и явно издеваясь. «Да всё не так, сучара» — вертится у Паши в голове, но он ни черта не отвечает, лишь кивает в сторону, мол, «следуй за мной, мудила». Юра облизывается, словно хищник, который загнал свою жертву в западню и вот-вот собирался напасть, и послушно идёт за Пашей. Тот доходит до туалета, немного мешкается, но всё-таки заходит, и Юра проскальзывает за ним, сразу же запирая за собой дверь на шпингалет. Скрещивает руки на груди, спиной прислоняясь к закрытой двери и глядя с вызовом на аккордеониста, что стоит прямо напротив и раз за разом поправляет свои волосы, что снова и снова падают вниз, закрывая лицо. Юра ничего не предпринимает, и Паше это не нравится. Личадеев сглатывает, поднимая голову вверх, смотрит на Юру и чертыхается. Просит полушёпотом:       — Блять, ну мне же не показалось… пожалуйста, Юр, сделай уже хоть что-нибудь… — Музыченко вздыхает, отлипает от стены, опуская руки вниз, и медленно подходит к Паше, внимательно рассматривая его. А затем резко хватает за горло, заставляя попятиться назад. Юра прикладывает его к противоположной стене с глухим ударом, от чего Личадеев тихонько всхлипывает, прикусывая нижнюю губу. Музыченко слегка ослабляет хватку — просто держит рукой за шею, — и легонько поглаживает чужой кадык подушечкой большого пальца, поднимая взгляд на дышащего через приоткрытый рот Пашку.       — Ты пиздецки плохо вёл себя, Пашенька… — хрипло шепчет Юра, поднимая руку чуть выше — до щеки. Пальцами аккуратно поглаживает почти что нежную кожу лица, а затем резко прописывает пощёчину, вызывая у Паши судорожный вздох. — Знаешь ли, нельзя провоцировать меня на протяжении всего концерта, а затем так легко и просто получить что-то, чего ты хочешь…       — Юр, я… — хочет ответить аккордеонист, но Юра ещё раз бьёт его ладонью по лицу — уже по другой щеке другой рукой и намного сильнее.       — Не-а. Я не разрешал раскрывать тебе рта, Пашенька, — приблизившись к чужому уху, рычит Юра. А затем горячим языком проводит вдоль шеи и смыкает зубы где-то под челюстью, оттягивая тонкую кожу, от чего Паша еле слышно стонет и кладёт руки на Юрины плечи, пальцами цепляясь за футболку, прижимая его ближе к себе.       Блять, как же долго он ждал этого. Как долго хотел. Наконец-то он может делать всё, что только захочет.       Они одни в запертом туалете, отгороженные от всего остального мира.       Юра горячо выдыхает, зарывается в чужие волосы на затылке, сжимает их в кулаке, резко оттягивая и заставляя Пашу откинуть назад голову и подставить шею. Вновь проводит языком по солоноватой коже, — только медленнее, пробуя Пашу на вкус — кусает абсолютно всюду, наплевав на то, что все синяки, что проявятся чуть-чуть позже, будут на видном месте, и Паше придётся пару недель таскать кофты с длинным воротником. Но Юра пьяный, Паша тоже, и им на это сейчас абсолютно пле-вать. Скрипач больше не в силах сдерживать себя, когда прямо перед ним такой горячий и возбуждённый аккордеонист, что так тяжело дышит и кусает губы, пытаясь спрятать рвущиеся наружу стоны.       Музыченко отрывается от своего занятия, возвращает руку на шею, сжимает и приближается почти что вплотную к Паше. Дышит прямо в чужой приоткрытый рот и заодно прижимается своим пахом к чужому. Ухмыляется стояку и проводит кончиком языка по губам. Дразнится, и ему совсем не стыдно. А когда Личадеев пытается податься вперёд и поцеловать Юру самостоятельно, то сильнее сжимает крепкую шею, на которой уже виднеются тёмно-фиолетовые следы, и в очередной раз несильно прикладывает Пашу о стену. Тот недовольно хнычет, сводя брови к переносице.       Юра медленно приближается, легонько прижимаясь своими губами к Пашиным, и всё так же держит его за горло. Чувствует под пальцами бешено бьющуюся жилку и проводит языком по Пашиной нижней губе, заставляя его приоткрыть рот, и проникает языком уже непосредственно внутрь. Поцелуй в момент становится грубым, мокрым и жарким. Скрипач буквально рычит в него, впиваясь ногтями в кожу на шее, и кусает Пашины губы, терзая их, как только вздумается. Паша чувствует вкус коньяка и то, как он смешивается с собственным горьким привкусом водки и сигарет с ментолом.       Юра ни разу не даёт перехватить Паше инициативу в поцелуе. Второй рукой, что была свободна, он вытаскивает заправленную в джинсы рубашку и пробирается под неё. Оглаживает прохладной ладонью живот, бока, ведёт ею вверх — к груди. Несильно царапает соски, и Паша мычит в поцелуй, вздрагивая. Юра отстраняется; одну руку он убирает вовсе, а вторую — кладёт на Пашино плечо и надавливает, заставляя Личадеева опуститься на колени. Тот послушно делает это и смотрит на Юру поплывшим взглядом уже снизу вверх.       — Расстёгивай, — озвучивает Юра первую команду, и Паша слушается. Он тянется к Юриным штанам, расстёгивая слегка дрожащими от алкоголя пальцами пуговицу и ширинку, и приспускает их вместе с боксерами, освобождая от такой сейчас ненужной ткани чужой твёрдый член. Проводит по нему рукой, облизываясь и сглатывая накопившуюся слюну, подаётся вперёд и обхватывает губами головку. Ласкает языком уздечку, поднимает взгляд вверх и аккуратно пропускает член глубже в горло, но с непривычки сразу же давится им, отстраняясь и вытирая тыльной стороной руки слюни с подбородка. Паша никогда не промышлял в своей жизни минетом, но девушки в порно заглатывали члены так легко и просто — вот он и подумал, что у него тоже запросто получится сделать это. Но Юра всё равно довольно шипит, чертыхаясь, и кладёт одну руку Паше на голову, зарываясь пальцами в его волосы. Второй рукой он обхватывает свой член у основания и снова притягивает к нему Пашу. Головкой ведёт по чуть вспухшим от грубых поцелуев губам.       — Язык, — следует ещё команда, и Паша снова слушается. Он высовывает язык, и Юра стучит по нему головкой, прикусывая нижнюю губу. Очень развратная картина, ничего не скажешь. Паша терпеливо ждёт, пытаясь игнорировать собственный ноющий в джинсах стояк, и чувствует на языке солоноватый привкус предэякулята. — Шире ротик, сладкий, — хрипит Юра, уже самостоятельно проскальзывая членом в чужое горло. Паша щурится, чувствуя, как на глазах выступают слёзы. Старается терпеть, но скоро всё равно закашливается от рвотного позыва, и Юра за волосы отстраняет его от себя, наблюдая, как растягиваются вязкие слюни. В полумраке не особо видно, но Паша наверняка сейчас красный до кончиков ушей. Музыченко снова тянет Личадеева к члену; аккордеонист плотно обхватывает твёрдую плоть губами, позволяя Юре самостоятельно трахать его глотку.       И Юра трахает. Так, как ему и хотелось — крепко держа за волосы, в нужном темпе. У Паши во рту горячо, мокро, и горло его — пиздецки узкое. Юра ускоряется, хрипло рычит, окончательно сходя с ума, и в какой-то момент резко отрывает за волосы вошедшего во вкус и прикрывшего глаза Пашу от своего члена, тянет вверх, заставляя подняться. Обхватывает его лицо руками и притягивает к себе, вовлекая в мокрый поцелуй. Буквально через минуту так же резко отстраняется и мурчит в самые губы:       — Хороший мальчик, — смеётся коротко и хрипло, толкая Пашу к туалетной тумбе, что длиной во всю стену, заставляет опереться на мраморную поверхность меж двух раковин. Юра нетерпеливо расстёгивает чужие джинсы, спуская их до колен вместе с бельём, и прижимается членом к оголённой заднице, вызывая у Паши тихий стон. Скрипач двигает бёдрами, скользя членом меж чужих ягодиц, имитируя фрикции. Личадеев скулит, подаваясь назад, выпрашивая большего. — Ну же, Пашенька… попроси меня, — полушёпотом говорит Юра, продолжая тереться. Одной рукой он крепко держит Пашу за бедро, а второй проводит по его спине, царапая, от чего аккордеонист выгибается, тяжело дыша.       — Юр-р-а-а… сделай это, пожалуйста… я правда очень хочу… — Музыченко лыбится, следя за Пашей через висящее на стене большое зеркало. Он подносит средний и безымянный палец ко рту, обхватывает их губами и смачивает как следует слюной. Затем опускает руку вниз и подносит пальцы уже непосредственно к Пашиному анальному отверстию. Аккуратно, на пробу, толкается внутрь, но когда понимает, что пальцы проходят абсолютно без какого-либо сопротивления, тихо смеётся.       — С-сучка… какая же ты похотливая сучка, Личадеев, — Паша смущённо улыбается, прикусывая нижнюю губу, но улыбка быстро сходит с его лица, и он давится стоном — Юра убирает пальцы и заменяет их своим членом. — Умничка, Пашенька, подготовился для меня… так даже лучше, — скрипач медленно входит внутрь, и Паша ложится головой на свои сложенные руки, кусая кожу чуть выше запястья. Юра не замечает этого, пока не входит целиком. Он хмурится и резко за волосы поднимает голову Паши обратно. Тот прогибается в пояснице, со стоном поднимаясь, и дышит через приоткрытый рот.       Юра где-то с минуту не двигается, давая привыкнуть, но вскоре начинает плавно двигать бёдрами, почти что целиком выходя из Паши — оставляет внутри лишь головку, а затем со шлепком вгоняет член обратно. Паша дёргается, судорожно вздыхая. У него закрыты глаза, и Юре это не нравится. Он наклоняется ближе, прижимаясь грудью к чужой взмокшей спине, одной рукой держит аккордеониста за талию, а второй убирает за ухо волосы и шепчет прямо в него:       — Пашенька… открой глазки, посмотри на себя… на нас, — Личадеев сводит брови к переносице, кусает нижнюю губу. Ему не хочется, иначе он кончит куда быстрее, если будет смотреть на то, как сзади его трахает Юра. Но Музыченко не принимает никаких отказов, особенно, если он даёт Паше команды — за непослушание скрипач резко тянет чужие волосы на себя, от чего Паша чертыхается, но всё-таки открывает глаза и смотрит в зеркало, встречаясь там с Юриным томным взглядом, и скулит.       — Юра, я-а-ах-х, б-блять, — Музыченко резко вгоняет член по самые яйца в Пашу и совершенно случайным образом попадает по простате, от чего Личадеев протяжно стонет, так и не заканчивая фразу.       — Разве я разрешал тебе говорить, м, Паш? — спрашивает Юра, крепко хватаясь за чужую талию, и ускоряется, — И если ты прекратишь смотреть в зеркало — я остановлюсь, понятно? — Паша сбивчиво кивает, продолжая смотреть через зеркальную поверхность на Юру. Тот доволен чужим согласием и начинает всячески играться с темпом собственных движений: то резко и быстро вбивается в Личадеева, из-за чего тот не в силах сдержать стонов, то замедляется, плавно двигая бёдрами и нагло улыбаясь, издеваясь совсем немного.       В какой-то момент Юра выдыхает через рот и очень сильно ускоряется, одну руку перемещая с талии на Пашино горло, сжимая его, и снова прижимается грудью к чужой спине. Туалет наполняется тихими Пашиными стонами, тяжёлым Юриным дыханием и шлепками кожа о кожу. Скрипач со свистом втягивает воздух сквозь стиснутые зубы и целует Пашу где-то за ухом. Шепчет горячо:       — Только посмотри на себя… на кого ты похож… на похотливую суку во время течки. Хочешь, я тебя приласкаю, помогу кончить, м? — ухмыляясь и глядя через зеркало Паше в глаза, спрашивает Юра. Тот кивает, но скрипача молчаливый ответ не устраивает. — Не-ет, в этот раз, Пашенька, ты можешь ответить… разрешаю.       — Д-да… да, да-да, пожалуйста, Юр… — отвечает хрипло Паша, задыхаясь от резких толчков и хватки на горле.       — Ну конечно… — издаёт смешок Музыченко, перемещая руку с горла на чужой член. Двигает ею по всей длине в такт своим толчкам. Не замедляется ни на секунду, выполняет обещание — помогает Паше (да и себе) кончить. И Личадеев скулит от всех этих ощущений, что навалились на него снежным комом, закатывает глаза и уже совершенно не скрывает стонов — ему настолько хорошо, что даже плевать стало, если их услышат и поймают за жарким дельцем. Мысль об этом лишь сильнее заводила.       — Не останавливайся, прошу тебя… Юра-а… — стонет Паша протяжно, царапая короткими ногтями поверхность туалетной тумбы.       — Па-а-ашенька… ты такой охуительный, просто не представляешь… — Юра носом ведёт по Пашиному плечу, вдыхая его запах. Утыкается в шею, проводит по ней языком, оставляя мокрый след. Рычит, ускоряясь до предела, чувствует, что уже совсем близко. Паша, кажется, тоже. Он прерывисто скулит, кусает губы, продолжая время от времени закатывать глаза, когда Юра попадает по простате. — Хороший мой… тебе нравится, не так ли?       — Д-да, да, ещё, ещё, пожалуйста… вот так, да-а, — стонет Паша жалобно, — Юра, бля… Юр, я сейчас… — он сам себя хватает за горло, сжимая ощутимо.       — Кончай, — рычит Музыченко, резко вгоняя в Пашу член на всю длину, — и так удачно попадает со всей силы по простате, из-за чего Паша, чертыхаясь, кончает Юре в кулак; излившись полностью, он убирает руку с горла, роняя её на тумбу ко второй, и лбом утыкается в сложенные друг на друга предплечья совершенно без сил. Скрипач выходит из Личадеева и в пару движений руки догоняет его с оргазмом, кончая с хриплым рыком на Пашины ягодицы. Выжимает из себя всё до последней капли. Второй рукой, что испачкана в Пашиной сперме, опирается о край тумбы, чтобы от дрожи в ногах не рухнуть прямо на аккордеониста.       Пару минут они оба пытаются отдышаться.       Юра приходит в себя первый; он отходит чуть в сторону, к раковине, чтобы смыть с рук сперму. Паша приподнимает голову и косится на него, наблюдая, всё ещё жадно ловя ртом воздух. Юра домывает руки, умывается, застёгивает штаны, поправляет волосы — более-менее приводит себя в порядок. Затем нежно целует Пашу меж лопаток и направляется в сторону выхода. Щёлкает шпингалетом, открывая дверь, но, перед тем как выйти, оборачивается к Личадееву, прочищает горло и говорит:       — В следующий раз, Паш, если будешь провоцировать меня на выступлениях, то останешься вообще ни с чем, — и через секунду добавляет, — Всё-таки, за плохое поведение нужно наказывать, не так ли? — тихо смеётся Юра, посылает воздушный поцелуй и уходит из туалета, оставляя Пашу наедине со своими мыслями.       И Личадееву в очередной раз думается, какой же Юра всё-таки, блять, пёс.