Лосось

Паучье чутье неловко молчало, будто не уверенное в том, правильно ли оно делает. И хотя Питер был уверен, что неправильно, подло и вообще это подстава, оно продолжало молчать. В любом случае – что-то было не так, и это… пугало. Почему люди боятся темноты? Потому что не знают, что в ней. Вот и Питер, понимающий, что в его комнате посреди ночи не может быть ничего сверхъестественного, враждебного и опасного, все равно крепко сжимал одеяло, с силой вглядываясь в темноту. Он точно знал, что окно закрыто – легкая занавеска не колыхалась от ветра (или чьего бы то ни было движения), в комнату не проникал уличный шум (чужого дыхания тоже не было слышно). Точно знал, что на столе стоит его открытый ноутбук (он едва видел его очертания), стопка конспектов (шелеста страниц слышно не было), забытая пустая чашка чая. Вот только он не был уверен, что шкаф закрыт – казалось, что дверцы приоткрыты, и их недр шкафа кто-то за ним наблюдает. А может, кто-то стоит у кровати? Сидит за ней, прячась у изножья? Стоит у стола? Сидит в его кресле?! Питер сглотнул и вздрогнул от того, насколько громким (и отчаянным) получился звук. Мысленные уговоры самого себя, что все в порядке, что это просто воображение, ни к чему не привели – он же почему-то проснулся? Хотя совсем не хочет в туалет. Вспомнились пугающие утверждения о том, что если ты проснулся среди ночи, значит на тебя кто-то смотрит (из шкафа?). Питер подтянул колени к груди и плотнее укрылся одеялом. Нахмурился, пытаясь успокоиться, но с каждой секундой становилось только хуже – чутье молчало, а обычный человеческий страх усиливался. Тихо. Тишина обволокла всю комнату, Питер даже не слышал стук собственного сердца. Тук. У Питера челюсти свело от ужаса, а чутье молчало. Тук-тук. Слабое, едва слышное. Тук-тук. У Питера волосы встали дыбом, спина покрылась холодным потом, а чутье молчало. Тук… тук. Он судорожно втянул ртом воздух, только сейчас вспоминая о настольной лампе, выключатель которой недавно подвел к кровати. Использовать её в качестве ночника было удобно. А сейчас еще и страшно, потому что Питер (хоть и понимающий, что чутье молчит не спроста) всё равно жутко боялся увидеть притаившегося в углу монстра с исказившимися от света лампы чертами. Тук-тук. Чужой вдох смешивается с щелчком выключателя и Питер невольно вскрикивает. Пол блестит капельками подсохшей крови, а Уэйд болезненно хмурится: – Выключи свет, глазам больно. – Какого черта, Уэйд?! – через пару секунд приглушенно восклицает Питер, переведя дыхание и потирая лицо дрожащими руками. – Я пришел к тебе умирать, а ты не рад меня видеть? Ты разбиваешь мне сердце, – бормочет Уэйд, с трудом приподнимаясь. – Ты меня до смерти напугал…! – М, прости. Сейчас уйду. Уэйд потирает виски, болезненно стонет, а Питер только сейчас замечает мягкое урчание паучьего чутья, и обычную одежду на Уэйде. Не неизменный красно-черный костюм, а грязные джинсы и порванная толстовка. – Подожди. – Питер откидывает оделяло и встает, подходит к Уэйду и присаживается рядом с ним на корточки: – что произошло? – Молодежь нынче пошла отвратительная, скажу я тебе. Я вышел погулять, пособирать конфет – с моим лицом и костюм не нужен. А тут какие-то ушлепки затаскивают меня в переулок и здравствуйте ножевые ранения. Нет, я не жалуюсь, и нет, – Уэйд ловит взгляд Питера, в котором смешано удивление, раздражение, страх, надежда, – нет, Пит, я их не тронул. Я просто пришел к тебе, решив, что все равно собирался зайти, да и воскресать черт знает где – так себе развлечение. – Прости. – Питеру стыдно и уже почти совсем не страшно. – Тебе надо умыться. Давай, здоровяк, – бормочет он, помогая Уэйду подняться. – Так ты… собирал конфеты… – какое-то время спустя спрашивает Питер, сидя на кровати и наблюдая за тем, как Уэйд легко зашивал толстовку, – для…? – Для тебя. Ты же на патруле был, а конфеты на Хэллоуин – это классика. Маленькие мальчики не могут остаться в ночь всех святых без бесплатных конфет! – заключает он, и рвет нитку зубами. – Но увы… Никаких конфет. – Уэйд втыкает иголку в катушку и, отложив их на стол, разводит руками. – Но маленьким паучкам конфеты вредят, поэтому хорошо, что ты не принес конфеты. – Питер повторяет за ним движение: разводит руками. – Ты прав, – отвечает Уэйд и встает. Встряхивает толстовку и надевает её, да застывает, слыша тихое: – Останься? Одному ночью страшно. А подлое чутье довольно урчит в затылке, когда Питер сворачивается под боком Уэйда на своей собственной узкой для двоих кровати.