На привалах

- Ой, Лютик, отложи ты свою брынчалку - мешаешь думать, - поморщилась Мильва: не раздраженно, скорее, на нее напала необъяснимая вечерняя грусть, навеянная суровым пейзажем и зловещим контуром Дьявольской Горы на горизонте. Поэт сверкнул в сторону лучницы улыбкой и задорно вскинул голову: - Если приляжешь на мои колени - ради этого, так и быть, отложу. Да и потом, смею заверить - на моих коленях весьма приятно думается, - и Лютик длинно раздражающе ударил по струнам, извлекая из инструмента почти визжащий звук. Геральт подавил в себе досаду, наблюдая этот нахальный флирт. Лютик катил к Мильве постоянно - скорее, чтоб развлечь себя и окружающих, чем всерьез на что-то надеясь. Мильва то злилась, то закатывала глаза - а иногда, бывало, и смеялась. Геральт подумал, что и сам прилег бы Лютику на колени - для него это было лучшим лекарством от каких-либо мыслей вообще. Тело томилось по поэту. Он, кажется, только ждал теперь - ночи, или повода отлучиться от компании, чтоб повторить удовольствие. Дело было в удовольствии, а не в Лютике, и - Геральт надеялся, он сам себе внушил, что ему настолько нравится их близость - чтоб позабыть о Йеннифэр, дурацкая обиженная потребность себе же доказать, что без нее ему лучше - лучше с другими. То, что в этот примитивный самообман оказался втянут его лучший друг Лютик, выбивало Геральта из колеи. Едва ли в его жизни случалось такое, чтоб он просто не мог остановиться, никак не мог остановиться - но Геральт оказывался над Лютиком снова и снова. - А тебя все мучают кошмары, ведьм? - пребывающая в меланхолии Мильва не желала заводить веселых разговоров. - Цири снится? Поэтому ты уходишь каждую ночь подальше от нас, не хочешь беспокоить? Только певуну твоему о тебе тревожиться можно? По тому характерному жесту, каким сидящий неподалеку Регис прикрыл ладонью лицо, Геральт в очередной раз уверился - тот знает, отчего Лютик с Геральтом уходят. Впрочем, сил и желания стыдиться шестисотлетнего вампира у Геральта не было - черт с ним, Регис за свою долгую жизнь наверняка видал немало безумия. Но когда Геральт думал, что Цири мертва... Что что-то случилось с ней в Эквинокций... А Кагыр уверял, что девушка жива - и Геральт совсем не знал, чему верить... Тогда, в одну из ночей, он снова пришел к Лютику, увел подальше, уже не заботясь, как это выглядит в глазах окружающих, - и имел его долго и отчаянно, и был груб, и предавался этим первобытным поступательным движениям, вколачиваясь в поэта, пока все мысли - приносящие боль - начисто не вытрахались из головы. Лютик, который всегда молчал, сдерживал стоны и кусал губы, отдаваясь, впервые закричал в ту ночь, закричал во время оргазма - Геральт даже не успел зажать ему рот, потому что не ожидал - именно тогда он совершенно не заботился доставить удовольствие Лютику, он эгоистично стремился достигнуть состояния, в котором его душу перестанет терзать скорбь. Наутро они не стали объясняться со спутниками - в штормовую неделю после Эквинокция сама природа сходила с ума, дождь хлестал, небо затянулось непроницаемой пеленой - не одному Геральту тогда снились кошмары, и часто кто вскакивал с криком посреди ночи. Геральт все же надеялся, что никто не слышал этот специфический крик Лютика. Сейчас же Лютик, несколько смущенный неправильными выводами Мильвы, почему они уходят по ночам - чуть покраснел, крепче стиснул гриф лютни тонкими пальцами, отводя взгляд - и Геральту захотелось коснуться его заалевших скул. Отряд, окрещенный Ангулемой "ганзой", добрался наконец до бурной предгорной реки Нэви, расположившись у берега на привал - и Геральт преисполнился нетерпением. Они некоторое время пробирались лесами, среди терпко пахнущей смолой еловой поросли, и Геральт и Лютик уже несколько дней... не уединялись... потому что, не имея возможности помыться, были в пыли и грязи. Геральту стоило огромных усилий сегодня, когда все купались, отдельно от Мильвы и Ангулемы, ушедших дальше вдоль берега - избегать смотреть на Лютика, чтоб не возбудиться - иначе было бы неловко. Поэт же подкалывал Региса, мол, если к нему присосутся водящиеся здесь пиявки - это будет нападение кровопийц на кровопийцу, Регис раздражающе-ровно отвечал, что пиявки вампиром не заинтересуются, ведь он не теплокровный - на Геральта ведущий увлеченную дискуссию во время омовения Лютик не обращал ровно никакого внимания. Он плескался в реке - легкий, подтянутый, с золотящейся на солнце кожей, чуть ежась от ветра, улыбаясь, со спокойной насмешкой глядя на Региса - Геральт понятия не имел, знает ли Лютик, что Регис знает - в любом случае, скованности в их общении не появилось. Геральт поскорее оделся и ушел под каким-то предлогом - раздосадованный собственным желанием тупо пялиться на Лютика, как поэт наверняка пялился бы, доведись ему сейчас подглядеть за Мильвой и Ангулемой, но у тех-то сиськи, ясное дело. А у Геральта внезапно размылась граница восприятия между "удовлетворяю потребности организма с Лютиком, по странному стечению обстоятельств оказавшемуся не против" и "меня возбуждает вид его обнаженного тела, я нахожу своего друга Лютика невероятно, естественно привлекательным". Сейчас вечерело, Лютик склонял точеный профиль над лютней, Мильва грустила, река шумно несла воды у их ног - Геральтом завладело голодное нетерпение, он начал судорожно придумывать повод пойти... куда-нибудь пройтись с поэтом. - Почему бы вам с раздражающим Мильву "певуном" не перевести лошадей на другой берег Нэви? - не поворачивая головы, предложил Регис. Он продолжал, чуть прищурившись, смотреть на бурлящую воду. - Травы там высокие и сочные, не то что кусты в подлеске - можно оставить на выпас на всю ночь. Покараулите. Геральту стало неловко, он подосадовал на излишнюю проницательность вампира - но потом, много позже, вспоминая этот момент, был ему благодарен - он ведь еще не знал, что то была последняя ночь - назавтра планировали выдвинуться на Бельхавен, куда они пойдут, уже разделившись, и что череда событий неудержимо понесет их дальше, в цветущий, пьяный, приветливый треклятый Туссент. Лютик отложил лютню, делая шутливый реверанс в сторону Мильвы: исполнил, мол, вашу прихоть, милсдарыня. После того, как лучница отходила ремнем самого ведьмака - всерьез ее злить Лютик опасался. Геральт неспешно направился к лошадям, ожидая, когда поэт нагонит, желая услышать его легкие танцующие шаги. Ведьмаку буквально приходилось преодолевать сопротивление собственного тела при мысли о скорой разлуке - но он точно не хотел тащить Лютика выслеживать банду эльфа Ширру. Пока что у них есть этот вечер, будущая ночь, и Лютик непременно будет хохмить и ныть, переводя лошадей через реку - да, надо бы проследить, чтоб ненароком какая не лягнула поэта. Зная Лютикову везучесть, Геральту будет куда легче оставить того в безопасности, да и... пусть лучше не мутит ему мысли желание - важное дело есть. А потом они непременно встретятся снова. *** Трава и впрямь была высокой, уже высохшей после дождей, начинавшей отмирать и желтеть, поддаваясь веянию осени. Лошади радостно пританцовывали на привязи, резвясь, не обращая внимания на людей. Геральт повалил Лютика в траву и принялся нетерпеливо сдирать с него одежду. Он хотел раздеть его всего, всего, как тот сам разделся сегодня на реке, видеть его гибкую фигуру, прикасаться. - Тут никого нет, мы далеко ушли, мы ушли от них на всю ночь, - шептал Геральт, выпутывая руки Лютика из рукавов, и тут же вбирая в рот и посасывая обнажившийся сосок. Лютик застонал, обмяк как-то и откинулся на траву, прекращая сопротивление, которое начал, удивленный напором ведьмака. - Хочу тебя, хочу... - шептал Геральт, трогая его везде, чистого, отмытого, пахнущего полем и ветром. Лютик всхлипнул, когда Геральт проник в него пальцем - они так часто этим занимались, что мышцы принимали палец легко. Энергично двигая кистью, нажимая на бугорок внутри, Геральт смотрел, как Лютик выгибается перед ним, бесстыдно разводя ноги, как стоит его член, пачкая смазкой светлую поросль волос на животе, как вскидываются бедра. - Говори, Лютик, - Геральт навис над поэтом, не прекращая движений пальцем. - Скажи же что-нибудь. Ты же всегда, черт тебя дери, говоришь. Лютик отрицательно мотал головой, разметав волосы по выжженной осенними красками траве. - Н-не могу... - выстонал он. - Н-не хочу... Все это легче принять, если... Если не пытаться облечь в слова. Геральт вынул палец, поставил Лютика на четвереньки, раздвинул ягодицы и сплюнул в приоткрывшееся отверстие тонкую ниточку слюны, заворожено глядя, как она капает внутрь. А потом вошел в Лютика несколькими резкими рывками, так, что тот вскрикнул. Так нравилось смотреть на его подрагивающую тонкую спину с ровной линией позвоночника. Так приятно было навалиться сверху, потираясь кожей о кожу. Видеть капли пота, выступившие на загривке. Вцепиться в плечи изо всех сил, целовать шею, сгрести в кулак вьющиеся волосы, потянуть, да, как бабу, заставляя откидывать голову. Лютик принялся вскрикивать на каждом толчке очень скоро - что ж, Геральту сойдет и это, раз мастер слова не желал облекать что-либо в слова. - Я хочу... Я не просто хочу трахаться... Я хочу тебя... - зло выплюнул Геральт у поэта над ухом, сильнее наматывая волосы на руку, так, что у того наверняка заболела шея. Геральт едва ли ведал, что творит и что говорит. Потом он перевернул Лютика на спину, подгребая под них скинутую одежду, и трахал мучительно медленно, глядя в расширившиеся зрачки, затопившие чистую голубизну радужки. Сперва они избегали смотреть в глаза друг другу - но Геральт уже минул тот этап, и теперь не мог насмотреться. Лютик стонал, больше не сдерживаясь, на его лице застыло сладостное изнеможение, черты заострились, и румянец расцвечивал скулы так красиво. Он вцепился в плечо Геральта, и его тонкая рука с изящными пальцами стискивала напряженный, испещренный шрамами бицепс ведьмака в странном контрасте. Геральт толкнулся сильней и резче, осторожно обхватив горло поэта ладонью, чувствуя каждый частый вдох под пальцами. - Говори, - он почти прошипел, вбиваясь чаще, заходив бедрами сильнее, стремясь выбить из поэта слова. - Мне... так хорошо... знать ничего не хочу, мне так хорошо... Продолжай, Геральт... Продолжай это делать, прошу... - слабо лепетал Лютик, и это было так не похоже на его громкий, хорошо поставленный голос. Геральта прошило словами, словно электричеством. Он отпустил шею Лютика, навалился на него, прижался щекой к щеке, и трахал так, что под ними, кажется, земля дрожала. И в момент пика Геральт вышел, обхватил свой член, и кончил после пары резких движений, расплескивая семя на тело Лютика, от живота до груди, по его светлой нежной коже. Стоял над ним на коленях и смотрел: как Лютик лежит в траве, бесстыдно раскинувшись, обнаженный, бледный в темноте, забрызганный семенем, глядя куда-то сквозь Геральта прозрачным отсутствующим взглядом - такой откровенно затраханный. Его певун. *** "На горизонте вздымалась Горгона. Она была все ближе. Со скалистых склонов могучей горы спускались гигантские длинные ледники и снега, из-за чего Горгона казалась как бы оплетенной белыми шарфами. Вершину Дьявольской Горы, словно голову и шею таинственной невесты, все время окутывали вуали облаков. Время от времени Горгона, будто танцовщица, встряхивала своим белым нарядом – картина была прекрасной, но несла смерть: с обрывистых склонов сбегали лавины, сметая на своем пути все, докатываясь до осыпей у подножия и катясь дальше, до самых высоких елей над перевалом Теодуль, над долинами Нэви и Сансретура, над черными глазками горных озерков. Прошла ночь. Взошло солнце. И пришло время разделиться." Анджей Сапковский "Башня Ласточки"

"- А оный Юлиан, виконт, весьма мил госпоже княгине. - А как же, похвалялся, было дело, - хихикнула Ангулема. - А как оно в натуре-то было с той любовью? Не знаете ли, милсдарь рыцарь? Поведайте! - Ангулема, - проговорил ведьмак. - Тебе это знать обязательно? - Не обязательно. Но хочется. Не брюзжи, Геральт. И перестань дуться. При виде твоей кислой физиономии придорожные грибы сами маринуются. А вы, милсдарь рыцарь блуждающий, давайте излагайте." Анджей Сапковский "Владычица озера"