Горячий салат с тунцом и клубникой

Тсуна прямо с порога, без лишних разговоров и пустой траты времени просто прижимается к Гокудере, закидывает руки ему на шею, целует жадно и нетерпеливо. - Мой, - выдыхает Тсуна и улыбается счастливо, прижимается щекой к щеке, вдыхает забытый за время его отсутствия запах. В этом главная прелесть любых отъездов – возможность вернуться и дотронуться наконец друг до друга, словно не было не то, что пары недель разлуки, но и всех лет, проведенных вместе. Словно это как в первый раз – странно, жарко и желанно так, что простой поцелуй возбуждает сильнее даже самых интимных ласк. Но простых поцелуев мало, и Тсуна тянет Гокудеру за собой к кровати, стягивая на ходу с себя рубашку через голову, не расстегивая, лишь бы быстрее. С рубашкой Гокудеры можно уже и повозиться – неловко дергая пуговицы, встречаясь пальцами на тонкой ткани. Тсуна тянется к открывшейся груди, целует впадинку между ключицами и, пока Гокудера судорожно сглатывает, скользит губами к соскам, а руками – к пряжке ремня. - Это... что? – Тсуна неожиданно замирает и смотрит расширившимися от удивления глазами куда-то вниз. Гокудера понимает, о чем его спрашивают, и краснеет: - Если не нравится, я могу снять. - Нет... Я... Тсуна растеряно опускает руки и садится на кровать. В комнате воцаряется тишина и выглядят они теперь глупо – Гокудера, смущенный, стоящий посреди комнаты со спущенными штанами, и Тсуна, потерянный, словно его внезапно облили холодной водой. От возбуждения не осталось и следа и ему почему-то за это стыдно. - Я хотел сказать, - Гокудера виновато опускает голову. – Но ты так кинулся... - Нет, я совсем не против, это же твое дело. Оба снова замолкают. Гокудера смотрит куда-то в сторону, а Тсуна никак не может оторвать взгляд от металлического шарика, блестящего и запачканного успевшей выступить на головке смазкой. От этого зрелища у него внутри все переворачивается и Тсуна зажимает рот рукой, сам не зная, что ему хочется – протянуть руку и потрогать, или вскочить и броситься в туалет. Это выглядит красиво, и в то же время так неестественно. Тсуне совсем не хочется представлять, как это – ходить с этим там... Наконец, Гокудера приходит в себя, неловко поправляет брюки и садится рядом с Тсуной на кровать: - Десятый? - Это больно? – знать этого Тсуне не хочется совсем, но спросить что-то нужно, хотя бы из вежливости. - Колоть? Совсем нет, только если чуть-чуть неприятно было. Тсуна мотает головой: - Нет, я имел в виду... Мы теперь не должны... - Почему? – Гокудера удивляется, но тут же берет себя в руки и улыбается ласково, протягивая руку и осторожно гладя Тсуну по щеке. – Я, конечно, еще не пробовал, но ведь многие люди так делают и я слышал, что так даже приятнее. Я буду осторожен, правда. Тсуна знает, что его хранитель точно никогда и ни за что не причинит ему боли. Он ему верит и будет верить, что бы он не сказал. - Я знаю. Но я боюсь, что будет больно тебе. Савада не врет – это действительно его пугает. Гокудера прижимает его к себе, перебирает непослушные волосы и клянется, что все будет хорошо, а фантазия Тсуны рисует картины, одна ужаснее другой, и он ничего не может с ней сделать, только вздрагивает от особенно ярких и кровавых плодов воображения. - Не бойся, - просит Гокудера и прикасается губами к виску. – Если что-то будет не так – я скажу, или ты мне скажешь и я сразу сниму. Обещаю. Тсуна понемногу успокаивается и любопытство перевешивает страх. Он опускается на колени перед Гокудерой и достает его член, разглядывая уже вблизи. Кажется, что перед ним кто-то чужой и незнакомый, и Тсуна поднимает глаза, чтобы встретиться взглядом с Гокудерой, чтобы поверить, что это его Хаято, тот самый – преданный, верный, любимый. Слишком любимый, чтобы отпустить из-за такой мелочи. Тсуна касается осторожно, легко, все еще опасливо. Но даже этих невесомых прикосновений хватает. - Все хорошо, Десятый, - тихо и хрипло говорит Гокудера, прикрывает глаза и опускает руку на голову Тсуне, приглаживая мягкие вихры. Тсуна решается и проводит большим пальцем по головке, задевая блестящее украшение. Гокудера тихо стонет, и Тсуна наклоняется и лижет шарик, сначала неуверенно, но ничего страшного не происходит и он чуть посасывает головку, прихватывая пирсинг зубами. Гокудера охает и вцепляется в плечи Савады: - Иди сюда. Тсуна поднимается и позволяет Гокудере уложить его на кровать. Обнимает за плечи и целует, пока тот растягивает его. Гокудера сейчас привычный, ощущения такие знакомые, что Тсуна расслабляется в его руках, жмется к нему, подставляет шею и грудь под поцелуи – быстрые, уже не успокаивающие, а страстные. Но когда Гокудера останавливается и, придерживая бедра Тсуны, собирается войти, тот снова пугается и зажмуривает глаза. Слышит, как тихо вздыхает Гокудера, наклоняется к самому уху и тихо шепчет, что у него все под контролем, что он рядом, что Десятому достаточно только сказать – и он остановится. Тсуна кивает, не открывая глаза, и дышит глубже, пытаясь расслабится, когда Гокудера входит. Тсуна ждет боли, криков, кровавых пятен на простыне, но вместо этого лишь привычно тянет, а затем по телу проходит волна удовольствия. Металлический шарик внутри почти не ощутим, но Тсуна знает, что он сейчас в нем, и от этого становится не по себе – страшно, но так сладко от этого чувства. И Тсуна, не выдерживая, кричит, вцепляясь в стонущего от наслаждения Гокудеру, и кончает. - Так быстро, - Тсуна тихо смеется, пытаясь свернуться клубочком в руках своего хранителя. Гокудера улыбается ему: - А я говорил, что ничего страшного, - он обнимает Тсуну, прижимает к себе покрепче и утыкается носом в его затылок, зарываясь в медовые волосы. Тсуна устало закрывает глаза – он дома, Гокудера рядом и все действительно было очень хорошо. И он думает, что, когда-нибудь потом, ну, если он уже завтра не передумает, может быть ему тоже что-нибудь себе проколоть?