Осенняя айва

I got sunshine in my mind Wake up and I'm feeling fine I got sunshine in my mind Wake up and I say Baby, I'm a loser, yeah, yeah, yeah Just like you, just like you Baby, I’m a loser, yeah, yeah, yeah Just like you, just like you (с) Jagwar Twin

Я вышел из дома и упал в аромат айвы, распластался на зелёном старом надувном матраце в шуршащих листьях смородины, всё ещё густо пахнущих солнечным летом и полными сока ягодами, и вдохнул жёлтую плотную кожу айвы, облепившей ветви кустарника. С наслаждением выдохнул и закрыл глаза. Было что-то удивительное в айве, что она всегда пахла, как осеннее озеро и все медленные, прозрачные от прохлады, закаты. Хотелось надышаться ею на вечность-другую, выбить из себя плотные мысли и оставить разреженную чистоту горного воздуха, небесную грусть, пахнущую сохнущими на морозе белоснежными простынями. Дома было хорошо. Загорались одно за другим тёплым окна, слышались медленные и ласковые звуки вальса, смех. А здесь был сад, медленно загорающийся подсветкой от Жойнэ — призрачной и мягкой, ненавязчивой, но тёмный в тенях от сплетённых кустов. Днём солнце ещё сияло почти на полную, но вечером скрывалось, оставляя осень наедине с миром, закрывая глаза на её резкое ледяное дыхание, усмешку температурной кривой, ползущую вниз практически моментально, как только солнце зажмуривалось. Долго не было дождей, поэтому мир немного высох и хрустел, как пергаментная бумага. Я тоже почему-то похрустывал и сминался временами, сворачиваясь вечером в комочек и молча утекая мыслями в прошлое или невозможное. Мир становился неуютным, не по ноге, и я в нём терялся, никак не мог понять, верно ли я выбрал из миллиарда возможных вариантов себя самого, не заблудился ли, не проведу ли остаток жизни, запертый в крошечной клетке отторгнутого пространства души, омертвевшей, которая не будет расти со мной вместе, не станет моей бронёй. Существуют в моей жизни вещи, которые можно поправить, уткнувшись носом в шею Вереда. Перезарядиться, наполниться удивительным тёмным теплом, которое как будто генерировала его так знакомо пахнущая кожа и тёплые свитера и кофты. Но было и то, что приходилось спасать заземлением — молчанием, неподвижностью. Иногда я просто лежал на земле или на полу, смотрел долго на темнеющий закат или на деревья. Вдыхал айву или холодный, очевидно осенний запах — почти зима на цыпочках. Представлял себе, как я врастаю в окружающее пространство, становлюсь его частью, которой требуется только вдыхать и выдыхать воздух, и через некоторое время приходил в себя. Я даже не двинулся, услышав широкие уверенные шаги. Я знал их. Кайрус шлёпнулся на землю рядом со мной и молча протянул мне кружку горячего и крепкого свежезаваренного чая. И сам стал прихлёбывать из своей, периодически дуя на чай — и было в этом что-то настолько успокаивающее и домашнее, что я автоматически тоже отпил чай — карий, обжигающий, будящий самое сердце — и ожил. А потом повернулся на матраце, поставил кружку себе на грудь и долго смотрел на зажигающие звёзды. И Кай — я чувствовал это — смотрел вместе со мной.