Очень далеко

В шестидесятые здесь была база подводных лодок. Потом, ещё до развала Союза, дивизию перебросили, а после неё так и осталась набережная, выложенная плитами, подгнивающий пирс и лестница наверх, к посёлку, когда-то крепкая, а теперь совсем расшатанная, скрипящая под ногами. Посёлок давно опустел, коробки домов с пустыми проёмами окон в любом другом месте давно стали бы приютом бомжей, алкоголиков, бунтующих подростков, но здесь никого и не было, чтобы заявить на них своё право. Степаныч пару раз заезжал, тут ведь близко, километров пять, не больше. Вроде когда-то в посёлке жили его родичи, посмотреть хотел. Жутко, говорит. Ветер и эхо, ничего живого. Может, ещё лет пять, и с деревенькой случится то же самое. У Степаныча дети-внуки в Мурманске давно, у Даши, соседки, дочь хочет в Питер поступать. Ну, Карасёвы отсюда вряд ли уж уедут, так и будут тихо водку пить на крыльце. Даша всё головой качала, глядя на них. «А ведь золотые руки, Валентин Юрич, у обоих: вон они мне как лестницу подлатали! Да вот — тоска, от тоски за бутылку и хватаешься… Хорошо, что вы к нам сюда приехали. Когда есть с кем словом перемолвиться, всё как-то на душе спокойнее». Лебедев за душевным спокойствием обычно ходил не к соседям, а к морю. Шёл через сопки, поросшие мхом, к той самой лестнице, служившей ещё подводникам, осторожно спускался вниз, перенося вес тела с одной поскрипывающей ступеньки на другую, и наконец спрыгивал на потрескавшиеся плиты, между которыми давно набился серый влажный песок. Он подходил к самой кромке прибоя, накатывающего, лижущего его ботинки. Они иногда промокали, но он не расстраивался: эти были куплены ещё для Москвы, всё равно выкидывать скоро, а пока — просохнут. Пахло солью и свободой, ветер забирался под куртку, норовил скинуть с головы капюшон, трепал волосы. От ровного гула волн успокаивалось, брало размеренный ритм сердце. Лебедев нагибался, пускал по воде плоский голыш — он убегал далеко-далеко, если его не успевала перехватить, вернуть к ногам Лебедева волна. А потом Лебедев запрокидывал голову, смотрел вверх, пока не начинала затекать шея, и ему казалось, что Юля сквозь все расстояния оказывалась к нему чуть ближе. Домой можно было не торопиться, не опасаться, что солнце сядет. Бесконечный день, броди хоть круглые сутки. Но всё-таки Лебедев смотрел на часы, вздыхал глубоко, бросая взгляд на подкатывающие серо-синие волны, пенящиеся среди валунов, и шёл обратно, к лестнице. Подниматься было намного тяжелее. Когда он наконец выбирался наверх, колени ныли, сгибались с трудом, а в боку, под рёбрами, пережимало, начинало ныть. Что ж, и он не молодеет. Но пока есть силы ходить к морю, не стоит отказываться от прогулок. Вот и сейчас, постояв немного, поглядев сверху на тёмную воду, на рассыпающиеся солнечные блики, он энергично зашагал к деревне. В первых домах, покосившихся, рассыпающихся, никто не жил, а дальше уже была видна проржавелая крыша Карасёвых, деревянный забор Степаныча, аккуратный Дашин домик. Даша, стиравшая бельё в тазу, выпрямилась, махнула рукой — брызги пены полетели во все стороны, Лебедев приподнял ладонь, приветствуя и в то же время заслоняясь. — Валентин Юрич, — шагнула к калитке, — а тут парнишка к вам. С утра дожидается. Я уж уговорила, чтоб он у меня пока посидел, а то оголодал, бедный, с дороги, и глаза закрываются… Это ж с Москвы пока до Мурманска долетишь, умаешься, а уж как от Мурманска будешь до нас добираться… — Из Москвы? — Лебедев поднял брови. — Ну да, он так сказал. Да он сейчас вам сам всё расскажет, — она легко поднялась по ступенькам, толкнула дверь. — Артём! — позвала, заглядывая в дом. — Вернулся Валентин Юрич твой! Начать перебирать всех знакомых Артёмов он не успел: на крыльцо высунулась знакомая вихрастая голова. Ткачёв, надо же. Он-то что здесь забыл? За его судьбой Лебедев особенно не следил, но, судя по мелькавшим в соцсетях постам, у парня после выздоровления всё было в порядке. Как и обещал Харитон, чистая вода и капсула космического корабля не только зарастили рану, но и убрали последствия инсульта. Снять судимость, решить проблемы с законом Лебедев Артёму помог сам. Оставаться в долгу Лебедев не любил, за спасение Юли нужно было отплатить хотя бы так. Когда он спросил у парня, понадобится ли ещё какая-нибудь помощь, тот только фыркнул: «Я уж дальше сам как-нибудь, товарищ генерал». Лебедев кивнул: тем лучше. С тех пор Ткачёв вестей о себе не подавал. И тут — здрасьте пожалуйста. — Здравия желаю, Валентин Юрич! — растянул рот в усмешке, шагнул с крыльца. — Не ждали? — Да уж извини, не подготовился, — хмыкнул Лебедев, отпер свою калитку, кивнул на двор — заходи, мол. — Надо полагать, дело у тебя серьёзное, раз приехал в такую даль. Парень качнулся с ноги на ногу, как-то неопределённо поморщился. — Ну, это, типа, вам решать, Валентин Юрич. Лебедев первым поднялся на крыльцо, провернул ключ в замке. Веранда, как всегда, встретила древесно-травяной духотой. — Руки давай мой, — повернулся к топчущемуся за спиной парню, — вон рукомойник. И за стол. Даша Артёма, может, уже впрок на пару дней накормить успела, но это уж его дело. Валентин после прогулки, как всегда, проголодался. Повесив куртку на гвоздь, он повернулся к парню, неловко согнувшемуся над рукомойником. — Вещи при тебе какие-нибудь есть? Или налегке прилетел? — Да я чемодан и сумки пока у Дарьи Ивановны оставил, — пробормотал Артём. Вода зажурчала — разобрался наконец, за что дёргать. — Потом заберу… если что. Чемодан и сумки? Валентин ожидал чего-то вроде небольшого рюкзака. Это Юля вечно брала с собой на несколько дней целый гардероб и склад косметики. Что там у Ткачёва-то могло быть? — Полотенце синее, — Валентин указал кивком. Зашёл в комнату, стянул через голову свитер, накинул рубашку, старую, домашнюю. Из Москвы он с собой привёз несколько футболок и почти не надевал: в доме в них было прохладно даже летом. — Валентин Юрич, — слабый звук, с каким прочищают горло, — вам, может, помочь чем? — Да не надо, — Валентин вернулся на веранду, на ходу заканчивая с пуговицами. — Ты же, вроде как, гость. Картошку жареную будешь? Не дожидаясь ответа, достал из холодильника кастрюлю, поставил на конфорку. Плитка в последнее время барахлила, у Валентина всё не доходили руки ею заняться — вот и сейчас огонёк-индикатор моргнул раз, другой, прежде чем загореться ровным светом. Есть картошку холодной всё-таки не придётся. — Буду, — выдохнул Артём, усаживаясь на стуле удобнее, откидываясь на спинку. Потянул вниз язычок молнии, расстёгивая куртку — кожаную, почти в обтяжку. Такие сейчас, кажется, в моде… хотя Валентин и в Москве-то знатоком моды никогда не был. Даже при Юле, которая в таких вещах соображала. — Есть чёрный чай, зелёный и травяной сбор. — Да без разницы, — Артём пожал плечами, — давайте травяной, что ли. Валентин Юрич, — он покосился на плитку, — а газа у вас тут, чё, нет? — В деревне пара десятков дворов, — Валентин хмыкнул. — Как по-твоему, властям рентабельно тянуть сюда трубу? — И зимой вы, получается, без отопления? — парень поёжился, пальцы вновь потеребили молнию. Валентин аккуратно отмерил ложкой заварку, прикрыл крышку чайника. Кипятка лучше влить из термоса, чем ждать, пока вода нагреется. — Ну почему же, — он повернулся к Артёму, — печку будем топить. Сейчас уже подтапливаем иногда. — Дровами? При виде распахнутых от изумления глаз Валентин не удержался от усмешки. — Углём. Он поставил перед Артёмом дымящуюся чашку, отпил сам. Горячевато, но сойдёт, здесь всё быстро остывает. — Тебе холодной подлить? Артём мотнул головой. — Блядь, — буркнул под нос, в чашку, — чё-то я такого не ожидал… Ну, то есть, ожидал, но не настолько. Вы ж, блядь, Герой России — хули они вас в эту дыру засунули? — Они? — Валентин аккуратно поставил чашку, глянул через стол на парня, ссутулившегося, напряжённо выставившего плечи. Четыре года почти прошло, а вот сидит такой же нескладный, скособоченный, как тогда, после инсульта. Словно что-то в инопланетном лечении так и не сработало до конца. — Ну, начальнички ваши. Отцы-командиры. Валентин позволил себе усмешку. — Сюда меня никто не направлял. Я выбрал сам. — Ага, — знакомая хамоватая ухмылочка, морщинки-лучики в уголках глаз. — И в отставку сами ушли, а, товарищ генерал-лейтенант? Валентин подавил вздох, а с ним и желание выматериться вслух, а может, и впечатать кулак в стол, с силой, с размаху. Можно даже не в стол, а в это довольное, холёное, розовое лицо. Вместо этого он кивнул. — По собственному желанию. — Поня-атно, — протянул Артём, расслабленно поводя плечами, облокачиваясь о стол. — Значит, всё у вас хорошо. — Вполне. Валентин привстал, щёлкнул рычажком, снял кастрюлю с конфорки. Принялся накладывать картошку с тушёнкой в тарелки — Артём как-то по-детски потянул носом, заулыбался, но эта улыбка тут же сменилась прежней нахальной усмешкой. — А у меня так вообще всё заебись. Как вышел из больнички, ткнулся туда, сюда — нет работы. Можно было бы пацанов разыскать, снова что-нибудь с тачками замутить. А я канал на ютьюбе завёл. Знаете, как назвал? «Чертановские пришельцы». Сначала так просто видосики записывал и постил, — он шумно отхлебнул, — надо ж было это всё куда-то выплеснуть, нахуй. Мне и перетереть-то не с кем было. И, знаете, просмотры попёрли, лайки, подписки, рекламу стали предлагать — ну, я и понял, на чём надо бабло стричь. Валентин хмыкнул. — И твой канал до сих пор популярен? — Ну, там же я не только про тарелку вспоминаю, — Артём блеснул глазами. — Я мотаюсь во всякие прикольные места, где, типа, чё-то странное замечали. Вроде как расследую. Меня специально зовут, я ж, нахуй, эксперт по пришельцам. А ещё я типа коучем заделался. Рассказываю, как вести себя в тяжёлой ситуации, если вся жизнь по пизде летит. Пацаны говорят, помогает, и тёлки тоже. Валентин покачал головой. — Ты консультируешь людей, не имея психологического образования? — Так я ж и не строю из себя психолога, — Артём задел рукой чашку, угрожающе качнувшуюся, и тут же дёрнулся придержать ладонью. — Я так и говорю: парни, я пацан с района и книжек умных не читал. Зато я два года отсидел у вояк в лаборатории и не превратился в овощ — это тоже чего-нибудь да стоит. — Молодец. Расслабленно-насмешливое выражение как-то вдруг застыло на лице Артёма, превращаясь в напряжённую маску. Он быстро и тревожно глянул Валентину в лицо. — Чё, реально? — В смысле? — Да забейте, — он поморщился. Зацепил вилкой картошку, принялся торопливо пережёвывать. Валентин смотрел на него внимательно, собираясь с мыслями. — Я рад, что у тебя всё складывается хорошо, — наконец сказал он. — Что у тебя есть дело, которым тебе нравится заниматься и которое тебя кормит. Я с сомнением отношусь к интернет-культуре. Но раз она востребована, значит, её существование для чего-то нужно. Вновь короткий острый взгляд — и тихий смешок под нос. — А у вас здесь интернет есть, Валентин Юрич? Я бы вам видосики скинул. Мало ли, глянете как-нибудь по приколу. — Текстовые файлы загружаются нормально, а вот видео… — Валентин с сомнением покачал головой. — Ну да. Артём помолчал, уткнувшись взглядом в собственные пальцы, сцепившиеся в замок на клеенчатой скатерти. Опять как-то стало привычно тихо, как было до нежданного приезда. Только наверху что-то постукивало — по крыше, наверное. — Вы ж для того и приехали сюда, чтоб вас не доставали, — тихо проговорил Артём. — Чтобы не было вот этого всего: интернета, телика, журналистов. Я подумал… — он сглотнул, поднял взгляд — потерянный какой-то, без привычного веселья и злости. — Я подумал, вас сюда, типа, сослали. Ну и поехал… как жена декабриста, блядь, — у него вырвался не то хмык, не то сопение, рот разъехался в ухмылке, но глаза не улыбались.— Простите, Валентин Юрьевич. Я помешал только. В виске что-то сжималось, несмотря на недавнюю прогулку. Обычно морской воздух помогал от давления, от нервных спазмов. Валентин поднёс к виску кончики пальцев, принялся медленно массировать. — Артём, — вполголоса произнёс он. Парень привстал, пытаясь выбраться из-за стола, и Валентин коротко качнул головой, поморщившись от дёрнувшей боли. — Погоди. Объясни, почему ты решил, что меня уволили. Как ты вообще узнал о моей отставке. И как ты, в конце концов, меня нашёл? Уголок губ Артёма приподнялся. Губы у него были сухие, обветренные — видно, от непривычного климата. У Валентина тоже трескались поначалу, приходилось вазелином мазать. — Так я ж теперь блогер, — хмыкнул он. — Почти журналист. А в этой среде потрёшься, услышишь всякое… Валентин всё смотрел на него, и Тёма дёрнул плечом, усмехнулся: — Ладно. Узнавал. Следил. Мне, типа, не похуй было. Как заноза в башке застряла. Может, потому, что я толком спасибо вам не сказал, хуй знает… Я слышал, вы с шишкой из ФСБ что-то конкретно не поделили. И тут — вы из армейки уходите, из Москвы уезжаете. Я, честно, застремался. Когда пацаны знакомые вас пробили, я узнал, что вы живы-здоровы — прям отлегло, — он потёр плотную ткань толстовки на груди. — Я чё-то не подумал, что вы сами захотели, что это не вас… — Захотел, — Валентин слегка усмехнулся. — Ты, может быть, слышал о расследовании по поводу испытаний химического оружия? Дождавшись кивка, он продолжил: — Это расследование я продавил, довёл до военного суда. Но ещё больше осталось того, за что суд так и не решился взяться. Единственным, чем я, теоретически, мог продлить себе жизнь, оказалась моя отставка. И переезд в глушь, где я никому не нужен и не интересен. Артём молчал, смотрел на него во все глаза. Валентин выжал из себя улыбку: — Так что, как видишь, генеральство моё оказалось недолгим. — С-суки, — пробормотал Артём. Валентин пожал плечами. В принципе, он знал, во что ввязывается. Была бы Юля — может, поостерёгся бы… Хорошо, что её уже никто и никогда не тронет из-за него. — Но здесь-то вы в безопасности? Артём тут же скривился, не дожидаясь ответа. Понятно, что можно так и сяк прикидывать вероятности, но, если уж кому-то наверху приспичит, то пожар, или нападение грабителей, или сердечный приступ Валентину устроят без труда. Может, не сейчас. Может, через полгода-год, когда всё уляжется, когда забудут про расследование, как уже подзабыли про летающую тарелку. Вот и будет самое время ужалить. — Зябко, блин, — негромкий голос отвлёк от невесёлых прогнозов. Опять сгорбившись, мальчишка быстро растёр руки, поднёс ко рту. — Вы здесь разве не мёрзнете? А хороший вопрос, на самом-то деле. Валентин задумался даже. — Привык, наверное, — наконец отозвался он. — Я холод нормально переношу. Ночью только, бывает, проснёшься и лежишь, заледеневший — даже под двумя одеялами. А пока ходишь, двигаешься — ничего… ну да в подробности можно не вдаваться. — Свитер наденешь? — Валентин поднялся из-за стола. — Он плотный, шерстяной — согреешься сразу. И чаю можно ещё навести. Артём замотал головой, тоже поднялся. — Валентин Юрич, а как вы здесь зимой будете? Полярная ночь ведь? — Посмотрим, — отозвался Валентин. — Я в своё время два года на севере служил, вот так же, с полярной ночью. Терпимо. — Но не с печкой и дровами, блядь, — буркнул Артём. — Где тут магазин ближайший, в двадцати километрах? — В двадцати трёх. Если решу, что не по мне — всегда могу уехать. — Угу, — промычал Артём, сжатые костяшки пальцев уперлись в бедро. — На-апишут, что отставной генерал Л-лебедев скоропостижно отдал к-концы от воспаления лёгких. И кто там будет ра-азбираться. Ещё и заикаться опять начал. Вот вам и раны, заживающие без последствий. Так волнуется? — Артём, — негромко произнёс Валентин, с трудом представляя, что он, собственно, хочет сказать. Помедлил, вновь раскрыл рот, но Артём опередил, шагнул навстречу, обходя стол: — Валентин Юрьевич. Я с вами хочу. Можно я останусь? — Здесь? — Валентин глянул озадаченно. — А что ж ты здесь делать будешь? — Ну, не знаю, — передёрнул плечами, пальцы хрустнули, но смотрел в упор, ярко-голубые глаза блестели. — За продуктами гонять буду. Если починить чё надо, опять же, я могу. Пол мыть буду. За огородом следить. — За огородом, — повторил Валентин, чуть-чуть улыбнулся. — Здесь, кроме мхов всяких да кустарников, не растёт ничего, Артём. Ну, разве что грибы — по осени. — Так мы с вами как раз сходим, — Артём бесшабашно тряхнул головой, но голос подрагивал от напряжения, в нём слабо слышалась хрипота. — В последний раз я за грибами выбирался с Русом, в седьмом, кажется, классе. Две каких-то бледных шляпки срезали, выкинули по дороге. Но вы ж тут уже все грибные места знаете, правда? Валентин беззвучно вздохнул. Под его взглядом Артём переступил с ноги на ногу, принялся накручивать на запястье шнурок с рукава. — Валентин Юрич, блин, я навязываться не собираюсь, вы скажете «Тёма, иди нахуй», и я пойду вот прям щас. Просто, блин… тут же холодно. Валентин моргнул. Слова на ум не шли. Он просто стоял и рассматривал лицо Артёма, хмурое, раскрасневшееся. Хотелось брякнуть: холодно, конечно. Ты-то зачем сюда приехал? С чемоданом и двумя сумками. Тут же нет ничего, кроме моря и сопок. Даже видео не грузится, а ты, вон, на карьеру в интернете нацелился. Наверное, и впрямь было бы теплее, если бы этот, с лохматой головой и нахальной ухмылкой, здесь поселился. Раскидывал бы свои вещи, оставлял окурки в пепельнице, забывал убирать со стола. Уж как-нибудь Валентин бы его устроил, всё равно второй комнатой он толком не пользуется. Кровати там, правда, нет — достали бы, привезли из ближайшего посёлка, а пока спали бы на одной, грелись бы. Может, даже… Это «даже» Валентину додумывать не хотелось, особенно под пронзительным Артёмовым взглядом. На самом деле, всё проще намного. Тех, кто способен Валентина здесь достать, не будет волновать то, что вчерашний пацан вообще никакого отношения не имеет к армии и секретам. Попадётся под руку, да и всё, жалеть там не принято. Не принято минимизировать случайные потери — значительный, на взгляд Валентина, недостаток нынешнего руководства. Можно было прямо сейчас Артёму это всё высказать, и смотреть, как он мотает головой, твердит своё неизменное «похуй» и тащит баулы к Валентину на крыльцо. Можно было помедлить, выгадать пару минут: взять с полки пачку сигарет, выйти на крыльцо перекурить, подставить щёки ветру, не по-августовски кусачему, и чувствовать спиной присутствие другого человека, не настораживающее, скорее наоборот, дающее иллюзию безопасности. Словно при нём сложнее добраться до тебя и ударить. — Артём, — сказал Валентин. — Возвращайся в Москву. Обветренные губы разомкнулись. Артём помедлил, отозвался не сразу. — Не хочешь, чтобы я остался? — Не хочу, чтобы ты замкнул свою жизнь на мне. У тебя в голове застряло, что ты, дескать, мне что-то не договорил. Вот теперь — высказался? Значит, всё, вопрос закрыт. Линия рта чуть сжалась, брови скосились к переносице: — И у вас тоже вопрос закрыт, Валентин Юрьевич? Ничего не дёргает, не? — Дёргает, — без раздумья выдал Валентин. — Но я не стану взваливать на себя ответственность, к которой не готов. Ты можешь здесь умереть очень просто. Выпьешь воды, ночью скрутит внутренности, будет рвать, утром заберут в больницу, ещё денёк промучаешься, а потом напишут, что смерть наступила в результате острого нарушения обмена веществ. Или ночью дом загорится с четырёх сторон, не успеешь выскочить. Артём открыл рот — Валентин поднял ладонь, останавливая: — Или не умрёшь. Просто скучно станет через пару месяцев, ещё пару потерпишь, придумав какую-нибудь вину и обязанность, а потом улетишь и будешь злиться, что пустил псу под хвост свою интернет-популярность — и столько возможностей мимо прошло, пока ты со мной зимовал. — Или вам со мной скучно станет, — процедил Артём сквозь зубы. Он смотрел неприязненно, с вызовом, почти как тогда, когда ему на глазах у Валентина руки крутили и волокли в автозак. — Или мне, — согласился Валентин и добавил с усмешкой: — Хотя это вряд ли. С тобой, по-моему, трудно соскучиться. — Ну хоть заценили наконец, — фыркнул Артём. — Юлька бы офигела. — Возможно, — Валентин не стал спорить, хотя ему почему-то казалось, что Юлю бы очень мало удивил этот разговор. Куда меньше, чем его самого. Артём, как-то подобравшийся, сжавшийся — должно быть, оттого, что упомянул Юлю — потёр подбородок. — Валентин Юрич. Я для себя решил — ещё когда сюда летел. Я не сбегу, и мозг я вам выносить не собираюсь. Просто — если я вам хоть чем-то могу быть полезным, нужным, это было бы охуенно. Что надо — то и буду делать. Потому что вы мне… — Хватит, — перебил Валентин. Если он дослушает, если даст мальчишке выговорить всю ту чепуху, которую тот себе надумал, произнести категорическое «нет» уже, вероятно, будет труднее. — Мне не нужно, Артём. Я тебе благодарен, но — не нужно. Твоё присутствие для меня будет лишним. И здесь, и в том случае, если я ещё вернусь в Москву — по тому незаконченному делу. Артём наклонил голову. — Я понял. Без базара, Валентин Юрич: я не буду, как в тот раз… как с ней пытался. Пытался — что? Защитить? Удержать? — Да с вами так и не выйдет, — Артём усмехнулся через силу, уголки губ вздрогнули. — А покажете, где тут спуск к морю?

***

Валентин провожал его на следующее утро, с так и не распакованными сумками, с чемоданом, из которого Артём вынимал только футболку, домашние штаны и зубную щётку. Собирался сам отвезти Артёма в посёлок, на автобус, но Степаныч подсуетился: он ехал за продуктами и предложил подбросить парня — тот сразу согласился. С ночи моросил дождь — Артём ёжился под мелкими каплями, зябко потирал руки. Влажные пряди падали ему на лоб, он убирал их, и они смешно торчали за ухом, и заспанное лицо казалось младше. — До свидания, Артём, — Валентин протянул ему руку. — Удачи, и спасибо, что навестил. — Угу, вам тоже удачи, — ладонь сжала его ладонь, тёплая, крепкая, и в который раз за утро вспомнилось, как лежали под одеялом, шерстяным, тяжёлым, и Тёма уткнулся лбом Валентину в грудь, и под пижамной футболкой кожу щекотало частое Тёмино дыхание. И Валентин гладил, гладил подставленный затылок, мягкие, пушистые волосы, пахнущие хвойным шампунем — его, Валентина. Светло было, несмотря на плотные шторы, и тикали часы, и рука Тёмы лежала на боку тёплой тяжестью, и пальцы в кои-то веки не мёрзли. — А если ещё приеду? — Артём спросил хрипло, может, всё-таки простыл немного. Какой смысл? — так надо было ответить. Какой смысл, это никому не нужно, у Артёма Москва и блоги, у Валентина сопки, посиделки с соседями, вылазки за грибами и в ближайшей перспективе — полярная ночь. — Приезжай, — сказал Валентин, — если захочешь. — Я позвоню тогда, — он сглотнул, — чтоб не как в этот раз, блядь, как снег на голову. — Можешь и как снег, — Валентин пожал плечами, — я не против. Артём сел в машину. Завелись с натугой, со второго раза. Стекло у Степаныча было заляпанное, непромытое. Валентину не было видно, оборачивался ли Тёма, пока машина медленно катила по колее до грунтовки. Он, Валентин, наверное, оборачиваться не стал бы. Хотя недаром говорят: не зарекайся.