Пустота вокруг

Почему мы мечтаем? Такой вопрос задала себе Майя, сидя на кровати в своей комнате и задумчиво посасывая карандаш, пытаясь нарисовать то, что уже год пытается забыть. Потому, что мало кто может сказать "Я не хотел бы чтобы моя жизнь была другой". Потому, что мы хотим что-то менять, потому, что мечта даёт нам силы жить дальше, говорить себе, что нужно сделать, как, когда и зачем. Потому что он уехал. Вот мысль, за которую можно было зацепится среди всего того, что она только что придумала, среди того, что она привыкла называть "ахинеей". Все ещё злясь... На что? На его отъезд? На себя? На очередную непрошеную мысль? Все не то, не то, не то! Затупившийся грифель карандаша оставляет дырку на листе бумаги. Она не знала, как описать что чувствует. Но это дорога. Любая. Как будто она снова сбилась с пути. Или это крыша, снег и два человека. Или рассвет, светлая комната и одиночество. Или теплый мрак, запах пыли и чердак. Все настолько противоречивое смешалось вихрем в голове Майи, повертелось там пару секунд и вылилось на бумагу. Набросок. Дверь. Не закрытая, а чуть приоткрытая, ничуть не похожая на ту, что появилась на уроке рисования три года назад. Эта показывала то ли отказ от прошлого, то ли то, что ты хочешь туда вернуться, то ли что-то ещё, что не было доступно и самой Майе. А та, давняя, была просто заданием. Просто очередным уроком. По крайней мере по началу. А потом, возвращаясь к этому рисунку она понимала, что значит этот свет, эти кирпичи, этот плющ, но не была готова этим делиться. Все уходят. Майя поняла это уже давно, но остро ощущала это сейчас. Первым был отец. "Майя, а ты себя простила?" – спросил тогда Мэтьюз. Он всегда знал, что сказать. Потом... Кто был потом? Наверное, Райли. Далёкий Лондон, вот где она сейчас. Нет, они болтали по телефону, почти каждый день, но Райли так радостно твердила о большом доме, о красных телефонных будках и старых автобусах, о живописных улочках. Она не скучала. А кого Майе изо дня в день сидеть в одиночестве на скамейке и жевать холодные сэндвичи? Она не спрашивала, слишком увлеклась новой жизнью. Нет, Майя не злилась. Просто было грустно. Люди уходят. Давно поступившие в Принстон Смакла и Фаркл, Зей, уехавший в Лос-Анджелес с родителями. Оставалась любящая мать, Шон и ещё, по-честному много людей, но по вашему целые дни коротать с родителями нормально? Ответ: нет. Они стали классическими родителями, строгими, но не слишком, целый день говорящими о том, где что купить, какие документы оформить и прочее, и прочее, и прочее. А потом ещё один человек ушел. Он собирался с силами долго и Майя видела, что с ним что-то не так. – Надо поговорить. *** – Я уезжаю. В Техас. Понимаешь, там подвернулась возможность, я выучусь на ветеринара. Майя просто не могла этого вынести. Мало кто знает, как трудно терять последнего человека. Последнего, потому что и тот, кто обещал что будет для вас отцом ушел. Да уж, совсем как ее настоящий отец. Какая горькая ирония. Даже сейчас она все ещё может удивляться эгоизму и горько усмехаться, понимая, как много людей уходит. Ещё был Джош. Она могла приходить в квартиру Мэтьюзов только ради него. Но и он скажет свое "Someday" и уйдет, прикрыв дверь. Зато в воспоминаниях сохранился каждый момент. Оранжевый свет салюта, подсвечивающий лица на крыше, и голос Фаркла в тот день, и лицо Райли, и их втроём на скамейке, и слова "Вот полночь." Но оранжевый свет гаснет, все уходят, а снежинки падают на лицо. Разве кто-то не мечтал поймать снежинку ртом и почувствовать что-то кроме вкуса талой воды, тот самый вкус новогоднего чуда. Вот только чудес не бывает. С этим пора мириться. Пора смириться с погасшим светом, холодом, сковавшим ее навсегда, с молчанием мамы, с парты, в круге пустоты. Когда-то там были близкие и родные люди. Вокруг остаётся лишь пустота. Ещё она помнит лыжную базу. "Tell that you love her". Она помнит слова благодарности, помнит руку Джоша. Помнит слова, сказанные им. Помнит объятие. Слишком трогательное, слишком дружеское. Слишком личное. Слишком много лжи в одном дне. Hope's for suckers.