Remedium desperatio

Поздравляю всех с праздниками! Огромного вам счастья, крепкого здоровья, благополучия и побольше свободного времени для себя! Ах, как же это весело — в волчьем обличье в зимний погожий денек кувыркаться в сугробах, рыть в плотном скрипящем снегу длинные ходы, а потом носиться по ним и над ними, устраивать засады и хватать за холки и покусывать за серые уши друзей! А превращаясь в людей, забрасывать друг друга плотными снежками, прячась где попало! К орущей во всё горло ребятне присоединялись ребята постарше, и даже взрослые снисходительно смеялись, отряхиваясь от случайно влепленного снежного комка. Дамьян шел домой в окружении друзей, разрумянившийся, без где-то потерянной шапки и с шарфом, тянущимся по заснеженной дорожке из рукава. Юноши и подростки веселились, смеялись над каждой, даже самой незамысловатой шуткой, и особенно старался приехавший к кому-то в гости молодой человек с едва заметной бородкой и кокетливыми усиками. Молодого человека звали Дину, и Дами ему чрезвычайно нравился. Дину время от времени подкручивал усики и охотно поддерживал шутки Дамьяна, слегка преувеличенно надрывая животик над каждой. Позади развеселой компании мрачно тащился раздосадованный Ромулус, сверливший взглядом затылок нового знакомого Дами, и хмуро выискивал недостатки во всем облике Дину. И усишки эти дурацкие, и бороденка хиленькая, и что это за пальтецо такое маггловское, и пуговиц на нем несчетное количество, и чего он к Дамьяну всё липнет, нет ну только посмотрите — куда ручонку свою мохнатую ему на плечо кладет?! Ромулус решительно догнал компашку, натянул Дами на голову его шапку и обмотал шею шарфом. Едва заметивший эту заботу паренек небрежно кивнул, снова выпалив что-то остроумное, отчего друзья расхохотались, и вся шатия-братия свернула, чтоб пройти домой дальней дорогой. Ром остался стоять на дороге, сжав челюсти. Почему-то в душе поднимался неконтролируемый гнев и… зависть? Что за зависть? К кому это? Ромулус никак не мог понять. Пока Дамьян, напевая, переодевался в сухое и развешивал пропитанную растаявшим снегом одежду по веревкам, Ром туча тучей сидел на кухне у друга и угрюмо выкладывал претензии Титу: — … сам понимаешь, что такие серые хвосты просто так к симпатичным молоденьким оборотням не клеятся! Небось задумал чего! Титу добродушно посмеивался и подливал другу чай: — Все-то тебе враги теперь мерещатся. Хороший парень, не понимаю, что ты на него взъелся? Пусть дружат. Парень неплохой, а если и захочет чего, так исподтишка действовать не станет. — А чего он… — бурчал Ромулус, не зная, к чему бы еще придраться, — чего он ржет все время? — Молодые они, что же не посмеяться? Настанет время, и станут серьезнее, а ты все ворчишь, ворчишь… сам ненамного старше еще, а гляди-ка. Дамьян резво проскакал на кухню, не глядя на брата и Рома, быстро накромсал себе хлеба и копченой оленины. — Титу, а завтра же Охота! — Я в курсе, — мягко улыбаясь, отозвался брат. Ромулус в это время только зыркал на не обращавшего на него внимания парнишку, оживленно делящегося планами: — Мы с ребятами тоже идем! — Там опасно! — тут же встрял Ром. — Мы всей командой хотим пойти, — бодро продолжил Дами, игнорируя слова оборотня, едва не пускавшего дым из ноздрей, — у нас уже разрешение Старейшин есть, нам сказали, что пора учиться след брать! — Ну раз Старейшины позволили… — Титу потрепал брата по волосам. Ромулус проследил за рукой друга и удивленно заметил то, что раньше видел, но не замечал — черные густые непокорные пряди были так знакомы. *** Первая Зимняя Охота — это праздник праздников! Взрывая снег, летят вервольфы, привзвизгивая от счастья, но глаза, уши, нос — все настороже. Крупная стая рассыпалась на мелкие группки, серые тени скользят между стволов — нужно напасть на след добычи! Молодежь особенно старается, вот и компания Дами легко растворилась в сумерках. Иногда, чтобы обежать все тропы, волкам требуется несколько недель, но оборотни — совсем особенные волки. Просчитав самые удобные лежки для добычи, Дамьян сотоварищи отыскали одну. Честь им и хвала, молодые, а уже такие следопыты — вот слава-то будет доброй! На собственную славу Ромулусу было глубоко плевать, а потому он просто последовал за мелкотой (и когда только вырасти успели? Вон и Дами какой вымахал, весь такой… ну такой…), задумался да не заметил, как с лежки прямо на него, визжа и задирая хвост, помчалась дикая свинья, а за ней штук пять, хотя с перепугу показалось, что пятьдесят, так же оглушающе вереща, перебирали копытцами полосатенькие поросята. Волосатая мамаша с кучей отпрысков давно скрылась, а Ром тряс головой, недоумевая, как это произошло, что он лежит на земле, а вокруг сочувствующая толпа молодых волков, среди которых Дамьян. — Она тебя прямо рылом в сторону откинула, — сообщил Костаке, — а Дами как подскочит, как перехватит тебя! Выразить благодарность или испытать стыд оттого, что его спас тот, кого Ромулус собирался защищать, оборотень не успел. Огромный, заросший грязно-бурой шерстью, с клыками в добрый фут, секач вымахнул невесть откуда, ковырнул копытом землю и, увеличиваясь словно вдвое с каждым ярдом, ломанулся к оборотням. К такому повороту молодые волки готовы не были и перепуганно стали улепетывать, виляя между деревьями, да куда там! Улепетнешь от такого, как же — разъяренный кабанище, пуская рылом пар, всей здоровенной массой вбивая снег в землю, гонялся за уворачивающимися оборотнями, поворачиваясь то к одному, то к другому. И Ром так же, как и неопытные волчата, бегал от чудовищного и неутомимого секача. А Дамьян по какому-то наитию влез в переплетения корней падуба с одной стороны и, отчаянно работая лапами, пытался выбраться с другой, но застрял, а топот и земля гулко дрожала от приближающейся туши, секач с размаху влетел в корни, и Дами вылез-таки, продравшись через гибкие ветви! Умница Дами да милостивая Аккэлия, что ведает охотничьей удачей — вот кого надо благодарить за то, что щетинистый огромный кабан зацепил своими чудовищными клыками могучие корни и, мотая головой и оглушающе фыркая, не мог вырваться из крепких объятий старого дерева. Подбрасывая круп выше головы, вытанцовывая нелепые па, громоподобно ревел старый секач, а тут и матерые оборотни подоспели. Эх и славный же пир закатили — давно так деревня не гуляла! Секач! Невероятной силы, ловкости и веса! Хороша молодежь пошла — вот и славные преемники сильнейшим охотникам Стаи! А Дами получил свою первую хрустальную голову — заслужил. Ром сидел в стороне от основного веселья, жевал сочный кусок кабанятины и всё вздыхал, глядя на то, как чествуют Дамьяна — впервые улыбающегося всем открыто, как равный, здоровый, крепкий и… эх… независимый. «Сиди тут теперь один», — укорил себя сам, не зная за что, Ромулус. Эх! Праздновали всю ночь и, только когда по-зимнему хмурое солнце начало просвечивать через ветви вековых деревьев, стали расходиться. Ромулусу домой идти было по дороге с Дамьяном и Титу, но Дами всё никак не мог расстаться с друзьями и шел отдельно. Когда они почти подошли к своим домам, Титу, зевая так, что челюсть чуть не захрустела, пробормотал: — Спать хочу, не могу. Проследишь, чтоб братишка домой пришел? — Конечно, — ответил удивленный Ром. — Спасибо, друг, — Титу хлопнул его по руке и прошел в дом. Ромулус оглянулся: а вот и Дамьян идет. Показался за несколько домов. Дами приостановился, удивленно подняв брови. — Ничего, — мотнул головой Ромулус, — иди спать. — Расстроился? — спросил Дами, пристально глядя на него. — С чего это? — Ну, что не ты секача завалил. Ром глухо хохотнул: — Шутишь? Его разве ж одному завалить? — А чего тогда недовольный такой и на празднике сидел отдельно? Сердце Ромулуса сжалось. Странно, с чего это Дами наблюдал за ним? Да так, что он и не заметил. — Скучаешь? — уточнил Дамьян. — Скучаю, — тихо сказал Ром, зачарованно глядя в черные глаза Дами, чувствуя, как тонет в них. — Погоди. О чем это ты? — По магу своему скучаешь, спрашиваю? — недовольно переспросил Дами и тихо добавил: — По Гарри. Ромулус даже не сообразил сразу, о ком говорит Дамьян, он взлохматил волосы, потер лицо и ответил: — А, ну да. *** У Вьерела Дэнчулэ началась новая полоса в жизни. Обычно ознаменовывалось это очередным увлечением. То он мандрагору выращивал, то порывался изучать свойства сломанных волшебных палочек, то, вот как на этот раз, ударился в искусство. Точнее, тягу к живописи и не только в нем замечали с детства. И если мандрагора Вьерела засыхала на корню, а волшебные палочки демонстративно не открывали своих тайн, то уж на художествах Вьерел застревал надолго. Нельзя сказать, что поэт или, скажем, юный зодчий из него были никакие, но, будучи холериком по натуре, Дэнчулэ быстро загорался и быстро остывал. Вот и незаконченные планы различных архитектурных сооружений валялись на дне сундука, придавленные маленькими фигурками почти готовых садовых гномов-дракончиков-русалок. А сейчас Вьерел вдохновенно рисовал. Он мазюкал в альбомчике пейзажи, черкал в тетрадках бытовые сценки… и уже воодушевленно приобрел небольшой мольберт и волшебные краски, собираясь писать портрет. Жаль только, что Прекрасный Образец, с которого всё планировалось рисовать, даже не стал его слушать, когда после тренировки Дэнчулэ пытался уговорить Гарри позировать ему. Ну да ничего, у Вьерела была колдография Поттера: попросил как-то вездесущего Раду щелкнуть его. — А ты думал, — сказал Мареш Алеку его сосед по комнате, радуясь, что увернулся от запечатления себя в масле, когда Вьерел предложил «потренироваться сначала на нем», — в портретах фигуры из-за заклинаний так двигаются и говорят? Нет, это краски такие. — Он двигаться сейчас и не будет — портреты только после смерти оживают, но мне все равно хочется его нарисовать, — Вьерел, сосредоточенно касавшийся кистью полотна, коротко поглядывал на колдографию Гарри. *** Разной степени косорылости портреты появлялись с постоянной периодичностью и были омерзительны со всех точек зрения, но особую ярость Поттера вызвал один, хвала Мерлину, присланный упакованным, так что этот позор развернул и увидел только ухмыляющийся Малфой. Содрав бечевку и шуршащую бумагу прежде, чем Гарри успел помешать, Драко сначала перевернул картину, а потом разоржался так, что из его глаз даже потекли слезы. Поттер метнулся к полотну и вперил в него взгляд. Да, ничего не скажешь, сходство имелось. И ванна там выглядела неплохо, а часть голой спины и ягодицы даже были прикрыты полотенцем. Тем больший гнев вызвало у Гарри отражение в зеркале, которое не скрывало ни малейших деталей, весьма и весьма внушительно преувеличенных воображением художника. — Пот…тер… — задыхаясь от хохота, Малфой рухнул на кровать, — ты как с такими… — Драко свел два кулака вместе, посмотрел на них и снова стал смеяться, булькая и хлопая кулаком по подушке, — только ходишь?! Да, размер впечатлял, а если учесть, как кокетливая черноволосая копия Гарри еще и выставляла все эти… достоинства, красуясь в зеркале, то можно простить желание Поттера наложить парочку непростительных заклятий на живописца. Но хуже всего, что картину не удавалось уничтожить, и Гарри решил использовать Бомбардо завтра, где-нибудь не в комнате. Но назавтра «бесценное» полотно исчезло, а Малфой невинно хлопал густыми светлыми ресницами и, изо всех сил стараясь не ржать, упорно не признавался в краже шедевра. Торговались долго. Гарри и не подозревал, что Малфой такой крутой бизнесмен — за энное количество шоколадных лягушек он пообещал спалить половину нетленного полотна, но упорно не желал говорить какую именно. *** У Малфоя сегодня был экзамен по Рунам, так что после завтрака он убежал в учебный корпус, точнее, важно прошествовал, одарив Гарри на прощание взглядом «только попробуй, Поттер, куда-нибудь влипнуть!». Гарри спешить было некуда, на Руны он не ходил, а потому, спокойно позавтракав, отправился к себе в комнату: для прогулки на свежем воздухе погода была неподходящей — середина декабря, и всё утро шел снег с дождем. Он вышел в вестибюль и направился к лестнице, когда услышал, что его окликнул Марчел Ливиану, стоявший в коридоре возле каморки ночного коменданта, который дежурил с шести вечера и до восьми утра. — Гарри, помоги, пожалуйста. Гарри остановился: — Что случилось? — Уронил запонку и никак не могу найти. — Призови Акцио, — предложил Гарри, делая шаг в его сторону. — Не получится, — с легким недовольством сказал Ливиану, — она зачарована от подобного. Гарри подошел ближе. — Вот, смотри, — Марчел поднял руку, показывая вторую запонку. Гарри взглянул на нее и оглядел совершенно чистый пол: — Может, лучше сказать Кюк… — острый укол в шею парализовал тело и не дал договорить. Точнее, он не был парализован, как человек, пораженный Петрификусом, когда тело словно каменеет, руки прижимаются к бокам, а ноги слепляются вместе. Нет, Гарри чувствовал каждое движение Ливиану: как тот поднял его и затащил на кровать в комнатке сторожа, начал раздевать, скользя руками по обнажавшемуся телу, бормоча при этом «какой красивый, какой сладкий, самый лучший» и подобную чушь. Гарри мог даже водить глазами. Но руки, ноги, голова казались настолько тяжелыми, что он не мог их сдвинуть и на дюйм. Очевидно, Марчел использовал не заклинание, Гарри вообще склонялся к мысли, что скорее всего это было какое-то маггловское средство: судя по уколу, он явно сделал ему инъекцию. В первый момент на него обрушилась мысль, как он мог так нелепо попасться и что теперь будет, если Ливиану подослан сбежавшими Пожирателями, но как только тот стал раздевать Гарри и обцеловывать открывающиеся участки тела, он подумал, что лучше бы попался в руки к Пожирателям. Не было ничего хуже, чем лежать голым и беспомощным перед явно свихнувшимся парнем. Он не мог шевелиться, но абсолютно всё чувствовал: горячий мокрый язык, облизывающий его шею и грудь, дыхание на влажной коже, страстный шепот. *** Не успел Драко засесть за тест, как его скрутило какое-то дурное предчувствие, ожидание неприятностей. Он огляделся вокруг, но ничего необычного не заметил — все усиленно скрипели перьями, заполняя пергамент. Драко помотал головой, пытаясь избавиться от отвлекающего фактора и сосредоточиться на экзамене, но удавалось плохо. Он, почти не задумываясь, начал отвечать на вопросы, стараясь поскорее закончить с тестом. К счастью, экзамен был промежуточный, вопросов было немного и всего лишь одна практическая задача. В итоге ему удалось уложиться в сорок минут вместо положенных двух часов. Сдав работу, Драко накинул теплую мантию и побежал в общежитие. Дождь со снегом неприятно хлестал в лицо, как Драко ни наклонялся, прикрываясь капюшоном. Забежав в общежитие, Драко помчался в комнату, но Поттера ожидаемо там не было. Драко скинул на стул мантию, противно покрытую тающим снегом, и побежал в комнаты остальных хогвартцев, сами они были на экзамене, так что маловероятно, чтоб Поттер туда забрел в отсутствие хозяев, но мало ли. Вот чего б Поттеру тоже было в свое время не пойти на Руны вместе со своей грязнокровкой, сейчас, глядишь, сидел бы в полном порядке, сдавал тест, а так где его искать? То, что Поттер влип в неприятности, у Драко сомнений не было, но он не представлял, как будет проводить обыск в комнатах местных студентов. Драко был убежден, что Поттер не поперся на улицу по такой погоде. Да и куда ему идти, в библиотеку? Сначала Драко решил проверить столовую. Мало ли, вдруг Поттер после завтрака заболтался с кем-нибудь из девятикурсников? Но в столовой не было уже ни одного студента, только Кюкуй гремел посудой возле раздаточной стойки. Драко уже закрывал дверь, как вдруг его осенило: если кто и должен знать, что творится в здании, то именно домовой. Быстрым шагом он подошел к Кюкую: — Здравствуй, Кюкуй. Ты ведь можешь узнать, где находится человек в твоем доме? А то я вот Поттера потерял, — развел руками Драко. Домовой хмуро глянул на него из-под лохматых бровей: — В доме он. — А где именно, — вытянулся в струнку Драко. Кюкуй пожал плечами: — Пока в моем доме всё в порядке, мне нет дела до ваших магических недоразумений. — И что это значит? — Драко разбирала злость, но срывать ее на домовом было бы опрометчиво. Но тот ничего больше не сказал, отвернувшись и делая вид, что никакого назойливого мага тут нет. Драко вернулся в комнату, совершенно не представляя, чем ему заняться дальше и где искать Поттера. Еще раньше у него мелькала мысль попросить прислать мать кое-что нужное из сокровищницы (особенно после того, как Терри как-то поинтересовался, что они подарили друг другу на месяц встречаний). Он знал, что там есть парные браслеты-следилки — старинный артефакт: надеваешь один себе, а другой партнеру и всегда знаешь его примерное местонахождение. От мыслей о матери и браслете он перешел к мыслям о своем филине и о том, как бедные почтовые совы летают в такую мерзкую погоду. Драко охнул и бросился к письменному набору, он схватил небольшой кусочек пергамента, скрутил его и подписал «Гарри Поттеру». Если Поттер в здании, значит, Аресу даже не понадобится вылетать, чтобы его найти, нужно всего лишь проследить за филином. Драко кинулся в совятню. Увидев хозяина, Арес слетел с насеста, довольно ухая, но Драко словно читал в его глазах «ты ж не пошлешь меня сейчас с письмом?». — Прости, надеюсь, вылетать на улицу тебе не нужно, — сказал Драко, привязывая к лапке филина свиток, — отнеси это письмо Гарри Поттеру, Арес. Он должен быть где-то здесь. Филин щипнул его клювом за палец и, тяжело взмахивая крыльями, вылетел в открытую дверь. Драко побежал за ним. Хотя лестница была достаточно широкой, она не предназначалась для полетов птицы с размахом крыльев почти шесть футов, и Арес неторопливо планировал на первый этаж. Он подлетел к ближайшей от лестницы двери и завис перед ней, сразу же устроившись на плечо к подбежавшему хозяину. Драко перевел дух и толкнул дверь в комнату ночного коменданта, дверь оказалась закрыта, но поддалась на простую Алохомору. Услышав тихий щелчок замка, Драко распахнул ее и замер глядя на открывшуюся картину. Меньше всего ему хотелось мешать чьим-то постельным утехам. Он уже хотел закрыть дверь, но взгляд скользнул по разбросанной одежде, по знакомой до последней вещи, разбросанной одежде. Еще бы! Драко сам покупал каждый предмет, вплоть до трусов. Значит, все-таки здесь был Поттер. Что ж, любовным утехам Поттера он тоже не собирался мешать, в конце концов Драко не только имел понятие о тактичности, но даже иногда был способен применять его на практике. Перед тем как выйти, он еще раз посмотрел на милующуюся парочку: Поттера практически видно не было, разве что голые ноги, к тому же он лежал неподвижно, видимо, с удовольствием принимая ласки, которыми его одаривал полуобнаженный парень. Черные блестящие кудри и знакомый голос, бормочущий по-румынски всякие нежности. Ливиану? Стоп! Поттер совершенно точно не испытывал к нему ни малейшей благосклонности. Ступефай Драко скинул Марчела с кровати, но от удара об пол заклинание перестало действовать, поэтому Драко с удовольствием наложил на него Петрификус Тоталус и Инкарцеро, накрепко связав парализованного Ливиану крепкими веревками. Поттер на его действия никак не отреагировал, и Драко, подхватив с пола его мантию, подошел к кровати и накрыл его полностью обнаженное тело, заметив, что тот совершенно не возбужден. Глаза у Поттера были открыты, но сам он даже не шевельнулся. — Finite Incantatem! Ничего! Это уже было странно. Финита отменяла большинство заклинаний. Чем же приложил Поттера Ливиану? Драко не знал такого заклинания, возможно, это было зелье. Но как же в него его ухитрились влить? В любом случае лучше всего показать Поттера целителю. В свое время, когда их мэнор неожиданно стал ставкой Темного лорда, отец научил Драко заклинанию, вызывающему Патронуса, уж очень ему не нравилась тяга Повелителя к дементорам. Заклинание Драко давалось с трудом, так как для его активации магу необходимо какое-либо яркое, положительное воспоминание, наполняющее его счастьем и радостью, причем не простое, а сильное. Отец также научил передавать с помощью телесных Патронусов короткие сообщения. Драко сосредоточился, пытаясь вызвать в памяти и прочувствовать свое самое счастливое воспоминание, достал палочку и произнес: — Expecto Patronum! Он быстро наговорил сообщение и отправил своего венценосного журавля к директору. Наверное, и пяти минут не прошло, как в комнату ввалился директор Батори с незнакомым магом, точнее, Драко видел его пару раз. Очевидно, это был целитель, так как пока директор со смущением и страхом смотрел то на Поттера, то на валяющегося на полу Ливиану, тот уже вовсю махал палочкой, накладывая диагностические заклинания. Лучан Батори посмотрел на Драко, в его глазах светился вопрос, хотя об ответе он и так догадывался, но Малфой только пожал плечами: прежде, чем начинать разборки, нужно выяснить что с Поттером. — Так, — задумчиво произнес седовласый целитель, — пока не могу определенно сказать, чем именно воздействовали на молодого человека, но это точно не заклинание. У него что-то имеется в крови. Мне нужно провести более полную диагностику, а это возможно только в Лазарете. Драко не представлял, как по такой погоде тащить или, хорошо, левитировать Поттера в другое здание. — Да, да, — покивал директор, — я думаю, господин Ливиану сможет нам помочь, а для этого лучше перебраться в административный корпус. Я настрою портал на Лазарет, и мы все очень быстро окажемся на месте. Драко понял, что и сюда они скорее всего добирались порталом. Насколько он знал, в Британии запрещено создавать порталы без ведома Министерства, возможно, в Румынии дела обстояли иначе, или же у директора было разрешение на создание порталов внутри территории школы. Батори вытащил из кармана мантии потрепанное перо и произнес: «Portus», — перо засветилось мягким синим светом: — Готовьтесь, через пять минут отправляемся. С подоконника ухнул Арес, про которого Драко совершенно забыл, но вместо того, чтобы выпустить его в коридор, откуда филин мог улететь в совятню, он кинулся к комоду и под удивленным взглядом директора зашарил по ящикам в поисках чернил. Старая с отколотым краем чернильница нашлась во втором ящике, и в ней даже плескалось на дне немного чернил и торчало облезлое перо. Драко вытащил из кармана кусочек пергамента, зачеркал «Гарри Поттеру», быстро написал несколько слов, свернул, подписал «Нарциссе Малфой» и прикрепил свиток к ноге Ареса. — Извини, дружочек, — он открыл окно и выпустил филина прямо в ненастье. — Тридцать секунд, — сказал директор. Он уже левитировал бессознательного Ливиану поближе к кровати. Драко подошел к Поттеру и сел рядом, подсунув руку ему под спину, а второй рукой обхватил его ладонь и положил на перо. Поттер был теплый и мягкий, и если б не открытые глаза, можно было бы подумать, что он спит. Ожидать, что в Лазарете они тоже окажутся на кровати, было напрасно, поэтому Драко приготовился упасть на пол со своей неудобной ношей. Как директор ухитрился сделать, чтобы Поттер попал все-таки на кровать, он не представлял, но восхитился таким тонким искусством. В Лазарете Лучан Батори сразу вызвал Мушки и, не расколдовывая Ливиану, приказал доставить его в свой кабинет и глаз с него не спускать, сам же повернулся к целителю: — Господин Дереш, как только я что-то выясню у господина Ливиану, сразу вам сообщу. Тот кивнул на ходу: сейчас его интересовала лаборатория и те зелья, которые могли бы помочь пациенту. Он бегом захватил несколько пузырьков и вернулся, с удивлением глядя на сидящего на краю постели Малфоя, словно видя его впервые. — А вы, молодой человек… — вопросительно начал он. Драко встал и, отойдя в сторону, представился: — Его близкий друг, Драко Малфой. Ложь неприятной горечью осела на языке. — О, вы те англичане, которые у нас учатся, слышал, слышал, — догадался целитель и тут же добавил: — Я был в Англии, проходил практику в вашей лучшей лечебнице имени Святого Мунго. Драко предпочел бы, чтобы целитель занимался своими непосредственными обязанностями, а не вдавался в подробности сорока или сколько там-летней давности. Но тот свое дело знал и, не переставая разговаривать с Драко, ловко напоил Гарри какими-то зельями, тут же пояснив: — Это универсальный антидот, в него входит безоар. Как только директору Батори удастся выяснить точнее, чем отравили… — Гарри Поттера, — подсказал Драко. — Да. Так вот, тогда я смогу предпринять более четкие шаги в его лечении, а пока не будем рисковать, чтобы не навредить чрезмерным рвением. Драко закатил глаза и сел на соседнюю кровать. Зашумел камин, и Драко дернулся от неожиданности, целитель же живо развернулся: — Господин директор? — Я побеседовал с господином Ливиану, он сказал, что сделал господину Поттеру укол маггловским средством, он не помнит названия, но говорит, что им усмиряют буйных магглов в специальных лечебницах. Сейчас пришлю Мушки со шприцем. Там остатки этого зелья или чем оно является. Да, он сказал, что это средство действует два часа, а потом паралич проходит сам. Как только наш больной очнется, сообщите мне. Явился важный Мушки и передал целителю Дерешу шприц, тот сразу же помчался в лабораторию, наказав Малфою позвать его, если что случится. Драко наклонился над Поттером и заглянул ему в глаза. — Слышал? — тихо сказал он. — Минут через сорок твоя отрава перестанет действовать, и ты очнешься. Гарри повел глазами. — Мерлин, Поттер, ты такой жалкий сейчас, что издеваться над тобой все равно что новорожденного книзла пинать, — Драко поправил одеяло, которым целитель накрыл Поттера поверх мантии, и сел на место. Гарри пришел в себя, точнее смог снова владеть своим телом, как и было сказано, минут через сорок. Чувствовал он себя при этом отвратительно: к слабости, головной боли и жажде примешивалось стойкое отвращение к Ливиану и его действиям, от которых ощутимо подташнивало и страстно хотелось вымыться. Целитель тут же напоил его Животворящим эликсиром и вызвал директора. Тот прибыл через камин и сразу приступил к допросу, как это назвал про себя Драко, хотя сам директор мягко сказал, что ему нужно поговорить с Драко и Гарри, чтобы окончательно выяснить все обстоятельства. Сначала он опросил Драко, и тот заметил, как Поттер удивленно поднял брови, слушая про свои розыски. Малфой ушел с экзамена, чтобы найти его, потому что у него было дурное предчувствие! Вообще Гарри чувствовал себя до ужаса неловко от того, что Малфой застал его в таком состоянии, словно он какая-то беспомощная девица, на которую напал насильник. Гарри не знал, собирался ли Марчел довести дело до конца или нет, не видя ответной реакции тела «жертвы», но чувствовал он себя использованным. От воспоминаний о жарком шепоте Ливиану, его скользком языке, облизывающем все доступные участки тела Гарри, ему хотелось применить к себе Обливиэйт и помыться — смыть с себя слюни Марчела стало первоочередной задачей. Под конец беседы директор сообщил, что Ливиану отчислили, а Кюкуй все вещи Гарри перенес в его комнату. — Думаю, мне нужно понаблюдать пару дней за пациентом, — тут же встрял целитель. Ну да, Лазарет был пуст, и он скучал без работы. — Если это необходимо, — медленно сказал Батори. — А это необходимо? — резко спросил Поттер, мечтающий о горячем душе. Целитель Дереш замялся, и директор, правильно всё истолковав, сказал: — Я сейчас дам портал в ваше крыло, в комнату не получится, к сожалению. Отдыхайте, Гарри, набирайтесь сил, приходите в себя, я рад, что ничего непоправимого не произошло, и ваш жених так вовремя спохватился, видно, сердце подсказало, что с вами беда. Гарри поджал губы, ага, сердце! С другой стороны, хорошо, что интуиция Малфоя не подвела. Проведя в очередной раз свою диагностику, целитель Дереш был вынужден с неудовольствием констатировать, что пациент здоров, хотя немного и слаб. Гарри кое-как натянул мантию на голое тело и встал. Об обуви, конечно, никто не позаботился, поэтому пока директор настраивал портал, он снова сел на кровать и поджал ноги. Портал их перенес в коридор рядом с их комнатой, и счастливый Гарри, на ходу стаскивая мантию, рванул в ванную. — Поттер, вещи возьми! — крикнул вслед Драко. Но Гарри не слышал; всё, о чем он сейчас мечтал — это горячая вода и мыло. Как оказалось, мыла-то и не было: оставшийся микроскопический обмылок был просто насмешкой. Зато полка Малфоя с трудом умещала все эти пузырьки и бутылочки непонятно с чем. Гарри, стоя под струями воды и особо не разводя церемоний, стал планомерно изучать содержимое каждой. Свежий морозный запах одной из них глянулся ему больше всего, и он очень надеялся, что это не какой-нибудь гель для укладки волос. Вода уносила плохие воспоминания и слабость, и Гарри постепенно веселел: впереди остался последний экзамен, а там каникулы, родная Британия, друзья, Рождество.