Увидев лишь раз

Ей не нравится, что он повзрослел. Ей нравится, как — это несомненно. Из нескладного щуплого подростка он превратился в нечто поистине демоническое — заострившиеся хищные черты лица, тщательно уложенные чёрные волосы, поджарая мужская фигура. Из всей семьи ему лучше всех удалось вырваться из нищеты — если бы не его подарки, Веро так и жила бы в трейлере у неё в саду. Впрочем, Элизабет не всегда испытывала раздражение от той колымаги среди её чудесных клумб. Вернее, испытывала раздражение всегда, но иногда находила и приятные моменты. Года три. Пока Лоик тоже жил там. Впервые они переспали, когда ему было шестнадцать, а ей почти исполнилось пятьдесят шесть. Элизабет не верила самой себе, когда вспоминала тот день. До сих пор. А ведь прошло уже пятнадцать лет. И много-много новых ночей. Она, конечно, была дурой, позволив тогда себя соблазнить. Но почему она должна об этом жалеть? Они очень помогли друг другу: он вдоволь натрахался и приобрёл такой необходимый мужчине опыт, а она твёрдо вознамерилась быть счастливой и вновь ощутила себя желанной. Именно поэтому она скучает по тому милому нескладному и заботливому Лоику. Он был таким душкой. А сейчас он был мужчиной. Хоть трижды заботливым. В отличие от своей вечно опаздывающей мамаши, он очень пунктуален — Элизабет открывает ему дверь ровно в восемь ноль-ноль. Впрочем, ничего другого ему и не остаётся — она всё ещё замужем, а мужу о любовнике по традиции лучше не знать. — Ты одна? — спрашивает он, оглядываясь по сторонам. Спокойно, но неизменно. Хотя когда их это волновало по-настоящему. — Бертран все ещё под арестом, — отвечает она и закуривает сигарету, вспоминая, как однажды Лоик пробрался к ней в спальню ночью через окно, пока Бертран в очередной раз провожал до машины Жюли. Милая идиллия — муж провожает бывшую любовницу, вешая ей лапшу о вечной любви, когда жена скачет на любовнике, который моложе её на сорок лет и только школу закончил. Так по-французски. Элизабет до сих пор помнит, что именно скакала и что Бертран именно провожал. — А если бы не был? — Лоик протягивает ей пепельницу. Он давно уже знает, где что лежит. — Ну, мы бы пошли в гардеробную. Он все равно туда не заглядывает, — она усмехается и стряхивает пепел. — Я тут узнал — моя мать думает, что я сплю с богатыми старухами за деньги. Ей подруга по фитнесу показала моё случайное фото, и она так решила, — замечает Лоик со своей неподражаемой улыбкой, от которой у него появляется ямочка только на одной щеке. — И ты её разубедил? — Элизабет смеётся, потому что это действительно смешно. Да, теперь они могут шутить о таком. Иногда ей очень хочется рассказать Веро и посмотреть, как она упадёт в обморок. Потом, правда, наверняка вцепится ей в волосы совсем по-крестьянски. Но что поделать — когда-то ей доверили Лоика, и она о нем позаботилась. «Спасибо большое, Элизабет, я буду очень благодарна, если Лоик отдохнет с тобой, нам правда очень нужно вернуться в город», сказала тогда Веро и укатила с мужем в больницу. Элизабет и представить не могла, что это будет за отдых. — Конечно. Ведь это неправда, — Лоик разводит руками и снова улыбается. В этот момент в нем наконец-то проскальзывает тот молодой заботливый мальчик, который, услышав её слёзы посреди ночи, прошептал «что случилось?» и поцеловал Элизабет в шею. Тогда она впервые увидела в нем мужчину, а сейчас увидела того самого мальчика. — Как романтично, — Элизабет усмехается, тушит сигарету, бросает в пепельницу окурок и отворачивается, чтобы не впасть в умиление окончательно, но Лоик вдруг крепко обнимает её и целует в шею, как тогда. — Знаешь, Элизабет, ты моя первая любовь, — шепчет он низко и горячо. Голос не тот, что в юности, но все такой же приятный. Приятный ей. — Что за чушь, — беззлобно отмахивается она, однако не пытаясь вырваться. Почему-то он всегда находил слова, которые одинаково шокировали и льстили. Которые требовались. Все пятнадцать лет. — Нет, правда, — Лоик улыбается ей в затылок, она чувствует. — В тот день на отдыхе я притащил в твой номер девчонку. Кароль. Помнишь её? — Элизабет помнит. Девчонка поошивалась у них в саду пару месяцев, и она даже поревновала раза полтора. — Она уже стащила с меня штаны, но я не смог. Я представил твоё лицо, если ты вдруг войдешь, и понял, что хочу не её. А до того, когда ты заглядывала ко мне, проверить, сплю ли я, я засовывал руку под одеяло, и... — Бог ты мой, почему же ты на мне не женился, — Элизабет не может скрыть смех. Она верит в то, что слышит. Лоик никогда ей не врал, да и зачем? Она все равно будет с ним в постели. — А ты бы променяла картину, которая хранится в твоей семье с тысяча восемьсот сорок шестого года, на меня? — риторически спрашивает он, и ей вдруг чудится в его словах что-то больное и выстраданное, только прикрытое иронией. В его словах и в его руках, кольцом сомкнувшихся у неё на талии. — Остановимся на этом, — быстро говорит она, разворачивается и целует его. Его восемнадцатилетие они отпраздновали в туалете. Его многочисленная семья гудела в саду — малышка Эва орала не переставая, Веро бегала от неё к накрытому на воздухе столу, чтобы собрать остатки торта, который самолично испекла, не слишком удачно, Жером, непутёвый отец семейства, просто лежал среди своих коллекционных газовых счётчиков, сморенный вином и криком, подружку Лоика полоскало в кустах, пара его друзей отчаянно пыталась не спалить дом вместе с барбекю. Жюли уговаривала очередного кавалера отвезти её домой, а снова вдрызг пьяный Бертран спал прямо на диване в гостиной. Все они были заняты своими делами, пока счастливый именинник драл Элизабет на раковине в туалете. Чего греха таить, они тоже были не совсем трезвыми, но и трезвыми они непременно сделали бы это. Полочка с мылом впивалась Элизабет под лопатку, но она просто не могла остановиться. Никогда не могла. В маленьком зеркале на двери она видела свое раскрасневшееся лицо, растрепавшиеся волосы и открытый рот, а ещё спину Лоика, на которой оставались следы её идеально наманикюренных ногтей. Роскошное дизайнерское платье Элизабет сбилось на талии, оголяя и грудь, и ноги, и все что можно, на Лоике одежды не осталось совсем, и они оба стонали чуточку громче, чем обычно, ведь как-никак ему теперь все же было восемнадцать. Потом, ещё пару лет спустя, она плакала в своём доме. Одна. Бертран уехал в очередную командировку, скорее всего по шлюхам, а их дочь Эмили заявила, что больше не планирует возвращаться из Америки, и бросила трубку. Той ночью Лоик снова пришёл к ней в темноте и прошептал на ухо: — Что случилось, Элизабет? И она снова ответила, больше самой себе: — Я боюсь. Только теперь она боялась ещё сильнее. Потому что стала старше ещё на пять лет, а осталась всё той же девочкой из курортного городка, которой «посчастливилось» удачно выйти замуж. Она всегда видела в нем потенциал. Мальчик, который в шестнадцать лет смог привлечь пятидесятишестилетнюю женщину, уставшую от самой жизни, не мог не обладать потенциалом. Он умел смотреть, умел слушать, умел целовать. Всегда. Наверное, он умел и говорить, но ей не требовалось. В их первую ночь он тоже ничего не говорил. Он спросил «что случилось», и она все рассказала. Он поцеловал её в шею — и она все поняла. Поняла, как жить дальше. Все так же, но с одним маленьким добавлением. Он укладывает её на диван, как всегда осторожно и удивительно нежно, а она вспоминает, как умер его отец. Пошёл чинить очередной газовый счётчик и подорвался. Печально, но ожидаемо и, прости Господи, немного смешно — страсть к этим чертовым счётчикам у Жерома была очень странной. Лоик пришёл к ней тогда вечером. Как пришёл — просто вышел из трейлера и зашёл в дом. — Я уезжаю, — Элизабет видела, что он был настроен решительно. — Куда? — спросила она с каким-то лёгким разочарованием. Она уже даже привыкла к тому, что у неё в саду постоянно живут четыре человека, а теперь их оставалось только два. Да, наверное, дело было в этом. — Куда-нибудь. В колледж. Кто-то в этой семье должен зарабатывать деньги, — он сел в кресло, совершенно поникший и почему-то злой. Ей казалось, он должен скорбеть — рыдать, переживать, грустить по отцу, а он почему-то вдруг решил всё бросить и уехать от семьи, у которой кроме него и не было никого. — Я могу дать тебе денег, — предложила она, и по его изменившемуся взгляду поняла, что надо было сказать хотя бы «дать вам денег». Но она просто хотела помочь, и в её представлении помощь всегда выражалась в деньгах. — Элизабет... — начал он, и она впервые увидела на его лице эту демоническую гримасу — не симпатичное подростковое личико, а звериный оскал уже состоявшегося человека. Продолжать он не стал, просто посмотрел на неё и вышел за дверь. Она больше никогда не предлагала ему денег. — Элизабет, — шепчет он ей в ухо, и диван под ними ходит ходуном. Она стонет, как и всегда — ей хорошо и тепло, ей так, как и должно быть. Ей уже почти семьдесят два. Она давно не так свежа и красива, как была даже в те свои пятьдесят шесть, но он смотрит на неё всё так же — понимающе и загадочно улыбаясь. Она помнит, как он вернулся тогда после трех месяцев колледжа. Наконец-то в новой одежде по размеру и со своей первой работой в кармане. Она до сих пор точно не знает, чем он занимается, но явно чем-то выгодным — Эва и Веро жили на его деньги. Ну и немного на её, но больше все же на его, слава богу. И даже если бы он торговал наркотиками, она уже не была бы шокирована — она только после сорока пяти лет брака узнала, что её муж занимается финансовыми махинациями. Это было куда более шокирующе, ведь Бертран по-прежнему оставался основополагающей частью её бытия. Впрочем, она не сомневалась, что никакие наркотики Лоик не продавал — он явно обладал большими талантами. И тогда, после первых месяцев в колледже, он вернулся, вновь посмотрел на неё, и уже через час они снова были в туалете. Он взрослел, она старела, но их все устраивало. Пока она не поняла, что он вырос, а она — старуха. Лоик замирает на ней, и она вторит ему тяжёлым удовлетворенным вздохом. Её волосы уже не такие густые и не такие русые, лицо не такое гладкое, глаза только по-прежнему голубые, и иногда Элизабет спрашивает себя, не чертова ли она извращенка, если так часто вспоминает Лоика тем юным талантливым недотёпой. Вероятно, все же нет. Потому что когда он ложится рядом, а она устраивается у него на груди, Элизабет впервые спрашивает: — Что случилось, Лоик? — она чувствует, как часто-часто бьётся его сердце, снедаемое беспокойством. Она ведь всегда всё знала. Но никогда не спрашивала. — Я боюсь, — как и она много лет назад, говорит он в полумраке холодных сумерек. — Чего? — интересуется Элизабет и успокаивающе гладит его бледную грудную клетку. Ничего ещё она сделать не может. Он сделал для нее намного больше тогда. — Боюсь, что люблю тебя, Элизабет, — он перебирает её волосы, и она снова и снова вспоминает тот вечер, когда он пришёл к ней и увидел в слезах. — К сожалению, это взаимно, — отвечает она, потому что ей нечем его утешить.