Часть 1
17 октября 2020 г. в 00:05
Весь скепсис, который Дауд испытывает к ситуации, разворачивающейся перед ним, можно ощутить, стоит взглянуть ему в лицо.
Корво на его подоконнике раскорячился, своей задней – более чем привлекательной частью – к Дауду, а передней все еще на улице. И уже одно это должно сбивать настрой на вечер, но Дауд еще терпит, поглощенный любопытством и скептицизмом в одинаковой степени.
— Аттано, - начинает Дауд, допуская мысль, что, возможно, нелегкая жизнь Лорда-Защитника все-таки пошатнула ментальное здоровье Корво, - чем ты, Бездна тебя задери, занят?
Корво вздрагивает, тут же оборачивается, успевая собрать макушкой пыль и паутину с оконной рамы, загораживает окно собой. Смотрит на Дауда мгновение растерянно, но находится так же быстро.
— Ты рано вернулся. Почему?
— Вопросом на вопрос отвечают только торгаши с Морли.
У Корво взгляд всего мгновение веселый, он щурится, у его глаз лучисто расходятся морщинки, и Дауд не скрывает, что любуется. Но потом они оба становятся наигранно серьезными, Корво недовольно постукивает ногой по скрипучему, рассохшемуся паркету, крутит кистью руки в воздухе:
— Повернись спиной ко мне. Это сюрприз.
— Если это снова букет молодых хрустаков, клянусь Бездной, Аттано, я запихну их тебе в-
— Повернись. Тебе понравится.
И Дауд подчиняется. Это странная штука – доверие между ними. От врагов к вынужденным друзьям, от друзей к постоянным любовникам, а теперь… Теперь они слишком привыкли к друг другу, притерлись и притерпелись. Характер друг друга, подчас совершенно невыносимый, который раньше бывал причиной ссор и драк, теперь лишь маленькое раздражающее неудобство. Их сосуществование сейчас похоже на клубок сонных после зимней изморози миног, которые если и грызут друг друга, то без огня и энтузиазма.
Дауд думает, что во всем виновата старость. И все чаще задумается о том, что скоро он уйдет отсюда. Однажды промозглым утром сядет на корабль до Серконоса, но не потому, что его гонят, а потому, что так нужно. Это странное чувство, с которым, наверное, от своих семей отбиваются старые левиафаны, чтобы добраться до своего кладбища у берегов Пандусии. Это странное желание, чтобы его запомнили таким, какой он есть сейчас, это странная необходимость умереть в бою, а не, прости Бездна, на руках товарищей или Аттано.
Они говорили об этом. Корво, конечно, его не понял. Это была их последняя крупная ссора, но Дауд находит в себе силы не винить его. У Аттано Эмили и Виман, у Аттано Империя. У Дауда Китобои, – что немало важно, но они его поймут – у Дауда Корво. Тоже на вес золотых слитков из императорской казны, но все они, и Китобои, и Корво предоставлены сами себе. Как и Дауд.
Так что это вопрос решенный. Осталось только определиться со временем.
— Поворачивайся. Дауд? Ты слышишь?
Дауд отмирает, встряхивает головой, оборачивается.
На его рабочем столе стоит, непропорционально большой и курьезно роскошный, патефон. Патефон.
Дауд смотрит попеременно то на Корво, то на патефон, выгибает бровь.
— Ты перенял привычку Китобоев тащить с реки всякий хлам?
Корво выглядит почти обиженным. Он отмахивается от Дауда как от назойливой мухи, оборачивается к нему спиной, гремит пластинками, спицами, заводными ручками, все больше убеждая Дауда, что это вещь себя изжившая и к работе больше не пригодная.
Перед тем, как опустить спицу на пластинку, Корво оборачивается к нему, чопорный и торжественный. Закатывает глаза, когда Дауд молча разводит руками, мол, все еще не впечатлен.
А потом опускает иглу.
Дауд никогда не был поклонником музыки. В его воспоминаниях серконосская гитара звучит теплотой дома и сухим, ласковым ветром. В его настоящем Китобои часто свободными вечерами облюбовывают старое расстроенное пианино, бренчат на гитарах, на которых часто не хватает струн, и это тоже звучит как дом, как весь Радшор, слегка поломано, но в умелых руках вполне приятно. Суховато, но так, как они привыкли и заслужили.
В его кабинете акустика ни к Чужому. Музыка резонирует с потрескавшимися стенами, аппарат похрипывает, но это кажется правильным.
Корво обходит его со спины. Его прохладные, широкие ладони опускаются ему на глаза, он притирается к Дауду всем телом, как всегда тактильный, шепчет:
— Не думай, Дауд. Закрой глаза. Слушай.
И Дауд, в любое другое время взъерепенившийся бы, пославший Аттано с его идеями в Бездну, подчиняется и закрывает глаза.
Он тонет среди перебора малознакомого звучания инструментов. И пусть это чувство далеко от того, которое испытываешь, оступившись в Бездне, они схожи. Дауд выхватывает мурлыканье серконосской гитары, мотив мелодии все больше превращается оборачивается к родным южным мотивам, когда Корво касается его руки.
Дауд позволяет ему вести себя в странном танце, неловком и путанном, потому что по-настоящему танцевать умеет только один из них. А Дауд, давно к Корво привыкший, сжившийся и сросшийся, почти как в бою считывает его следующее движение кожей, не открывая глаз. Без адреналина сражения такая работа – Дауд может гордо назвать ее слаженной – приносит другие эмоции. И позволяет замечать другие детали. Как у Корво сбилось дыхание. Как деликатно – Бездна, Дауд не дева, чтобы так нежничать – он сжимает его руку. Как приятное тепло от ладони на пояснице распространяется по боку, и как покалывает кончики пальцев меченной руки от контакта с чужой меткой.
У них нет рисунка танца. Движения странные, архаичные, может быть совсем не в такт. Дауд чувствует, что Корво на это наплевать так же, как наплевать ему.
Они расходятся чересчур поспешно. Шум закончившей свои игру пластинки вспугивает их, потому что несмотря на столько лет совместной жизни, секса и работы, всего этого кажется чересчур много, и каждый из них задыхается и смотрит почти испуганно.
Аттано улыбается глупо, как может только он, глазами и уголками губ:
— Я же говорил, что тебе понравится.
— Катись в Бездну, Аттано, - ворчит Дауд, но позволяет обхаживать себя, не уворачивается от поцелуя.
— Я люблю тебя, - шепчет Корво так тихо, что на фоне пластинки это кажется слуховой галлюцинацией.
Дауд не отвечает. Он притирается ближе, кусает его за губу, смотрит в глаза. Аттано не нужен его ответ, чтобы все понять.
Дауд думает, что утренний корабль подойдет ему.