…
Рыжий сам не понял, когда нарушилась эта тонкая, еле видная грань между дозволенным и между тем, что за гранью разумного. Между ними. Может, когда бесконечные походы хер-знает-куда-на-этот-раз стали привычным, доставляющие порой удовольствие, делом. Может, когда каждая перемена без него, начала казаться скучным адом. Может, когда Цзянь сказал пару недель назад, что у Хэ дурацкая рожа, а Мо возмутился, ответив, что у него самого лицо в сто раз хуже. Может, когда эта, всё-таки дурацкая, рожа начала появляться в маленькой квартирке каждый день. Может, когда он стал находить случайно оставленные чужие вещи в своей комнате, а потом аккуратно складывать их. Не пинками отшвыривать от себя с истинным отвращением на лице, а складывать и находить место на своих полках. Может, когда походы к Тяню стали привычкой. Может, когда он сам стал привычкой. Может, когда бесконечные домогательства перестали так раздражать, а объятья стали даже нравится. Может, когда после ебанутого кошмара пару дней назад стоило только увидеть в коридоре Хэ — стало так легко на душе. Так светло от его искренней улыбки. Может, и нельзя это понять? Да. Скорее всего так, блять. Нельзя точно определить, где находится эта тоненькая граница между ненавистью и любовью. Между отвращением от вида этой хари и тихим удовольствием от него же. Между желанием избить и желанием любить. И непонятно: это грань настолько тонкая или Шань слишком туп, чтобы понять? Одно только Рыжий может сказать точно — они с Тянем стоят на этой грани, покачиваясь то в одну, то в другую сторону. Хотя в последнее время никакой грани нет. Есть только одна сторона. Где не гибнут. В последнее время Шаню перестала быть противна улыбка Тяня. Что-то в ней точно изменилось. Перестала бесить манера его бархатного голоса и странная привычка приобнять во время диалога. Больше не надоедает чёлка на глазах и чужие чёрные волосы, пестреющие на одежде и вещах, как маленькие метки — значки, что он уже кое-кому принадлежит. Они будто бы означают, что если кто-то посмеет позариться на чужое — получит по башке. Нельзя сказать, что ему всё это нравится. Лично сейчас он точно не против — как раньше. Тянь липнул бы к нему, как пиявка, а Шань отвешивал бы ему пиздюлей. Но таких несерьёзных, чтобы не получить плюху посильнее Как раньше, но всё же иногда иметь возможность обнять эту сволочь, пахнущую дорогим парфюмом и его «шаневской» домашней готовкой. Это приятно. Без постоянных встреч теперь, кажется, что дни прожиты зря. Они стали просто зависимы друг от друга. Рыжий уже это не отрицает. Ему просто необходимо увидеть Тяня. Ещё разок убедиться в том, какой он нахальный богатенький мудак, чтобы всё и сегодня шло своим чередом. Мо даже может сам припереться к Хэ, придумав очередную тупую причину, или сказать, что просто проходил мимо — лишь бы увидеть эту рожу. Он начал без пререкательств пускать Тяня в свою крохотную комнатку. Разрешил лежать на своей кровати и лазить в поисках еды в своём холодильнике на кухне. Выходить покурить на балкон и читать свои журналы. Шань стал оставлять свои вещи в огромной, как пещера мамонта, квартире Тяня. Теперь там есть его зубная щётка и пара запасных носков на случай, если брюнету всё же удастся уломать его остаться на ночь. Больше не противно надеть чужие шмотки, если вдруг стало холодно. Чёрная спортивка, которую Тянь так и не забрал, стала одним из любимых предметов гардероба. Собственная синяя с белыми полосками кофта без каких-либо претензий была отдана Хэ Тяню насовсем.…
И вроде бы ничего не изменилось. Брюнет всё также не упускает возможности выбесить и разозлить рыжего. Нахально ухмыляется на один бок Шаня и, совсем обнаглевши, тянет свои руки туда, куда явно не следует. А тот всё также злится и готов разъебать нос в кровь, если Тянь нарушит чёткую полосу между «можно» и «нельзя». Но в тоже время поменялось все. И это не могло однажды не вырваться наружу. Они шли от школы все вчетвером: Рыжик, Хэ и Цзянь с Чжанем — как всегда. Метро, один поезд, предпоследний вагон, где меньше всего народу. Эти моменты, когда они все вместе. Именно в такие всегда особенно чувствуется запах вечного дыма сигарет Тяня, более чётко слышится неутихающая болтовня И и редкие хмыканья Чжэнси, доносящиеся сзади. И вот эти лезущие в лицо тёмные волосы бесят — Тянь ведь любит уложить свою наглую бошку на чужое плечо. Затем недолгие разговоры, обмен колкостями, попытки скинуть прицепившегося паразита с плеча, как всегда заканчивающиеся неудачей, и наконец тихое сопение, извещающие о том, что обладатель наглой, постоянно выводящей из себя рожи наконец уснул под ритмичный стук колёс об рельсы. Затем шутливые пыхтения со стороны Хэ Тяня: «Опять ты меня не разбудил на моей остановке». Хитрое высказывание приговоров за такие маленькие оплошности: «Раз так — то накормишь меня своим фирменным, понял?» Ничего нового — привычные, будничные действия. А от Шаня никакого сопротивления. Нет, Рыжик, конечно, возможность разок врезать Хэ по носу никогда не упускает, но всё же с ним веселее, чем одному дома торчать и ждать, пока мать вернётся с работы. В итоге, он вновь стоит у плиты у Тяня дома, помешивая рагу из тушеных овощей и свинины, аромат от которого разносится по всей квартире, а Тянь безуспешно пытается втолковать ему новую тему по алгебре. Кстати, занятия со своеобразным репетитором помогли Шаню выбраться из совсем ужасных оценок. Им выгодно так. Не без трудностей, конечно. В который раз, Хэ ругается, что Мо непонятно пишет и нихера не разобрать. Шань, в который раз возмущается, что в блюде опять чёрные волосы — брюнет уже успел глянуть, что его ждёт на ужин на этот раз. Слово за слово, колкость за колкостью, и они стоят посередине маленькой кухоньки, прожигая друг друга взглядом. Давно откинуты половник и учебник, идет борьба двух я. Кто же всё-таки хуже из них двоих? Постепенно, потихонечку, между лбами остаётся всего лишь пара сантиметров. Рыжий взбесился ещё со слов: «Ты в жизни только готовить и научился», но держит себя в руках, не желая первым ударить, тем самым падает в собственных глазах. А после его едкого: «А ты только и умеешь, что бабам угождать», Мо заметил частичку безумия в чужом голосе и широкие, горящие от ярости, зрачки. От этого взгляда аж трясти начало. В такие моменты Тянь становится слишком сильно похожим на Ли, если его выбесить. Уже после этого момента Шань пожалел обо всём сказанном ранее. — Ты меня выбесил, Малыш Мо. Неожиданно ледяные пальцы сжали шею. Хэ нагло глянул в глаза, наслаждаясь мимолетным, но явно видным испугом на лице Рыжика. — А ты меня каждый день выбешиваешь, и что с того?! Шань моментально взял контроль над собой, отвечая полным злобы взглядом янтарно-рыжих глаз. — Да то, что в гневе я страшнее тебя, как минимум… — лениво откинул Тянь чёлку с глаз. «Будто сам не знаю!» отчаянно запротестовали мысли Рыжика, прося больше не злить брюнета. — Знаешь, между нами сейчас ведь всего лишь несколько сантиметров. Шань молчит и всё также яростно смотрит в глаза Тяня. Неожиданно радостно заявил тот в ответ на озлобленный взгляд: — Я могу сделать с тобой что угодно. Даже поцеловать, если захочу. Вслед последовала наглая ухмылка и лениво-похотливый взгляд на потресканные сухие губы. — Даже, блять, не смей! — Тут же попытался вырваться Шань, понимая, что «если захочу» у Хэ означает «хочу и получу». В ответ Тянь только усмехнулся, сжал покрепче пальцы и легонько придвинулся, заставляя носы почти что соприкоснуться. В ребрах что-то вновь стало жечь, отдавая гулом в сердце и краской на уши со скулами. Ох. Как же Мо ненавидит это чувство. И Тяня ненавидит. Это всё он виноват. Всё из-за него. — Сто семнадцать, — задумчиво подметил Хэ. — Чего сто семнадцать? — У тебя ровно сто семнадцать веснушек, считая те, что на носу, щеках и скулах, — он влюблённым выдохом протягивал. — Ты чё, бля, считал? — Недовольно усмехнулся Шань. — Ага. Скулы ещё ярче загорелись. — Ты меня пугаешь, убери харю свою! Не нашёл Мо ничего лучше, чем закрыть чужое лицо своими ладонями. — Не-а. Хэ поцеловал Мо в ладонь. — Я сказал не смей меня трогать! Сволота ты черноволосая! — Возмутился Шань, пытаясь всеми фибрами души больше не краснеть. — А я тебя не спрашивал. Тянь легко откинул чужие руки с лица и с наглой лыбой ловя Мо за талию, и наклоняясь вперёд так, чтобы носы соприкоснулись. — По башке давно не получал?! — Рыжий замахнулся. — Давно-давно. Он преодолел коротенькое расстояние от носа до рта Хэ. А руки Шаня, костяшки которых всегда разбиты в кровь, сначала застыли в воздухе вместо предполагаемого удара по шее, а затем плавно опустились на чужую спину. «Блять, что ж я делаю?» — смущённо спросил сам у себя Рыжий, позволяя Тяню делать со своими губами всё, что душе вздумается. Он помнит то отвращение, которое испытал, когда Хэ поцеловал его в первый раз. Это было мерзко, это было ужасно. Ёбаная пытка! Эти постоянные хватки за шею, запястья и объятья. Издевательство! Но… … раньше. Так было раньше. Сейчас же каждое прикосновение Хэ невозможно приятное. Объятья тёплые. Теперь он не грубо хватает за запястья, а ласково берёт за руки. Поцелуи больше не похожи на пытку. Они заставляют скулы краснеть, а лёгкие гореть ярким пламенем. И этот поцелуй тоже нежный и мягкий. Не извращённый, как большая часть действий Тяня, а полный любви. От этих слов, от осознания того, что всё так и есть, всё, что он чувствует — всё реально. Оно происходит прямо сейчас. Рыжего как током пробивает, заставляя приоткрыть рот и обнять Хэ за шею. — М? — Тянь ошарашено поднимает веки, отрываясь от Шаня. Пары секунд хватило, чтобы Мо увидел широко раскрытые тёмно-серые глаза, полные радостного удивления, и чуть алые щеки. За следующие несколько мгновений доходит, что именно только что вызвало такую реакцию Хэ. — Блять! Мат вырывается изо рта само собой. Рыжий отталкивает Тяня со всей мочи и бежит на балкон — сейчас ему жизненно необходимо покурить в полном одиночестве. «Что, блять?! Что нахер сейчас со мной было?!» — судорожно мелькают одни и то же в мыслительном потоке, пока Мо ищет по карманам пачку сигарет и зажигалку. Первая затяжка. «Надо. Надо просто все обдумать. Расставить по полочкам в голове. Хотя что тут, блять, расставлять?!» Мо Гуаньшань роняет голову в руки с всё ещё не потушенной сигаретой. В своей голове обратился к себе: «Ебать, тебя поцеловал Хэ Тянь, а тебе ещё и понравилось?! Какая, блять, мерзость!» Бычок от сигареты тушится о запястье — боль помогает уйти от лишних мыслей — и летит вниз с балкона. Сердце громко отстукивает: ту-дум, ту-дум, ту-дум. Этот звук бьётся в ушах. Скулы зарумянились. Что, блять, происходит? Ему думать, как выпутаться надо, а не вспоминать, как нежно Тянь целуется. Ту-дум. Воспоминания нахлынули второй волной, заставляя Шаня прятать лицо в руки, будто кто-то может увидеть неестественно для него довольную улыбку и яркий румянец, который так не идёт к его светлым пятнышкам — веснушкам. Тихо скрипнула дверь. Гулкие шаги приблизились. Это Хэ Тянь. Он встал рядом, облокотившись на опору балкона. — Можно сигарету? — От Хэ последовал отстраненный, будто ничего и не было, вопрос. Не показывая лица, Шань сначала взял себе вторую, затем отдал Тяню сигареты и зажигалку. Они одновременно сделали затяжку. Мертвецкая тишина. Мо быстро выкуривает вторую сигарету и тянется за третьей, пытаясь успокоиться. Но чёртов Хэ Тянь. Его присутствие… Оно мешает. Мешает расслабиться. И обдумать, как вырулить все назад. Брюнет открывает рот в надежде съязвить, но не успевает. — Заткнись. Молчи, блять. — Но я, — Тянь вновь пытается что-нибудь сказать. — Я сказал — заткнись! — Мо Гуаньшань… — Закройся! Заткни свой рот! Прикрой варежку! Как мне ещё выразиться?! Шань окончательно взбесился из-за попыток этого идиота поиздеваться над ним и поспешил пойти в комнату, задевая Хэ плечом, так и не решаясь взглянуть тому в лицо. — Это ты заткнись и послушай! — вдруг резко Тянь дёрнул его на себя, встряхивая Шаня и двумя пальцами поднимая подбородок, а остальными обхватывая шею, заставляя взглянуть в лицо. На секунду взгляды пересекаются. И какое же для Мо удивление видеть те же эмоции на чужом лице, что и на своём. — Я знал, что тебе отвратительно и неприятно и сделал глупость, но объясни мне: почему ты ответил на этот поцелуй, а потом обругал матом и убежал?! Что с тобой, блять, такое творится, что ты в собственных чувствах разобраться не можешь?! Почему, Мо Гуаньшань?! Нагло и требовательно Хэ пялится прямо в глаза, разглядывая, кажется, самые глубины души. — Ты… — Шань сначала закатывает, а потом прикрывает глаза. Он слишком устал от этого всего дерьма, чтобы придумывать качественную ложь. — Всё из-за тебя. Постепенно начала возвращаться злость. — Всё это дерьмо только из-за тебя! — Рыжий замахнулся рукой, чтобы ударить, но увидев лицо Тяня, резко остановился. Его лицо сейчас абсолютно другое. Нет привычной похотливой лыбы, пропала наглость, глаза не пылают гневом, злобой, или грязной радостью. Скулы слабенько окрашены в алый. Губы пожёваны, а глаза такие умоляющие. Брюнет тоже смущён — Рыжий резко всё осознал. Он — тоже боится. Возможно даже, несмотря на то, сколько раз проворачивал такое с девушками — боится. Эта странная грань, невидимая и крайне тонкая! Они вместе стоят на ней, их качает в разные стороны. Они вместе ни хера не понимают в своих чувствах. Не понимают, что происходит между ними. Мо заглянул в глаза Хэ уже увереннее. Им не нужно бояться самих себя. — Так что, ты сам виновен во всём в чём пытаешься обвинить меня, ублюдок, — Мо резко вырывается из хватки и хватает двумя руками шею Тяня и, приподнимаясь на носочках, целует в его губы. Не нежно. Не ласково. Не мягко. Это даже на поцелуй не похоже. Скорее удар губы-в-губы, длиной в пять секунд, и с последствиями в виде укушенной до крови нижней губы Хэ Тяня. Мо всё же успел его укусить. — Только попробуй кому-нибудь ляпнуть — закопаю. Рыжик пытается отдышаться. Вдруг Хэ хватает его за ноги и за спину, перекидывая через плечо: — Меня или того, кому я скажу закопаешь? — Эй, опусти меня, блять! Хули ты меня поднял?! Обоих закопаю, а тебя может прям сейчас! — Мо начал его колотить. Довольно лыбится брюнет, пронося его в комнату и роняя спиной на кровать, осторожно опускаясь сверху, от чего старенькая койка издаёт все возможные скрипы. — Что тебе от меня, сука, нужно? — Шань заебался. — Мне кажется, я забыл посчитать веснушки на твоих ушах. Тянь сосредоточено опускается чуть ближе, и правда, похоже, считает веснушки. — Тебе это так принципиально? — Мо хмыкает, но не противится и чужие руки с своего лица не убирает: — Прям восьмиклашка влюблённая. — Принципиально. Хочу пересчитать все твои веснушки и ресницы, любоваться отпечатком на подушке и поставить фотографию на обои телефона, прямо как влюблённая восмиклашка, — не отрываясь от «увлекательного занятия», с толком, чувством, расстановкой произносит в ответ Хэ, заставляя Мо заливаться невольным румянцем ещё сильнее. Шань не знает, что будет дальше. Он не совсем разобрался в своих чувствах. Всё, что сейчас происходит вообще кажется каким-то чудным сном. Но странное число — сто семнадцать веснушек, затем превратившееся в сто тридцать одну, учитывая уши. Веснушки. Они всегда будут с ним как и самый ненавистный, но одновременно самый близкий ему человек.