* * *
— Вот моя обитель. Возможно, скромненько, зато спокойно. Скромность ему не шла. Она с ним не соотносилась. И в то, что он искал покоя, Агата не верила. Она не помнила, как оказалась в его квартире, не помнила, какой дорогой он вел её сюда и почему именно сюда, но точно знала, что теперь найдёт этот дом в любое время и в любом состоянии. Потом они молчали. Долго. Просто молчали, внимательно разглядывая друг друга. Никто не начинал разговор. Андрес уже стал терять своё лукавство и последние его капли вложил в дежурный и такой неуместный сейчас вопрос: — Чаю? На этот раз она согласилась. Пара наполненных абсолютной тишиной минут показались вечностью. Но всё, что за целую вечность успело измениться в квартире — это вскипевшая в чайнике вода. Андрес протянул горячий чай своей гостье. Кружка была слишком большая и не в его стиле, но Агата этого не заметила. Она быстро и шумно хлебнула горячую жидкость, и масло бергамота тут же разъело ей горло, а от запаха защипало в носу. Бергамот всегда казался Агате ядовитым. Она закашлялась, а Андрес лишь улыбнулся. — Глупая ты женщина, Найроби. Отказалась от прекрасного напитка, заваренного по всем правилам в великолепной чайной, предпочтя ему фабричное пойло из опилок и прочего мусора. Что ж, я всегда говорил, что мозгов у тебя как у курицы. Его привычная колкость помогла Агате вновь обрести голос. Сразу же захотелось послать его к чёрту, но вместо этого она спросила: — Ты здесь живёшь? — Как видишь. — Постоянно? — Да. — Как давно? — Года три примерно… Агата вздрогнула и окончательно вышла из своего оцепенения. Андрес это заметил, но не подал виду, только улыбка превратилась в усмешку и стала чуть явственней. — Может, и меньше. Я не в курсе. Долго был в отключке, скажем так. Он говорил расслабленно и спокойно, словно речь шла не о нём, а о каком-то незнакомце. — Как ты выжил? — Я шевельнулся, а добивать они прав не имеют. По крайней мере, так мне рассказали, подробностей не знаю. — Почему ты не в тюрьме? — Спроси об этом Серхио, а не меня, — в его голосе появилась металлическая нотка, но тут же исчезла. — Ох, прости… Профессора. — Я знаю. — А то, что он — мой брат? — Я слышала твои последние слова, Андрес. — Они, как мы знаем, всё-таки не последние, — притворно, едва ли не театрально, рассмеялся он. — Да, извини. — Найроби, — нараспев, почти с нежностью, произнес он, — Найроби, Найроби, Найроби, когда же ты научишься правильно понимать меня? Мы же столько тренировались работать в команде… — он плавно поднялся из кресла и подошёл ближе. При его заболевании двигаться столь изящно было невозможно, но у него каким-то чудом получалось. Он был подобен лодке, скользящей по воде, или дикой кошке, незаметно крадущейся к жертве. Обойдя кресло, в котором неудобно и преувеличенно прямо сидела Агата, он наклонился со спины к её шее. Так близко, что Агата почувствовала дыхание на своей коже. — Мы никогда не были командой, Берлин. — Неужели?! — Агата не видела его лица, но могла поклясться, что физически ощутила движение его бровей. — Ах, как неприятно… — Агата знала, что ему плевать. — А ведь я считал тебя своей правой рукой… — Агата знала, что и это неправда, ведь ему никто не нужен. — Ты разве не хотела быть моей соратницей? Нет, не хотела. Она никогда ничего от него не хотела, только… Зачем тогда столь отчаянно искала новой встречи? Агата не знала. Она ничего не знала. Сейчас она ненавидела его с прежней силой и ненавидела себя за глупые поездки в этот злосчастный город. Радость улетучилась, хотелось сбежать от этого человека, которому лучше было бы оставаться призраком. — Найроби… — только он так произносил это её «имя». Он почти прошипел его, и это шипение было таким естественным и эротичным. Агата развернулась, не вставая с кресла, и посмотрела с вызовом. Ей хотелось плеснуть остатки чая Андресу в лицо и прокричать всё, что думает, но она не произнесла ни слова, лишь твёрдым движением руки поставила ещё неостывшую кружку на стол между их креслами. Явно останется след, но ей было плевать. Андрес отстранился и стал доброжелательно равнодушен. Он вернулся в своё кресло. Зачем ему два кресла? Ах да, дешёвую мебель обычно не продают поштучно… какая нелепость! — Если ты пришла извиниться, то я в порядке. Благодарить меня тоже не стоит. — Я знаю. — И всё-таки? — Нам нужно поговорить. Я не знаю, зачем и как, и о причинах тоже не знаю, но нам это необходимо. — Нам? — спросил Андрес со смешком и недоверием. — Мне. Я хотела с тобой поговорить, Берлин. — Так-то лучше, — произнес Андрес успокаивающе, но самодовольно. — Ну что же, говори! — он принял максимально расслабленную и открытую позу, на какую был способен. Это был её выход, но начать оказалось не так уж легко. Молчание продлилось несколько мучительных секунд. Андрес нахмурился, а затем в его выражении лица появилось нечто почти насмешливое. Этого Агата не могла стерпеть и заговорила просто, чтобы заполнить неловкую тишину. Она не привыкла к такой тишине в его компании. Они всегда ругались до криков, а то и драк, но сегодня она ему не дерзила. И куда только подевалась её язвительность? Ему было с ней скучно… наверное. Но всё же он её не прогонял. Ждал её хода. — Почему ты не с ними? Раз уж ты выжил. Андрес расхохотался. — И это всё? Найроби, ты разочаровала меня. — Ответь. — Я устал быть нянькой в детском саду. — Неубедительно, — в её тоне появился холод. — Ты так и не узнала меня, Найроби. Даже обидно. Это Серхио нравится решать загадки, нравится водить полицию за нос. У меня же во всей этой авантюре была вполне конкретная цель. И я её достиг. — А я слышала, что новая заварушка состряпана по твоему плану. — Слухами земля полнится… — Что ж, пусть так. Но деньги ведь когда-нибудь закончатся, а лекарства останутся всё такими же дорогими — и что тогда? — Ничего, Найроби. С моим заболеванием не живут столько, чтобы эти деньги успели закончиться, понимаешь? — Кто знает? — Я знаю. Не печалься обо мне, Найроби. Я принял свою судьбу ещё там, в хранилище. Агата пристально посмотрела на него и поняла, что он искренен. И он увидел обеспокоенность в её взгляде раньше, чем она сама это осознала. Агате это не понравилось. — А ты отчего не с ними? Хорошо, что он перевел тему. Плохо, что на такую. — Ну… полагаю, ты помнишь, что у меня тоже была конкретная цель? — Ах да, припоминаю… — Агате вдруг подумалось, что он никогда о её мотивах и не забывал… хотя зачем бы ему о них помнить? Нет, ей не стоит преувеличивать свою роль в его жизни. — И как? Успешно? — Нет. — В самом деле? — Некоторые проблемы деньгами не решаются. — А, казалось бы, в деле об опеке так много прорех, да? — он улыбнулся на грани издевательства и дружеского сочувствия. — Да, но не всё так просто, как кажется. — И ты пришла за помощью? — Нет. — Тогда для чего? — он смотрел на неё и ждал ответа, а она и сама его не знала. — Мне уйти? — и это всё, на что её хватило. — Будь так любезна, Найроби. — Хорошо. Она поднялась и прошла пару шагов до прихожей. Всё-таки квартира была на удивление маленькой… Агата мысленно напомнила себе о стоимости необходимых Андресу лекарств и надела пальто. Андрес не стал ей помогать и вообще сидел не двигаясь. Агате казалось, что он всё ещё смотрит на неё. Причём так, словно ещё чего-то от неё ждёт. Она наклонилась к туфлям, поймала этот его взгляд и вдруг поняла, чего именно он ждал, почему не прогнал сразу и зачем она его искала! Она не стала обуваться, выпрямилась, посмотрела ему прямо в глаза и громко представилась: — Агата! — Что? — Агата. Меня зовут Агата. Агата Хименес! — Наконец-то… — прошептал он, но она не заметила и уже вернулась к своим туфлям. Можно сказать, почти ушла, когда Андрес вдруг оказался рядом и мягко развернул её к себе лицом, обняв за талию. — Приятно познакомиться, Сокровище моё! — он улыбнулся, довольный её удивлением. В его взгляде можно было прочитать что-то вроде: «В маленькой квартире есть свои плюсы, ведь так?». «Сокровище моё» — иногда, в бытность их «командной работы», он иронично называл её так. Но сейчас никакой иронии не было. Никак подколов, только тёплый бархат голоса, а ещё тело, пахнущее морфием и бергамотом… Он был слишком близко и держал её так крепко… Неожиданно крепко. Агата всё ещё не знала, что делать и что обо всём этом думать, а Андрес уже притянул её вплотную и поцеловал в губы. На секунду Агата размякла, но потом в голове вспыхнуло осознание того, что она позволила ему сделать, да и себе тоже… от этого осознания появилась досада и злость на саму себя. Агата попыталась оттолкнуть Андреса, высвободится из его рук, но попытка «побега» вышла неуклюжей и слишком слабой. Слишком выдающей потаённое желание остаться. Андрес замер и внимательно посмотрел на неё. — Только не нужно сейчас разыгрывать драму, Сокровище моё! Мы взрослые люди, и ты прекрасно всё чувствуешь и понимаешь, — привычная ирония в его голосе смешалась с непривычной… нежностью? мольбой? желанием? Это было столь не похоже на того Берлина, того Андреса де Фонойоса, которого она, Найроби, она, Агата Хименес, знала — и оттого так обезоруживающе, так маняще, что ноги сами сделались мягкими, а тело невесомым. В секунду Агата как будто превратилась в тряпичную куклу, но, казалось, она была довольна таким положением дел и уже совсем не жалела об оставленной где-то за пределами этой квартиры дерзости. Столь типичной для неё дерзости. А, к черту! Всё, что сейчас происходит, выходит за рамки типичного, слабо говоря. Агата позволила довести себя до кровати. Голова была почти пустая. В ней бешено и довольно танцевала лишь одна мысль: «Сокровище? Именем продиктовано? Нет. До сегодняшнего дня он не знал её имени… Ах да, он же ювелирщик… точно! Четыреста тридцать четыре бриллианта! И это только самое крупное дело. Забавно… Она хоть в тысячу таких его сокровищ входит? Или уже нет? А, неважно! Сегодня ей просто необходимо поплавать в бассейне! Пусть даже и с акулой».* * *
Агата не помнила, как оказалась без одежды. Так бывает, когда раздеваешься не сама. Или когда избавляешься от лишней оболочки впопыхах, боясь упустить мгновение. Зато она помнила холод металлической пряжки в своих пальцах и то, как эта пряжка звонко ударилась об обшарпанные доски, упав вместе с брюками на пол… Зато она помнила горячие ладони на своих лопатках и алчущий жар внизу… Помнила, как Андрес опустился вслед за ней на поблёкшие простыни, и то, сколь жадно она приняла его в себя… Сейчас её голова лежала на его груди, словно так было всегда, словно так и надо. Всё казалось привычным и приятным: шум трассы за окнами, прикосновения шершавого одеяла к обнажённой коже, даже запах бергамота… Все ощущения Агаты были обострены, но в то же время внутри неё разливалось удивительное спокойствие. Такое живительное, такое настоящее. — Найроби, — она почувствовала лёгкую обиду, но послушно приподнялась и посмотрела ему в глаза, — что ты здесь делаешь? — Здесь — это где? В твоей постели? Это получилось внезапно, знаешь ли… — Я не о том, Найроби. Что ты делаешь в Берлине? — Ну… в Берлине я пока ещё не была, — развеселилась она, — но, если хочешь, могу попробовать. У тебя нигде не завалялся страпон? Нет? Ну ничего, без него справлюсь! — Ладно, ладно, Агата, извини, я понял… прекрати меня щекотать и вот только попробуй… только посмей что-то сотворить со мной своими длинными пальчиками! Агата рассмеялась. — Андрес, — она смотрела на него сейчас, ощущая такую странную нежность, и почему-то подумала, что момент весьма подходящий… — И всё же, Андрес, позволь мне… позволь мне думать, что ты сделал это ради меня… — Да, — он сказал это так быстро, прямо и без прикрас, что очень хотелось ему поверить. — Что? — Я говорю, что ты можешь думать об этом так, как тебе нравится, Агата. Но мы больше не будем об этом вспоминать. Давай лучше узнаем, что ещё тебе нравится… — он легонько, шутя рыкнул на неё и перевернул на спину. Оказавшись сверху, Андрес улыбнулся одним только взглядом. Игривые огоньки в его глазах рассеяли россыпь мурашек по телу Агаты. Она изогнулась, ощутив влажный поцелуй на животе, а после ещё один ниже и ниже… — Нет, нет… — неуверенно прошептала она. — Точно нет? — с лукавством переспросил Андрес. — Почему-то я не верю тебе, Агата. — Продолжай… — Спасибо. — Почему я не могу тебе сопротивляться, Андрес? Почему я не хочу тебе сопротивляться? Он не ответил. Его рот был занят изучением её тела.* * *
— Как надолго ты здесь? — Андрес всё ещё лежал в постели, тогда как Агата уже стояла одетая в прихожей. — На все зимние праздники? — она не ответила. Её молчание можно было бы назвать угрюмым или даже злым, но что она могла поделать? Ей нужно было вначале обдумать всё произошедшее. Пусть и задним умом. Поправив волосы, она улыбнулась своему отражению в зеркале, но улыбка получилась странной, какой-то вымученной и усталой. — Если будешь ещё здесь в новогоднюю ночь, приходи, — продолжил Андрес, в то время как Агата накинула пальто. Будничный тон, которым это было сказано, заставил её вздрогнуть. Она на мгновение замерла, словно желая что-то сказать, но всё же промолчала и даже не обернулась. — Ты ведь знаешь о полуночной традиции, Агата? Ты слышишь меня? — конечно, она слышала, но не ответила. Обулась, захлопнула дверь и вышла на улицу, удивляясь тому, что для него важны какие-то традиции… Впрочем, наверное, именно это он и называл эстетикой.