Вишня

      «Любовь… Настоящая любовь – это, как… …как не чувствовать страха, стоя на краю пропасти»       Это были настоящие северные морозы, те самые, от которых сразу щиплет кожу, а не становится холодно. Рассыпчатый снег намертво примёрз к земле и будто запечатал собой округу большим белым слоем. В такие температуры, как эта, в старых домах обильнее всего топят печки, и даже самые отъявленные любители зимней погоды и холода носу не суют наружу, только если в случае крайне необходимости, да и то с неохотой. Но столь убийственная минусовая температура, пожалуй, была единственным недостатком в тот вечер. Вечер, когда пурпурные полосы неаккуратными мазками раскрашивали нежно-персиковое закатное небо, обрамлявшее горизонт. Время быстро теряло остатки яркости дня, и стремительно набирало темноту густых, непроглядных зимних сумерек. А пока было светло, где-то, среди изобилия плотных сугробов, виднелся небольшой, но просторный сад, ныне наполовину погребенный под слоями снега. Но всё же его было видно. Видно было крышу и половинку беседки, широкие фонтанчики, много-много многолетних кустиков, но самое главное – деревья, и особенно вишнёвые. Почему-то они были самыми массивными из всех, и самыми заметными в тот вечер.       У неё было острое желание наблюдать за всем этим. Да, сидеть и смотреть на то, как садилось солнце и в закатных лучиках короткого зимнего дня, снег наполнял округу своим бриллиантовым сиянием. И она смотрела, сидя на полу загородного дома, у большого окна в пол. И её ничего больше не торкало, не волновало. На душе было спокойно, а за окном – тихо. Ласковый зимний пейзаж радовал глаза и грел душу своей безмятежностью, как пуховое одеяло окутывая собой. Она не хотела вставать с пола, отрывать взгляда от окна и тем, что происходит за ним. Потому что искренне пожелала бы просидеть так хоть целую вечность, желая вдоволь напиться этой атмосферой уюта и умиротворения, которой у неё не было так долго. Изнурительно долго. Голова страшно гудела в последнее время, и не было, наверное, ни минуты покоя. Причина до невозможности банальна: любовь. Всё о любви, всё о ней и про неё, и она устала. До смерти устала. Дай ей кто волю и свободу выбора – она бы навечно отреклась от возможности любить и быть любимой. Самой заветной её мечтой было вколоть себе банку обезболивающего, которое бы позволило ей навсегда забыть о чувстве влюбленности, потому что, а что её там ждёт? Невзаимность, разочарования и много-много слёз, и всё, это вся перспектива её сердечных колебаний, так почему бы не умертвить их раз и навсегда? Она, конечно, подозревала, что, запечатав себя изнутри, она не имеет шанса на встречу с тем, кто мог бы откликнуться на её чувства, но было уже плевать. Лицо устало от бесконечной слёзной соли, грудь устала от неприятных покалываний и ожогов, и голова устала. Больше всех на свете её голова нуждалась в отдыхе. От мыслей, от жалости, от обиды, и от страха. Особенно от страха. Страха, что из этой трясины нет выхода. И в этом дивном моменте зимнего вечера она забылась. То, что ей и было необходимо, хотя бы на время. «Прикосновение твоей настоящей любви – это… …это как… …как будто райское благословение порабощает что-то злое»       Он подкрался к ней незаметно. Вообще-то, он не хотел её напугать, просто заприметил, как спокойна вокруг неё комната, и в такой момент громко топать – худшее, что он мог бы сделать. Поэтому подошёл тихо, и она, резко вырвавшись из некого транса своих собственных мыслей, слегка вздрогнула от шуршания его одежды в момент, когда он садился рядом с ней на пол. Повернув голову в его сторону, она посмотрела на него несколько испуганным взглядом. Секунду спустя, испуг сменился обыкновенной безмятежностью, однако она не спешила отрывать от него глаз, лениво рассматривая его. И вот буквально пару мгновений прошло, когда в её голове вспыхнул действительно актуальный вопрос: почему она в этом доме?       Они познакомились случайно, мало дней назад. И только-только он успел запомнить её имя, как уже пригласил её к себе в гости на дачу, в небольшой загородный дом. Приглашение было под предлогом, что он уже давно собирался навестить загородное поместье, но всё как-то времени не находилось, да и ехать одному было тоскливо, а из знакомых и друзей все были заняты или не заинтересованы. А тут он повстречал девушку, так почему бы не съездить вместе и не познакомится как следует, в спокойной и располагающей обстановке? Но это было лишь некое официальное оправдание их совместному пребыванию на даче, в которое ей, неясно отчего, но плохо верилось. Всё было логично, как два плюс два понятно, но странное предчувствие насчёт её нового знакомого не покидало ни на секунду. Она согласилась ехать, и даже не записывала его в маньяки или прочие подозрительные личности только потому, что её предчувствие было приятным и трепетным, как перед важным, но заведомо успешным выступлением на сцене, в которым ты – популярный исполнитель, а в зале - толпы твоих поклонников, с нетерпением ожидающие перфоманс своего кумира. А он ничего о ней не думал, и даже не хотел. Как только он её увидел – в нём сразу же возникло нестерпимое желание не упустить её, завести контакт. У него получилось, и чем дольше он находился с ней рядом, тем больше внутри него прорастало странное ощущение. Оно заключалось в том, что ему, будто бы, необходимо было находиться рядом с ней. Не обязательно физически. Он нуждался в ней, не хотел её отпускать, ни за что на свете, и сам себе не мог дать ответа почему. Он только знал, что то, что он испытывал, похоже на тот момент, когда ты находишь единственный в своём роде экземпляр чего-либо, и страшно боишься его упустить, потому что нутром чуешь, что он тебе необходим, всем своим существом ты жаждешь его заполучить, потому что осознаёшь, что без него - погибнешь. Твоё сердце не остановится, твои легкие не перестанут перекачивать воздух, ты будешь продолжать свою биологическую жизнедеятельность. Но будет пустота. Много пустоты. Всё в ней будет, если ты потеряешь этот чарующий предмет, абсолютно неповторимый и, будто, вылепленный для тебя и только. А он знал, знал, что такое пустота. Что такое лежать на холодном полу в гробовой тишине и всё. Ничего больше нет кроме тишины. Ни вокруг, ни внутри тебя. Её внимание не долго удержалось на вопросе, потому что не успела она даже начать задумываться, как он одёрнул её внимание, и сделал это достаточно простым способом: включил музыку. «Ох, дорогой мой, я же разрываюсь на части, когда я с тобой… Разрываюсь… на… части…»       Небольшой виниловый проигрыватель достаточно органично вписывался в современный, минималистичный интерьер дома. Едва слышный треск царапающей грампластинку иглы составлял замечательную компанию медленной мелодии, которая нежными нотками зазвучала в глухом писке тишины дома. В воздухе пахло свежим деревом, этот запах остался ещё с ремонта, закончившийся минувшим летом. Также, если быть более внимательным, можно было уловить легкие нотки эвкалипта, горшки с которым были понатыканы в разных углах дома. А ещё пахло… вишней. Совсем чуть-чуть, почти неощутимо, но пахло. Но откуда и почему – неясно. Он подошёл к ней, и протянул руку, что являлось одновременно и помощью в поднятии с пола, и жестом приглашения на танец. С секундной заминкой, но всё же, её маленькая ладонь опустилась на его кисть, и она поднялась на ноги. Выйдя с ней в центр комнаты, он приобнял её за талию, а она положила руки на его плечи, и они очень медленно, едва отрывая ступни от пола, начали ритмично покачиваться в такт музыки. Песня была неторопливой, вокал солиста невероятно звучным и приятным, а текст идеально ложился на мелодию. Каждый слог укладывался в аккурат каждой ноте, всё было так синхронно и точно, как в старинном вальсе, исполняемым профессиональными танцорами из раза в раз, с таким чувством и толком, что оставалось бы только поаплодировать их мастерству. И, подобно идеальной совместимости слов и музыки песни, их танец был таким же. С первого взгляда – неумелым и обычным. Но тут дело было не в пластике тела или навыке обращения с партнером в танце, а во внутреннем огоньке, в той самой искре, которая должна вспыхнуть у каждого, кто вступает с кем-то в какую-либо форму контакта. Это теплое ощущение внутри груди, слегка учащенный пульс, и абсолютно трезвое, но, в то же время, совсем нереальное ощущение происходящего – всё это невозможно было подделать, сыграть. И если бы эти двое участвовали в мировом конкурсе по танцам, то в мастерстве и технике они бы потерпели самое нелепое фиаско на планете, но вот во внутреннем рвении и понимании своего партнёра – унесли бы все самые тяжелые награды и собрали бы все овации самых громких стадионов. Ни он, ни она ничего больше не делали, как прижавшись к друг другу не спеша качались в едва освещенной комнате, под какую-то песню о любви. Музыка играла, и они танцевали. Ничего больше не происходило. А внутри-то, внутри зато что происходило. «…да, настоящая любовь это как улыбаться, когда тебя ведут на расстрел, а ты продолжаешь стоять смирно»       Она не понимала, что происходит, и не хотела понимать.       Он не понимал, что происходит, и не хотел понимать. Ни вникать, не задумываться. Это были расплывчатые впечатления, совершенно невыразимые на словах, но факт оставался фактом: они оба чувствовали умиротворение. Спокойствие, успокоение и неостановимую, бесконечную тягу друг к другу. Было такое чувство, что как будто песня, звучавшая из проигрывателя, была вечной. Как будто время потеряло свою силу и пропало навсегда. Как будто планета будет держаться на орбите до тех пор, пока они обнимают друг друга в танце. И как будто какая-то связь скрепила их обоих невидимой нитью настолько плотно, что ни одно вещество во вселенной не сможет тягаться с ней по своему могуществу и власти. И вот это всё было настолько парадоксально и некультурно. Максимально бессовестно хотя бы потому, что люди сочетаются узами брака, клянутся друг другу в любви, заверяют весь свет, и самих себя в том числе, что это настоящая любовь, и мало, мало кто из них испытывает хоть что-то близко похожее на то, что чувствовали двое едва знакомых людей, бестолково кружась в медленном танце на какой-то даче в глубинке мира. Как, как можно было это растолковать? Выходило, что никак. Так что же тогда можно было делать с этим непонятным, но крайне удивительным феноменом? Принять. Принять как данность. И не более. «Кадры моей киноплёнки расползлись по швам, и я разрываюсь, разрываюсь на части, когда я с тобой»       Там, в глубине их сознания, ещё остались яркие воспоминания о тяжелых днях в одиночестве. По унылым коридорам подсознания вяло шагали блёклые ощущения тоски, чувства обречённости, пустоты и боли. Ничего не растерялось во мгновение, нет. Но перестало иметь значение. Утеряло своё влияние на неё, на него. Ни один из них больше не готов был скрести ногтями штукатурку на стене из-за рвущей душу печали. Всё было кончено в этом танце.       Песня закончилась. Очень быстро в доме снова стало тихо. В комнате совсем стемнело. Они оторвались друг от друга и посмотрели друг другу в глаза. Они мало чего в них увидели, потому что было темно, но, наверное, в тот момент, даже если бы они оба ослепли, всё равно бы видели друг друга лучше, чем кто-либо из окружающих.       Это были последние холодные сутки после длинного, очень длинного сезона морозов. Даже ночь, казалось, была куда теплее, чем день. А на следующее утро, где-то в саду, недалеко от множества вишнёвых деревьев, с крыши беседки упала капля растаявшего снега. Близилась весна.