Half-Life

      Дорогой Джонатан, Я начинаю верить, что потеряна безвозвратно и сошла с ума. Быть может, оно и неудивительно. Есть предел тому, сколько страданий может снести человек, прежде чем сломаться под их тяжестью. Сначала я лишилась мужа, а затем своего малыша, и, если подумать, я так боялась, что не смогу подобрать слов, чтобы рассказать Генри о том, что случилось с его отцом. Теперь же всё это кажется дурной шуткой, горьким чёрным юмором. Без сомнения, будь ты рядом, то сказал бы что-нибудь ужасно напыщенное о том, что ничего не поделать с нашими мыслями в моменты тоски, что горе не всегда разумно или красиво, и от этого мне бы захотелось ударить тебя по лицу. Но тебя здесь нет. Ты оставил меня с этим наедине, и я знаю, что это не твоя вина: идёт война, и ты исполняешь свой долг, и ’dulce et decorum est’ *, и прочие банальные афоризмы, но тебя всё ещё нет рядом. Ты оставил меня скорбеть в одиночестве. Не только по Дилану и Генри, но и по матери тоже. Сейчас ты не узнал бы её. Я не уверена, что узнаю сама, а я была рядом каждый миг её упадка. Это произошло так быстро, и ещё хуже, когда я вижу в ней проблески той замечательной, яркой, остроумной женщины, которой она была когда-то. Случается, что она думает, будто Генри всё ещё жив, и — О! Какое счастье снова иметь в доме ребёнка! — и, Боже мой, в эти моменты я так сильно ненавижу её. Какой же злобной маленькой ведьмой я могу быть, когда думаю об этом. Знаешь, о чём я подумала, когда услышала, что ты возвращаешься домой по семейным обстоятельствам? «О, слава богу, Джонатан всё исправит». Какой же я была глупой. Иногда я задумываюсь, не проклята ли наша семья. С тех пор, как отец оставил нас, всё пошло наперекосяк. Мать говорит мне, что он навещает её время от времени, и, Боже, помоги мне, после всего того, что я видела, я начинаю задаваться вопросом, не говорит ли она правду? Я видела тебя, Джонни. Я знаю, что видела. В ту ночь я не видела ни снов, ни галлюцинаций, как бы я не пыталась убедить себя в обратном. Я почти сдалась. Я так долго прочёсывала Лондон в поисках вестей, а потом — вот он ты, рядом с этой ужасной братской могилой, похожей на чумную яму из Тёмных Веков, с телами, завёрнутыми в грязные саваны, все свалены друг на друга и оставлены гнить. Странно, что услышав мои молитвы, из всех мест, Бог выбрал именно это, чтобы вернуть тебя мне. Я молилась и за мужа, и за сына, но эти молитвы так и не были услышаны. Так почему эта, Джонни? Почему ты? Но я уже знаю ответ. Это не было Божьим промыслом, как и не испанка стала причиной твоей смерти. Не Бог, а что-то другое послало тебя ко мне на тот тёмный пирс, спотыкающегося, в рубашке, затвердевшей от засохшей крови. Я звала тебя по имени, но ты не отвечал, и я подумала, что у тебя шок. Слёзы, которые я проливала, были слезами радости, потому что, по крайней мере, одна моя потеря была помилована. Ты был ледяным, холодным на ощупь, и от тебя разило. Боже, эта вонь. Никогда не забуду её — кровь, грязь и смерть. Смрад ямы, из которой ты, должно быть, вылез. Ты вцепился в меня так крепко, что стало больно, но это была приятная боль. Ты прижался лицом к моей шее, и я подумала о Генри, когда он только родился, а я была вымучена и так горда, хотела, чтобы Дилан увидел своего сына. Он лежал у меня на груди, его маленькая ручка сжимала мой палец словно тиски, его тёмные волосы мягко касались моих губ, когда я целовала его в макушку. То, как он двигался, почти качая головой в поисках молока, ведомый инстинктом и голодом. Ты двигался точно так же, Джонатан, твоё холодное дыхание на моей коже, твои руки сжались как когти, за мгновение до того, как ты укусил меня. Это больно. Больно до безумия. Помнишь то первое лето, после того, как ты уехал учиться (оставив меня позади), и мы переехали жить в наш дом в Суррее? Клэренс проводил с нами каникулы, а ты был таким взрослым и самоуверенным, у тебя не было времени на младшую сестру. Ты взял меня на спор забраться на дерево в глубине сада, потому что хотел поохотиться с Клэренсом за птичьими яйцами и не хотел, чтобы я таскалась за тобой. Я застряла, ведь тебя не было рядом, чтобы помочь мне спуститься, я упала и сломала руку. Это была та же боль. Даже не столь физическая, хоть и мучительная — это ты, мой дорогой брат, причинил мне боль. В этот раз ты хотел меня убить. Осмелюсь предположить, что ты даже мог преуспеть в этом, если бы не те линчеватели. Я так ясно помню тот момент, когда ты отпустил меня с выражением растущего ужаса в глазах, неистового ужаса раненного животного, а затем пуля попала тебе в плечо, и ты сбежал. Ты сбежал, Джонни. Ты видел, что наделал, и ты бросил меня. Ты вернулся хоть раз, чтобы узнать, что со мной стало? С той ночи я почти не сплю. Я очень боюсь, боюсь, что ты будешь навещать меня в моих кошмарах. А почему нет? Так делают Дилан и Генри. Я боюсь, что проснусь и увижу, как ты навис надо мной, будто пиявка, мой любимый брат, такой же чудовищный, каким ты был на том пирсе, пришедший убить меня. Почему ты не сделал этого, Джонни? Ты вовремя пришел в себя? Как это похоже на тебя, брат. Без сомнения, ты думал, что поступаешь правильно, как и всегда. Ты понятия не имеешь, как отчаянно я желаю, чтобы ты закончил начатое, чтобы хоть раз — лишь один раз — ты забрал меня с собой.

Любящая тебя сестра, Мэри

***

      Тому, кого это может заинтересовать, Пембрукская больница в Уайтчапеле недавно наняла нового сотрудника для работы в ночную смену. Он называет себя доктором Джонатаном Ридом. У меня есть основания полагать, что эта информация может представлять для Вас интерес.

Друг

***

Мэри могла бы подумать, что сошла с ума, если бы не эта записка. Прошло уже больше недели с тех пор, как ей показалось, что она видела своего брата, и её уверенность исчезла, как только рана на шее зажила. К этому моменту она убедила себя, что то, что она видела у братской могилы в Саутуарке, было плодом воображения и горя, а рана — результатом пули, оцарапавшей её кожу. На самом деле не так уж и трудно, когда у неё так много дел. Они немного испугались, когда подумали, что у Эйвери может быть испанка. Оказалось, что он сильно простудился, но на всякий случай, несмотря на его протесты, Мэри взяла на себя столько обязанностей, сколько смогла, становясь слишком измученной, чтобы думать о Джонатане. Почти. Её брат мёртв. При свете дня она знала это наверняка, но была зима, а дни короткими. Время от времени, когда она вставала, чтобы задернуть шторы, ей казалось, что она видит его, притаившегося на краю света уличного фонаря, или идущего за ней в сгущающихся сумерках. И он был не единственным, кто преследовал её. Когда она спала, ей снилось, что она продирается через озеро, полное грязной крови и тел в поисках своего мужа. Но тело, которое она вытащила на берег, было не Дилана, а Генри, обмякшее и посиневшее от холода. Она прижала его безжизненное тело к груди и качала, пока он не обхватил её за шею и не обнажил острые зубы. Рана на шее зажила, превратившись в серебряный шрам, видимый только при определенном освещении, но рубцовая ткань, должно быть, глубоко проникла в её плоть, потому что время от времени она всё ещё болела. Например, когда она по-особому держала голову. Или когда прочитала записку, в которой говорилось, что Джонатан ещё жив. Должно быть, это идиотская шутка, или, в лучшем случае, ошибка. Долгое время Мэри испытывала сильное искушение просто выбросить её в огонь и притвориться, что никогда её не видела. Анонимные письма почти всегда были следствием злобы и вреда. Она уже собралась скомкать её и бросить в огонь, но в последний момент выхватила и отряхнула от пламени, в полном недоумении. Уайтчапел. Полное безумие. Худшая из всех ложных надежд. И всё же, это было так похоже на него.

***

Когда она добралась до Пембрукской больницы, уже наступили сумерки, а с улиц поднимался влажный туман в жутковатом полумраке. Она помнила, как пришла искать его в первый раз, когда ещё не могла признаться себе, что ищет не пациента, а труп. Теперь она не была уверена, что именно ищет. В больнице царил хаос, её почти заполонил грипп, но она боролась, несмотря ни на что. Лачужный городок из самодельных палаток и шатких кроватей высыпал на улицу, викторианское здание из красного кирпича возвышалось, словно дюжий страж эпохи науки и прогресса. Ни у кого не было времени на неё. Она явно не нуждалась в медицинской помощи, и, если не считать нескольких рассеянных взглядов в её сторону, медсёстры старались не обращать на неё внимания, поскольку у них были дела поважнее, чем дрожащая женщина в чёрном пальто. Она хотела спросить их о Джонатане, и правда ли это, но все они были слишком заняты, а она не уверена, что смогла бы подобрать слова. Она нашла себе занятие, читая одной из пациенток, измождённой женщине с желтоватым лицом и жёсткими волосами. Поначалу её голос дрожал, когда она вспомнила, как читала Генри то, что попадалось под руку — будь то роман, «Таймс» или журнал, и как он слушал с восторгом, не обращая внимания на тему и комкая страницы в липком кулачке. Сначала она услышала голос Джонатана, усталый и весёлый одновременно, и слова встряли в горле, когда она подняла взгляд на дверь. Говорящий был ростом с Джонатана, у него были такие же тёмные волосы, но стоял спиной к двери, поэтому увидеть его лица она не могла. Похоже, что он обсуждал случай пациента с другим доктором, был спокоен и собран, разительно отличался от того звериного существа, встреченного Мэри в Саутуарке. Она крепко сжала книгу руками, костяшки пальцев побелели. Это не он, говорила она себе. Не может быть он. А затем он повернулся, качая головой в изумлении от того, что сказал другой, и это был он. Она резко выдохнула, воздух вышел из лёгких в спешке, прижала руку к груди, потому что, казалось, не могла дышать. Кровь стучала у нее в ушах, заглушая больничный шум. Ей нужно было выйти. Её руки коснулась рука женщины, которой она читала. — Ты в порядке, утёнок? Её губы растянулись в неубедительной улыбке. — Всё хорошо, спасибо. Я просто… Мне ужасно жаль, но я забыла, что у меня остались дела. Она поспешно встала, в панике толкнув выпрошенный стул. Он с грохотом упал, привлекая внимание к Мэри. Ей пришлось заставить себя посмотреть на дверь, и она увидела, что он смотрит на неё с потрясением. На мгновение она застыла так же, как и он, пока ей не удалось каким-то образом взять себя в руки и заговорить. — Здравствуй, Джонатан, — справилась она, её голос был высоким и ясным. Другой доктор перекидывал взгляд с одного на другого, вид у него был озадаченным, когда Джонатан не ответил. — Я спросил, вы знаете друг друга? — Я так думала, — ответила Мэри. — Но, очевидно, я ошиблась. Прошу прощения. — Она подобрала своё пальто, развернулась на каблуках и вышла, её достойный уход не удался только потому, что она почти заблудилась в лабиринте коридоров, прежде чем выйти в прохладный ночной воздух. Начался дождь, и она подняла голову к небу, непролитые слезы в глазах размыли уличные фонари в жирное пятно оранжевого света. Она знала, что он последует за ней, и почувствовала укол горького удовольствия от того, что на этот раз именно Джонатан Рид ковылял за ней, а не наоборот. — Мэри, постой! Она пошла быстрее, делая вид, что не слышит его. А потом, невероятно, он встал перед ней, держа её за предплечья, но не удерживая насильно. Вздрогнув, она запнулась. — Как ты — — Что ты здесь делаешь, Мэри? — Он всё ещё выглядел потрясённым. Она резко отстранилась, вытащила из внутреннего кармана пальто анонимное письмо и швырнула ему. Она хотела, чтобы оно упало на землю, чтобы заставить его нагнуться, дабы поднять письмо с мокрого тротуара, но вместо этого он поймал его в воздухе, движение его руки было слишком быстрым, чтобы она могла уследить за ним. Он развернул письмо, пробежался взглядом по его содержанию. — Тому, кого это может заинтересовать, — угрюмо повторил он. — Должно быть, они ошиблись адресом, — произнесла она. — Понятия не имею, почему кто-то полагает, что эта информация представляет для меня хоть малейший интерес. — Мэри… — Сохрани его. Сожги. — Она отодвинула его рукой, ожидая, что он снова остановит её, но он только отступил в сторону, давая ей пройти. — Я должна была сделать это сама, но ты же знаешь, как обстоят дела, Джонатан. Любопытство сгубило кошку. Он пошёл в ногу с ней, легко подстраиваясь под её быстрый шаг, и она ненавидела его за это. — Мэри, прошу, хотя бы дай мне шанс объяснить. — Нет ничего, что бы ты мог сказать, чтобы всё исправить. — Я знаю. Мне жаль. Они дошли до моста через реку. Было не похоже, чтобы он собирался сдаться и повернуть назад, и она остановилась, стиснув зубы. — Ты собираешься следовать за мной до самого дома? — Если потребуется. — Я могу закричать и позвать на помощь, — сказала она, повернувшись к нему. — Сказать тому, кто прибежит, что ты желаешь мне зла. Он молчал, поджав губы. — Но, быть может, это не так далеко от правды, а, Джонатан? — настаивала она, делая шаг ближе, невзирая на страх, сжимающий её горло. — Ты желаешь мне зла? — Я бы никогда не сделал тебе больно, Мэри, — ответил он ей, и неважно, что это уже несколько раз не было правдой. Она всё ещё пристально смотрела на него, почти под искушением поверить. Он был бледнее, чем раньше, его глаза запали. Краска сошла с его лица, и не только темнота тому виной. Его глаза были запавшими и сильно затенёнными, а на лице застыло затравленное выражение, но это было обычным делом в эти дни. По ту сторону реки кричали люди, вопли были подчеркнуты чем-то похожим на крик лисы. Джонатан поднял голову, прищурившись. — Возвращайся в больницу, — сказал он ей рассеянно, протягивая руку, чтобы взять её. — На улицах небезопасно, и нам много о чём нужно поговорить. Она отдёрнула руку. — А если всё, что я собираюсь сказать, будет сказано в гневе? Он не улыбнулся, но тень улыбки была в уголках его губ. — Тогда, пожалуй, я заслужил это. — Ты всегда должен был быть во всём правым. Наконец, она смягчилась и последовала за ним с улиц обратно в больницу. Несмотря на дурные предчувствия, всепоглощающий запах больничных коек и карболового мыла, она ощутила облегчение, снова оказавшись внутри и среди людей. Было что-то гнетущее в темноте и моросящем дожде, в отдалённых криках, навевающих воспоминания о Саутуарке, о его запустении и смраде смерти. Воспоминания о том, как она стала жертвой охоты. В вестибюле они столкнулись с доктором, которого встречали ранее. Он оторвался от записей, которые изучал, и с вежливым любопытством посмотрел на Мэри, когда Джонатан представлял её. — Мэри, это Эдгар Суонси, управляющий Пембрукской больницы. Эдгар, позвольте представить, моя сестра, Мэри. — Ну конечно же, — произнёс Эдгар, пожимая ей руку. — Я должен был сразу заметить фамильное сходство. Очень приятно, дорогая леди. Джонатан много о Вас рассказывал. — Он положил свою ладонь поверх её. — Я ужасно сожалею о Вашей потере. — Я тоже думала, что Джонатан мёртв, — ответила она ломким голосом. — Это чудо, что я нашла его здесь, в Уайтчапеле. Так далеко от дома. Он издал слабый звук дискомфорта в горле и отпустил её руки. Джонатан отвёл взгляд. «Истинные англичане», — подумала Мэри, и ей почти захотелось рассмеяться. Смутившись, Эдгар качнулся на каблуках и принял решение проигнорировать её замечание. — Джонатан стал большим подарком для больницы в эти дни, — сказал он, подняв глаза на женщину в больничном халате, которая шла по вестибюлю, что-то бормоча себе под нос. — Я не уверен, что мы бы справились без него. Мэри проследила взглядом за женщиной, и, услышав слово «кровь», с тревогой вздрогнула. — Она в порядке? — Не о чем волноваться, — ободряюще ответил Эдгар. — Это всего-навсего мисс Хоукрофт, — Он глянул на Джонатана, криво улыбаясь. — Наш местный вампир.

***

— Мисс Хоукрофт страдает от синдрома Котарда, — сказал Джонатан, проведя её в свою комнату. — Это форма душевного расстройства. Пациент верит, что — — Я знаю, что такое синдром Котарда, — огрызнулась она, хоть и не хотела этого. Джонатан предложил ей чай, и она согласилась, бродя по комнате, пока он его готовил. Когда Джонатан принёс чайный поднос к столу, она бросила взгляд на аккуратно заправленную кровать и открытое окно, перед тем как сесть. — Ты сказала матери, что я здесь? — Она бы не запомнила, — ответила она горько. — Но нет, я не сказала. Я думала, это жестокий розыгрыш. Ты должен был быть мёртв, Джонатан. — Слухи о моей смерти слишком преувеличены, — сказал он, ставя чашку на стол и пытаясь изобразить улыбку. Он выглядел измотанным. Несмотря на скорость его реакций ранее, когда он поймал письмо в воздухе, теперь он казался куда медлительнее, с тяжестью в движениях, словно его кости были заполнены свинцом. Он налил чай, но только для неё. — Ты не будешь? Он покрутил головой. — Мама действительно настолько нездорова? Она положила ложку сахара в чай, помешала и добавила ещё, пока мысль о том, чтобы выпить его, не начала вызывать тошноту. Старая детская привычка. Звон чайной ложки о край чашки привлёк его внимание, и мускул раздраженно напрягся на его щеке. «Хорошо, — подумала она. — Хорошо.» — Горе и душевная боль могут сделать такое с женщиной, — сказала она, и его взгляд помрачнел. Он отвел глаза. Она поднесла чашку к губам и сделала глоток, её лицо искривилось. Слишком сладко. Ну разумеется. Слезы подступали к глазам. Она прикрыла их, попыталась удержать слёзы, но тщетно. Чашка звякнула о блюдце. — Как ты мог? — спросила она мягким голосом. — Ты был жив, всё это время. — Это… сложно объяснить. — И из всех забытых Богом мест — в Уайтчапеле. Ты не счёл нужным сообщить нам, что жив? Письмо, Джонни. Звонок. Телеграмма. Он вскочил на ноги, и её пронзила вспышка ужаса — обхватывающие её руки и острые зубы в тени. Сама того не желая, она отпрянула назад. Джонатан был не тем распухшим мертвецом из её ночных кошмаров, но ужасал ещё больше своей ухоженной внешностью и безупречным качеством одежды. Она ничего не могла поделать со своим страхом, как и он с выражением испуга, промелькнувшим на его лице незадолго до того, как ему удалось сменить его на маску легкой обеспокоенности. — Что ты такое? — прошептала она. — Ты уверена, что хочешь, чтобы я ответил? — В его голосе появилась угрожающие нотки, и она не смогла толком определить, подразумевалась ли здесь угроза для неё или же нет. Она уставилась на него, не решаясь заговорить. Джонатан, казалось, хотел сказать что-то, но передумал и опустился в кресло. Он сплёл пальцы в молитвенном жесте и прижал костяшками к губам. — Я должен был вернуться домой, — произнёс он. — Я хотел, но ситуация… Осложнилась. — Осложнилась? — Эпидемией и всем остальным. Мэри сглотнула. — Я видела тебя, Джонни. В Саутуарке. На мгновение он замер. Только поднял глаза, встречаясь взглядом с её. Мэри испытала странную дрожь от его внимательного взора. «Вот так, — подумала она, — должно быть, чувствует себя кролик, когда на него обращает внимание лиса». — Я не был уверен, что ты вспомнишь, — наконец, сказал он. Ощущая себя оцепеневшей, оторванной от своего тела, она запустила пальцы за высокий воротник своего платья и потянула его вниз, обнажая шрам. Плавным движением он поднялся на ноги, и она закрыла глаза, слишком боясь взглянуть на него, когда он подошёл ближе. Он двигался так бесшумно, что она даже не заметила, как он приблизился, пока его пальцы не огладили её горло. — Мне очень жаль, Мэри. — Что ты такое? — Ты сочтёшь меня сумасшедшим, — ответил он, и печаль в его голосе смешалась с усталым весельем. — Я и сам так думал. — Просто скажи мне, Джонатан. Правду, хоть раз. По крайней мере, этим ты мне обязан. Он пристально посмотрел на неё, медленно кивнул, и Мэри задержала дыхание, потому что теперь, когда дело дошло до этого, она не была уверена, что вообще желает знать. — Хорошо, — произнёс он. — Я вампир. Услышать такое вслух было абсурдом. Особенно от него — учёного, рационалиста, и с этой щедрой щепоткой самоуничижения в голосе. — Ну конечно он, — сказала она и рассмеялась. — То есть, ну разумеется! Это всё объясняет. Он засмеялся тоже. — Ужасно, я знаю. Словно что-то из готического романа. Я сам толком не свыкся с этим. — Есть ли ещё такие, как ты? Но, само собой, должны были быть. Случайно вампиром не становится никто. — Я встречал других. Одного, в частности. Я думаю, тебе бы она понравилась. — Она? — она взглянула на него и заметила, как выражение его лица смягчилось. Так вот в чем дело. — Понятно. Она и была тем, кто обратил тебя, я так полагаю. — Нет, вовсе нет. Мы просто друзья, вот и всё. Мне ещё предстоит узнать личность моего Создателя. Несколько недавних знакомств были очень полезны. — он поколебался, а после осторожно продолжил, — Возможно, теперь ты поймешь, почему в сложившихся обстоятельствах я счёл, что лучше держаться подальше. Всё случилось из-за тона его голоса. Такой спокойный, такой рассудительный, взывающий к её здравому смыслу, к её лучшей натуре. Джонатан — рационалист, прагматик, всегда такой собранный и самоуверенный, убежденный, что его способ верный — ждёт, что она просто пойдёт с ним нога в ногу, вечно послушной и обожающей его младшей сестрой. Что ж, будь он проклят. «Конечно, если предположить, — прошептал тихий голосок, — что он ещё не проклят.» Она начала подниматься на ноги. — Я уверена, что ты так и думал, — сказала она, и была очень горда тем, каким спокойным был её голос, учитывая, как сильно сердце билось о её рёбра. — Но ты когда-нибудь спрашивал себя, что мы с матерью могли думать? Он молчал, нахмурившись. Мэри покивала головой. — Нет, я так не думаю. Ну, что ж, я скажу тебе, Джонатан. Это было трусостью. Трусостью и жестокостью, позволяя нам продолжать думать, что ты мёртв — — Мэри… — И это забавно, потому что из всех вещей, которых я могла о тебе подумать, трусость была на последнем месте. Как ты смеешь принимать такое решение от нашего имени? Как ты мог сделать такое со мной, с матерью, разгуливая по своей чёртовой больнице, заводя друзей и флиртуя с вампирскими леди — — Едва ли я флиртовал. — Пока мы с матерью скорбели. Её лицо исказилось, горячие слёзы снова заполнили глаза. У неё заболело горло, и тогда он притянул её к себе, окутав своей странной неестественной прохладой. Его рука легла ей на спину, между лопаток. Она держалась напряженно, каждый мускул был натянут. — Ты права, — прошептал он успокаивающим голосом. Будто думал, что она ребёнок. — Ты права, мне жаль. Её страх рассеялся. Она сжала ладони в кулаки и заколотила ими по его груди, пока он не отпустил её. — Ты понятия не имеешь, каково это, — выплюнула она. — Даже не представляешь. Быть вынужденной оставаться здесь, смотреть и рыдать, ощущать себя такой беззащитной, когда у меня забрали всех, кого я любила. — Я вернусь домой, — ответил он, и она возненавидела его ещё больше, потому что несмотря на её боль и ярость, его голос был мягким и нежным, и это работало, черт бы его побрал, это работало. — Если ты этого хочешь, я вернусь домой. — Он помолчал, а потом сказал тихим и отчаянным голосом: — Я думал, что убил тебя. Мэри прерывисто вздохнула. Она уже слышала, как он говорил таким тоном. Он говорил точно так же, когда она сломала руку, тогда, в детстве. Всё та же отчаянная вина. Тогда она тоже простила его. Она крепко зажмурилась, поднимающаяся волна любви накрыла её ярость. Она ни разу не смогла не простить его, как бы сильно не злилась. — Не будь дураком. Если ты вообще им бываешь, — ответила она, отвернувшись, чтобы стереть слёзы с глаз. — Я скучал по тебе, Мэри. И мне действительно жаль. После того, что случилось, я поклялся, что больше не заберу ни одной человеческой жизни. — И ты сдержал слово? — спросила она. Он посмотрел на неё долготерпеливым взглядом старшего брата и ничего не ответил. Что-то ещё пришло ей в голову, коварная ползучая мысль, от которой она не смогла избавиться, как только та пустила корни. — А что насчёт создания новых вампиров? Ты уже думал об этом? Ты хотя бы знаешь, как это сделать? Он резко покачал головой. — Я никому не пожелал бы такого, Мэри. Я собираюсь найти вакцину от этой болезни, а не обречь ещё больше душ на полужизнь теней и крови. — Если бы ты вернулся домой на пару месяцев раньше, — произнесла она оцепенело, — то смог бы спасти жизнь моему сыну? Джонатан смотрел на неё с бесстрастным выражением лица. — Он бы застрял в теле ребёнка навечно, — ответил он после слишком долгой паузы. Она взяла его руки со странно холодными пальцами. — Всё, чего я хотела, — начала она низким и напряженным голосом, — это обнять его в последний раз. Ты бы сделал это, Джонни? Для меня? Он вздохнул и сжал её ладони. — Ты моя сестра, Мэри. Я бы не отказал тебе ни в чём. Какое-то мгновение она изучающе смотрела на него, а в груди у неё возникло ощущение, словно кто-то сжимает её сердце. Её горло всё ещё болело, но глаза, на удивление, были сухими. Она отпустила его руки и отвернулась. — Тебе следует вернуться к работе. — Сначала я должен встретиться с тобой дома. Эдгар поймёт. Она кивнула и позволила ему помочь ей надеть пальто. — Ты останешься? Я уверена, мама будет рада увидеть тебя вновь. Он поколебался. — На какое-то время, возможно, — а затем он улыбнулся, мрачно забавляясь. — Знаешь, возможно, тебе потребуется пригласить меня войти. — Возможно, я заставлю тебя ждать снаружи, — ответила она. — Пока ты не извинишься должным образом. — Может, это разумнее. Сомневаюсь, что это хорошая идея приглашать мертвеца в свой дом. Мэри почувствовала, как к ней возвращаются первые признаки страха. Когда она смотрела прямо на него, а он был не просто притаившейся тенью, видимой краем глаза, слишком легко было забыть, что он больше не просто её брат, а монстр. Она стряхнула их прочь. И когда Джонатан предложил ей руку, а она взяла её, то подумала, пока он вёл её вниз по лестнице, что независимо от того, что он скажет в своё оправдание, она убедится, чтобы больше он никогда её не оставил.