Белизна

      Вы все ошибаетесь.       Не стоит отводить глаз, это вполне естественно: чересчур спешить вначале и поздновато сощуриться в конце.       Смех Ее Высочества царил в умах и витал над головами: переливчатый и мягкий, словно лучи солнца, пронзавшие витражи, звонкий, будто песнь их осколков. Вы заворачивали в носовой платок и прятали ее улыбку, не колеблясь, как залог счастливого завершения дня. Вы были дерзки в мечтах и суетны. Вы гордились своей принцессой так, точно ее чистота, ее прозрачность хоть отчасти, но ваша заслуга.       Не стыдитесь.       Вы почти не виноваты.       Вы с головой верили, что, случись подобное, от ее рук шарахались бы дети, а прикосновения обращали бы в пепел цветы.       Вы назначили ее своим хрустальным светочем и закономерно не различали до поры до времени крапчатых пятен — лишь одуванчиковую пыль.       Она была во сто крат белее подснежника, омытого талой зимой, а вы вдобавок опоясали ее бессчетным множеством бриллиантовых чаяний — как тут было избежать ослепления?       Она безобидно обожала птиц и лесные прогулки, и кто бы набросал вам на пожелтело-ветхих листах старое, как вино, пророчество о том, что несравненно дитя заворожит надрывная скорбная песнь чернильно-темной пичуги, да так, что у принцессы сердце зайдется от тоски. И тогда он выступит из теней и протянет ей на раскрытой ладони слова, переведет, неподвижно взирая, схватывая налету, с птичьего на человечий, и она, не отворачиваясь, заплачет, пораженная до глубины души. Что он распахнет перед ней полночную дрему чащи и не в пример прочему Ее Высочество полюбит эти упоительные скоротечно-бесконечные блуждания в клубящейся мгле, действительности наизнанку, с опорой лишь на шаткие силуэты и его локоть. Что он станет жечь выбранные ею травы над семиглавием черных свечей и по памяти и робким просьбам цитировать угрюмые зловещие трактаты на латыни, чтобы она, ничего не понимая, поджимала босые ноги и самозабвенно боялась гулко падающих тяжких фраз.       Вы всего-то навсего завели при дворе, как положено, темного мага: друзей держи близко, а кровавых на руку колдунов…       Бог не перечеркнет ее жизнь молнией, древняя церковь не похоронит ее под собой — сияние дня не моргнет, не померкнет, когда королева поднимется с колен и дотронется до своих подданных ласковой речью. Вы не усомнитесь.       Соседние государства оцарапают небосвод кострами, но вдоль вашей границы вспыхнут в ответ десятки тихих и радушно ждущих, чтобы сотни беженцев были встречены теплом, заботой и пропитанием. Густой дух лекарственных смесей, до краев налитая миска супа, приглушенные разговоры возымеют чудотворное действие. Вы будете наблюдать, самодовольно подбоченясь, как раз за разом, словно по велению ритуала, свершается преображение: беззаступный неприкаянный дух, знавший только ежевичные шипы, падения и стертые в кровь ноги, превращается в человека, омертвелого от усталости, будто бы от него и впрямь остались одни головешки. Королева возьмет под крыло и приветит всех до единого, уделит внимание и срастит кости каждой судьбе, расселит по городам и деревням и примет в свое сердце. Вы будете звенеть бокалами и хлопать друг друга по плечу, провозглашать золотую эру и твердить, как же вам повезло: ее благородные родители не были таковыми! весьма вероятно, что здесь не последнюю роль сыграло ваше благое влияние! Вы пропустите сквозь пальцы нечто немаловажное: пройдя скол, люди у костра вспомнят, кто они. Кто-то окажется безвредным вольнодумным книжником, второй — невинно осужденным, оклеветанным, но куда более многие — чародеями и ведуньями, непозволительно глубоко заглянувшими за грань.       Едва ли год спустя после воцарения, не уведомив приближенных и не спросив совета, королева отправится в лес, дабы связать свой люд узами дружбы с Добрым Народцем. Она вернется под чарующее пение, в мантии из благоуханных ветров, на спине невиданного зверя, в сопровождении веселой толпы с дарами, повергающими в трепет, так что вы заговорите о потрясающем дипломатическом прорыве. Остроухий владыка в зеленых одеждах приедет с нею в столицу, будет стоять рядом под сводами тронного зала, гулять по дворцовым садам и гладить смятенных служанок изменчивыми глазами. Их беседы будут столь легки и привольны, точно испокон веку чащобное племя и род людской питали доверие друг к другу: Ее Величество станет собирать с ним каштаны и рассказывать смешные детские считалочки, дубравный князь примется учить королеву их танцам. Она будет кружиться, запрокинув голову, шелестя лилейным платьем, складки которого отчего-то замерцают свечным воском и первым льдом, — совершенная ровня гостю, вновь и вновь с лукавым смехом восклицающему: «Дивно, мо дхэйрфиур*!». Все реже и реже будут вырезаться обереги. Падкая на свежие веяния молодежь стащит с шей амулеты, в азарте порвав истершиеся шнуры. Ладные румяные девки разучатся вышивать охранные узоры, и даже незыблемые подозрительные бабки перестанут твердо держать в уме заговоры, отвращающие беду. Эльфы совьют змеиные гнезда своих хороводов за околицами.       Королева настоятельно попросит не навязывать юношам драконоборство и позволит ведьмам без опаски, в открытую разыскивать преемниц. Дикий виноград оплетет колонны бального зала, все придворные дамы (и даже парочка фрейлин) заболеют алхимией и прикормленными аспидами, неопытные ворожеи нашлют горстку неурожаев, плодородных ливней и моровых поветрий (в колдовстве почему-то оступиться в сторону губительного гораздо проще) и получат от наставников выговор и тринадцать хлестких ударов по рукам. Ее Величество с материнской нежностью примет благодарственное подношение — зашептанный на удачу олений череп и пылкий поцелуй в основание большого пальца и ладонь — и будет строго запрещать трехцветному котенку точить когти о бледную кость.       Вы спохватитесь. Рассеянно выругаетесь сквозь зубы, затеребите кончики седых усов. Судорожно, ломко наконец-то зададитесь вопросом: чьи же интересы она блюдет?..       Не казните себя.       Вам же было и невдомек, сколько раз черный маг выносил на балкон шкатулку, полную русалочьей чешуи, и принцесса, устроившись на перилах, смотрела сквозь хрупкий перламутр на луну. Сколько сказок он на спор («уместится ли?») записал на ее молочной коже от локтя до запястья.       Вы ведь и подумать не могли, что перед самой церемонией ваше невинное дитя тайком и мимоходом, поймав за плечи в коридоре, увенчал диадемой темный чародей.