Ронан сделал пару неловких, скованных дрёмой движений. Его спина и шея болели от проведённых в кресле часов, но боль в теле была лишь незначительной мелочью в сравнении с той неловкостью, которую он испытывал из-за присутствия Адама Пэрриша. Адам ночевал в кабинете сарая уже третью ночь, отказываясь внимать аргументам «против» и голосу здравого рассудка. Пэрриш мог быть на удивление упёртым, если действительно чего-то хотел. Внятных объяснений подобного поведения Ронан так и не получил.

Реальность была слишком запутанной, чтобы быть настоящей. Но он не спал, а бодрствовал, и поцелуй, по-прежнему горевший на его обветренных губах, стал самым безумным и самым настоящим тому подтверждением.