— …сохраним духовные скрепы, — прошипело искажённое, серо-бордовое изображение попа сквозь усилившиеся помехи. Дальнейшие слова слились в один большой гул, как это иногда бывает с древней, сто раз ломаной и сто один раз починенной техникой. В зале — в самой тёмной, самой далёкой от телевизора и самой близкой к прихожей стороне стояли ботинки, сочившиеся тёмно-зелёной жижей. Петрович нахмурился, мужественно преодолевая собственное опьянение. Он оставил обувь не здесь. Точно не здесь.

А у смешариков все как всегда: Бараш хандрит, Пин мастерит, Копатыч копает, ну и так далее. И никто даже не подозревает, что скрыто столь тщательно от глаз, какую страшную тайну хранят обыденные вещи. Гигантский ненасытный механический монстр, вырванный из темнейших уголков разума, чей рев, словно из далеких глубин ада, доносится из-под земли едва слышимым устрашающим шепотом, заглушаемым пением птиц, журчанием ручья, плеском безмятежного моря… Никто ничего не узнает. Никогда.

Обычно эта ферма не привлекала внимания ночных животных, хотя и стояла посреди леса, но в тот раз всё было иначе. Всю ночь из окон сарая лился необычный белый свет, и до самого утра слышна была взволнованная человеческая речь, но только чуткие летучие мыши могли бы об этом рассказать. Лишь к восходу солнца всё успокоилось и сарай снова стал безмолвен, но надолго ли? Странные дела творились в ту ночь на ферме, скажу я вам.

А в голове всё тот же поцелуй, те же глаза, чарующий голос, ощущение бархатной, слегка щетинистой щеки, алкогольный запах… До чего прекрасное ощущение. Слишком прекрасное, возможно.

Торт на поминки… Хм, ну и бред. Кто же печёт торт на поминки? Да и чьи поминки? Хотя как раз об умершем я нисколько не думала, предстоящая миссия была куда важнее этого вопроса, никогда не готовила подобное, и никогда никто не поручал мне таких заданий. Ладно, поминки, так поминки. Торт, так торт.