«Что, если море стеснялось бы своего шума?».
Сердце гнома болит. Оно болит.
Синдри выкрал Драупнир. Это то единственное, что связывало его с прошлым. Кратос не понимает, но он умеет возвращать добро.
— Упорствовать в заблуждении, чтобы в конечном счете причинить зло. Этого ты хотел?
— Иногда оправдания излишни, — отвечает он упрямо, так и не сумев удержать волнений. Страха. Незыблемого и горького.
Рассказ, в котором Хеймдалль сделал что-то плохое. По-настоящему плохое.
– Кто ты такой? - напряженно спрашивает его молодой отец, держащий наготове клинки Хаоса.
– Твоё имя, мальчик? - спокойно интересуется у него отец, не имевший в этом мире детей и жены.
– Почему я думаю, что знаю тебя?! - на грани безумия вопрошает его отец, который так и не отмылся от пепла своей семьи.
– Как тебя звать? - четко произносит его отец, сидя на троне Бога Войны вокруг тысячи мертвых тел.
Атрей боится забыть и отвечает. Но отца никогда не сможет. Их связь нерушима.
Атрей являлся воинственной гете́рой.
Он был обучен тонкому переплетению военного мастерства и искусства.
Вот только воин, генерал, что был к нему приставлен, пугал его до дрожи своим недовольным взглядом.
Если путник попал в бурю на землях Мидгарда, считается – нашел свою смерть.
Когда метель настигла их с Кратосом, Атрей вспомнил присказку опасаясь за их жизни.
Пока отец не укрыл его своим телом.
Больше думать не получилось.
Один, добравшись до маски, решается воспользоваться её знаниями, вопреки предупреждениям Гроа, заложенных в пророчестве. Кратос не успевает предотвратить угрозу, не выдержав напора Новой энергии, выпущенной из разлома.
Теперь Девять миров ждало равновесие без Всеотца. Но и оно пошатнулось, как только стало ясно, что новая энергия являла собой яд.
Или неудачное стечение обстоятельств при которых Атрей становится омегой, а Кратос сходит с ума от беспокойства.
Атрею нравятся на теле воинственного Отца его старые боевые шрамы.
Каждый имел свою историю, свой смысл. Ему нравилось касаться гладкой розоватой кожи, ощущая всю её нежность кончиками пальцев.
Кратос же лишь думал о том, как не стать настоящим факелом.
Эраст – наставник. Эромен – ученик.
Эрасты совершали все на добровольных началах в Греции. Их кредо, то, что поднимало их по утрам: «Эраст любит – Эромен позволяет». Учитель выбирает ученика по нескольким причинам и все это на основании знаков, которые ученик дозволяет демонстрировать, чтобы указать на свою заинтересованность в подобном союзе.
В Спарте женщины были источником для рождения нового поколения, мальчишки – прямым объектом почитания, заботы и любви.
Хеймдалль был влюблен.
Атрей находится в затруднительном положении – Бог пришел к нему за советом. Как донести, что любовь это не только плотское, но и мирское?
Или история о попытке рассказать о любви, не раскрывая личности возлюбленного, которая приводит к тому, что Хеймдалль становится единственным, помимо Мимира, кто узнает о связи Бога войны и его драгоценного сына.
Мимир не говорил с ними об этом. Конечно нет, это не его дело.
Тем более в их время такое не было редкостью.
Просто Атрей становится старше. Он не просил, но ждал заботы. И Кратос учился ее дарить. По-своему.
Ведь любил сына, как не любил никого в своей долгой жизни.
Буран накрывает с головой, не даёт найти укрытие, чтобы переждать снежную бурю. Каждая снежинка, как игла, пронзает кожу своим холодом, но даруя тепло.
Тепло в объятиях друг друга.
И Атрей готов стать ледяной статуей ради пылающего жаром Солнца отца.
Встретившись с этими глазами цвета ледников севера, Кратос уже не смог выкинуть из головы образ хрупкого раба. Эти чувства для юного спартанца новые, неизведанные.
Кратос спасает вожака племени, по законам которого, тот обязан отблагодарить Бога на высшем уровне – отдать собственную дочь за Атрея.
Мимир находит быстрое решение услышав слова старейшины племени: «Если ваш мальчик уже связан узами – новые распадутся на глазах», что перевел он, как:
«Атрею просто нужно поцеловать кого-то при всех, показав, что тот занят».
Только вот никого, кроме отца поблизости нет.
