У Би жизнь ломается, и он уверен - срастётся та неправильно. Цзянем срастётся и придётся ломать её заново, как палец в прошлом году. Перелом пальца это херня. Это пережить как нехуй делать.
Выламывать из себя людей - гораздо больнее.
Солнечный свет в глаза, серая комната, и он. Он и, судя по обстановке, загородный дом или поместье. Где-нибудь далеко-далеко, где людей нет. Где ори — не ори никто не услышит. Где отличная шумоизоляция и, может, жуткий подвал, куда отправляются похищенные мальчишки, которые плохо себя вели и которых никогда потом не находят.
Гадкий автобус может подарить тебе судьбу или помятого мужика, который после широкой улыбки в твою сторону, почему то вышел на той же остановке, что и ты.
я несу ему цветы.
эти драные фикусы в огромных фарфоровых горшках, обитых лепниной, покрашенных в ядрёно пурпурный цвет. Казалось бы: для чего я вообще подобной херью занимаюсь?
Знаешь, как говорят: «В омут с головой»? Так вот, ты мой омут, глубокий и темный, и я готов нырять в него, пока не выбьюсь из сил. А потом, пока не умру.
У него губы вкусные. Мягкие - сминаются, когда Цзянь своими в них с отчаянием вжимается: давай же, ну. Я и целоваться толком не умею. Впусти. Дай попробовать. Пожалуйста, блядь.
Касается на пробу языком, ведёт им по сжатой линии губ, понимая, что зря он так. Зря, блядь, так сразу. Надо было сначала узнать кем там Би увлекается. Может он не по светловолосым дурным пацанам без царя в башке. Может он не по придуркам, у которых пожизненный тактильный голод и скорбь за широкими улыбками.
Хэ Тянь — дьявол во плоти, которому со всем в этой жизни повезло. Только вот у него на руке тоже напульсник, и Рыжий уверен: тот, кто ему попадётся в пару — будет пиздец. По крайней мере в это верить очень хочется. Чтобы ебануло под рёбра кем-то в его жизнь не вписывающимся. Кем-то неидеальным. Кем-то на кого он посмотрит и скажет: не, ребят, ну это же пиздец. Господи, пиздец-то какой.
— Просто постарайся его не пристрелить.
Не пристрелить, как же. Если всё, что говорят о связи — правда, то Цзяня нужно будет постараться не выебать. А убийство — это уже второе. Би выдыхает шумно. Пистолет из кобуры показательно достает и патроны себе в руку ссыпает. Приказ есть приказ. Убить — не убьет. А остальное — по ситуации.
Соулмейт ау, где в день двадцатилетия на запястье появляется имя родственной души
Все началось с качели, на которой сидел Цзянь. На качелях ведь, в сумерках в одиночку не просто так сидят. От одиночества сидят - Цзянь точно говорит. Вот и он сидел. А потом этот ужасный сладковато-прелый запах и полнейшая темнота. Вот как тут прям. Тут вообще ничерта нет. Кроме крови на щеке, которая стягивает кожу, усыхая. Кроме пота холодного, от которого бросает в озноб. Кроме капель дождя о металлический навес крыши того места, где Цзянь оказался.
Кап-кап-кап.
Protect me...
- Что ты уронила?
- Свою счастливую, беззаботную жизнь без тебя. Телефон. Подвинь кресло, не могу достать.
Би раздраженно хватается за ручку между ног и сдвигается с креслом вперёд.
- Осторожно, там пистолет лежит. Зацепишь своей клешней предохранитель - мне задницу разорвёт.
Цзянь сипло заржала из-под кресла.
- Нашёл место! А че в жопу его себе не сунул, раз ты такой любитель сидеть на стволах?
- Я сейчас в твою жопу ствол засуну.
- Я, может, того и добиваюсь, не думал?
Осознанный страх того, что могут догнать, схватить и… Цзянь не параноик, но в будний день его хриплый крик явно не услышат, а расширенные зрачки Хуа Би и рассеянный взгляд в скрытую светлой курткой область округлости лишь слегка толкают на другие возможные мысли.
А может, Цзянь всё же параноик.
Оказалось, путь к руслу Амазонки лежал не в поисках волшебного дерьма капибар, каучука, дорогостоящей кожи анаконд, или непереваренных дикими кошками кофейных зёрен, за которые богачи были готовы выкладывать круглые суммы, или других многочисленных богатств этого края.
- Русалки?! - Цю поперхнулся и зашелся в приступе сумасшедшего кашля - глоток рома пошёл "не в то горло".
- Они самые, малыш, они самые. - дядя мечтательно закатил глаза. - Что ты знаешь о русалках, мальчик мой?
