Аврора

24.09.2029. Три года и два месяца до старта первого пилотируемого полёта на Марс

Оксана, к удивлению и некому разочарованию Евы, хороша во всём. Она справляется с каждым испытанием, совершенно возмутительно продолжая делать вид будто всё это для неё просто игра; вечно шутит, улыбается и ненароком умудряется очаровать каждого, кто оказывается в зоне поражения. Она совсем не глупа, поэтому с командиром «Авроры» ведёт себя чуть иначе, держась на безопасном расстоянии. За свою жизнь Оксана выучила одно хорошее правило – нельзя играть с людьми, которые могут играть с тобой. Еву этот расклад устраивает. Она не позволяет себе очаровываться, наблюдает со стороны и раздражается от того, что ненавидеть Астанкову совсем не хочется. Есть в ней что-то притягательное и загадочное, как будто под блестящей обёрткой спрятана та ещё задача со звёздочкой – одна из тех, на решение которой команде математиков понадобится десять лет. Перешагнув порог маленькой комнатушки, Оксана чётко ощущает неизбежность происходящего. Через минуту дверь за ней захлопнется и хмурое лицо Евы, отпечатавшись на веках, станет последним живым, что она увидит в ближайшие пять дней. Тёмные стены так близко, что буквально сжирают и без того мизерное пространство, мгновенно начиная давить со всех сторон. В общем, ужас клаустрофоба. Под призрачным светом тусклой лампы на стене она с трудом может разглядеть скудную обстановку: кровать – один в один как в детском лагере; пара полок с водой и едой; стул и стол, на котором, к счастью, стоят лампа и компьютер. Ещё есть две двери: одна настежь открыта, впуская мгновенно начавший казаться чересчур ярким свет; за второй, наверняка, космическая микро-уборная.  — Ты в порядке? — первый раз за недолгое знакомство в командирском голосе Евы она слышит нотку волнения – возможно, даже искреннего. Оксана без косметики и воинственного настроя выглядит почти беззащитной, и это подкупает.  — Наконец-то у меня будет время спокойно поработать, — девушка натянуто уверенна, и даже коротко улыбается, но всё это не скрывает накатившее смятение.  — Ты в любой момент можешь отсюда уйти, — Поластри нарочно игнорирует плохо сыгранный оптимизм, давая понять, что ни на йоту в него не верит. — Включая этот.  — Ты не дождёшься, что я так просто сдамся, — девушка выпрямляет спину, чуть приподняв подбородок.  Выдержав недолгую паузу, Ева всё же возвращается к инструктажу, первой отводя взгляд: — Ты должна выполнить утвержденную рабочую программу, в остальное время можешь заниматься чем захочешь. В первую ночь ты можешь спать, следующие три – нет. Когда загорается красный индикатор, ты должна сесть за компьютер. Там будут разные задачи, тесты на память, восприятие и так далее. Мы будем постоянно следить за твоими показателями и изменениями в результатах. Раз в 48 часов у нас будут короткие сеансы связи – только базовые вопросы, ничего больше. — Мне всё это рассказали уже три раза, —будто бы внимательно выслушав инструкции, Оксана решает всё же задать интересующий её вопрос – скорее из вредности, чем с желанием поспорить с программами подготовки астронавтов, отточенными множеством поколений. — Я только одного понять не могу: какой в этом толк, если в космосе нас будет четверо?  Ева только мимолётно закатывает глаза, направляясь к двери, — Если это всё, то счастливо оставаться.  Когда дверь бесшумно запечатывается, всё будто бы в один миг исчезает. Из внешнего мира не доносится ни один звук или луч света, а вокруг царит только вакуумная тишина и тюремная полутьма. Как будто за тонкой стеной не продолжает бурлить жизнь космического городка-муравейника, а Оксана осталась одна во всей Вселенной. Она никогда не страдала от клаустрофобии, но в первую же минуту начинает понимать людей, боящихся замкнутых пространств. Начав слышать своё собственное сердце, девушка делает глубокий вдох, командуя себе успокоиться. Мысль о том, что за стеной целая толпа врачей и учёных вместе с Евой Поластри следит за её показателями, быстро отрезвляет. Накатившие эмоции путаются со здравым смыслом, но одна решительная установка всё же берёт верх – нельзя облажаться.  Это просто экзамен, а ты никогда не проваливала экзамены.  Оксана включает компьютер в попытке отвлечься. Там есть всё необходимое, чтобы потратить эти пять выброшенных из жизни дней с пользой, и это успокаивает куда лучше внутреннего диалога. К счастью, работать ей никто не запрещал. Удобного анатомического кресла, горячего кофе и её лаборатории, конечно, не хватает, но компьютер с тонной данных для исследования точно станет идеальным спасением от окружающей угрюмости и скуки.  В целом, первый день не слишком отличается от любого другого в её жизни. Оксана частенько утопает в работе, забывая про существование внешнего мира. В полной изоляции кажется, что мысли становятся яснее и глубже; она начинает замечать детали, которые раньше ускользали от внимания, а сознание обретает какую-то особую остроту. Время становится эфемерным, растекаясь в одно бесконечное сейчас, поэтому когда индикатор на столе загорается красным, сложно понять, прошло ли два часа или все десять. Набор незатейливых тестов на концентрацию, внимание, память и логику кажется какой-то шуткой на фоне проделанной только что работы. — Вы бы мне ещё задачку по химии за десятый класс прислали, — шутит девушка, кликая на кнопку «Готово». Ева за стеной усмехается. Астанкова не похожа ни на одного кандидата в астронавты на её памяти, и своей непохожестью то ли бесит, то ли интригует. Ясно только одно, – просто с ней не будет, скучно тоже.  Скучно и вправду не было. Оксана, как человек с ай-кью 173, быстро находит способы справляться с большинством заявленных сложностей заточения. Избавиться от скуки было проще просто – для этого ей хватило одного компьютера; чтобы обмануть одиночество, было достаточно понять, что говорить с людьми извне можно, даже если они не отвечают. Поэтому в свою первую бессонную ночь Оксана заваривает отвратительный кофе из банки и начинает вслух вспоминать студенческие истории, не сомневаясь, что толпа за непрозрачным стеклом с радостью поддержит её инициативу. Она чудесно знает, что большинство научных сотрудников хмурые и скучные только на первый взгляд. Поэтому когда следующим утром Ева заходит в кабинет, вся смена из шести сонных учёных оживлённо беседует на темы, очень далёкие от подготовки астронавтов. Со стоящими на столах стаканчиками от напитков и коробками с едой всё это больше похоже на утро после вечеринки, чем на серьёзное мероприятие.  — Надеюсь, никто из вас не нарушил протокол? — спрашивает Ева, и за несколько секунд в ожидании ответа её взгляд становится ещё суровее.  — Расслабься, мы не первый раз это делаем, — глава группы Доктор Ковальски, которую Ева помнить ещё со времён своих экзаменов, протягивает ей гарнитуру. — Проведи сеанс связи, она будет рада слышать знакомый голос.  — Да что с вами всеми такое? — Ева отмахивается, ощущая себя в центре аттракциона невиданной глупости. — Мы здесь собрались не для того, чтобы её порадовать.  Короткий сигнал у микрофона может означать только одно – первые 48 часов своеобразной пытки подошли к концу. Пять дней назад казалось, что этот глупый устаревший этап подготовки астронавтов будет самым простым испытанием. Что ж, прошло только двое суток, а Оксана уже почти готова взять свои слова обратно. Она никогда не думала, что будет рада просто услышать человеческий голос, но даже банальное приветствие кажется неожиданно приятным после двух дней в полном одиночестве.  — Ну что, как вам мой стендап? Все билеты распроданы? — стараясь не выдавать радости в голосе, начинает девушка, в ответ на что слышит только первый вопрос из нехитрого списка. Чёртов протокол.  Время тянется медленно. Действительно медленно. Следующие дни и ночи сливаются в одно непрерывное месиво. В тишине каждый звук, каждая мысль кажется громче и как будто бы острее, а с копящейся усталостью отмахиваться от рефлексии становится слишком сложно. Внутренний диалог заводит всё дальше, выносит на поверхность давно загнанные в угол мысли, от которых негде спрятаться. С недавних пор даже во сне. К сбитому режиму Оксане не привыкать – чего стоила одна только ординатура в хирургии, которую она умудрялась совмещать с учебой на биофаке. Не спать сутки тогда казалось скорее обыденностью, чем испытанием, поэтому спустя тридцать часов без сна она чувствует себя вполне бодро. Настоящим адом начинают казаться следующие двадцать.  Единственное средство от скуки исчезает, потому что думать над решением сложных научных задач Оксана больше не способна. Она выполняет тесты, ощущая, как её гениальный мозг всё хуже справляется с этими дурацкими задачками на концентрацию, и ненавидит каждый проклятый уголок этой камеры. Минуты начинают казаться непозволительно долгими, а из развлечений остаётся только физкультура. Поразительно, но сейчас она с удовольствием пробежала бы кросс. Оксана почти физически ощущает, как её организм судорожно выплёскивает в кровь всё больше кортизола с адреналином. Мозг не понимает, какого чёрта ему не дают перезагрузиться, и заставляет тело вырабатывать гормоны стресса. Возможно, пятая кружка кофе за день тоже сыграла в этом свою роль. Мысли скачут от одной точки к другой, как будто она в болезненном бреду – так бывает, когда пытаешься уснуть с температурой. Она старается сосредоточиться на чём-то одном – начать читать книгу или перечитать свои записи с первого дня – но это только добавляет неразберихи в творящийся в голове хаос. Воздух в комнате кажется непривычно тяжелым и… Медленным? Как будто она очутилась в параллельной реальности, где время останавливается, а всё окружающее пространство искажается. Оксана впервые за три дня обращает внимание на едва заметный шум вентиляции и не может понять, успокаивает её этот звук или раздражает своей непрерывностью. — Как она? — утром очередного дня Ева снова оказывается около сурдокамеры, хотя ей совсем не по пути. Она который раз ловит себя на мысли, что отчего-то переживает за абсолютно чужого человека. Человека, за провал которого должна болеть всей душой, вообще-то. — Ей сложно. Началась апатия, признаки серьёзного переутомления. Физические показатели тоже ухудшились, но всё в пределах нормы.  Оксана за стеклом кажется совсем на себя не похожей. Светлые волосы собраны в неаккуратный низкий хвост, на бледном лице выделяются темные круги под уставшими глазами, а кожа почти сливается с серым спортивным костюмом. Она что-то пишет в блокноте и уже без особого энтузиазма переводит взгляд на микрофон после короткого сигнала. Ева упорно старается не позволить себе поддаться откуда-то взявшемуся желанию сделать глупость, но человек внутри неё побеждает командира. Она кладёт руку на плечо Доктора Ковальски и жестом просит дать ей гарнитуру.  — Привет, — звучит совсем не так, как полагается на строгом испытании.   — Кого, я слышу, — Оксана чуть меняется в лице, слыша знакомый голос вместо того холодного и безликого. — Сама Ева Поластри решила со мной пообщаться. — Как ты? — чуть отклонившись от формы вопроса, Ева быстро себя одергивает. — По десятибалльной шкале.  — Хочу спать и картошку фри, — Оксана даже не старается придать своей вымученной улыбке хоть немного искренний вид. — Но вообще, семь.  «Конечно, семь», – иронично вторит в мыслях Поластри. Ева читает следующие вопросы с бланка, не подвергая риску результаты испытания. Она не говорит ничего особенного, но по ощущениям Оксаны будто бы находится рядом, не скрывая улыбку в голосе в ответ на очередную неуместную колкость. Когда бесконечные 120 часов подходят к концу, вместо в очередной раз зажёгшегося экрана компьютера или сигнала микрофона, давно запечатанная дверь открывается. Оксана понятия не имеет, что должна чувствовать. Потому что чувствовать по-настоящему сил не осталось. Даже после двенадцати часов сна всё кажется каким-то серым и заторможенным, а тело не понимает, в каком времени суток находится. Ева здесь, и она впервые кажется вполне себе приятным собеседником. Хотя сейчас Оксана была бы рада поговорить даже со своим преподавателем по философии. Снова быть окружённой людьми, ловить на себе чьи-то взгляды, ощущать мимолётные прикосновения немного странно. Она пропускает мимо ушей ведущийся вокруг разговор и отмирает только в тот момент, когда в комнате повисает тишина – видимо потому, что последняя реплика была обращена к ней.  — Ты в порядке? — она слышит этот вопрос от Евы, кажется, третий раз за неделю – больше, чем за все два месяца их знакомства. К Оксане понемногу возвращается ощущение реальности происходящего, и она про себя подмечает, что должна перестать давать так много поводов для сочувствия.  — Да, просто пытаюсь вспомнить, во сколько у меня самолёт, — что Оксана всегда умела делать филигранно – помимо практически чего угодно – так это выкручиваться из любых ситуаций.  На первый взгляд ни к чему не обзывающая беседа по ощущениям больше похожа на экзамен. Оксана знает, как много мелочей способны подмечать психологи, и это напрягает. Она старается контролировать своё тело, жесты, мимику, тщательно продумывать каждый ответ и продолжать вести диалог как ни в чём ни бывало – бросаясь безобидными колкостями и продолжая планово очаровывать всех вокруг. Ей хотелось бы играть во «всё в порядке» настолько искусно, что ни у кого из этих чертовски образованных людей не возникло бы и капли сомнения. Но пока в искренность этих улыбок слабо верится даже Еве, которая в институте изучала астрофизику. Она быстро улавливает витающее в воздухе напряжение и по-своему проявляет заботу, не позволяя толпе учёных увлечься и задавать вопросы слишком долго. В шумном холле час-пик: даже лучшим умам мира нужно обедать. Но с головой погружённые в свою работу люди никогда не останавливаются, на ходу продолжая обсуждать друг с другом что-то важное, уплетая сендвичи и запивая их третьим стаканом кофе за день. Оксане достаточно одного взгляда на этот муравейник со второго этажа, чтобы захотелось вернуться обратно в почти вакуумную тишину. Она привыкла всегда быть окружённой людьми, но сейчас она предпочла бы не оказываться посреди гудящей толпы. Удивительно, но стоящая почти плечом к плечу Ева почти не нарушает границы её комфорта. Хотя научиться ценить чужое личное пространство ей бы не помешало.  — Может показаться, что тебе хочется остаться одной, но поверь, так будет только хуже, — голос брюнетки прерывает повисшую тишину раньше, чем она становиться некомфортной.  Еве не нужно быть психологом, чтобы уловить тревожность в резковатых жестах и напряжённой осанке обычно беспечной и грациозной Оксаны. Она была на этом месте, и прекрасно помнит ощущения – говорить с людьми тебе не сильно то и хочется, а одиночества за последние пять суток и без того было слишком много. Совершенно не понятно, как разобраться в кипе своих мыслей и при этом, желательно, не сойти с ума.  — Спасибо за участие, но если мне понадобится психоанализ, я обращусь к специалисту, — Оксана оборачивается, облокотившись спиной на поручень, и пытается разгадать намерения в каре-зеленом взгляде Евы. Отличить искреннюю заботу от части мудрёной многоходовки сейчас гораздо сложнее, чем на трезвую голову. Иногда начинает казаться, что Поластри и вправду смирилась с присутствием высокомерной учёной в своём будущем экипаже, забыв про не слишком тайное желание не допустить этого любой ценой. Но Оксана достаточно умна, чтобы не верить мимолётным проблескам. Особенно сейчас.  — Знаешь, — Поластри делает шаг вперёд. Она тоже облокачивается на поручень, только смотря вниз. — Тебе не обязательно постоянно защищаться. — Правда? — девушке хочется засмеяться – неужели Ева и вправду считает её такой наивной? Но она лишь усмехается, впиваясь холодными глазами в командира. Повернувшись друг другу, они оказываются неожиданно близко, и Оксана на секунду отвлекается, прежде чем всё же продолжить мысль. — Ты ведь хочешь от меня избавиться и даже не скрываешь этого, — она приподнимает брови, внимательно следя за реакцией. — Назови хоть одну причину верить в твои добрые намерения.  Ева не ожидала такой откровенности, и пару секунд даже не знает, что сказать в ответ. Больше всего раздражает, что ни одной причины придумать она не сможет. Оксана же только с удовольствием наблюдает за опешившей женщиной; сверлит взглядом, с интересом гадая, как же та выкрутится.  — У тебя нет никаких причин мне доверять, — Ева выкручиваться не собирается. — Но ты можешь быть уверена, что я не желаю тебе зла и не причиню тебе вреда. Никогда. Ева, не попрощавшись, исчезает и Оксана остаётся одна, вдруг понимая, что действительно этого не хотела. Она внезапно чувствует себя такой одинокой, как будто та дверь по-прежнему закрыта, а впереди ещё целая бесконечность. Девушка отмахивается от накатившей меланхолии – жалеть себя нет времени. Через три часа самолёт до Кембриджа, а через три года, возможно, прямой рейс до Марса.