***
Утром Миша просыпается от легкой головной боли и привкуса сдохших скунсов во рту. Воистину, магия возраста: в двадцать лет можно пробухать всю ночь, а на утро отправиться в благостное путешествие за догоняловом, а в сорок – проспать положенные восемь часов, но чувствовать себя так, как будто выпил не пол бутылки пива, а, по крайней мере, средних размеров бидон самого паршивого коньяка. Хорошо хоть, что сегодня в театр не рано. Продолжив исследовать ощущения в собственном теле, Миша обнаруживает привычно-непривычную закиданную на свой бок руку и протяжное сопение около уха. На секунду он дергается и сразу же расслабляется, вспоминая. Андрей. Миша торопливо переворачивается в теплых руках, дабы убедиться, что воспоминания о вчерашнем дне его не обманывают. Князь смотрит широко раскрытыми доверчивыми глазами. Миха давится вздохом. - Ты чего смотришь? – не выдерживает он и сразу пытается смягчить тон. – Давно не спишь? - Ага, - бесхитростно отвечает Андрей, не сводя внимательного взгляда с михиного лица, - смотрел. - Мультики по ковру? Так у меня и ковра-то нет, - хмыкает Миша, без всякого желания выпутываясь из чужих рук и опуская ноги на пол. - Это, - Князь тыкает пальцем на прикрепленные альбомные листы, украшающие противоположную от кровати стену. - И что ты там нового хотел увидеть? Сам же и рисовал. - Ну да, - Андрей довольно щурится, как уличный мартовский кот, наконец-то пригревшийся на теплом асфальте, - я. А ты повесил. - Вставай давай, - сообщает Миха, пытаясь найти в шкафу что-то похожее на штаны, - я до магазина – пожрать куплю. Справишься тут один? Андрей саркастически хмыкает, демонстративно кутаясь в одеяло обратно.***
Миша надолго зависает с корзиной у полок магазина, пытаясь выкроить из глубин памяти, что там Князь предпочитает жрать утром. Кроме пива ответ так и не формируется, поэтому Горшок хаотично хватает обязательный студенческий набор: растворимый кофе, десяток яиц, хлеб, колбасу и пельмени. Что-то из этого Андрюха точно будет есть, а он сам не опозорится с приготовлением. Чуть подумав, Миша добавляет к покупкам зубную щетку. Около кассы Миша не выдерживает и кидает в корзинку плитку молочного шоколада. Для вчерашнего трехлетки сойдет. Андрей встречает его сонным лицом, показывающимся из-под одеяла. - На вот, - Миха кидает на кровать шоколадку, - вместо пива. Из-под одеяла доносится недовольное ворчание. - Жрать будешь? Не отвечай, я из вежливости спросил. Бутеры, яичница или пельмени? Растрепанная голова вылезает наружу и хищно впивается в нашаренный шоколад. -Долбаеб, -констатирует Миша, отнимая у Андрея плитку и аккуратно её распаковывая, - всё-таки хочешь сдохнуть от пластика, или из чего эти упаковки делают. Вот теперь жри. Но особо к такой мишленовской кухне не привыкай: Оля говорит, что сладкое с утра вредно. Сахар сразу в кровь и всё такое. Понял? Не дожидаясь ответа, Миша отправляется на кухню, растерянно оглядывая купленные ингредиенты. Физраствор, медленно стекающий по капельнице в недалеком прошлом, кажется уже не самым сложным завтраком. Немного подумав, Миха достаёт из нижнего ящика сковородку и кидает туда пару яиц. Яйца начинают протестующе шипеть и Горшок запоздало вспоминает, что первым этапом яичницы является залитие сковороды подсолнечным маслом, которого, разумеется, в доме не оказывается. Тихо матерясь, Миша опрокидывает содержимое сковородки в мусорное ведро и ставит на плиту кастрюлю с водой. Ладно, пельмени тоже сойдут, и не такое по утрам жрали. Андрей выползает из спальни обмотанным в оставленный на полу плед, сонно щурится и устраивается на стуле, с прищуром наблюдая за Мишиными кулинарными экспериментами. - Чего пялишься? – хмыкает Миха, засыпая в булькающую кастрюлю пельмени. – Небось сам и такое сообразить не можешь. И не потому что пубертатник воскресший, а потому что руки у тебя из жопы. Я там в ванной щетку тебе оставил, сходи умойся, а то воняешь, как псина. Князь широко зевает, всем своим видом демонстрируя отношение к утренней гигиене, откидывает плед и крадущимся шагом подходит к Мише. - Ну что ещё? – Горшок оглядывает кухню, пытаясь вспомнить, есть ли у него соль. Соль, к счастью, обнаруживается прямо на столе. Андрей утыкается ему носом в шею и располагает руки на животе поверх рубашки. - Не мешай, -пытается отодвинуть его Миха, старательно засыпая соль в подкипающие пельмени, - а то переборщу и будешь говорить, что влюбился. Андрей застывает. Миха, осознавший, что именно ляпнул, тоже. Горка соли исчезает в кастрюле. - Ну пиздец, - констатирует Горшок, задумчиво наблюдая за кипящей водой, - кажется воду надо солить перед тем, как пельмени кидать…Да ладно, похуй, мы ж и так сожрем, да? - Ага, - соглашается ему куда-то в шею Князь, перемещая руки чуть выше и слегка надавливая. - Андрюх. Завязывай. - М? -Завязывай, говорю. - Ладно, - хмыкает Князь, возвращаясь обратно на стул. Миша выключает плиту и сосредоточено накладывает пельмени по тарелкам. Пельмени на проверку оказываются пересоленными варениками.***
Дилемма, куда деть Князя на период репетиции, решатся сама собой: заметив, что Миша начинает собираться, Андрей сразу же натягивает одежду и первым выжидательно встаёт в коридоре. -Уверен? – приподнимает брови Миша. – Ты ж театры терпеть не можешь. - Вот и нет, - заявляет Князь, опирается на стену и пытается натянуть ботинки, путаясь в шнурках,- только твой. - Нихуя себе у тебя словарный запас активизируется, когда обосрать что-то нужно, - фыркает Миша, опускаясь на корточки и аккуратно завязывая на чужих шнурках два узла, украсив их сверху бантиком. Откуда-то сверху раздается фырканье. Миха поднимает голову и уже второй раз за день застывает. Какой же живой, сука. - Миша, - Князь опускает руки на его плечи и тянет наверх. – Можно, а? Горшок растерянно кивает, позволяя утянуть себя в чертовски пошлый поцелуй посреди прихожей. - Я же просил отъебать, ну, - выдыхает он прямо в чужие губы. Только что надетая кожанка плавно съезжает на пол. Дай ему волю, он бы и трахнул тебя, чтобы живее себя почувствовать. Может быть, Андрею действительно надо? Может быть, прекратив жрать Ренегата, его единственным способом быть живым осталось вот это? С тех пор, как я толчок у тебя на даче собственными внутренностями удобрял, чтобы ты не-со-своим Андреем на двуспалке пообжимался. Реник сдохнуть мог, а он, Миха, так за жопу свою трясется, что готов проебать всё ради этого? Проебать, ха. Андрей наклоняется за курткой и протягивает её Мише.***
- Вот это гости, - удивляется Пор, чуть дыша из-за крепко обхвативших его в приветственных объятиях рук. - Он просто в зале посидит, - на всякий случай сообщает Миша, подпихивая Андрея к креслам, - мешать не будет, да, Князь? Тот довольно кивает, устраиваясь в первом ряду. - Значит, правила такие: никуда не съебываешь, не предупредив, даже поссать. Никаких комментариев. Никаких «мне скучно». Ясно? Андрей кивает. Раздавший инструкции Миша с тяжелым вздохом удаляется за кулисы. Репетиция под пристальным князевским взглядом оказывается настоящим испытанием. Андрей ёрзает на сиденье, закидывает ноги на соседнее и тут же снимает, царапает ногтём подлокотник и смотрит-смотрит-смотрит. Оглядывает любопытным взглядом декорации, пару раз практически беззвучно аплодирует и закусывает губу на особо драматичных моментах. И, конечно же, иногда неотрывно залипает на правую часть сцены, где расположились музыканты. Миха внутренне чертыхается и каждый раз забывает слова. Остальные смотрят на него с сочувствием и смиренно ждут, пока Горшок снова войдет в роль: вот как за друга с амнезией переживает, молодец, ответственный. В перерыве Миша еле сдерживается, чтобы не спрыгнуть в зал прямо со сцены. - Ну как? – спрашивает он, усаживаясь на сиденье рядом. -Интересно, - задумчиво тянет Андрей, провожая взглядом ссутуленную фигуру Реника, удаляющуюся за кулисы, - поссорились? - Серьезно, тебя только это волнует? – взбрыкивает Миша. Гопник, блять, купчинский. Его в храм искусства привели, в его собственное творение, идею, смысл, а всё, на что Князь обратил внимание – это то, что они с Лосём сегодня едва кивнули друг другу вместо приветствия? - Нет, - лицо Андрея выглядит отвратительно серьёзным. Он прикрывается глаза и делает медленный выдох. -Миш, сходи. Темно. -Куда сходить? Ты глаза-то открой обратно, тогда и светлее будет. Андрей оборачивается к нему, продолжая старательно жмурится. -Не это, - Мише кажется, что он слышит скрип шестеренок в чужой голове, старательно ищущей полузабытые словесные конструкции, - Миш, темно, черное. Сходи, пожалуйста. Слабое пожалуйста отдается противным скрипом в грудной клетке. Миша послушно встаёт, направляясь к гримеркам. Ренегат обнаруживается у кулера, набирающий воду в спортивную пластиковую бутылку. Миха предупреждающе кашляет в кулак. Лось резко оборачивается, расплескивая часть воды на джинсы. - Привет, Саш. - Не всё сказал вчера? – Реник отворачивается обратно и аккуратно закручивает крышку. – Хочешь что-то добавить? - Да нет, я не это…Короче, нельзя нам сраться, понял? - Миш, отстань, бога ради, - устало говорит Реник, не двигаясь с места, - надоело уже. - Да я серьезно. Князя хуевит, он галюны какие-то ловить начинает. -А я тут причем? - Саш, не тупи, пожалуйста, - Миша усиленно старается спрятать подальше накатывающее раздражение, - я же сказал: нам сраться нельзя. -Слушай, - Лось наконец-то оборачивается и смотрит на Миху сверху-вниз далеко не из-за разницы в росте, - что ты от меня хочешь, а? Помириться? Так мы и не ссорились. Но, если тебе станет от этого легче, можем дать клятву на мизинчиках и расцеловаться в обе щеки. - Очень смешно, - снисходительный тон поднимает изнутри что-то черное и злое, - ну погорячился я вчера, с кем не бывает. - Ни с кем, блять, так не бывает, Горшок. Только с тобой. Ренегату хочется больно наступить на ногу и, может быть, слегка придушить. Миша старательно напоминает себе, что он здесь ради еле разборчивого тихого пожалуйста. - Ты не понял, - делает он последнюю попытку, - Князя хуевит. Ты же помнишь, ну…Черное всякое. -Я-то помню, Миш, - Реник меланхолично откручивает пробку и делает жадный глоток, - очень хорошо помню. Но не понимаю, чем могу помочь. - Да не тормози ты, блять! – наконец не выдерживает Миха. – Я же сказал: нельзя сраться. -Знаешь-ка что,- Лось делает решительный шаг вперёд и тормозит, упершись взглядом во что-то позади Миши. Горшок оборачивается. За его спиной стоит бледный, как смерть, Андрей, комкающий в руках собственную куртку. - Видишь, до чего ты его довёл, - шипит Миша. Реник не отвечает, огибая его по дуге и подходя к Князю. - Всё хорошо? – его голос резко приобретает почти отеческие нотки, заставляя Миху поморщится. Андрей отрицательно качает головой. - Посидеть хочешь? Прилечь? – уточняет Лось, бережно опуская руку на князевское плечо, - воды, может быть? Андрей хмурится, переводя взгляд с одного на другого и останавливая его на Ренегате. - Саша, - наконец выдает он, едва шевеля губами и Мише кажется, что впервые за всё это время слышит, как Князь зовёт того по имени. Лось вздрагивает всем телом. Из сжатой бутылки выливается тонкая струйка воды. - Да хорошо всё, Андрюх, не волнуйся, - беспечно выдаёт Реник, ловко нацепляя чуть съехавшую маску спокойствия обратно, - миру мир. Да, Миша? Горшок поспешно кивает. Андрей как-то жалобно вздыхает и вялым кулем оседает в вовремя подхвативших его руках Ренегата. От неожиданности Лось чуть сам не валится вперёд, но вовремя застывает. Миша в одном прыжке оказывается рядом. - Дюш, ты чего? Плохо, да? Я сейчас, я быстро, скорую вызову, всё хорошо будет. Андрей вцепляется в Реника и тяжело дышит, не открывая глаз. - Не поможет тут скорая, - Лось бережно убирает с чужого лба мокрую прядку, - езжайте домой. Я отмажу. -Тебе-то откуда знать, что не поможет? – практически рычит Миша. - Потому что я знаю, что он видит и чувствует. На своей шкуре проникся. Забирай его и шуруйте отсюда. Впервые со вчерашнего дня Миша отчаянно тоскует по исчезнувшему в туалетном торнадо героине. Хочется поставиться, нажраться, да что угодно, лишь бы понять, ощутить на себе этот мир, для которого Лиза выбрала не его, а живого. Пусть временно, пусть бестолково, осознать, принять, пустить под кожу то, что чувствует Андрей. Отогнать оттуда посторонних. Посторонних, поделившихся жизнью, - мысленно поправляет себя Миха, и от этого осознания во рту появляется горьковатый привкус. Реник аккуратно, словно ребёнка, перекладывает Андрея в Мишины руки и выпрямляется. Князь, неуклюже опираясь на Миху, встаёт следом. -Нет. Так…нельзя. Не это нужно, - тяжело выдыхает Горшок, - возьми ключи в куртке. Адрес знаешь. Езжайте сами. -Уверен? Миша уверен практически нихуя, с разрастающимся черным внутри наблюдая, как Андрей отчаянно вцепляется за ренегатовскую футболку. Князя иррационально хочется привязать к себе хоть верёвками, хоть сраными черными нитками. - Езжайте, - повторяет он, решительно направляясь в темноту коридора.***
Вторая половина репетиции проходит и в целом, и мимо Миши одновременно. Он усиленно пытается собраться, но заученные слова выплевываются с энергией телефона со сдохшей батареей. Самое мерзкое, что никто опять Миху не поправляет, не торопит, и даже почти не просит переиграть ту или иную сцену. Жалеют, суки. Когда Миша, чувствуя себя гостем на пороге собственной же квартиры, несколько раз вжимает до упора кнопку звонка, дело уже близится к полуночи. В глубине квартиры слышатся торопливые шаги и дверь распахивается. Ренегат выглядит немного растрепанным и в меру усталым, в целом не сильно отличаясь от себя самого с момента их последний встречи. - Тише, - сообщает Лось одними губами, - спит. Пойдем на кухню. Миша слегка передергивается от факта того, что ему указывают направление движения в его же квартире, но в итоге послушно шагает за Реником. - Ну и…как? – неуклюже уточняет Горшок, присаживаясь за стол. Лось усаживается напротив. - Да вроде нормально. Я градусника у тебя не нашел, но, полагаю, у Андрея ещё и температура скакнула. Уже и по вещам успел порыться. Ради Андрея, - тут же одергивает себя Миха, вовремя успев прикусить язык. -Спасибо, Саш. Знаю, я уже говорил, но…Спасибо тебе, правда, - Миша утыкается взглядом в стол и делает глубокий вдох, - Саш, послушай меня сейчас, пожалуйста. Я второй раз не повторю. Не смогу. Судя по звуку, Реник придвигает стул ближе. - Так. - Я знаю, что я то ещё говно, Сань. И вам всем памятник прижизненный и нерукотворный надо бы поставить, - Миша заставляет себя поднять голову и посмотреть Ренегату в глаза, - ты, бля, ну не принимай на свой счет всё то, что я иногда несу. Саш, ты…Я не знаю, как сказать. Если бы не ты, то не было бы Андрея. Короче, я тебе должен и в этой, и даже в загробной жизни, которая, судя по всему, всё-таки существует. - Ничего ты мне не должен, - Реник опирается подбородком на лежащие на столе локти, - я сам хотел. - Да подожди ты, - морщится Миха, - ой, блять, что ж так сложно-то. -Миш, - спокойно говорит Лось, не отводя от него глаз, - успокойся. Всё я понимаю. И природу обычной черной зависти – тоже. - Да я не, - начинает было Миха и тут же осекается, примеривая неприятное слово на себя, - возможно, так, да. Возможно. Не иметь шанса забрать часть черноты, на распахнутых ладонях протянуть частичку собственной жизни и веры, и вместо этого наблюдать, как это делает кто-то другой, настоящий, полный всего и сразу, не проебавшийся, к кому Князя продолжает тянуть нездоровым магнитом. Черная зависть. - Я не осуждаю и не злюсь, ты не подумай, - пожимает плечами Реник, - и не буду отрицать, что данное чувство в контексте той же ситуации мне чуждо. Я не претендую, Миш. - На что не претендуешь? – немеет Горшок. - Да бога ради, Мих, - Лось наконец-то приподнимается над столом и отводит взгляд в сторону, - ладно, поеду я. Спать хочется, что пиздец. Миша торопливо подскакивает, хватая Реника за край футболки. Невысказанные слова повисают на кухне липким туманом. - Саш, бля. Лось с тяжелым вздохом разворачивается, обхватывая Миху поперёк груди своими огромными ручищами. - Нормально всё, Миш. Права была ведьма ваша: каждому дано по его вере. Я вот, как не парадоксально, в тебя всегда верил. И в Андрея. И в совокупности, пожалуй, тоже. Миха обхватывает того в ответ, крепко прижимая к себе. Впервые в жизни, он чувствует в себе желание добавить дурацкую приставку к опостылевшему делить. Разделить. - А я – в тебя. Во всех вас. - Знаю.***
Миша осторожно укладывается на краю кровати, притягивая Андрея к себе. Тот неуклюже кряхтит, просыпаясь, и притирается ближе. В горле застывает неприятный ком. Сейчас - или никогда. Был бы повод трусить, в самом-то деле. Андрею плохо, Андрей совершенно один посреди своей темноты, и это явно не тот момент, в которой стоит поддаться рефлексии. Не давая себе передумать, Миша проводит кончиком языка по влажной шее (и правда температурил, надо бы закупиться с утра лекарствами) и неуклюже тормозит руками где-то в области чужого живота, нерешительно опуская одну из них ниже. Андрей резко разворачивается, опрокидывая Миху лопатками на кровать и удерживая его руки своими. - Ты чего? – пугается Миха. - А ты? Миша вяло и без особого энтузиазма пару раз дергается, пытаясь скинуть Князя, грозной фигурой восседающего на его животе. - Да что не так?! - Ебнулся? – участливо спрашивает Андрей, наконец-то отпуская его руки. Миха неуклюже растирает запястья. -Издеваешься? – хмурится он. – Ты вот утром в коридоре со своим «можно» спрашивал разрешения за ручки подержаться? Андрей смотрит сквозь темноту тяжелым взглядом. -Миша. Ты придурок, - устало сообщает он. -Не новость, - охотно соглашается Горшок, устраиваясь на кровати поудобнее, и упрямо предпринимает вторую попытку, опуская ладонь на чужое колено. Как пятиклассник, ей-богу, - сам же сосаться постоянно лезешь, что теперь-то? Андрей перехватывает его руку и тормозит её, крепко обхватывая пальцами. - Миша, блять. - Вот эта формулировка мне знакома, отличный набор слов, зазубренный. Князь переплетает их пальцы вместе, опуская обе руки на подушку. -Миша, я не…Не то. Не так, - почти цитирует его самого Андрей, - понимаешь? - Нихуя, - честно признаётся Миха, - ты разве не выебать меня хотел? Князь с гоготом валится обратно на кровать. -Пиздец, - с мрачным весельем констатирует Миша, - я, может быть, настроился, а тут такой отворот-поворот. Так сердца и разбиваются, а хуй больше никогда не встаёт. -Миш, - Андрей тянет его на себя и наконец-то отпускает руку, - ты тупой, правда. - Всё ещё лучшие формулировки, когда надо кого-то обосрать. - Спасибо. Андрей быстро чмокает Миху в висок и улыбается сквозь разливающуюся по комнате темноту.