* Лао Гунчжу *
Он не ждал этого. Получив указания богов, Лао Гунчжу не смог поверить тому, что прочитал на медной пластине. Насилие — это не то, что мужчина хотел сделать по отношению к парню, который ему понравился. Мужчина трижды задавал вопрос и трижды получал один и тот же ответ. Он не мог ему последовать. Глава дворца прошёл огонь и воду. Участвовал в героических сражениях и знал, как выглядят жертвы насилия, он не хотел такой участи Шэнь Цзю, только не ему. Как парень сможет полюбить его после такого?! Но боги не торопились объяснять свои поступки, они требовали жестоко и неумолимо. Лао Гунчжу был готов пойти и против воли богов, но не подвергнуть такой участи Шэнь Цзю — парня с печальными глазами цвета цин, что смотрели прямо в душу. Нанятый художник не удивился просьбе нарисовать будущего главу Цинцзин, и теперь крохотный портрет размером с ладонь всегда был рядом с сердцем главы дворца. Только это позволяло не опускать руки и продолжать искать выход. Боги навеяли ему сон, и там призрачный юноша посоветовал погрузиться в прошлое. О, теперь он знал то, что заставляло зубы сжиматься, а руки искать меч. Он вырезал бы всю семейку Цю целиком, вместе с городишком, где они жили, но чуть позже. Сейчас не это было его целью. Насилие к человеку, уже пережившему насилие! Почему боги так ненавидят Шэнь Цзю? Что им сделал этот талантливый парень, и за что они так жестоки к нему — к Лао Гунчжу?! Но главой ордена становятся не за красивые глаза и не за безропотное следование чужим указаниям. Глава дворца начал искать ответы, хотя даже вопроса ещё не знал. Боги дали ему знак, и пока он верил, что у него есть шанс, он не будет сдаваться. Хорошо, что знакомства главы дворца были обширные. Он не был снобом и знался с разными людьми, это часто ставили ему в вину, а теперь вот пригодилось. Он знал всех: от контрабандистов и преступников, торгующих с демонами, до лекарей торговок весной и хозяек борделей. Далеко не сразу его розыски дали результат. Но деньги, духовные камни и настойчивость творят чудеса. Теперь он много знал о шрамах физических и душевных, страшных про́клятых артефактах и разъедающих миазмах демонической ци, что могла уничтожить не только тело, но и саму душу. Ответы он нашёл. А что конкретно надо сделать, подсказала хозяйка борделя, который он посещал последний раз давным-давно. Мадам отошла от дел, и ранее цветущая улыбчивая женщина превратилась в высохшую старуху, что не выпускала изо рта длинный потемневший от времени и табачного нагара мундштук, украшенный затейливой резьбой. Разговаривать со смертными, с которыми знаком много лет, та ещё радость, но совет она дала и на примерах объяснила, а потом и вовсе добавила: — Дай парню почувствовать твою любовь. Лао Гунчжу хотелось хохотать в голос. Боги требуют показать силу и защитить, а о чём думает бывшая хозяйка борделя? О любви. Вот старая романтичная грымза. Неприятный тяжёлый разговор закончился поздно. Крохотный городишко за прошедшие годы разросся до небольшого города. Ранее небольшой изысканный бордель теперь давал театральные представления и был фешенебельным заведением для богатых и уважаемых гостей. Бывшая же владелица жила на окраине. Несмотря на трясущиеся руки и шамкающую челюсть, старушонка видела суть и своими вопросами залезла в саму душу, выковыривая на свет то, о чём мужчина думал, что забыл, а напоследок, как кость собаке, бросила: — Подари свою любовь. Откуда у него любовь? Нет в нём любви и никогда не было. Мужчина, запрокинув голову, смотрел в тёмное бархатное небо, прохладный ветерок обдувал горящее лицо, разговор со старой ведьмой стоил ему всего самообладания. Как наизнанку вывернула, ещё и отчитала будто мальчишку. Ветер и сюда доносил музыку и весёлые разговоры — у борделя было людно. Потихоньку выветривался запах старости, дешёвого табака и бедности. Умная старуха, хоть и грымза въедливая — была бы мужчиной, убил бы, а так вежливо поклонился и кошелёк, полный золотых монет, оставил. Только тоска, поднятая из глубин души дурацкими вопросами, не торопилась исчезать. Хотелось рыдать, как в далёком детстве надеясь, что слёзы очистят душу и вместе с ними уйдет тоскливая безнадёжность. Нет в его сердце любви и никогда не было. Какая любовь может быть у главы дворца, все влюбчивые романтики переженились в юности и бросили путь самосовершенствования. В его жизни была долгая работа над собой и долг. Он даже женился по расчёту, чтобы укрепить свои позиции. Он был привязан к жене и дочери, но и их не сказать что любил.***
С главой Цинцзин они никогда не были друзьями, скорее соперниками, что не доверяли друг другу и при каждой возможности старались уколоть посильнее. Их ядовитые перепалки на Альянсах Бессмертных потом ещё долго вспоминались. Но не в этот раз. «Маленькое сокровище, которое желает старый дракон, проживает на Цинцзин, а поэтому, Лао Гунчжу, засунь язык в задницу, переступи через себя и так умасли старого недруга, чтобы он сам отпустил молодое дарование в лапы к врагу.» — Настраивал себя мужчина. Много хорошего дорогого алкоголя и победа Цанцюн в соревнованиях заставили старого лиса размякнуть, и тот просчитался. Подумал, что замордованный мальчишка, который все четыре дня бегал без передышки, выполняя поручения учителя, откажется. Не зря глава ордена Хуаньхуа заставил шпионов не просто следить за всеми действиями парня, но и записывать всё, что он сказал, дословно. Изучив всё, он сумел вычленить то, что шпионы пропускали в своих докладах — глупцы с Цинцзин отказывали талантливому художнику в материалах. Нет, парень не жаловался и нигде об этом не говорил, он иногда тихо вполголоса мечтал, когда думал, что его никто не слышит. Дальше было просто: он всего лишь подарил мастеру кисти, то, что жаждало его сердце, и с удивлением заметил задумчивый взгляд и мысль, которую ловил не раз: «Что ещё ценного таят сокровищницы дворца, если глава ордена разбрасывается подарками ценой в небольшой участок земли?» Парень неожиданно для всех и, кажется, для себя принял его предложение. Так Лао Гунчжу сумел обхитрить старого лиса с Цинцзин. Дальше оставалась сущая малость: позволить главе пика утопить раздражение и недовольство своим главным учеником в вине, ещё два часа бессмысленного времени, что позволили учителю Шэнь Цзю успокоиться и сохранить лицо. И дракон увёз своё сокровище на мече, обхватив нежно, но крепко. От мальчика пахло бамбуком и волнением, почти страхом, а сердце под ладонью главы дворца трепетало, словно птица, мужчина не смог удержаться и прижал к себе парня гораздо плотнее, чем позволяли приличия, и только тогда смог почувствовать отголосок его ци, глубоко спрятанной в теле. Отошедшая от дел Мадам тогда посмеялась над ним: — Даже я, старая, знаю, что ци не только силу растит, но и чувства передаёт. А про совместное совершенствование в этом смысле чего только не рассказывали, — пожилая женщина многозначительно улыбнулась, игриво сверкнув глазами. Лао Гунчжу оторопело молчал: «Вот какое совместное совершенствование имели в виду боги. Они пара. Идеальная пара и для сплетения тел, и для сплетения ци!» Он, старый дурак, всё время думал только про силу и вознесение. Любовь для него была скорее равна преданности и близким отношениям. И партнёр для совершенствования, словно твёрдое плечо и сильная рука, несущая меч, что стоит на страже его интересов. Он не подумал, что это ещё и про сердечную привязанность: любовь, радость быть рядом, взаимопонимание и верность. Даже само слияние ци открывало слишком многое. Поэтому он избегал этого способа долгие годы. А ведь ещё было и сплетение тел. Да и ци можно сплетать по-разному: можно брать предметы или их отшвыривать, можно окутать своей ци, как тёплым надёжным одеялом, так он поступал, когда его маленькая дочь не могла заснуть. А можно, занимаясь любовью, открыть все свои чувства и полностью смешать свою энергию, на время становясь единым целым. Вот какое совершенствование приведёт к вознесению, вот зачем нужна любовь парня. Как будет ощущаться ци парня, захочет ли он открыться навстречу ему? Теперь, держа его в объятиях, летя на одном мече, он знал ответ. Шэнь Цзю прятал свою ци так же, как и все остальные таланты. Она даже пределов его тела не покидала, таилась внутри, словно маленький испуганный зверёк прячется в норе. Но она была здесь, совсем рядом. Мужчина осторожно выпустил свою ци навстречу, и парень глубоко выдохнул, окончательно расслабляясь в его руках. Стоило приземлиться и перестать касаться ци тела парня, и он сразу словно закаменел, приняв важный вид, но испуганные глаза выдавали правду. Дав немного времени передохнуть и убедившись, что все дела сделаны и их точно никто не побеспокоит, Лао Гунчжу дал знак накрывать столы. Теперь он знал о мальчишке больше, чем о любом своём друге или враге. Но что же из этого правда, а что шпионы неправильно поняли? Шэнь Цзю оказался ещё более очаровательным, чем Лао Гунчжу помнил, он был откровенно голоден, но ел медленно, с осторожностью, старался держаться подчёркнуто правильно, соблюдая все нормы сложного орденского этикета. Поэтому в ход пошло вино. Самого обычного вида и вкуса, оно стоило целое состояние, дарило спокойствие, открывало истинные желания и мысли и обладало лёгким эффектом афродизиака. Бывшая хозяйка борделя плохого не посоветует. Под действием вина парень словно расцвёл: исчезла скованность и осторожность, его смех напоминал звенящие колокольчики, в лукавых глазах горели искорки, — или это отблески свечей? — белую кожу украсил румянец. Он таким невинным жестом подносил тонкую руку, испачканную чернилами, к губам, прикрывая смеющийся рот, что Лао Гунчжу с трудом боролся с желанием её поцеловать. Каждый испачканный чернилами пальчик. Его ци перестала прятаться, она осторожно выбралась за пределы тела и коснулась его. Красные губы Шэнь Цзю манили, и мужчина не смог устоять. Стоило прижать парня к себе и окутать своей ци, его тоже рванула на встречу. Ни одна старинная рукопись не описывала, как ощущается такое единение. Из мужчины словно одновременно выбило дух и подняло на невообразимую высоту, заставляя захлёбываться от восторга. А раскрасневшийся Шэнь Цзю льнул навстречу и отвечал. И это длилось и длилось. Но вот мрачной тенью на лицо парня упал страх. Время словно остановилось, мужчина видел, как осознание настигает парня, он в ужасе отшатывается и его ци медленно и неохотно прячется тоже. Не в этот раз. Лао Гунчжу не отступит, даже если нужно проявить грубость и силу. В постели было словно два Шэнь Цзю: один, испуганный и зажатый, парализованный от страха, он почти не дышал, и второй, раскинувшийся, отдающийся всем телом и открыто сплетающий свою ци с его, даже просто находясь рядом. Масло каменного ореха стоило как две четвёрки лошадей и облегчало проникновение, расслабляя мышцы и возбуждая желания, даже те, о которых никто не подозревал. И подействовало оно не только на испуганно замершего парня, но и на него самого. Никогда Лао Гунчжу не хотел дарить такие ласки мужчинам, он и с женщинами-то особенно не церемонился, но Шэнь Цзю, это вино и масло полностью снесли все барьеры. А парень, так ошеломлённо распахнувший глаза, словно не мог поверить в то, что происходит с ним, ещё и ласкался ци, он явно не умел сплетать ци и, кажется, ни с кем такого не делал.***
Чувствительный, нежный, отзывчивый, а ещё ласковый и совсем-совсем домашний. Парень занял комнаты главы ордена, словно всегда там жил, он ещё нервничал и смущался в его присутствии, а когда его не было — с удовольствием валялся в обнимку с книгами в большой и мягкой постели главы ордена. После нищеты своего детства Лао Гунчжу предпочитал роскошь в повседневной жизни, и постель у него была соответствующая. Он посоветовался с лекарями, и теперь рядом с Шэнь Цзю всегда были питательные сладости, что не раздражали его желудок, а лечебные настои, что стояли рядом в кувшине, по вкусу напоминали сладкий сок, и парень с удовольствием лакомился ими. Вообще мужчине казалось, что в его покоях парень чувствует себя в большей безопасности, чем в своих, особенно когда он узнал, что даже слугам без приказа туда заходить нельзя. А у самого главы слишком много дел, и, встав на рассвете, в покои он возвращался уже в сумерках. Как бы ни хотел Лао Гунчжу не выпускать парня из своей спальни, пришлось соблюдать официальную причину визита. Немного окрепший на подходящей ему и, главное, регулярной пище Шэнь Цзю и вовсе расцвёл в окружении преданных почитателей его таланта. Даже издалека было видно, каким одухотворённым он становится. Учеников, да и учителей, приходилось держать в строгости, парня завалили бы предложениями женитьбы, да и контрактами тоже — желающих получить портрет кисти будущего главы Цинцзин и настоящего таланта было много. Старейшины интриговали, чтобы распределить его занятия, особенно когда поняли, что глава ордена возражать против изменения расписания не будет. Все занятия проходили в выстроенном специально для Шэнь Цзю павильоне. Пусть знает, что есть не только Цинцзин. На Хуаньхуа его ждут собственные покои и личный павильон. И почитателей его таланта в Хуаньхуа более чем достаточно, это ещё в императорской столице пока не прознали, что можно не биться на аукционе за его картины, а попросить или даже заказать. Лао Гунчжу удовлетворённо приподнял уголок губы — почти полуулыбка. Он хорошо поработал эти четыре невыносимо долгих года и многое успел. Не поместившиеся в павильоне устраивались у открытых окон и двери. Ученикам, предпочитающим оружие рисованию, пришлось бежать от гнева учениц. Они затеяли бои недалеко от павильона, и звон оружия мешал девушкам слушать объяснения Шэнь Цзю. Гнев прекрасной части дворца Хуаньхуа был страшен, не послушавших с первого раза парней ждали массивы, не дающие встать с кровати, а если они преодолевали это препятствие, дверь оказывалась заперта, а ключ хитрым образом запрятан. Тренировки были почти сорваны, но зато мужская часть дворца Хуаньхуа раз и навсегда запомнила, что лучше не мешать лекциям об искусстве главного ученика Цинцзин. Лао Гунчжу и бровью не повёл. И прекрасных виновниц не наказал, хотя обычно дисциплина в Хуаньхуа поддерживалась жёсткая, даже родовитых девушек не миновали наказания. Это всем сказало больше, чем прямые приказы и распоряжения — Шэнь Цзю под покровительством главы ордена Хуаньхуа. Его лучше не трогать. А парень, как свойственно книжникам, молча переживал. Стоило разойтись ученикам — он гас, словно сломанный стелющийся колокольчик. Пришлось напомнить наставникам, что Шэнь Цзю здесь только на несколько дней — упу́стите время, а дальше лучший ученик Цинцзин уедет и будет занят на своём пике. Мудрейшие засуетились, Лао Гунчжу с удовлетворением заметил, что парень почти перестал оставаться один, даже на обеде к нему кто-то присоединялся. Юноша был начитан и на всё имел собственное, порой неожиданное мнение, это в Хуаньхуа ценили, хотя и отдавали предпочтение дисциплине. На самого главу ордена Шэнь Цзю реагировал странно, его ци ластилась навстречу и даже иногда покидала гранцы тела парня, словно желая дотронутся, сам же он испуганно напрягался, предпочитая в присутствии главы Хуаньхуа стоять, опустив голову в вежливом поклоне, и отвечать односложно. Мужчина был терпелив, он решил дать парню освоиться и не давил на него, но наблюдал за ним, стоя поодаль, так, чтобы Шэнь Цзю его не мог видеть. Ему было интересно, как быстро парень поймёт, что его тело реагирует на соприкосновение их ци. Что же, даже самый умный книжник не мог быть гением во всём, прошло три дня, парень так и не понял. Пришлось вмешаться. Лао Гунчжу умел войти так, чтобы все знали, что им надо срочно ретироваться. Ученицы, облепившие стол Шэнь Цзю, разлетелись стайками, словно листья, подхваченные ветром, сам же парень вёл беседу с двумя наставниками и делал пометки в календаре и на большом листе бумаги, пальцы снова были испачканы чернилами. Наставники, поклонившись, быстро вышли. Ци кинулась навстречу, словно сам парень хотел броситься на шею, но Шэнь Цзю даже не посмотрел в его сторону, он, наклонив голову, перебирал бумаги, лежащие на столе, и только покрасневшие уши выдавали его смущение. Лао Гунчжу самому пришлось сделать усилие и разорвать связь ци, слишком уж остро она влияла даже на него. Чем больше времени они проводили вместе, тем сильнее реагировала ци парня, она больше не пряталась испуганно внутри, она стремилась навстречу. Даже когда парень откровенно боялся, его ци не обращала внимания на желания Шэнь Цзю и словно жила сама по себе. В такие моменты мужчина жалел, что так мало известно о природе энергии. Свойственно ли это всем родственным ци, благословение богов так действует, или что-то ещё повлияло. Но найти информацию было не так-то просто. Праведные школы хранили свои секреты за семью печатями, так что глава ордена Хуаньхуа мог знания или купить у малых орденов, что не выдержали испытанием временем и разорились, или посетить свою же библиотеку. Ещё существовали сказки и легенды о былых временах, но там и вовсе случалось невообразимое, а отделить правду от вымысла мог не каждый книжник. Приходилось бродить впотьмах, опираясь на интуицию и опыт. То есть ничего нового. Очень мало направлений совершенствования было изучено досконально, каждый стремящийся к бессмертию, а затем и к вознесению, сам прокладывал себе дорогу. А парня пришлось, как репку из грядки, выдёргивать из-за стола. Губы он подставил сам и почти прижался. Стоило погладить и коснуться его возбуждения, он, коротко застонав, кончил сразу. И снова настороженно замер, отведя взгляд в сторону. Вопрос сорвался раньше, чем Лао Гунчжу его обдумал. — Почему не пришёл? И сразу пожалел. Конечно, Шэнь Цзю боится его до смерти, да и как его не бояться. Он — бессмертный глава ордена, может делать, что захочет, это он уже продемонстрировал парню. Если бы не советы старухи: особое вино, масло и благовония, — у него точно ничего бы не получилось. Если бы не сумасшедшая ци Шэнь Цзю, что действовала как заправская сваха, глава Хуаньхуа и подойти бы не смог к пережившему насилие парню. Тот скорее спалил бы себя и окружающих огнём искажения ци. А Шэнь Цзю снова провалился в свои мрачные мысли, в такие моменты на его лицо набегала тень, всегда яркие зелёные глаза тускнели, да и весь вид становился бледным и больным. Мысли бывшего раба не сложно угадать. Лао Гунчжу готов был на коленях благодарить богов за этот шанс. Парень сам по себе скорее сжёг бы себя в искажении ци, чем признался, что ему нравятся мужчины, да и вряд ли он вообще подпустил бы кого-то к себе, не то что согласился на совместную ночь. Теперь же, после сплетения тел, ци парня тоже играла на стороне главы Хуаньхуа, она чувствовала родство и стремилась навстречу, несмотря на откровенный страх Шэнь Цзю. И даже небольшое прикосновение друг к другу дарило радость, предвкушение и возбуждение. Парень ещё не успел научиться скрывать свои мысли полностью, Лао Гунчжу мог читать его как развёрнутый свиток: вот Шэнь Цзю украдкой поднял глаза — хотел убедиться, что он не сердится, потом посмотрел на мокрое пятно на штанах и недовольно поморщился, облизнул губы — явно вспомнил о прошлой ночи, а потом зябко обхватил себя одной рукой, второй неосознанно погладил шрам и закаменел, разом проваливаясь в тяжёлые мысли. Даже всегда прямые плечи сгорбились. Шэнь Цзю переживал из-за своих шрамов. Он просто не понял, что за две прошедшие ночи мужчина успел увидеть всё, и шрамы, о которых так явно волновался парень — тоже. Зря. Лао Гунчжу не двадцать лет, он видел вещи и пострашнее. Это не значит, что он забыл, за каждый рубец на коже Шэнь Цзю семья Цю ответит, и с ними глава ордена Хуаньхуа не будет так добр. Он бы и вовсе вздёрнул всех покусившихся на Шэнь Цзю на дыбе, но этим он займётся позже. Лично пальцы переломает всем, кто осмелился прикоснуться к изящному, как древняя статуэтка, парню. Да, совместное совершенствование и такие недуги лечило. Даже изменение питания и лечебные отвары сделали парня крепче. Он ещё заставит лекарей поломать голову, это же не проклятый кнут, должно быть от обычных шрамов лечение, в крайнем случае, в мире много чудодейственных растений и артефактов, он найдёт то, что поможет. Только как сказать о своих мыслях, да и поверит ли Шэнь Цзю ему… Мужчина знал только один способ открыть то, что он думал и ощущал. Слова могли обмануть, а вот сплетение ци — никогда.