***
Гарри не исключили. По его словам, после того, как он так сильно извёл себя беспокойствами о своём будущем, слушание в Визенгамоте, можно сказать, прошло безболезненно. Благодаря вмешательству Дамблдора с Гарри были сняты все обвинения, и он смог вернуться на пятый курс. Но на него это подействовало сильнее, чем можно было подумать, и Гермиона с тревогой наблюдала за идущим впереди лучшим другом. Плечи Гарри были напряжены, а голова опущена. Его терзала неуверенность в себе. Гермиона обменялась взглядом с Роном, который пожал плечами. Он был столь же беспомощен, как и она. — Я поговорю с ним позже, — тихо пообещал Рон, успокаивающе кладя руку ей на плечо. Она почувствовала некоторое облегчение и благодарно улыбнулась Рону. Если кто и мог помочь Гарри снять напряжение с плеч и прогнать хмурый взгляд с лица, так это Рон, который каким-то образом всегда знал, что сказать в трудной ситуации. Гермиона прекрасно понимала, что её склонность перечислять возможные положительные варианты событий и вероятности их наступления не многим могла принести утешение. Нет, Гарри нужно было согреть теплом Уизли, а поскольку Молли не было рядом, Рону или Джинни потребуется заменить её в этой роли. — Спасибо, Рон, — ответила Гермиона с натянутой улыбкой. Беспокойство, которое буквально сжимало живот, было слишком сильным, чтобы изобразить на лице что-то более убедительное. Гарри почти не разговаривал с тех пор, как они покинули Кингс-Кросс: он либо разглядывал старую фотографию родителей, либо дремал под убаюкивающее дребезжание поезда, иногда внезапно просыпаясь. Что бы ему ни снилось, это явно было малоприятным, так как после пробуждения Гарри выглядел невероятно бледным и потрясённым. — Удивительно, что Министерство до сих пор позволяет тебе разгуливать на свободе, Поттер, — позади раздался ехидный голос. Повернув голову, Гермиона увидела того, кто был нужен Гарри в данный момент меньше всего. Драко Малфой шёл по почти пустому поезду. Он приближался с важным видом, и каждый шаг его ботинок из драконьей кожи был отточенным и элегантным. Слизеринец как обычно был в сопровождении своих менее сообразительных дружков, Крэбба и Гойла, которые выглядели так, словно вообще не понимали ничего из происходящего вокруг. Как им удалось сдать экзамены, Гермиона не знала. — Лучше наслаждайтесь, пока можете, — произнёс Малфой с издёвкой, проходя мимо; достаточно близко, чтобы газета в его руке коснулась её бедра. — Полагаю, в Азкабане уже есть камера с твоим именем. Последняя фраза была сказана прямо в лицо Гарри. Только быстрая реакция Рона позволила остановить вспылившего друга и не дать ему наброситься на Малфоя. В тот момент, когда Гарри дёрнулся в сторону слизеринца, Рон крепко обхватил его руками, сдерживая его порыв ввязаться в драку. Малфой тем временем отпрыгнул на шаг назад, а в его глазах мелькнуло нечто похожее на удивление. Но он быстро пришёл в себя, еще раз усмехнулся и поправил свой и так безупречно сидящий галстук. — Что я вам говорил? Полный псих, — сказал Малфой своим друзьям, которые в ответ на это разразились идиотским хохотом. — Просто держись от меня подальше! — крикнул Гарри, и отчаяние в его голосе разбило Гермионе сердце. — Это всего лишь Малфой, — Рон попытался успокоить его. — Чего ты ожидал? — «Чего я ожидала…» — подумала Гермиона, глядя, как Малфой и два других слизеринца направляются к каретам. Их глаза на мгновение встретились, когда он оглянулся через плечо, но затем он быстро отвёл взгляд и ускорил свои и без того торопливые шаги. Она не знала, чего ожидала. Что Малфой вдруг повзрослеет за лето и перестанет быть таким придурком? Что он обнаружит в себе хоть каплю сочувствия? Что на смену ему придёт Драко Малфой, который не будет вести себя так, будто сделать Гарри и всех, кто с ним связан, несчастными — миссия всей его жизни? Может быть. Ведь как бы она ни старалась не думать о Малфое во время летних каникул, он всё равно каким-то образом умудрялся проскальзывать в её мысли примерно через день. Гермиона до сих пор не понимала, что заставило его поцеловать её после второго задания турнира. А Гермиона терпеть не могла чего-то не понимать. Это было почти как зуд в глубине сознания, который она не могла почесать.***
Министерство начало расследование в Хогвартсе и вместе с ним неофициальную слежку за Дамблдором. И их розовый сторожевой пёс действительно представлял угрозу. Долорес Амбридж начала раздражать Гермиону с того самого момента, как разрушила радость от праздничного пира своим пронзительным высоким хихиканьем. Всё стало ещё хуже, когда новоиспечённый профессор заявила, что Защита от темных искусств — это всего лишь теоретический предмет, и что им никогда не придётся использовать такие заклинания, потому что защищаться не от чего. Утверждения Гарри о том, что Волан-де-Морт вернулся, к ужасу Гермионы, оставались без внимания. А тут ещё и другие студенты — студенты, которые были друзьями Гарри, — начали сомневаться в нём. Это было возмутительно. Хотя не настолько возмутительно, как использование кровавого пера на студенте. На глаза навернулись слёзы, а желудок сжался, когда Гермиона увидела гневно выведенные линии на тыльной стороне руки Гарри. Ужасно несправедливо. А потом Амбридж начала использовать всю свою власть, чтобы сделать их школьную жизнь невыносимой. Её нелепые устаревшие правила, казалось, высасывали из Хогвартса всю жизнь, постепенно превращая некогда весёлую школу в унылое место. Учителей допрашивали на уроках, и Гермионе каждый раз приходилось сдерживать рвущуюся наружу злость, когда Амбридж отпускала ехидные комментарии или записывала что-то в блокнот со снисходительной улыбкой. И хотя она не особо любила профессора Трелони и её предмет Прорицания, Гермиона испытала праведный гнев, когда Амбридж пыталась выгнать ведьму. Да, Гермиона была убеждена, что Прорицания — это ни что иное, как нелепая болтовня, которая иногда попадает в цель, — ведь когда человек делает бесчисленное множество «предсказаний», какие-то из них обязательно окажутся верными. И да, это был единственный предмет, который она забросила. Однако Амбридж она ненавидела гораздо больше, чем идею о том, что можно прочесть будущее в чашке чая за завтраком. К счастью, Дамблдор вмешался. Хотя в последнее время он делал это очень редко. Казалось, что директор закрылся в своём кабинете, отдалившись от всех и особенно от Гарри, которому сейчас, как никогда, нужна была его поддержка. Очевидно, что-то было не так. Гермиона наблюдала, как увеличиваются тёмные круги под его глазами, как лицо становится всё бледнее и бледнее, настолько, что даже цвет лица Малфоя стал выглядеть здоровым по сравнению с ним. А когда Рон тихо рассказал ей о ночных кошмарах Гарри, она почувствовала, как её тело будто наливается свинцом от страха за друга. И впервые в жизни Гермиона ощутила себя абсолютно беспомощной. Несмотря на то что она перерыла всю библиотеку Хогвартса, не нашлось ни одной книги, которая помогла бы ей понять, что происходит с другом. Исследования были её сильной стороной, и она была уверена, что всё можно объяснить, стоит только найти нужную книгу. Но ничего не было. И хотя Гарри устало улыбнулся ей и поблагодарил за старания, она чувствовала себя так, словно подвела его.***
Учебный год катился под откос, а Гермиона продолжала размышлять о том, какой была бы её жизнь, сложись всё как-то иначе. Что бы она делала сейчас, если бы они с семьёй всё-таки переехали во Францию, как планировали её родители, когда ей было меньше года? Если бы вместо Хогвартса она попала в Шармбатон, она сидела бы сейчас, слушая серенады нимф и наблюдая за порхающими феями? Вместо этого ей пришлось наблюдать за тем, как растёт запретная секция библиотеки, поскольку Амбридж всё больше и больше книг находила «неподходящими» для студентов. Гермиона была твёрдо убеждена, что ни одна книга не должна быть запрещена или спрятана. Она всегда не одобряла идею «запретной секции», но держала язык за зубами. Запрет книг — это скользкая дорожка, предвещающая опасную идеологическую обработку. Кроме того, в жизни Гермионы появилась остролицая, очень высокая, человекообразная неприятность. Драко Малфой стал для неё той ещё проблемой. Если бы Гермиона хоть на мгновение подумала, что его лицо после их последнего поцелуя выражало нечто похожее на тревогу за неё, то она бы очень сильно ошиблась. Ведь сейчас было очевидно, что Малфой вообще мало о ней думает. Его язвительные комментарии вернулись с удвоенной силой, и он использовал любую возможность, чтобы сделать ехидное замечание в её сторону. Когда слизеринец не сыпал оскорблениями, то банально игнорировал её, всецело увлечённый Пэнси Паркинсон. Их отношения возобновились, и пара, похоже, решила показать это как можно более публично, не привлекая внимания Амбридж. Амбридж, к которой Малфой быстро присоединился, как и подобает подлизывающемуся приспособленцу. Поцеловать его на Святочном балу было ошибкой, а позволить ему поцеловать себя позже в лесу было ещё большей ошибкой. В Драко Малфое не было ничего привлекательного. Всё хорошее, что она пыталась в нём разглядеть, оказывалось лишь выдумкой её воспалённого разума. Он прогнил до глубины души.***
Гермиона знала, что она не такая уж и хорошая девочка, какой её все считали. На первом курсе она подожгла мантию профессора, на втором — сварила оборотное зелье, стащив ингридиенты у учителя, которого она подожгла годом ранее, на третьем — злоупотребила маховиком времени, на четвертом — держала Риту Скитер в банке и шантажировала её, чтобы та выпустила нормальное интервью с Гарри. Но основать тайную организацию, которая нарушает все школьные правила одним лишь своим существованием? Это было слишком даже для неё. По сравнению с этим, зачарованные пергаменты, которые она заставляла подписывать членов Отряда Дамблдора, можно назвать безобидной шалостью. И всё же у окружающих уже сложилось впечатление о ней. Гермиона была книжным червём, соблюдала правила и знала очень много о теоретической части магии, но не представляла особой угрозы в реальном бою. Когда Рон в Выручай-комнате сказал, что постарается быть с ней помягче, на что большинство членов ОД начали посмеиваться, выражая согласие с ним; Гермиона прикусила внутреннюю сторону щеки, чтобы сдержать свою злость. Но её щеки всё равно покрылись красноватыми пятнами, и она краем глаза заметила, что Гарри вздрогнул, ещё до того, как Рон поднял свою палочку. Он едва успел перевести дух, когда Гермиона уже взмахнула палочкой и отправила в него Остолбеней, с удовлетворением наблюдая, как друг подрывается с места, летит по воздуху и с хрипом приземляется на спину. И хотя Рон разыграл это перед другими студентами, она всё же заметила восхищение в его взгляде. Доступ в Выручай-комнату также позволил Гермионе практиковаться вне встреч ОД. Когда у неё появлялась возможность, она тайком пробовала свои силы в невербальной магии. Это было непросто, и Гермиона, как человек, не привыкший к трудностям, быстро разочаровалась. Прошло две недели, прежде чем она смогла использовать заклинание Левиосо, не произнося его вслух, и ещё две, прежде чем ей удалось обезоружить врага без слов. К удивлению Гермионы, магия без использования палочки давалась ей гораздо легче, и, когда она впервые смогла сотворить Люмос, просто пожелав этого, её охватила невероятная радость. Несмотря на то что шар света провисел над её ладонью всего несколько секунд, а затем замерцал и исчез, это всё равно придало ей уверенности. Но как бы тонко и хитро они не действовали, Амбридж не потребовалось много времени, чтобы узнать о происходящем. Филч и его проклятая кошка стали доставлять ещё больше неприятностей, чем когда-либо раньше, начав следить за членами отряда. К счастью, без особого успеха. Реакция Амбридж: основание Инспекционной дружины. Гермиона не удивилась, увидев значок на лацкане мантии Малфоя, но всё же испытала странное чувство разочарования. Не удивило её и то, что его прихвостни поспешили присоединиться к дружине вслед за своим лидером. Хотя, зная, что он держит себя в окружении идиотов, Гермиона прекрасно понимала, что единственный, кто представляет опасность для их организации, — это сам Малфой. Но она не ожидала, что он поймает именно её, потому что считала себя достаточно хитрой, чтобы избежать этого. Так, когда она шла по тускло освещенному коридору уже после начала комендантского часа и, затаив дыхание, вслушивалась в тишину, чтобы вовремя распознать мяуканье миссис Норрис; девушка услышала тихие шаги позади себя. Решение было принято за долю секунды. Гермиона перешла на бег, держась за капюшон плаща, скрывающего её волосы и лицо, чтобы не быть опознанной членом Инспекционной дружины. Она послала через плечо Остолбеней, но не успела как следует прицелиться, в результате чего промахнулась мимо цели. Тихо ругаясь, она продолжила бежать, перепрыгивая сразу через две ступеньки в надежде оторваться от того, кто её преследует. Гермиона хоть и не обладала большой физической силой, но была достаточно спортивной для того, чтобы легко обогнать Крэбба и Гойла, которые слишком любили пудинг и никогда не отказывались от чего-нибудь сладкого. Кроме того, она, вероятно, смогла бы обогнать Паркинсон, которая была заинтересована в физических упражнениях едва ли сильнее, чем Гермиона в квиддиче. Да и Филч со своей хромотой точно не смог бы догнать её. Внезапно она ощутила чью-то руку на своей. Кто-то толкнул её к стене, ударив спиной о камень достаточно сильно, чтобы она вскрикнула от неожиданности. Тут же капюшон с её головы был сорван, и Гермиона ощутила холодное прикосновение в области шеи. Палочка. Она перестала сопротивляться и, тяжело дыша, уставилась на своего преследователя. Бока жгло, лёгкие горели, ноги подкашивались от долгого быстрого бега, но Гермиона мгновенно забыла об этом, когда поняла, что её поймал Малфой. Он тоже тяжело дышал, впившись в неё своим взглядом. Она знала, что Малфой достаточно хорош в ЗОТИ, чтобы обездвижить её, если она попытается наложить какое-нибудь беспалочковое проклятие. Не говоря уже о том, что у него был самый высокий балл в дуэльном клубе Слизерина, который не был закрыт Амбридж, несомненно, потому, что он был предназначен исключительно для чистокровных волшебников. Таким образом, в нём состояли наследники семей, которые Министерство хотело привлечь на свою сторону. А ещё Гермиона знала, что Малфой, несомненно, потащит её с собой и доставит Амбридж. Она уже чувствовала, как кровавое перо выводит буквы на тыльной стороне её руки. Но слизеринец молчал и даже не двигался. Вместо этого он просто смотрел на девушку, его взгляд скользил по её лицу и волосам, а потом снова возвращался к глазам. В этом странном оттенке серебристо-голубого была борьба, безмолвная битва. На мгновение кончик палочки глубже вонзился в кожу её шеи, и Гермиона вздрогнула. Затем Малфой резко выдохнул и убрал палочку. — Амбридж применила дезиллюминационные чары и прячется в восточном коридоре, — слова прозвучали торопливо, так быстро, что она с трудом смогла разобрать их. — Малфой… — начала Гермиона, её сердце снова забилось быстрее, но слизеринец только покачал головой. — Уходи. Сейчас же, — он почти приказал и сделал два шага назад. Вдалеке послышались громкие шаги и голос, похожий на Крэбба, звавший Малфоя по имени. — Я сказал — уходи! Гермиона решила действовать. Она приподнялась на носочках и быстро коснулась губами щеки парня, достаточно низко, чтобы слегка зацепить уголок его рта. — Спасибо, — прошептала она, оставляя дыхание на его коже, и, развернувшись на каблуках, бросилась прочь. Оглянувшись, она увидела, что Малфой смотрит ей вслед с непонимающим выражением на лице, а его палочка застыла в руках. Позже она будет винить в этом недопоцелуе выброс адреналина.***
Гермиона решительно старалась выбросить из головы то, что она окрестила инцидентом с Малфоем. Эти размышления, несомненно, привели бы к разочарованию из-за невозможности понять его мотивы. Он должен был сдать её, именно так он и поступал, будучи таким тараканом. Гермиона ему не нравилась, и она была уверена, что слизеринец презирает её как минимум на основании происхождения. Иначе почему от него постоянно слышалось это неприятное «грязнокровка»? Возможно, тот удар на третьем курсе достаточно сильно приложил его головой о камень, чтобы его личность разделилась на две части. Две совершенно разные версии Малфоя. Одна из них была вполне понятна и происходила из невежественного и высокомерного воспитания. Другая была запутанной и абсолютно сбивала с толку. От долгих размышлений об этом у Гермионы начинала болеть голова, поэтому она игнорировала Малфоя. Это было довольно легко, потому что он тоже её игнорировал. Вместо этого она наблюдала за тем, как Гарри влюбляется в Чжоу Чанг, и радовалась тому, что ему удалось хоть немного почувствовать себя нормальным подростком. Когда они вместе отправились в Хогсмид в последние выходные перед рождественскими каникулами, Рону пришлось физически оттаскивать Гермиону от кафе мадам Паддифут, потому что она пыталась заглянуть в окно, чтобы посмотреть, как проходит свидание Гарри. Только когда Рон пообещал, что сходит с ней в «Фолианты и свитки» и не будет жаловаться, она смогла отвлечься. И, надо отдать должное Рону, он терпеливо дождался, пока Гермиона выберет несколько новых книг, а после покорно понёс их за ней. За бокалом сливочного пива в «Трёх метлах» друзья размышляли о том, хорошо ли прошло свидание Гарри и Чжоу. Они сидели рядом друг с другом на одной из скамеек, причем настолько близко, что их плечи касались друг друга. Всего год назад это заставило бы сердце Гермионы учащённо забиться. Теперь она могла воспринимать его только как лучшего друга, которого она конечно невероятно любила, но исключительно платонически. И винить в этом следовало только хорька, который каким-то образом лишил её возможности в кого-то влюбиться. Не то чтобы за ней выстроилась очередь из мальчишек, желающих пригласить на свидание. Несмотря на теперь уже уложенные волосы и легкие чары макияжа, Гермиона всё также постоянно зарывалась носом в книги, полагаясь на Рона и Гарри, которые помогали ей преодолевать препятствия, когда она читала на ходу. Это, кажется, отталкивало большинство студентов мужского пола. Её недолгое хорошее настроение быстро улетучилось, потому что Гарри приснился очень реалистичный сон о том, как на Артура Уизли напала змея Волан-де-Морта. Это в итоге оказалось не просто сном. Рон почти потерял сознание, когда узнал, что его отец едва выжил, Джинни всю оставшуюся неделю ходила с красными глазами, и даже Фред и Джордж были необычайно подавлены. Сама Гермиона чувствовала себя неважно и не могла уснуть, очень беспокоясь о человеке, который относился к ней как к дочери. И как будто этого было недостаточно, чтобы лишить её сна. Гарри чувствовал Волан-де-Морта у себя в голове через какую-то связь. Это позволяло тёмному волшебнику иметь доступ к разуму её лучшего друга. И все уроки окклюменции мира не могли ему помочь, потому что, как бы Гермиона ни обожала Гарри, она понимала, как часто он бывает невнимательным и несобранным. А такая вещь, как окклюменция, требует железной воли и высокого уровня самоконтроля. Когда она согласилась провести Рождество на площади Гриммо, у неё не было настроения устраивать какие-либо праздники. Тем не менее, увидев Артура живым и почти здоровым, с улыбкой на израненном лице, ей впервые за долгое время стало легче дышать. Молли пыталась прогнать нотки печали, витавшие в воздухе, и была как обычно жизнерадостна, раскладывая вторые порции рождественского ужина так, словно им в любой момент грозила голодная смерть. Тепло, исходящее от Молли Уизли, было трогательным, и Гермионе даже пришлось смахнуть слезу, когда она получила свой собственный свитер ручной работы, с большой буквой «Г» спереди и такой мягкий, что ей показалось, будто она укуталась в облако. Но её радость немного омрачили неуместные попытки Молли оставить их с Роном наедине. На протяжении всех каникул окружающие находили неожиданные поводы, чтобы они побыли вдвоем, и неоднократно упоминали о том, что ребята сейчас находятся в том возрасте, когда любовь расцветает, особенно после того, как все узнали о Гарри и Чжоу. Все закончилось тем, что она оказалась в ловушке под волшебной омелой вместе с Роном, который не мог смотреть на неё, не краснея, и бормотал что-то о необходимости поговорить с Фредом и Джорджем. Гермиона улыбнулась, чмокнула его в щеку и быстро послала в омелу заклинание, отчего та с легким хлопком растворилась в воздухе. В который раз она подумала, что год назад была бы в восторге от такой возможности. Но сейчас девушка была просто в бешенстве, потому что Рон был её лучшим другом, а она не хотела ставить их дружбу под угрозу. Он был слишком важен для неё. И хотя Рождество было утомительным, Гермиона всё равно согласилась провести каникулы на Гриммо, потому что это позволило ей увидеть Гарри с Сириусом. А счастья на лице друга, когда он разговаривал со своим крёстным, было достаточно, чтобы сделать её до смешного сентиментальной. Но с окончанием каникул над ними опять нависла тень угрозы в виде Долорес Амбридж, которая решила нацелиться на Хагрида. За этим последовал инцидент в Азкабане, откуда было освобождено бесчисленное количество Пожирателей смерти. Тот факт, что Министерство обвинило Сириуса, умышленно игнорируя очевидную угрозу, заставил её буквально закипать от ярости. По крайней мере, ученики не разделяли мнение министра, и многие из них тихо извинялись перед Гарри за то, что сомневались в нём. Но всегда между мраком и унынием находились удивительные моменты чего-то прекрасного. Когда Гермионе под чутким руководством Гарри впервые удалось вызвать Патронус в Выручай-комнате, она буквально ощутила, как по телу разливается счастье. Она заливисто рассмеялась, когда серебристая выдра радостно забегала вокруг неё, а затем, ныряя через комнату, присоединилась к лающему терьеру Рона и очаровательному кролику Полумны.***
Выручай-комната была взломана. Амбридж получила в свои руки список членов ОД. На лице Мариэтты Эджком появились жуткие фурункулы, которые сложились в слово «Ябеда». Малфой стоял за спиной Филча, избегая взгляда Гермионы, а его лицо было лишено каких-либо эмоций. В это время его дружки и остальные члены дружины злобно ухмылялись. Дамблдор взял вину на себя, исчезнув прежде, чем его успели уволить. Амбридж заняла его место, приняв титул директрисы с таким торжествующим видом, словно министр Фадж нарёк её королевой Англии. Первым делом она собрала всех членов ОД и применила к ним свою любимую «дисциплинарную меру» — кровавое перо. Гермиона писала строчку за строчкой, прикусив язык, чтобы не показывать никаких эмоций, прекрасно понимая, что маленькие, похожие на мышиные, глазки Амбридж наблюдают за ней. Она не могла сломаться и заплакать, доставив тем самым этой старой корове удовольствие. Стоически выдержав, она закончила задание и не обратила внимания ни на тихие всхлипы Падмы, ни на болезненные стоны Рона. Гермиона первой сдала написанные строчки. Отдав пергамент, она посмотрела на Амбридж с вызовом, от которого тонкий рот директрисы сжался, и вышла из Большого зала в направлении гриффиндорской башни. У неё не было настроения реагировать на расспросы о контрзаклятии для Эджком, и не было желания слушать, как остальные плачут или жалуются на кровавое перо. Ей хотелось свернуться калачиком в своей постели и притвориться, что ничего за пределами её одеяла не существует и что Хогвартс по-прежнему является её домом вдали от дома, а не этим ужасным местом, где дети живут под постоянным страхом архаичных наказаний. Но когда она подошла к портрету Полной дамы, то поняла, что ей не дадут даже этого. Перед портретом, прислонившись к стене, застыла высокая фигура. Услышав её приближение, он вскинул голову, открывая взгляду угрюмое выражение лица. — Отвали, Малфой, — Гермиона вздохнула, не найдя в себе сил даже на малейшие любезности. Он был последним человеком, которого она хотела видеть в этот момент. И какая-то крошечная часть её сознания беспокоилась, что она опять ударит его, сделай он сейчас хоть одно язвительное замечание. — Заткнись, Грейнджер, — резко сказал Малфой и двумя быстрыми шагами преодолел расстояние между ними. Его глаза горели чем-то, чему она не могла дать названия, да и не хотела. Всё, чего она хотела, когда дело касалось Малфоя, — это забыть о его существовании. — Покажи мне, — потребовал Малфой, и Гермиона инстинктивно спрятала руку за спину. — Здесь не на что смотреть, — она пробормотала, понизив голос, чтобы не сорваться. Никаких слёз, не сейчас. Она поклялась себе сдерживать их до тех пор, пока не заберётся в свою постель. Она не позволит Малфою увидеть её слёзы. Она не… — Грейнджер, — неожиданно тёплые пальцы коснулись её подбородка, подталкивая вверх так, что она была вынуждена посмотреть на его лицо. Это прикосновение было странно нежным, и, хотя выражение его лица было жёстким, оно точно не было злым. — Покажи мне. Гермиона упрямо сжала челюсти, но Малфой лишь приподнял одну бровь и стал ждать. Опустив плечи, Гермиона сдалась. У неё не было сил бороться. Когда она протянула руку, пальцы Малфоя осторожно обхватили её запястье, слегка повернув его, чтобы он мог рассмотреть красные буквы. Пока он смотрел на их руки, Гермиона не сводила глаз с его лица, и гнев, который она увидела, удивил её. Ещё больше её удивило промелькнувшее на нём чувство вины. — Больно? — тихо спросил он. Гермиона прикусила нижнюю губу, когда та задрожала. Ей хотелось разрыдаться совсем не от боли. Боль вызывала в ней исключительно ярость и жгучую потребность отомстить. Дело было в том, что в Хогвартсе она больше не чувствовала себя в безопасности. Ей больше не было комфортно находиться в школе. Она больше не ждала уроков. И то, что Дамблдор почти не сопротивлялся, несмотря на многочисленные титулы, которыми он обладал в волшебном мире. Он оставил их всех в руках садистки, испытывающей маниакальную потребность в контроле. Глубоко вздохнув, Гермиона вырвала свою руку из его хватки. — Тебе не всё равно? — она прошептала в ответ и увидела, как выражение его лица изменилось, а затем также быстро стало нейтральным. Словно кто-то задернул занавеску, и всё, что она могла видеть — это глухую стену. Малфой не ответил, он просто продолжал смотреть на неё. Гермиона покачала головой. — Просто иди и позлорадствуй со своими дружками, что наконец-то поймал нас, Малфой, — она вздохнула, внезапно ощутив усталость. От него, от Амбридж, от всей этой ситуации. И особенно от его непонятного поведения. Не дав ему возможности ответить, Гермиона засунула больную руку в карман мантии и исчезла за портретом, проходя в гостиную Гриффиндора. Она устала пытаться понять его и его мотивы.***
На следующий день раны всё ещё горели. Они снова открылись, когда Гермиона слишком тщательно вымыла руки, окрасив при этом воду в розовый цвет. Несколько студентов наложили повязки. Она благодарно улыбнулась Парвати, когда та предложила ей тоже забинтовать руку. В Отряде Дамблдора царила мрачная атмосфера, и даже то, что Гарри назвал её уловку с зачарованным пергаментом гениальной, не улучшило настроение Гермионы. Она ковырялась в тосте, не отрывая взгляда от тарелки, и только мельком взглянув на преподавательский стол, обнаружила, что Амбридж сидит на месте Дамблдора и пьёт чай из нелепой цветастой чашки, ухмыляясь, как Чеширский кот. Она также отказалась смотреть на стол Слизерина, не желая видеть, как члены инспекционной дружины злорадствуют и насмехаются над ними. Но было трудно игнорировать взгляд, устремленный ей в затылок, от которого по коже бежали мурашки. Гермиона знала, кто за ней наблюдает, и хотела бы, чтобы он просто оставил её в покое. — Думаю, я пойду в библиотеку. Мне всё ещё нужно закончить эссе, — пробормотала она, отбрасывая отломленный кусок тоста. Гарри и Рон безмолвно кивнули, оба одинаково без энтузиазма отнеслись к своему завтраку. Особенно Гарри выглядел хуже некуда. Кошмары стали сниться всё чаще. Собрав свою сумку, она вышла из Большого зала, прекрасно понимая, что он всё ещё наблюдает за ней. Поэтому, услышав резкие, торопливые шаги, догнавшие её почти у библиотеки, Гермиона не удивилась. — Что тебе нужно? — устало спросила она, когда чужие пальцы сомкнулись вокруг её руки в попытке остановить. Точно так же, как он сделал, когда поймал её несколько месяцев назад только для того, чтобы отпустить. Щёки Гермионы горели при воспоминании о том, как она поцеловала его в щеку в момент безумия, вызванного адреналином. Малфой смотрел на неё, поджав тонкие губы. Его взгляд метнулся к перевязанной руке, прежде чем снова вернуться к глазам. Казалось, он не собирался ничего говорить. Прекрасно. — У меня нет на это времени, Малфой, — Гермиона зарычала, потянув руку, чтобы освободиться от хватки, но он не отпускал. Вместо этого его свободная рука потянулась в карман мантии и достала маленькую баночку. Он протянул баночку ей, и Гермионе едва удалось не выронить её. Она помещалась в ладони и была прохладной на ощупь. На ней не было этикетки, и вид был достаточно непримечательный и простой для такого человека, как Малфой. — Наноси обильно два раза в день, пока всё не заживёт. И ни с кем больше не делись, — приказал слизеринец, его голос звучал почти как шипение. Он не дал ей времени сказать что-то в ответ или поблагодарить. Развернувшись на пятках, Малфой ушёл с почти забавным драматическим взмахом мантии. Она подумала, давал ли Снейп слизеринцам частные уроки о том, как заставить мантию резко развеваться при входе или выходе из комнаты. Гермиона снова посмотрела на небольшую емкость в руках и, услышав приближающиеся голоса, быстро скрылась в ванной комнате для девочек. Убедившись, что внутри никого нет, она наконец открутила крышку и внимательно осмотрела содержимое. Это была своего рода мазь с отчетливым запахом граната. Когда она погрузила в неё пальцы, то удивилась, насколько она густая. Малфой мог дать ей что-то, что окрасит её кожу в фиолетовый цвет или вызовет сыпь, которую невозможно будет вылечить, но в глубине сознания зазвучал тоненький голосок, уверяющий, что Гермиона может ему доверять. — «Нет, нет. Я не могу. Это Малфой. Он последний человек, которому можно верить» — быстро подумала она, безжалостно подавляя этот голос, пытающийся убедить её в обратном. И всё же она сняла бинты и щедро нанесла мазь на тыльную сторону руки, распределив по зазубренным буквам. Она резко вдохнула, когда затянувшаяся тупая боль сменилась приятным покалыванием. Прямо на глазах кровавые линии побледнели и выглядели так, словно им уже несколько дней.***
Чжоу Чанг рассталась с Гарри. В то время как он считал, что мера предосторожности лучшей подруги была блестящей, Чжоу думала совсем иначе. И хотя Гарри настаивал на том, что у их отношений всё равно не было будущего, Гермиона всё равно чувствовала себя виноватой. Но, по правде говоря, Рон выглядел более убитым горем из-за разрыва отношений Гарри, чем сам Гарри. Это, вероятно, объяснялось тем, что Рон тоже хотел завязать с кем-либо отношения. Но, как всегда, он оставался в тени Мальчика-Который-Выжил, и лишь немногие девушки обращали на него внимание. Гермиона могла отнестись к этому с пониманием. Единственным, кто интересовался ею, был брат Хагрида. И хотя было восхитительно получить в подарок часть велосипеда и увидеть радость в глазах Грохха, когда она позвонила в колокольчик; но великан, не способный говорить и прикованный к дереву, был не совсем тем поклонником, о котором мечтали большинство ведьм — в том числе и Гермиона. Однако гораздо сильнее, чем решение Чжоу, на Гарри повлияли частицы воспоминаний Снейпа. Как ему удалось проникнуть в сознание профессора зельеварения, учитывая то, каким Снейп был сильным окклюментом, Гермиона не знала, но это привело к тяжёлым последствиям. Во-первых, Снейп прекратил их занятия и оставил Гарри на произвол судьбы. Но самое главное — Гарри понял, что его представление об отце как о великом волшебнике было ложным и что Джеймс Поттер имел больше общего с кем-то вроде Драко Малфоя. Это стало очень неприятным открытием. Так, Гарри вновь превратился в того же угрюмого юношу, каким он был в начале учебного года, и для него стало невозможным сосредоточиться на учебном расписании, которое составила для него Гермиона. Она беспокоилась о том, что друг не получит достаточно хорошую оценку на СОВ по зельеварению и не сможет попасть на продвинутый курс, и из-за этого он не сможет начать работать аврором после окончания школы. Но все мысли об оценках и продвинутых курсах быстро покинули голову Гермионы, когда Гарри приснилось, что на Сириуса напали. От этой новости Гермиона побледнела, а её кровь будто стала холодной. Гарри не мог потерять еще одного человека. Только не снова! Не сейчас, когда Сириус стал такой важной фигурой в его жизни и единственной оставшейся связью с родителями. Ему нужен был кто-то, кто мог бы рассказать, как сильно родители любили его и как он был важен для них. Кто-то, кто был свидетелем этого. Несмотря ни на что, он не мог потерять Сириуса. Именно поэтому Гермиона согласилась на безумный план — попытаться связаться с Сириусом из кабинета Амбридж, отбросив всю осторожность. Чтобы впоследствии быть пойманными. Она не обращала внимания на то, что Малфой стоял рядом с ней, пока члены дружины удерживали их на месте, чтобы Амбридж могла допросить Гарри. В голове лихорадочно крутились мысли о том, как вывести их из этого затруднительного положения, ведь Гарри не мог потерять Сириуса. Именно поэтому она сама вела Амбридж в Запретный лес, делая то, что ненавидела делать: импровизировала. По чудесному стечению обстоятельств это сработало в их пользу, и Гермиона ненадолго задумалась, что было хуже. Держать Скитер в банке или наблюдать за тем, как кентавры тащат Амбридж всё глубже в Запретный лес? Её испуганные крики эхом разносились вдоль деревьев и вдруг прервались. Это было неважно, потому что Гарри не мог потерять Сириуса. Именно поэтому она забралась на спину существа, которого даже не могла видеть, и держалась за него изо всех сил, пока они летели в Лондон. Если бы ей пришлось выбирать между фестралами и метлой, в следующий раз она бы выбрала метлу. В тот момент Гермиона еще не знала, что ей доведется покататься на гораздо более опасных тварях, чем фестралы, как и не знала, что это будет не единственный раз, когда она проникнет в Министерство. Но всё это было неважно, ведь Гарри не мог потерять Сириуса! Вот только Сириуса нигде не было. Гермиона поняла, что это ловушка лишь за долю секунды до того, как из тени появилась фигура в мантии Пожирателя смерти в тёмной маске, скрывающей лицо. Шелковистый голос был странно знаком, и, когда он наконец открыл своё лицо, сердце Гермионы замерло. Она давно не видела Люциуса Малфоя, и сходство между отцом и сыном не давало ей покоя. Но когда Гермиона слушала, как старший Малфой мягко разговаривает с Гарри, как его голос заманивает, убаюкивает и окутывает ложным сочувствием, она могла думать только о том, как сильно губы Люциуса Малфоя напоминают ей его сына. Ей пришлось подавить истерическое хихиканье при мысли о том, что он может сказать, если узнает, что его драгоценный чистокровный наследник целовался с грязнокровкой. И не раз. Он, несомненно, сбросит этот нелепый фасад и будет изрыгать такие же ругательства, как и Беллатриса, которая с маниакальным блеском в глазах дёргалась от нетерпения, наблюдая, как всё больше и больше Пожирателей смерти окружают их. А потом Гарри вдруг побежал, и она тоже, через бесконечные ряды пророчеств, мимо шепчущих теней и замаскированных фигур. Уворачиваясь от проклятий то влево, то вправо, стараясь использовать все известные ей заклинания и надеясь, что её друзья не пострадают. Кровь застыла в жилах, когда она поняла, что один Пожиратель нацелился прямо на неё. Она знала его из объявлений о розыске в «Ежедневном пророке». Антонин Долохов. Он входил в группу волшебников, которые с нечеловеческой жестокостью убили братьев Молли. И он смотрел на неё с таким выражением, которое могло заставить любую женщину бить тревогу. Первобытный ужас охватил её, когда он наложил Импедименту на неё, Невилла и Гарри. Она слишком хорошо знала, что случалось с ведьмами, оказавшимися в лапах Пожирателей смерти. То, от чего волшебники почти всегда были избавлены. В ужасе и без возможности пошевелиться, она наблюдала, как Долохов отправляет вверх изображение метки, чтобы предупредить остальных Пожирателей смерти об их местонахождении. Его недобро сверкающий взгляд не покидал её тела. Паника охватила Гермиону, и магия откликнулась, вспыхнув с невиданной ранее силой. Она чувствовала её в каждой клеточке своего тела, и ей не составило труда разрушить удерживающее проклятие. На лице Невилла явно читалось изумление, на лице Гарри — замешательство, а Долохов пылал от ярости. Он поднял палочку, и фиолетовая вспышка поразила Гермиону прежде, чем она успела выставить щит. Атака чем-то напомнила пламя, когда коснулась её груди, лизнув кожу. Сначала она ничего не почувствовала, а затем её охватила пронзительная боль. Она была настолько внезапной и сильной, что девушка даже не закричала. Всё, что вырвалось у нее, — это сильный вздох, прежде чем ноги подкосились и она рухнула на пол. Она всегда думала, что смерть будет добрее, смоет всю боль, страх и муки, заменив их небытием.***
Гермиона выжила, хотя и с трудом. Если бы Долохова не прервали, его заклинание, несомненно, было бы смертельным. Когда она очнулась, Рон сидел на неудобном больничном стуле рядом с её кроватью, а Гарри с затравленным и смиренным выражением на бледном лице стоял у окна, из которого открывался вид на Чёрное озеро. Слева от неё на столе лежал номер «Ежедневного пророка», заголовок которого возвещал о возвращении Волан-де-Морта и о том, что Фадж покинул пост министра магии. Ниже упоминалось о том, что большинство напавших на них Пожирателей смерти были задержаны Министерством. Там же была фотография Амбридж. Сообщалось, что в отношении неё будет проведено расследование и что Дамблдор восстановлен в должности директора Хогвартса. Но облегчение длилось лишь до тех пор, пока Рон не зашевелился на своём стуле и не понял, что подруга проснулась. Сириус погиб. Всё было напрасно. В довершение всего ей не разрешили вернуться в общежитие, и последние две недели учёбы она вынуждена была провести в этом мрачном месте, глотая ужасные на вкус зелья под бдительным присмотром мадам Помфри. Друзья составляли ей компанию, а Рон, пытаясь заставить её улыбнуться, пробрался в «Сладкое королевство» и купил ей коробку мятных жаб. Гермиону выписали в последний день семестра, у неё было достаточно времени, чтобы собрать вещи и упаковать небольшой сундучок с зельями, который она должна была взять с собой на лето. Также она получила строгие указания не перенапрягаться. Мадам Помфри рекомендовала ей провести лето, сидя в тени и читая, с чем Гермиона не стала спорить. И хотя Рон, Гарри, Джинни и Полумна присутствовали, когда мадам Помфри сказала, что здоровью Гермионы ничего не угрожает, её друзья всё равно вели себя чрезмерно заботливо и не позволили ей нести свою сумку, пока они шли к вокзалу. Они порхали вокруг неё в купе, постоянно взбивая её подушку, чтобы ей было удобнее. Она больше не могла этого выносить. Как только поезд отъехал от станции, Гермиона пробормотала что-то о том, что ей нужно в туалет, и отмахнулась от предложения Джинни проводить её, только чтобы проскользнуть в пустое купе и закрыть лицо ладонями. Гермиона сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться. Она понимала, что такое поведение друзей происходит из беспокойства, и знала, что главным зачинщиком этого точно был Гарри. Он потерял Сириуса и чуть было не потерял и её. Он винил себя в смерти своего крёстного и в том, что Гермиона столкнулась с проклятием Долохова, хотя это была не его вина. И он направил всю свою энергию на подругу, пытаясь забыться и избежать своего горя. Гермиона понимала это, но понимание не приносило ей душевное умиротворение. Дверь в купе открылась с громким стуком, и Гермиона вздрогнула, готовая заверить Гарри или Рона, что с ней всё в порядке и им не стоит беспокоиться. Но в купе вошёл Малфой и закрыл за собой дверь так же резко, как и открыл. Она с опаской наблюдала, как он опускает шторы и накладывает заклинание, не позволяющее посторонним войти. Затем он повернулся и шагнул к ней. Гермиона молча проводила его взглядом, и сердце её сжалось от теней, играющих в его глазах. Какая-то зловещая аура витала вокруг. От него веяло страхом и покорностью. Они оба знали, что их мир стоит на пороге войны. И что они будут стоять по разные стороны. Время, когда они были детьми и подростками, подходит к концу. Тьма пробуждается, и она придёт за ними уже совсем скоро. Попытается запятнать, изменить и поглотить их. В следующем году они уже не будут прежними людьми. И ни в каком-либо году после. Мир будет менять их, пока они не забудут, кем были раньше. В глубине души Гермиона знала, что видит Драко Малфоя, укравшего её первый поцелуй, в последний раз. И по какой-то причине это было почти так же больно, как проклятие Долохова. Они молчали. Малфой сел на мягкую скамью напротив неё и протянул руку. Она взяла её и позволила ему притянуть себя ближе. Всё ближе и ближе, пока она не оказалась у него на коленях. Его руки легли ей на талию, а её, почти невесомо скользя по мягкой ткани чёрного костюма, — ему на плечи. Его большой палец рисовал маленькие, невидимые круги на выделяющихся костях её бедер. Малфой слегка наклонил голову, и Гермиона не стала медлить. Они прильнули губами друг к другу, и это будоражащее чувство чего-то долгожданно-знакомого почти сводило с ума. Его губы были мягкими и вместе с тем требовательными, но не отчаянными, как тогда в лесу. Он целовал её глубоко, неторопливо, словно пытаясь замедлить время и оттянуть момент. Пальцы снова запутались в его светлых волосах, пока он продолжал непрерывно поглаживать её от талии к бёдрам. Он проглотил её стон, когда их языки встретились, а она пропустила через себя его приглушенный выдох, когда слегка сдвинула ноги. В этом положении Гермиона отчётливо ощутила что-то твёрдое под собой, и её щёки залились краской. Малфой крал один поцелуй за другим, а девушка охотно позволяла ему это делать. Сердце колотилось в груди, почти болезненно ударяясь о рёбра, и она ненадолго задумалась о том, не противоречит ли это предписаниям мадам Помфри и стоит ли, едва пережив смертельное проклятие и всё ещё страдая от последствий, целоваться с человеком, который точно не является её парнем и скорее подходит на роль врага. Но эта мысль быстро улетучилась, потому что Малфой действительно был несправедливо талантлив в поцелуях. — Ты нашел её? — голос Рона, раздавшийся за пределами купе, заставил Малфоя замереть на месте, а Гермиону — практически превратиться в камень. — Нет. Может, она пошла искать тележку? — это была Джинни. — Или она наткнулась на Невилла или Полумну? — Может быть. Я позову Гарри. В любом случае она должна быть где-то в поезде, — пробормотал Рон, и две пары ног поспешили прочь. Мерлинова борода, как долго её не было? И как долго её искали друзья? Ей нужно было вернуться, пока они не раздули из мухи слона. Малфой, похоже, уловил ход её мыслей, потому что убрал руки с её бёдер и просто молча наблюдал, как она поднимается на ноги и поправляет рубашку. Когда она приблизилась к двери, он тоже встал. — Грейнджер… Гермиона повернула голову и посмотрела на него через плечо. И в очередной раз не смогла прочитать выражение его лица. Это был тот самый Малфой, которого она не понимала. Загадка, которая не давала ей покоя. Загадка, которую ей никогда не разгадать, потому что времени в мире оставалось всё меньше, а война уже маячила на горизонте. Она ждала, когда Малфой заговорит. На мгновение его губы шевельнулись, словно он пытался попробовать слова на вкус, прежде чем они покинут его рот. Его брови нахмурились, а в глазах промелькнуло что-то болезненное. Он ничего не сказал. Вместо этого он просто поднял руку и нежно провел пальцем по её щеке. Это был, пожалуй, самый непонятный его поступок. Гермионе оставалось только смотреть на него с приоткрытым ртом, когда он наложил на себя дезиллюминационные чары, после чего вытолкнул её из купе и снова поднял шторы. Она споткнулась о собственные ноги, морально слегка выбитая из равновесия очередным инцидентом с Малфоем. Её подхватили знакомые руки. — Миона? — спросил Рон, глядя на неё широко раскрытыми обеспокоенными глазами. — Где ты была? Мы везде тебя искали. — Ох… — она вздохнула и быстро прочистила горло, чтобы прогнать хрипоту в голосе. — Просто… у меня немного кружилась голова, и мне пришлось присесть на минутку, — она указала на кажущееся пустым купе и понадеялась, что скрывающие чары Малфоя достаточно хороши. Рон слегка нахмурил брови, глядя на неё через плечо, но в его глазах не было подозрения. Только беспокойство и облегчение. — Тебе не стоит ходить одной, пока ты полностью не восстановишься, — он обнял её за талию, словно опасаясь, что она в любой момент может упасть в обморок. — Мне уже лучше, — пробормотала Гермиона, всё ещё ощущая тепло рук Малфоя на своём теле, и позволила лучшему другу отвести её в сторону. В голове у неё крутились вопросы. Что хотел сказать Малфой? О чём он умолчал? И могло ли это что-то изменить?