Essentia vitae

Сережа стоял передо мной и злорадно ухмылялся, махая телефоном, с тем самым видео, где я согласился на эту тупую авантюру. — Какую рубашку наденешь? — спросил Дима, держа в обеих руках по рубашке на вешалке, будто на рынке, ей богу, а это уже не первый час, как они меня так мучают! Дима выглядел максимально уверенным, что я пойду, поэтому уверенно предлагал мне рубашки одну за другой. Я кривился, рассматривая сначала Диму, а потом рубашки. — А можно не облегающее? — я откинулся на спинку стула за Серегиным письменным столом. — Антон, ты что, не понимаешь? Твой единственный плюсик - это твой высокий рост и красивое худое тело, не то, что у меня, но тоже сойдет, — он усмехнулся, показывая этим, что пошутил, а мы своими взглядами ответили, что не смешно. — Ну что вы, как не родные? Могли бы хотя бы рады приличия посмеяться, — сказал он чуть обиженно, закатывая глаза, а после скрестил руки на груди и отошел к кроватям. — Теперь он весь твой, Дима, — он отвернулся, чуть зло фыркая. Матвиенко буквально заставил меня идти в бар, куда я, между прочим, не хочу, и теперь, сука, обижается он? — Кххм! — я аж вздрогнул на стуле, когда меня так грубо вывели из транса. Дима прокашлялся в кулак, чтобы привлечь мое внимание. Я даже не знаю, как он это сделал со всеми этими рубашками. — Так какая рубашка? У меня руки не из воска, в них есть мышцы, которым свойственно уставать, блять! — он схватил меня за шиворот. — Так черная, сука, или белая?! — он чуть потряс меня. — Черная! Только не убивай! — я выставил руки вперед, показывая, что сдаюсь, а Сережа светился улыбкой, которая так и говорила: «Наконец пизды получаю не я». Друг называется! Я быстро нацепил черную рубашку с рук Димы, за джинсами я пошел к кровати. У меня их было ровно двое: черные и классические. Синие, в общем-то. Надел синие. Сережа и Дима были, по-моему, готовы с самого прихода из университета. Типа: «Мы наконец дома! — сказал я. — Зачем домой, мы ж в бар? — спросили парни. — Ну надо же переодеться, — ответил я. — Нахуя переодеваться? — они сняли куртки, а потом сняли и то, что надели в универ. — Мы заранее приготовились! — сказали они, а у меня отвисла челюсть». Было все примерно так, но я до сих пор не понимаю, как они смогли надеть джинсы на джинсы, сука, джинсы на джинсы! Пока я активно думал головой, мы уже оказались на улице. Холодный отрезвляющий воздух заставил поежиться и засунуть руки в карманы. Снег пока был тонким слоем на асфальте, уже было темно, и на улице везде горели огни, заставляющие пошире открывать глаза, чтобы насладиться красотой в полную меру. Мы начали свой поход в бар. Слой снега тихо хрустел под ногами.

***

Я буквально лежал на столе, голова кружилась, а веки не держались открытыми. Я хотел здраво мыслить, но здраво мыслить не хотело меня. Сережа напротив меня начал медленно покачиваясь, вставать. — Ай-яйа, — он до сих пор не открыл глаза, выглядело так, будто он лунатит. — Все-все-все, — язык у него заплетался, поэтому казалось, что говорит пятилетний ребенок, который еще не очень знаком со своим языком. С каждой секундой все больше казалось, что это он еще не проснулся. Он провел руками по голове, спускаюсь к лицу и снова голове. Губы он выпучил, а глаза не понимали, где они. Он руками заставил глаза открыться и держал эту конструкцию, может, чтобы проснуться скорее, но выглядело это комично. — Все-все-все, — чем больше «все», тем тише его слова. Он развел руками, будто приготавливаясь похлопать. — Я поехал, — теперь он выглядел более трезвым, ну таковым не был. Парень почесал затылок и поправил пиджак. — Н..нет.. — еле-еле произнес я, пытаясь отлипнуть от стола. — Я поехал, все. — Не-ет. — Я поехал! — повысил он голос, но это звучало больше смешно, чем угрожающе. Так продолжается еще несколько минут с разными интонациями. — Куда ты поехал? — наконец произнес я хоть что-то новое. — Я поехал домой! — о, с Серегиной стороны тоже что-то новое, растем! — Нет, — сказал я уже более уверенно, но язык сплетался, как бы я не старался. — Почему? — Потому что ты дома, — все в баре смотрели на нас как на дебилов, но, по-моему, понятно почему. — А я до-ома? — Ты дома, — я обвел воздух руками. — А-а, я дома, — уверенно уже сказал Сережа. — Да, ты дома, — на этом мы согласно снова сели. — А ты кто? — выдал Матвиенко, комично меняя свое выражение лица. Я посмотрел на него, тоже комично кривляясь. — Я Леха, — я почему-то встал, смотря куда-то в никуда. — Леха? — он поднял на меня взгляд. — Леха. — Какой Леха? Сосед? — Сережа помотал руками. — Да.. — я кивнул самому себе. — Но не твой! — подумал я. Долго думал, наверное. — А какой ты Леха? — С-с-сын! — очень долго думал, да. — Чей сын? — Твой сын, — почему я все еще стою? Не знаю, ну пусть. — Ты мой сын, Леха? — Я Леха, твой сын, — посетители уже начали улыбаться, местами даже полноценно смеяться. — Леха, ты че так бухаешь, сынок? — он тоже встал, разводя руки в непонимании. — Мне можно, — один глаз закрывался и я продолжаю с одним. — Почему? — потому что я так хочу! Но я подумал, что на это ответить. — Мне пятьдесят два, — я посмотрел на Сережу, и в данный момент он был просто пятном. Сам Сережа же непонимающе посмотрел на меня, на пол, на меня, на пол. — Тебе пятьдесят два? — А сколько ты мне дашь? — ответил я вопросом на вопрос, как это любил делать Арсений Сергеевич. — Ну будешь так бухать года два еще максимум, — жестикулировал он рукой. — Ты мой сын Леха, тебе пятьдесят два,— начал он перечислять. — А мне сколько тогда? — спросил он в конце всех перечислений того, что мы обсудили за последние десять минут. — Сорок пять, — ответил я тем, что первое пришло в пьяную голову. Теперь Сережа был в полном недоумении. — Мне сорок пять, тебе пятьдесят два, ты мой сын? — Сам не знаю, как так вышло, наверное, в кредит взяли, — сам уже усмехаюсь от абсурдности, а зал, наверное, уже лопнул от смеха. — Ты Леха, мой сын, тебе все можно, а я тогда кто? — он начал махать руками, как вентилятор. — Какая-то важная шишка, — он потупил взгляд, все еще пытаясь проснуться. — Откуда ты знаешь? — Димка вернулся и, услышав наш разговор, начал тихо смеяться, наверное, в туалет отходил. — Так ты сам весь вечер говорил: «Да ты знаешь, кто я? Знаешь?!» — Дима уже прислонился к стене, чтобы не упасть от смеха. — Дурень, я уже не помнил, кто я, я тебя спрашивал, кто я, — он аж наклонился, пока объяснялся, и сел, продолжая крутить руку. — А это что? — он взял мясо, лежащее на одинокой тарелке на столе. — Закусывать нечем было, ты белку поймал, — Сережа перевел взгляд с так называемой «белки» на меня. — Я белку поймал? — Ну ты белку поймал, и поймал белку, — Дима где-то позади залился новым смехом. — А почему у меня шерсть во рту? — он почмокал языком. — Так ты белку на дупло ловил, — гордо кивнул я. — А я кротов не ловил вчера, нет? — я чуть наклонил голову, чтобы хоть что-то увидеть в этих пятнах. — Нет, а что? — Жопа болит просто, — я выпучил губу, понятливо кивнув. — Это просто первая белка убежала, ты потом догадался на пенек сесть, чтобы они не убежали, — объяснял я, показывая всем телом, можно сказать, жестикулировал. — А двери почему у нас заварены? — мы оба повернулись к дверям. — Чая не было, ты дверью заварил. Сережа снова встал. — Сына, а ты где учишься? — На финансовом кредите, — я немного побегал взглядом. — На кредите.. — залегла неловкая тишина, и мы оба смотрели куда-то в пустоту. — Скажи четыреста, — стоит? не стоит? Ах, конечно же, стоит. — Четыреста. — Отсоси у тракториста, — сразу же последовал ответ. Я подумал, что явно плохо у меня по жизни получается. — Так там было же триста? — спросил я, закатываясь назад. Да, на данный момент меня именно это интересовало. — Инфляция, е-емае, — одну руку он засунул в карман штанов. — Мать наверное волнуется, надо ей написать, давай, напиши мамке сообщение, — сказал он тоном а-ля «сейчас в обморок упаду». — А ты почему не напишешь? — он взял телефон со стола, протягивая его. — Она по почерку поймет, что я синий, не надо. — Я буквы не помню. — Ну давай нарисуем, сфоткаем и отправим, — пробормотал он с небольшими паузами в словах. — О, давай, — я сел обратно, не помню, как там оказались бумага и ручка, но кого это волнует. Я взял ручку в руки. В это баре был диско-шар, больше освещения не было, а диваны здесь были на все триста шестьдесят градусов, из-за чего Сереже пришлось обернуть весь диван. — Нарисуй «я отдыхаю». — Как рисуем «я отдыхаю»? — Я поднял взгляд, он подумал, и я снова отпустил его на бумагу. — Рагозина нарисуй, — я начал что-то черкать, и вроде получилось. — Просто сидим, лясы точим, рисуй, — я кивнул. — Просто лясы и точилку нарисуй и все, — я думал, как нарисовать лясы и перемещал руку с ручкой по бумаге. — Ну, лясы, ты не умеешь лясы рисовать?! — А..а как? — Ну, лясы! Я потупил взгляд. Он без лишних слов взял ручку и начал что-то черкать. — А-а, ну ты хрень нарисовал. — Я хрень его знаю, как лясы нарисовать, — развел он руками. — И.. и в конце знаешь что нарисуй, — я коротко промычал что-то похожее на «че». — Нарисуй «у нас все хорошо». — А как это опять? — Просто Россию, — он провел рукой по всему залу. Я начал с пониманием кивать. — Да пошире, — он взял ручку и уже сам нарисовал «у нас все хорошо». Да настолько, что уже вышел за грани бумаги, ведь границы только у тебя в голове! — Все, я пошел — я положил отданную обратно ручку на бумагу. — Все, ты уходишь? — спросил Сережка чуть грустнее. — Все-все, — на этот раз сказал я. Я встал и куда-то поплелся. — А ты завтра придешь? — Нет. Сережа уже подошел на расстояние протянутой руки. — Почему? — А я сегодня приду, вечером уже, — он протянул мне руку. — Ну ладно, прощай, сынок. — Прощай, — я помотал рукой, поняв, что она не поднимается от количества алкоголя во мне. — Почему ты мне руку не жмешь? — А у меня на отца рука не поднимается, — ответил я, уже чуть покачиваясь. — Пока, — добавил я. — Пока, сынок. — Пока, бать! Все в зале почему-то начали хлопать, а единственным, чем хлопал я, были глаза. Дима наконец подошел к нам и остановил меня от упархивания в неизвестность. Сережа вообще начал плакать. — Ну ребята, вы тут устроили конечно, — все еще посмеиваясь, сказал Дима. Он держал нас под рукой, чтобы мы не упали. К слезам Сережи прибавились еще и рвотные рефлексы. — Эй, бро, давай только не на меня, — он отпустил меня, чтобы лучше держать Сережу. В глазах то темнело, то опять светлело, в ушах белый шум, а в голове белая пелена. За последнюю минуту мне стало очень плохо, будто все накатило именно сейчас. — Антон, я сейчас отнесу Сережку в туалет, ладно? Поэтому никуда не уходи, пожалуйста, — он поправил очки, перекидывая руку Матвиенко через плечи. — Хорошо… — Дима кивнул, начав медленно плестись к туалету. Я попытался сконцентрироваться на чувствах и ноги сами вывели меня на улицу. Холодный воздух обжег легкие и дышать стало легче и приятнее, рука автоматом потянулась за сигаретами. — Блять, я же их дома оставил, — подумал я вслух. Я начал куда-то идти. Кажется, я потерялся.

***

Дима Шастун, мать твою. Где ты? Ты обещал остаться там, где я сказал! Дима Антон, сука, где ты?! Уже почти два часа ночи. Я убью тебя!

Я?

Где я?

Не знаю, но здесь красиво.

***

— Антон, наконец-то я тебя нашел, — через вату в ушах я слышал плохо, голос был обманчиво мягким, хотя даже через вату явно было слышно, что он был зол, очень зол. Кто это, я так и не понял, ведь я не смог удержаться от манящей меня тьмы. Я снова заснул.