Доктор для Доктора

      Он всё делал правильно. Гулял на свежем воздухе, приятно проводил вечера с семьёй, использовал знания о нейрохимии, отдыхал и постоянно напоминал себе, что помочь тут может только бережное отношение к себе и прощение собственных ошибок на пути. Каждое действие как по учебнику, почти с религиозной отдачей, как в детстве, когда он был мальчиком-отличником, делавшим «всё по уму».       В доме семьи Ноубл это было легко, каждый день казался маленькой идиллией с лучами солнца на лице, смехом за обеденным столом и повседневными мелочами. Даже Сильвия старалась его поддерживать.       Он был милосерден к другим и себе, он помогал и принимал помощь. Он знал, что из сотни маленьких шагов, которые он делает, со временем сложится дорога к исцелению.       Он понятия не имел, почему с каждым днем чувствовал себя только хуже.       Доктор рассказывал истории о своих старых приключениях, видел, как Роуз слушала каждую байку с блеском в глазах и сразу бежала делать наброски для новых игрушек, но сам не чувствовал ничего. Ни Семьсот Чудес Вселенной, ни взрывы сверхновых не вызывали у него ни восторга, ни ужаса. Просто сказки, которые были однажды да прошли и уже не повторятся, даже если он прямо сейчас запрыгнет в ТАРДИС и отправится в турне по самым опасным местам во вселенной.       Он пытался найти спасение в чужих историях и спрятаться в кино и книгах от того размытого чёрного зверя из клубов дыма, который сутки напролёт ходил за ним по пятам, но сидя на полу перед телевизором Доктор понимал, чем закончится каждый фильм ещё до конца первой сцены. Когда-то он мог прочитать огромный манускрипт за считанные минуты, не теряя ни одной мысли в тексте, но сейчас приходилось прилагать усилия, чтобы дочитать хотя бы одну страницу, будто он разучился кататься на велосипеде и валился из седла каждые пару строчек. Правда одну книжку он всё-таки смог закончить и попросил оставить себе: историю про маленького человечка, который однажды ввязался в самую потрясающую авантюру в своей жизни, завёл в пути множество друзей, принёс из него сундук с сокровищами и благополучно вернулся домой. А потом остался доживать в своей норке, зная, что лучшая часть его жизни уже позади. В этом теле Доктор бережно относился к книгам и не портил листы почём зря, но одну строчку он всё же осторожно подчеркнул карандашом: «Во мне всё тает, растягивается что-то. Будто я кусочек масла, который размазывают по слишком большому ломтю хлеба».       Несмотря на все сложности, днём ему всё равно удавалось улыбаться, ходить за покупками и даже иногда готовить для всех инопланетные блюда из земных продуктов. Но дни летели один за другим яркими вспышками, такими стремительными, что даже Победоносный Повелитель Времени не мог за ними угнаться. А за ними приходили ночи. Хуже ночей не было ничего. Перед каждой попыткой уснуть он чувствовал страх. Необъяснимый, дикий, заставляющий оба сердца биться наперегонки, а пальцы неметь от холода. От него не спасало ни второе одеяло, ни то, что Доктор перебрался из ТАРДИС на диван в гостиной, чтобы быть поближе к людям. К счастью, он хотя бы не кричал во сне. Только дрожал и с трудом делал каждый следующий вдох во время очередной волны беспричинной паники. Иногда она длилась пару минут, иногда до рассвета. В это время Доктор не мог избавиться от мыслей о регенерации. Теперь, когда у вселенной уже есть новый Доктор, то что будет со старым при следующем смертельном ранении? Он просто умрёт как все и избавит время от лишнего парадокса? Или его лица начнут меняться в обратном порядке, что даст ему лишние сколько-то лет, но в итоге счёт однажды всё равно дойдёт до ноля и приведёт к тому же результату? Работают ли вообще хоть какие-то законы Галлифрейской биологии на неведомую зверюшку под названием «Вневременное дитя»? Доктор не мог думать о номере Пятнадцать (если выбросить в топку ещё и привычную нумерацию, можно и совсем с ума сойти) без нелепого чувства зависти. Иногда ему казалось, что эта регенерация была чем-то более страшным, чем деление червя лопатой. Он ловил себя на мысли, что весь его энтузиазм, вся смелость и надежда достались новичку, как ботинки и рубашка. А ему остался только вкус пепла на языке.       В совсем неприятные ночи он останавливался на том, что это все потому, что там, среди звёзд сейчас настоящий Доктор, а на диване сейчас жмётся в клубок кто-то лишний, кто-то, кто даже не знает, что он вообще такое. Точно не повелитель времени. Но когда эти «совсем неприятные» ночи становились откровенно ужасными и страх парализовал его полностью, заполнял собой каждую клетку стареющего тела, проходил по нему и сквозь него, когда зверь за спиной становился плотнее и раззевал свою огромную пасть, где-то очень глубоко внутри вздрагивал крошечный огонёк — мысль о том, что если Доктор потерялся так, что не может найти даже собственные следы на том месте, где стоял минуту назад, значит, начинать нужно с того, чтобы найтись. Познакомиться наконец с лицом, которое когда-то не мог отпустить, а сейчас не мог с ним жить.       Тогда Доктор мог наконец разжать пальцы, медленно выдохнуть и размечтавшись о том, как будет узнавать себя заново, уснуть под первыми лучами солнца, чтобы на следующий день проснуться вымотанным, но твёрдо намеренным ещё активнее общаться с Ноублами, кормить уток в парке и прислушиваться к себе.       А через пару дней силы кончались и всё повторялось снова.       Когда-то Доктор ощущал ход времени кожей, но сейчас он не мог сказать, сколько прошло с тех пор, как он перебрался к Ноублам. Разве что листья с деревьев уже успели облететь. Ночи становились длиннее, приступы серьёзной паники приходили всё чаще, а огонёк внутри, казалось, вот-вот не справится и потухнет насовсем. В одну из таких ночей, стирая ледяными пальцами с глаз горячую влагу, Доктор и понял наконец, почему он раз за разом валился в одну и ту же яму. Ему были нужны ответы. Он понятия не имел, где их искать, но точно знал, где их не было: в самом гостеприимном и уютном доме на весь Лондон. Даже несмотря на всю любовь и заботу, которую он здесь получил.       Солнце ещё не думало показываться над кустами. Доктор заставил себя сползти с дивана. Стараясь не поднимать шума, он нашел листок бумаги и ручку и вышел на кухню. Босые ноги мёрзли на кафеле, пока Доктор писал записку, но этот холод не шёл ни в какое сравнение с тем замогильным, что окутывал его в гостиной. Он чувствовал себя той ещё сволочью: получить столько тепла и поддержки и даже не попрощаться лично. Но он знал наверняка, что если решит объясниться с Донной лицом к лицу, то попросту не сможет уйти.       Он бесшумно выскользнул из дома, кое-как сдержался от инопланетного ругательства в огороде, когда отхватил веткой яблони по лицу, и впервые за слишком долгое время открыл родную синюю дверь.       В ТАРДИС горел свет. Она ждала его, терпеливо и верно, и когда он вошёл, не билась от обиды током и не устраивала сцен с сиреной. Доктор с благодарностью погладил консоль. Он вспомнил слова другого-себя, которые услышал здесь: «Мы повелители времени, мы и в больнице лежим не в хронологическом порядке». То, что Пятнадцатый скакал по ТАРДИС как заяц с электрическим мотором, означало, что однажды всё, что терзает Доктора сейчас, превратится в давнее воспоминание. Он снова сможет быть собой. Он знает это наверняка, потому что заглянул в собственное будущее — привилегия, которой не было у Зачарованной Звёздной Принцессы Пайпер.       Доктор не видел её очень давно. Не имел ни малейшего понятия, что сейчас было с маленькой девочкой, которую когда-то он называл другом. Он часто прилетал и улетал и успел показать ей очень многое, но сейчас вспомнил о ней из-за одной встречи посреди их дружбы. Ей было лет двенадцать — неприлично мало для такого досадного состояния. Когда Доктор по обыкновению спросил, хочет ли она выбрать место назначения, она попросила показать её саму лет через десять-пятнадцать.       — Прости, — виновато вздохнул он тогда. — Нельзя пересекать собственную временную линию. Если ты окажешься в собственном будущем, то уже не сможешь вернуться из него в настоящее.       Она только махнула рукой.       — Да и ладно. Жалко, конечно, но не помру. Просто было бы здорово увидеть себя взрослую и узнать, что у неё всё в порядке. Что когда-нибудь у нее все получится. В конце концов, рано или поздно. И что правда не стоит делать глупостей. Не стоит тратить мелочь на последний билет в метро только для того, чтобы спрыгнуть на рельсы, когда поезд подойдет совсем близко и уже не успеет затормозить… Но наверное, смысл именно в том, чтобы не знать наверняка и всё равно справиться. Доктора такие слова из уст ребёнка привели в ужас, но она смотрела на него снизу вверх и усиленно улыбалась.       «Поехали куда-нибудь, где ждёт приключение», — сказали в один голос маленькая девочка в две тысячи десятом году и древний инопланетянин в две тысячи двадцать третьем.       Поршни ТАРДИС пришли в движение и раздался знакомый гул, услышав который однажды, уже никогда нельзя будет забыть.