«Да будут святы Ваши имена! Люблю и верую и преклоняюсь! И говорить об этом не стесняюсь. А Вам не холодно живётся без меня?» Георгий Сушко «Друзьям». «Она была красивой, одинокой, странной, и я обожал её. Но я не был готов к браку, и ей было не очень комфортно быть Лори, она не была довольна собой…» Арт Гарфанкел об актрисе Лори Бёрд, которая покончила с собой в 1970-ом году.
«Для заготовки коры спиливают молодые побеги, с которых потом снимают гладкую кожу. Их можно хранить пять лет. Травы срезают на уровне нижних листьев, оголённые стебли не трогают. У растений с жёсткими стеблями отдельно собирают листья и цветущие верхушки…» – Чабрец так замечательно пахнет. Сразу детство вспоминается. Мы с бабушкой его каждое лето собирали. Алён, ты чего там пишешь? Ну, Алёна! – Что? – девушка нехотя закрыла тетрадь и повернулась к надувшейся товарке. – Я записываю полезные свойства трав. На всякий случай, вдруг ненароком забуду. И да, верное название чабреца – тимьян ползучий. – Опять ты умничаешь! Чабрец – тоже правильно. В простонародье его вообще называют богородской травой. – Оля, не отвлекай меня. – Да боже мой, давай поговорим! Я тебя сто лет не видела. То в огороде пропадаешь, то в тетрадь утыкаешься… – У меня и сегодня времени нет. Сейчас допишу и пойду картошку выкапывать. Этим давно нужно было заняться, – девушка потянулась, пошевелила затёкшими пальцами и устремила недовольный взор на небо. – Облака свинцовые плывут. Наверное, дождь хлынет. Кузнецова Алёна Игоревна была симпатичной четырнадцатилетней девушкой с голубыми глазами, мягкими чертями лица и стройным станом, который каждое лето был затянут в простенький сарафан. Улыбчивые губы, едва заметные ямочки на щеках и торчащие ушки выдавали её лёгкий характер. Сейчас её длинные светло-русые волосы украшал наскоро сплетённый венок. «Девонька, которая о других говорит только хорошее», – так её однажды охарактеризовали соседки. – Смотри, что я сделала, – её собеседница – тринадцатилетняя дочка господ, которым Алёна прислуживала уже около года, пухленькая, юркая и очень милая, протянула вперёд ладонь, на которой красовался браслет из декоративных камушков. – Я хочу подарить его тебе. У меня такой же. Это будут символы нашей дружбы. – Ничего себе! Спасибо огромное, мне приятно. Откровенно говоря, такая привязанность девочки к ней пугала Алёну. Жизнь который год мотала её из одной семьи в другую, и если история повторится, Оля тяжело переживёт её отъезд. А Алёна не любила, когда из-за неё кто-то расстраивался. – Ладно, стрекоза. Пойду я. – А вечером посидишь со мной? – Возможно. В последнее время на Алёну взваливали слишком много работы. Хозяин дома, казалось, в упор не замечал, что она уставала. Лишь частенько после своих поручений добавлял: «Попозже отдохнёшь». Но за уборкой дома и двора следовали стирка и шитьё белья, а потом – поливка и прополка огорода. Хорошо ещё, что сейчас не зима. Иначе пришлось бы за дровами в лес ехать. – Перед сном нужно записать ещё что-нибудь о травах. Алёна поднялась на ноги, вздохнула полной грудью и направилась к усадьбе. На дворе стояла осень. Будто невидимый художник взял кисти и разрисовал всё вокруг! Пёстрые листья кружились и оседали на протоптанную дорожку, как маленькие танцовщицы. Рябина играла багрянцем. Солнце робко показывало свои лучи из-под начинающих сгущаться туч. Воробьи перескакивали с места на место. – Я буду ждать вечера! – донеслось от Оли. *** – Травница Алёнушка всегда добивается того, чего хочет, – однажды сказали об этой девушке. Наверное, в какой-то степени всё так и было. Ведь только тяга к прекрасному и каким-никаким знаниям подстегнула Алёну научиться читать и писать. Очень уж ей хотелось вести дневник и записывать туда интересные факты о жизнях животных и растений. Хотя сама Алёна не считала себя травницей. Это слово вызывало у неё ассоциации со сморщенными старухами в тёмных балахонах. И она – юная, застенчивая и светлая – не имела к оным отношения. Просто ей была нужна отдушина. Родители Алёны пропали семь лет назад. Были проданы в другую семью и дальше их следы потерялись. Девочка осталась в доме прежних господ, но ненадолго. Она запомнила только мозолистые руки отца, который и лес валил, и горшки из глины делал, и разметавшиеся по подушкам русые волосы матери, которая любила подремать после обеда, если предоставлялась такая возможность. В девять лет Алёна получила травму головы во время игры в мяч. Она никому ничего не сказала, не получила помощи, и впоследствии долго мучилась от приступов мигрени. По истечению года, когда головные боли отступили, девочка открыла в себе способность фантазировать. Она придумывала целые миры, в которых были и домовые, и единороги, и совершенно новые сказочные существа. Наверное, поэтому дети так тянулись к ней. Своим главным недостатком Алёна считала беспочвенную паранойю. Если господа отправлялись в другой город, она целый день сидела как на иголках. А если они не возвращались к назначенному времени, была готова рвать на себе волосы. С ними точно что-то случилось! Ограбили! Убили! Разбойники существовали всегда, просто в последнее время люди расслабились и стали менее осмотрительны. С наступлением ночи девушка наглухо зашторивала окна и вскакивала от каждого шороха. Она верила в приметы, боялась числа тринадцать и была твёрдо уверена, что существуют «дни, когда всё идёт наперекосяк». Эта особенность забавляла господ, у которых ей доводилось оставаться дольше пары месяцев. Иногда они нарочно подшучивали над своей прислужницей. Сейчас же, стоило Алёне зайти в усадьбу, хозяйка – степенная, плечистая дама лет сорока – обратила на неё взор сузившихся карих глаз. – Как тебе спалось? – спросила она с претензией. – Спасибо, хорошо, – заученно ответила Алёна. – Я так и поняла. Ведь ты даже не притронулась к полотенцам, которые должна была заштопать ночью. – Простите, – только и могла пролепетать девушка. Вчерашним вечером она так вымоталась, что на полотенца не осталось сил. – Довольно, не продолжай! Я давно поняла, что из тебя ничего толкового не выйдет. Уже через месяц тебе исполнится пятнадцать… – Мне лестно, что Вы об этом помните, – пискнула крестьянка, надеясь задобрить свою покровительницу. – И мы с мужем делаем тебе большой подарок. Ты отправляешься в Петербург, к знатному господину по имени Константин Оболенский. Алёна не успела ничего осмыслить. В её голове пронеслось лишь: «Ну вот, опять!» – А можно узнать, почему? – спросила она как можно спокойнее, хотя в усталой душе уже закипели слёзы. – Я обязательно заштопаю полотенца… – Дело не в этом. Во-первых, ты не такая добросовестная, как нам хотелось бы. Сегодняшняя ситуация – не единственный тому пример. Неделю назад ты с опозданием достала пирог из печи, а ранее не развесила постиранное бельё. Алёна слушала женщину одним ухом. Всё это казалось ей такими мелочами, что возникали противные мысли: уж не искала ли хозяйка повод, чтобы её прогнать? – Во-вторых, нам с мужем не нравится, что ты сдружилась с нашей дочерью. Нас можно понять. Ты – тёмная, необразованная, без роду и племени. А Ольга должна всестороннее развиваться и выбирать достойных подруг. – Хорошо, я поняла. Но я не хотела ничего плохого… – Я знаю, Алёна, – неожиданно смягчилась женщина. – Ты – добрая девочка и многим нравишься. Но Ольге ни к чему наблюдать, как ты высаживаешь помидоры или доишь корову. Это мало поможет ей в жизни. – Когда я уезжаю? Сразу после дня рождения? – Да. Зачем тянуть? Не переживай, Константин Борисович – очень приличный, обеспеченный человек. Все его люди сыты и одеты с иголочки. Ты нам ещё спасибо скажешь. – Я не переживаю. Не в первый раз. *** – Кузнецова Алёна, так? – улыбнулся Константин Борисович. – Добрый день. Примите этот скромный подарок, – кивнула Алёна и опустила на стол кипу книг, которую до этого сжимала подмышкой, как сундук с сокровищами. – Спасибо, – мужчина скользнул взглядом по твёрдым переплётам. – Как добралась? Не устала? – Нет, что Вы! – Константин Борисович, в целом, производил впечатление доброжелательного человека. С плеч Алёны будто сняли две огромные скалы. – Я хорошо переношу дорогу. – Что ж, будем знакомы. Меня зовут Константин Борисович. Хотя ты, наверное, уже знаешь. Я всегда рад гостям, но ещё больше – добросовестным работникам. – Не волнуйтесь, я всё умею: прясть, шить, готовить, за садом ухаживать… Девушка не договорила, потому что в этот момент на заснеженную террасу вышел молоденький высокий блондин худощавого телосложения. Судя по взъерошенным волосам и следу от подушки на щеке, он только что проснулся. – Доброе утро, дедушка, – зевнул юноша. – О, у нас гости? – Модест, познакомься, это Алёна, – вчера Константин забыл попросить своего воспитанника о том, чтобы тот не называл его дедушкой на людях. Ну и ничего страшного. – Она будет жить с нами. Алёна, это Альберт-Иоанн-Модест, мой внук. – Вот так новости! Модест задержал взор на незнакомке. Она была невысокой и худенькой. Шея и выглядывающие из-под старенькой шубки ключицы – покрыты мурашками. Две светло-русые пряди, высвободившиеся из тугой косы до пояса, струились вдоль хилых плеч. Бледно-голубые глаза можно было сравнить с небом в безоблачный день. – Очень приятно, – поклонилась гостья. – Вы так и хотите, чтобы мы тут на головах друг у друга сидели… – пробурчал Модест, подвинувшись к дедушке, но вдруг его осенило: – Ух ты! Это твои книги? Басни Тредиаковского? – Да, это я в подарок привезла, – ещё сильнее потупилась Алёна. Своим румянцем она могла бы осветить весь город. – В последнее время его редко читают, – юноша погладил обложку одной из книг с осторожностью, граничащей с благоговением. – А мне он нравится. В болванщиков сарай Лисица забежала, там много статуй зря, с веселия скакала. Меж прочими одну всех лучшею нашла, та женским видом вся сработана была… – Я рада, что смогла угодить. Сама я в этом мало что понимаю. Необразованна… – Вот видишь, – шикнул на внука Константин. – А ты сразу… – Алёнушка, будь как дома! – отрапортовал Модест. – Но не забывай, что ты в гостях. – Я тебя очень прошу! – взмолился дедушка. – Давай обойдёмся без шуточек! Модест, раз ты здесь, покажи Алёне её комнату. На третьем этаже, четвёртая. Юноша соскочил с террасы и взвалил на плечо небольшой мешок, который до этого стоял у ног гостьи. Та отошла в сторону – видимо, не ожидала такой услужливости от аристократа. Но Модест разумно решил, что чем раньше они это закончат, тем быстрее он уйдёт завтракать. – Чего стоишь-то? На улице не май месяц, – поёжился он, направившись ко входу в усадьбу. Алёна молча двинулась за ним. А, оказавшись внутри, почему-то зажмурилась. Мраморный пол сверкал под светом бьющего в окно солнца. Огромные окна были украшены цветными витражами. А мебель… Да не неё не то, что садиться – дышать рядом страшно! Наверное, стоит дороже, чем жизнь любой простолюдинки! – Что ты засмущалась? – послышался рядом смешок юноши. – Привыкнешь. Тебе здесь жить. – Да я как-то… не ожидала, – девушку начало трясти. – Думала, отправят в усадьбу … Ну, начну работать. Чего переживать? А это же… дворец какой-то. А вдруг я что-нибудь разобью? – Честно скажу: зимой здесь работы почти нет. Разве что камин растопить и посуду помыть. Но с этим без тебя справятся; у дедушки достаточно проверенных временем людей. А с наступлением весны тебя, скорее всего, отправят ухаживать за садом. Так что, выдохни. Чтобы что-нибудь разбить, тебе придётся очень постараться. Алёна сняла обувь; и когда озябшие ступни встретились с гладким мрамором, почувствовала, что стала ближе к чему-то прекрасному. – А Вы здесь с рождения живёте? – спросила она, желая заполнить затянувшуюся паузу. – Куда там! Второй месяц. – И как? Простите, если позволяю себе лишнего. Но мне пока больше не с кем поговорить. – Нормально, – лаконично ответил аристократ. Они уже поднимались на третий этаж. – Дедушка замечательно относится ко мне и к моей невесте. Алёна почувствовала себя неловко оттого, что, как оказалось, вела беседу с почти семейным человеком. Но с другой стороны – нужен же ей здесь хоть один хороший знакомый! – Если бы не причина, по которой я здесь оказался, я бы чувствовал себя безразмерно счастливым, – Модест открыл дверь нужной комнаты. – Проходи. Мне кажется, тут немного тесно. Но для одного человека – пойдёт. Алёна сразу почувствовала холод помещения, в которое давно никто не заходил; его ни с чем нельзя было спутать. Здесь было светло и вмещалось достаточно вещей: односпальная кровать, шкафчик для одежды, стол, стул и полка, на которой стояли милые безделушки: поделка из природных материалов, искусственный цветок и кукла в соломенной шляпке. – Я тут такой уют наведу! – губы гостьи подёрнулись мечтательной улыбкой. – И шторы сошью, и постельное бельё… – Располагайся. Если захочешь о чём-то спросить, найдёшь меня. Я почти всегда нахожусь на втором этаже. – А можно узнать? – Алёна поняла, что Модест собирался уходить, и ей почему-то захотелось его задержать. – Вы говорили о причине, по которой здесь оказались… – Моя мама умерла несколько лет назад, – ответил юный дворянин; очень быстро, чтобы не успеть вновь пропустить это через себя. – А папа не смог оправиться от потери. Скоро будет сорок дней, как его не стало. Мои сёстры остались в Москве, а я не захотел оставлять дедушку в одиночестве. Мой отец был его единственным ребёнком. Это для него огромная трагедия. – Примите мои соболезнования. Мы, можно сказать, друзья по несчастью. Мои родители пропали семь лет назад. Вот меня с тех пор и мотает от одного имения к другому. Нигде не могу зацепиться. На этот раз отправили сюда. – Тебе очень повезло, – Модест решил закончить разговор. Сейчас он всё равно не имел внутренних ресурсов на поддержку. – Ладно, я пойду. *** Вера сидела за столом, уставившись на чистый лист бумаги. Он словно издевался, бросал ей вызов. Она понимала, что должна написать матери или хотя бы сестре, но не могла сдвинуться с места. Это утро, олицетворяющее собой небезызвестные «мороз и солнце», заколдовало её. В комнату влетали пушистые снежинки. За горизонтом была видна полусфера солнца. И небо было таким чистым, без единого облачка! В просторной комнате дышалось так свежо и углублённо, что девушка была готова забыть о проблемах и любить весь мир. Она обмакнула коготок пера в чернила и что-то неразборчиво зашептала себе под нос. Спустя минуту слова начали рифмоваться: – Ты, пожалуйста, рядом будь и цитируй мне Горчакова. Ничего больше, поверь, не прошу… За спиной раздался скрип открывающихся дверей. Вера замерла и улыбнулась, когда на её плечи легли музыкальные руки, а в нос ударил запах знакомого одеколона. – Модест, где ты был? Представляешь, у меня получились стихи! – Доброе утро, – прошептал Модест, поцеловав невесту в макушку. В такие моменты ему казалось, что он в самом деле влюблён в Веру. А все его неоднозначные мысли – лишь следствие страха и нерешительности. Её округлые плечи, пёрышко в тёмных волосах, глаза, будто два аллохроита – всё притягивало, вызывало волнение и желание оказаться с этой девушкой где-то на юге; чтобы вокруг шумело море, пели цикады, птицы устраивались на ночлег в ветвях деревьев, а кожу ласкал влажный воздух. – Сон дурной приснился, – пробормотала Вера, когда жених взял её лицо в свои ладони. – Какие-то крики, слёзы. Моя бабушка говорила, что с четверга на пятницу сны вещие. – Не придумывай. Всё это сказки. Хочешь, пойдём прогуляемся? К дедушке новая прислужница приехала. Твоя ровесница, Алёной зовут. Я показывал ей комнату, и она показалась мне приятной девушкой. Может, познакомишься с ней? А то сидишь в четырёх стенах. Кроме меня и дедушки, ни с кем не общаешься. – Не хочу, – отмахнулась Абрамцева. Она с неприязнью относилась к любым девушкам, появляющимся на территории Константина Борисовича, но старалась этого не показывать. – Я ещё не оставляю надежд наладить общение с сестрой. Хотя, после всего, что я учинила… Модест, у нас ведь всё будет хорошо? – Конечно, будет. Модесту очень хотелось в это верить. Но больше, чем свалившиеся на голову обязательства, его пугало чувство вины. Он перевернул жизнь совсем юной девушки с ног на голову. В пух и прах рассорил её с семьёй. Опозорил её на всю Москву. – Просто очень неожиданно всё получилось. Я ещё толком не поняла, что произошло, а уже сижу в чужом городе, в доме твоего дедушки, и жду от тебя ребёнка. Обычно отношения строятся совсем по-другому. Вместо ответа Модест приблизился к Вере и заткнул ей рот горячим поцелуем. Девушка предоставила ему свободу действий, вмиг почувствовав себя арфой в руках музыканта-виртуоза, или кистью в руках художника. Когда красивые пальцы затрепетали на её шее, плечах и груди, она содрогнулась в предвкушении чего-то чувственного. *** «Сегодня заря очень красная. Выглядит болезненно. Это вообще странный вечер – будто не отдельная часть суток, а какая-то проба. В коридорах ничего не происходит, все впали в зимнюю спячку. На ужин давали кашу с фруктами и молоком. А ещё я очень скучаю по тебе. Могу назвать это состояние одним простым, пошлым словом – накрыло. Мне уже не хочется плакать. Но почему-то очень хочется слушать и кричать надрывные песни, во время которых нужно трясти головой, махать руками и притопывать ногами. Плохо, что Ева не поёт ничего подобного». – Ну, как у нас дела? – осведомился доктор, напоминающий доброго волшебника: седобородый, в длинном халате и чистом колпаке. – Нормально, – ответила пациентка, убрав в сторону тетрадь. Изабелла. Белла. Белочка. Независимая художница. С каждым днём она сильнее ощущала, как похожи их судьбы с дедушкой, который «всех похоронил и один остался». Хотя с последним Белла не была согласна. Уже больше месяца с дедушкой жили Модест, бывающий на светских приёмах чаще, чем на свежем воздухе, и Вера, талия и бёдра которой увеличивались в объёмах не по дням, а по часам. – Как Вы спите? Не мучает бессонница? Или кошмары? – Сегодня я спала десять часов. Белла взглянула на простыню – от её стерильности слезились глаза и чесался нос. На таком белье сам бог велел страдать бессонницей и неврозами! – А кушаете почему плохо? – доктор едва сдержался, чтобы не продолжить фразу язвительным «может, Вы к деликатесам привыкши, а от нашего нос воротите?» – Девочка из крайней палаты снова таскала Вам хлеб перед обедом? – У меня просто нет аппетита. Это было враньём. Вчера стриженная, полноватая Лизонька принесла Белле две булочки и бутылку морса, который так долго ждал своего часа, что успел забродить. Она умоляла приятельницу «поесть хоть чего-нибудь», а та лишь кивала головой. – Нужно найти время и поговорить с Вами подольше, – произнёс мужчина таким тоном, словно пациентка была виновна в его занятости. – Рассказать Вам одну поучительную историю. Хотите печенье? – и достал из кармана суховатое угощение. – Нет, спасибо. – Ну хорошо. Я попозже зайду. *** – Мне кажется, Вы неправы! – глубокомысленно заявил парень лет двадцати пяти, раскуривая уже пятую самокрутку за вечер. – «Если что-то делаешь, делай это хорошо?» Почему? Можно слабо писать, петь, не попадая в ноты, плохо готовить. Ведь главное, чтобы процесс приносил тебе удовольствие. – Только если ты собираешься делать это дома, в одиночестве, не действуя никому на нервы, – дверь гримёрной отворилась, и на пороге возникла Ева. Цвет её кожи чудесно сочетался с макияжем в тёплых оттенках, а локоны цвета расплавленной меди падали на плечи. Молодому человеку показалось, что незнакомка сошла со страниц романа – так привлекательна она была. – А если всё-таки хочешь, чтобы это кто-то увидел? Или попробовал? – спросил он. – В таком случае, будь готов к ушату помоев в свой адрес; что, в общем-то, справедливо. Ребята, никто не видел корзину с фруктами? Я оставляла её на столе. – Кто Вы, милая девушка? – Я та, у кого есть талант; и кому набили оскомину всякие бездари. Вылезаете на сцену за счёт связей и денег, идёте напролом, задвигая на задний план по-настоящему достойных… Застала я вчера твою репетицию. Так вот, не могу не заметить, что твой уровень – петь у мамы над ухом. Среди остальных собравшихся послышались смешки. Кто-то даже восторженно взвизгнул. А начинающий вокалист покраснел до корней волос. Он впервые столкнулся со столь дерзкой молодой женщиной. – А Вы грубиянка! – Да ничуть. Я просто привыкла рубить с плеча, не давая ложных надежд. Да, у тебя нет ни таланта, ни харизмы. Если тебя кто-то и будет слушать, то лишь твои друзья. И, знаешь, что? Это – вовсе не трагедия, хотя бы потому, что ты в любой момент сможешь заняться чем-то другим. Трагедия – это остаться без средств к существованию, потерять кого-то очень близкого, получить серьёзные увечья, полностью разочароваться в себе. Поэтому порадуйся, что тебя ничего из этого не настигло, и дай дорогу кому-нибудь более способному. Ребята, я ещё раз спрашиваю, где моя корзина с фруктами? Если вы её разворошили, я просто не знаю, что с вами сделаю! – Что ты разоралась? – спросила брюнетка в блестящем платье; её имени Ева не помнила, а может, и не знала никогда. В последнее время ей частенько приходилось оказываться в новых коллективах. – Корзина в шкафчике. – Так бы сразу и сказали! Там персики уже, наверное, перезрели. Их нужно или очень скоро съесть, или выбросить. – А можно узнать, зачем тебе столько фруктов? – поинтересовалась собеседница. Едва Ева открыла шкафчик, как в гримёрную ворвался неповторимый аромат яблок, груш, персиков и винограда. Словно на ярмарке в жаркий летний день! – Ты их продаёшь? – Не совсем, – уклончиво ответила певица. – Я бы не удивилась. Современные реалии творческого человека! Скоро все по миру с протянутыми руками пойдём. – Иришка, оставь человека в покое! – вдруг шикнул на брюнетку мужчина средних лет, который до этого сидел на диване, наблюдая за диалогом. – Это, наверное, гостинцы для её больной девочки. – А ты-то откуда знаешь? – Ева развернулась к нему так резко, что чуть не свернула шею. – Мы же в одной упряжке, – усмехнулся тот. – Может, сплетни подслушал. А может, ты сама по пьяни проболталась. – Когда ты в последний раз видел меня пьяную?! Руки Евы задрожали. Она ненавидела несправедливые обвинения в свой адрес. Ей захотелось вцепиться в лицо этому неотёсанному мужлану, но она сдержалась, схватила первую попавшуюся газету и стала заворачивать в неё яблоки. Две недели назад Еве уже пришлось закатить скандал, едва не перешедший в драку. И напарники по сцене, и поклонники, зная о её проблемах, в один голос советовали ей «прекратить эти отягощающие отношения и найти темпераментную даму, которая любит шумиху и горячительные напитки. А ещё лучше – приличного мужчину с серьёзными намерениями». Ибо Изабелла «своё уже отпела». Её успехи в прошлом, и вообще, она больна истощением и нервными расстройствами. Зачем водиться с той, кому впору играть в театре смерть с косой без грима? Ева и сама понимала, что так было бы проще. Её избранница всегда была немного не в себе, но после смерти отца окончательно подвинулась рассудком. Разговаривать с Беллой дольше пяти минут было невозможно: она выпадала из диалога и срывалась на крики и слёзы. Она отказывалась от еды, либо не спала несколько ночей кряду, либо проводила трое суток в полудрёме; о когда просыпалась, начинала размышлять, что реально, а что – нет. На улицу она выходила, закутавшись в платок и вставив затычки в уши. Яркий свет и громкие звуки извне могли спровоцировать у неё приступ паники. Еве пришлось отказаться от выступлений. Надежда на то, что когда-нибудь она «будет поднимать стадионы» с каждой минутой становилась призрачнее. Она варила каши на молоке, подносила Белле отвары и примочки, натирала хрупкое тельце рыбьим жиром и понимала, что если бы лет пять назад она знала, что всё будет так – несколько раз подумала бы, прежде чем продолжать своё знакомство с юной дворянкой. Но сейчас Ева не могла её оставить. Во-первых, из-за чувства долга: у Беллы ведь, кроме неё, никого не осталось. Во-вторых, из-за любви. Она опускала поднос с угощением на чужие дрожащие колени и трепетала от нахлынувшего сочувствия. Расчёсывала белокурые локоны и путалась в них губами, вдыхая нежный, как роса на нераскрывшемся бутоне розы, аромат. – Ну вас, – бросила Ева, схватив корзину и накинув на плечи шубку. – Заболталась. Пойду, а то опоздаю. *** – Как ты, золотце? Стоило Еве поставить корзину на прикроватную тумбу, как полудрёма мигом слетела с мышки в чрезмерно длинном, пахнущем порошком халате. Тонкая рука с обгрызенными ногтями потянулась к яблоку. Ева поправила длинные волосы избранницы, что закрывали хрупкую спину, как пуховый платок. – Я же обещала, что буду приходить к тебе каждый день. – Угу, – кивнула Белочка. Воспоминания. Обрывки слёз. Крутящиеся в голове с такой скоростью и болью, что казалось, они перегрузят сознание, из ушей заструится кровь, а глаза выпадут, как шарики. – Очень хорошо, что Вы так заботитесь о своей подруге, – улыбнулась девушка-врач, похожая на бабочку-капустницу из-за преобладающего белого цвета в одежде. – Ей здесь, конечно, всего хватает. Но фрукты и сладости из дома всегда способствовали быстрому выздоровлению. Ева хотела только одного – чтобы Снежинка хоть как-то отреагировала на происходящее; сказала, что ей здесь нравится, или наоборот. Но её милая девочка вела себя странно-безучастно: осматривалась вокруг, дежурно улыбалась, на все вопросы отвечала кивками. А ещё Еву раздражало, что она была вынуждена притворяться лучшей подругой пациентки, и не могла поцеловать своего любимого человека, которому так много отдала. – Брат Изабеллы Владиславовны говорил, что она любит рисовать. – Да, она творческий человек. – В таком случае она здесь быстро найдёт друзей. У нас с июня лежит девушка, создающая чудесные фигурки из глины. А ещё есть парень, пишущий музыку. – Можно я поговорю со своей подругой наедине? – спросила Нева, едва сдержав раздражение. Она так и знала, что из этой затеи не выйдет ничего хорошего! Какие, чёрт возьми, друзья? У Белочки мир рухнул, она едва осознала, что происходило вокруг! При чём тут поделки из глины и музыка? Как у этой бабочки-капустницы (наверное, через постель работу получила) язык поворачивался говорить о подобных мелочах?! – Конечно, – улыбнулась девушка и скрылась за дверью. В ту же секунду Ева сжала возлюбленную в объятиях; да так крепко, что та лишь беспомощно пискнула. – Моя девочка… Мой маленький смысл жизни. У Беллы появилось ощущение, что она растворилась в знакомых руках. Ей оставалось лишь наблюдать, как черешневые губы целовали её лицо, шею и предплечья. – Ты совсем не разговариваешь, – через пару минут Ева остановилась и прижалась к её плечу, позволив ослабленным рукам с синеватыми венами обвить свою талию. Белла утёрла рот и подбородок рукавом халата, поднялась с кровати, ухватившись за руку возлюбленной, и подошла к окну. Зима вступала в свои полноправные владения. Звенящее небо лохматыми кусками висело над редкими ёлочками, чья зелень немного разбавляла эту белоснежную картину, протоптанными тропинками и высоким забором (через такой-то точно не перелезешь). Вдалеке слышались трели птиц. Бедняжки! Зимой с кормом очень туго. – Что там дома? – наконец спросила Изабелла. – Я со всем справляюсь! – выпалила Ева. – Стала чаще готовить, слежу за чистотой в комнатах. Девочки по тебе очень скучают. Калерия первую неделю только и делала, что плакала в подушку. Но я убеждаю их, что с тобой всё хорошо, что скоро ты вернёшься, и у нас начнётся новая жизнь… – Вот только я не уверена, что хочу возвращаться. Дни в богоугодном заведении были похожи на застиранный платок. Белла маялась, глотала таблетки, а после погружалась в крепкий сон, а если хотела подольше постоять у окна или порисовать в тетради, выплёвывала их под подушку. Когда она надолго замирала, уставившись в одну точку, или целый день отказывалась вставать с кровати, ей делали укол в вену на руке. Сознание тотчас погружалось в зыбкую пелену, и девушка словно уносилась куда-то далеко: во времена детства, где она учила стихи, ела конфеты, терпела капризы брата и дралась с отцом подушками. Ева приходила почти каждый день. Приносила ей фрукты, шоколад, книги с картинками, рисунки Калерии и Анюты, реже – украшения и краски. Белла видела, что Ева её любила. Но так же замечала, как свободолюбивая, дерзкая и общительная молодая женщина уставала от постоянных забот. Наверное, в определённый момент она, Белочка, стала для неё сумкой без ручки, которую и нести тяжело, и выкинуть – жалко. Но Изабелле было страшно от одной мысли о возвращении домой. Ей не хотелось никого видеть, отвечать на вопросы, проявлять эмоции, чем-то заниматься. Здесь, конечно, было «скучно и грустно», но зато она была в изоляции от внешнего мира. Врачи за ней постоянно присматривали и не давали натворить глупостей. (Когда со смерти отца прошло девять дней, она пыталась ударить себя ножом чуть пониже сердца). Поблизости не было острых предметов, выпрыгнуть из окна тоже не предоставлялось возможным, медикаменты подавляли истерики. Никто не разъедал её душевные раны, и всё было настолько спокойно и размеренно, что казалось, она могла провести так всю оставшуюся жизнь. – Как это? – опешила Нева. – Не думаю, что ты меня поймёшь. – Да ты что, девочка моя? Я тебя чем-то обидела? – Нет. Просто… Моя жизнь сейчас похожа на выжатый лимон. На иссохший труп насекомого на подоконнике. На чайную заварку на дне чашки. Я не чувствую себя молодой, не верю, что у меня всё впереди. Начать всё заново? Зачем? Я – просто труп, который по ужасной иронии судьбы не лишился способности передвигаться. – Белла, не говори так, – Ева попыталась вновь заключить возлюбленную в объятия, но та отстранилась. – Эти мысли – следствие пережитого потрясения. Ты очень любила отца. Конечно, с его уходом что-то в твоей жизни навсегда изменилось, но это – не конец. Изабелла успела подумать о том, что если избранница скажет «ему – спать вечным сном, а живым – жить», она пошлёт её ко всем чертям. – Если бы у меня была возможность исчезнуть как по мановению волшебной палочки, я бы ею воспользовалась. Но нет. Видимо, высшие силы посчитали, что это было бы слишком просто. А умереть у меня не получается. – Пожалуйста, послушай… – Я понимаю, что это звучит абсурдно, но я бы хотела провести остаток жизни в изоляции от внешнего мира. В богоугодном заведении я надолго остаться не смогу, поэтому подумываю уйти в монастырь. – Чего? Ева почувствовала, как на её лбу набухла жилка от кровяного давления, а в глазном яблоке начался нервный тик. В последнее время она очень уставала, взваливая на себя слишком много. Мало ела, спала промежутками. Металась между кухней, больницей и гримёрными. Но сейчас понимала, что всё это – бесконечный сизифов труд. Белле не становится лучше, скорее наоборот. Девочки продолжали вести себя из рук вон плохо. Аня вообще не видела ничего дальше туфель, помад и заколок. В усадьбе был бардак. Особенно Еву раздражала пыль, которая лежала на комодах и полочках уже спустя сутки после влажной уборки, и мусорное ведро – сколько бы она Ева его ни выносила, каждый вечер оно было полным. – Ты соображаешь, что говоришь? Какой монастырь? Знаешь, сколько там нужно работать? Да ты там и дня не протянешь! И почему ты думаешь только о себе? – Не только, – пробормотала Белла. – Да неужели? А как же Модест, Калерия, я? Мы все ждём, когда ты поправишься. Я вообще в порошок стёрлась! – последнюю фразу Нева выпалила грубее, чем собиралась. Сдерживаться становилось всё сложнее. – Ты знаешь, что я тебя ни о чём не прошу. – Давай начистоту, – Ева устремила на избранницу прожигающий насквозь взор. – Ты меня разлюбила? Я просто не могу представить себе ситуацию, в которой человек упорно хочет изолироваться от того, кого любит. – Я не могу разобраться в своих чувствах. Моё сознание словно слепило огромный ком. У меня внутри пустота. Я ни отдать, ни принять не в состоянии. Единственное, в чём ты можешь быть уверена, – ты очень нужна мне. – Если бы не последняя фраза, это можно было бы расценивать как посыл куда подальше. Нужна? А зачем? Чтобы носить фрукты? Белочка не ответила, легла на кровать и отвернулась к стене. – Так нужна, что ты готова оставить меня. Ради непонятно чего! – Ева, хватит. Я не хотела тебя обидеть. Просто сейчас мне трудно общаться на серьёзные темы. – Хорошо, – постановила певица. Ей стоило невероятных усилий сохранять спокойствие. Хотелось поймать мышку в капкан своих рук и просительно трясти за плечи, повторяя: «Ты не должна так поступать!» – Добрых снов. Я зайду завтра. Если ты, конечно, хочешь. – Я уже сказала, что всегда рада тебе, – казалось, это пробурчал застиранный халат. Ева хлопнула дверью. Полумрак больничного коридора хлынул на неё бурлящим потоком. Ей сразу стало холодно. На губах ещё теплились поцелуи, на одежде осел аромат белокурых волос. – Простите, я бы хотел с Вами поговорить… Девушка отшатнулась от неожиданности. К ней подошёл осанистый доктор в очках с круглой оправой. – Да, конечно, – кивнула она, догадавшись, о чём будет разговор. – Ваша подруга находится здесь уже длительное время… – Я заплачу ещё раз, не беспокойтесь. – Вы, наверное, думаете, что это дорого? Но здесь лучшие условия для больных. Да и время сейчас такое: доктора даже за простой совет меньше трёх рублей не берут. – Я ничего не думаю, – отрезала Ева. – Деньги я обязательно принесу. У нас тоже непростой период. Если бы родители моей подопечной были живы, всё складывалось бы иначе. – Да, я тоже человек. Имею снисхождение к сироткам… Не дослушав, Ева устремилась вперёд по коридору. Очень скоро она открыла тяжёлую дверь, и каблучки её укороченных сапожек принялись дробить непрочный ледок. *** – Аня, до каких пор в этой комнате будет бардак? Везде всё разбросано! Ева посмотрела на раскинутые на кровати платья. Декоративные камни на них подсвечивались тёплым светом из полуоткрытой двери. Рядом валялась открытая косметичка. На белой простыне были заметны следы румян и подводки. – Мне плохо! – буркнула Аня, наполовину высунувшись из-под кровати, где лежала уже час. – Я потом уберу! – Я это уже слышала, – ответила молодая мама, ощущая как её раздражение сменяется тоской. – Честное слово, мне так всё надоело! Эти перебранки из-за ерунды, которая утром заняла бы у тебя не больше часа… Неужели трудно хоть раз пойти навстречу? Просто помочь маме? Я этого не заслуживаю? – Да ладно, мам, – девочка подалась вперёд и вылезла из своего убежища. – Я и подумать не могла, что ты так расстроишься. – Где Калерия? Ты уговорила её поесть? – Немного. Сейчас она рисует, я дала ей новую тетрадь. – А сама поела что-нибудь? Хватит мне тут по любому поводу голодовки устраивать. – Как Белла? Что доктора говорят? – бестолковые разговоры о питании нервировали Аню, и она решила сменить тему. – Ничего не изменилось, – обречённо поведала мама. – Снова нужно платить за лечение, а нечем. Где я возьму деньги, если почти забросила свою деятельность? Может, написать Модесту? Он бы у Константина Борисовича попросил. Хотя, ну их обоих к чертям! – она тотчас вспомнила свой разговор с дерзким юношей сразу после похорон хозяина дома. – Сама справлюсь. – Не понимаю, почему ты с ней до сих пор носишься, – прошептала Аня. Ещё месяц назад в усадьбе творилось что-то невообразимое. Казалось, безумие овладело не только Изабеллой, но и каждой вещью, к которой она прикасалась. Из шкафов и ящиков стола были вынуты плащи, аксессуары и рисунки Владислава Константиновича. Его первая и любимая дочь то взахлёб рыдала, поочерёдно прижимая к губам эти вещи, то хотела сжечь их, дабы ничего не напоминало ей об утрате. Непосильная скорбь сковывала всё вокруг; ложилась на стены, мебель, мешала думать, передвигаться, говорить. Даже воздух стал каким-то вязким, а дыхание обитателей усадьбы – затруднённым, словно у каждого в лёгких зияла большая дыра. В памяти у Анюты навсегда отпечатались моменты, когда Белла опускалась в кресло, рот её искривлялся, а по щекам, как по щелчку пальцев, начинали течь слёзы. Иногда она вся скукоживалась, прижималась к находившемуся поблизости предмету и закрывала голову руками – так ведут себя люди, с ужасом ожидающие обрушения потолка. Ева вновь начала мёрзнуть, вне зависимости от температуры окружающей среды; просто тело было холодным, где ни потрогай. Она знала, что в таких случаях согреться реально только алкоголем. Но не спиваться же в столь непростое время! И по сей день чувствовала себя комнатным растением, которое заперли в чулане, без света и воды. Когда Изабеллу забрали в больницу, все вздохнули с облегчением. Хоть этому и поспособствовал ожесточённый и длительный спор Евы с Модестом. – Вот как с тобой разговаривать?! – вопрошал последний исполинским тоном. – Тебе мало того, что случилось с отцом? Я неустанно повторял, что его нужно было отправить в лечебницу! Оградить от пагубной зависимости, поправить нервы. Белла сразу на дыбы встала: «Хочешь родного человека в богоугодное заведение упрятать?» Не упрятал! Махнул рукой! И где он сейчас?! На кладбище! Голова юноши грозилась разорваться на куски. Трудно было вообразить более бедственное положение. Родители оставили его слишком рано. Рядом – только сёстры, одна из которых совсем маленькая, а вторая – неадекватна. Дедушка, требующий от него взрослых шагов, на которые у него не было сил, и Вера, ждущая от него ребёнка. А какие ему дети, если он за себя-то отвечать не в состоянии? Парню очень хотелось, чтобы кто-нибудь погладил его по голове, спел ему колыбельную и предложил убежать навстречу новой светлой жизни. – Ева, мне пора уезжать! Я хочу быть уверен, что с моими сёстрами всё будет в порядке! За Калерией ты в состоянии присмотреть, да. Но Белле требуется помощь другой направленности. Я знаю, что ты её любишь. Но ты – не доктор. И не бог, который может даровать ей выздоровление. – Я себе этого не прощу! – упорствовала Нева, хотя в глубине души понимала, что юноша прав. «Любовь и забота близких» помогают лишь при банальных жизненных неурядицах: когда человек, в целом, здоров; когда его что-то подкосило, но не сломило окончательно. Но когда дело доходит до неспособности внятно говорить и координировать движения, требуется медицинское вмешательство. – Отец тоже закрывал глаза на расстройства мамы. Боялся, что её начнут лечить наркотическими средствами. Но сейчас медицина ушла вперёд! И никто не помешает тебе лично проверить условия, в которых будет лечиться Белла; пообщаться с врачами, узнать, какие препараты ей будут давать. Поверь, уже через месяц-полтора ей станет лучше. – Хорошо! – певица навсегда запомнила, как резко она это сказала. Словно огласила приговор. – Но если она хоть на что-то пожалуется, я её заберу. – Об этом ещё рано думать. И вот теперь Ева прожигала пространственно-временное полотно замешкавшимся взором, а Анюте ничего не оставалось, кроме как корить себя за неубранную с утра одежду. – Так хочется какой-нибудь внезапной радости, – протянула Нева. **** – Ты чего кислый, как квашеная капуста? – Константин Борисович взглянул на внука. В его глазах таился тихий трепет. После смерти Влада он проникся к этому парнишке ещё большей любовью. – А чему радоваться? Я понятия не имею, что происходит дома, – Модест так и не сказал дедушке, что Белла находилась в больнице. Это было бы чревато последствиями: дедушка бы настоял, чтобы внучка продолжила лечение в Петербурге. – И письма долго идут. Надо съездить туда. За Белку переживаю… Очень уж она отца любила. Я даже завидовал их отношениям. – В ближайшее время ты никуда не сможешь вырваться. Нужно свадьбу играть. И поскорее, пока беременность невесты ещё возможно скрыть. Ей удалось связаться со своими родителями? – Нет, – ответил юноша, которого данный факт только радовал. Ему было неловко и страшно от этих разговоров. Он плохо представлял, что ждало их с Верой после свадьбы, и терзался от мыслей, что впредь не сможет выходить в свет с разными барышнями, танцевать до утра и спускать деньги на костюмы и аксессуары. – Вряд ли нам дадут благословение. Давайте потом об этом поговорим. – Вот всё у тебя в жизни «потом!» Кроме развлечений! – Как Ваша новая подопечная? Осваивается? – выпалил Модест, прежде чем хозяин дома разразился новой воспитательной тирадой. – Алёна? Боюсь, с ней будут проблемы. Она очень замкнутая. Трудно ей с моими охламонами уживаться. Её прошлые господа говорили, что она трудолюбива и хорошо разбирается в травах. Но мне неловко нагружать такую молоденькую девчушку работой. Я взял её к себе по доброте душевной. У меня к сиротам особое отношение. – Возможно, они бы сдружились с Верой. Но моя любезная только и делает, что сидит в покоях, как крот в норе. – Имей снисхождение к юной барышне, которой довелось пережить столько потрясений. Она пока не привыкла к новой обстановке. Константин вдруг отвёл взгляд. Лицо его стало серьёзным и очень грустным. Кажется, только вчера такая же смущённая Дарья сидела в углу отведённой ей комнаты; заполняла дневник, закатывала глаза в ответ на просьбы «перекусить» и «примерить вот это платье», плакала, вспоминая мужа, которого до конца своих дней любила больше всех на свете. В отведённую ей тогда спальню до сих пор никто не заходил. – Боже мой… – прошептал мужчина. – Где это всё сейчас? Куда ушло? Когда я успел постареть? – Вы чего, дедушка? – мгновенно забеспокоился внук. – И почему получилось так, что я здесь, а они, молодые и красивые, уже там? Как хорошо, что внуки есть! Так ведь и это – заслуга Влада… – Дедушка, пожалуйста! – Модест почувствовал, как у него защипало в глазах и сжалось горло. – Стоит мне успокоиться, как Вы снова начинаете! – Я понимаю, мой мальчик, – Константин отвернул голову и сделал глоток воды из стакана, протолкнув ком в горле. – Нам нужно быть сильными. – Я пойду. Не хочу Веру надолго одну оставлять, – сказал Модест и встал из-за стола. Хотя дело было не в невесте. Ему просто хотелось поплакать вдали ото всех. *** За считанные дни комната Алёны сильно преобразилась. Казалось, здесь даже стало просторнее. Кровать была заправлена жёлтым одеялом, окна – занавешены милыми узорчатыми шторами, а стены – украшены декорациями из природных материалов. – Бога ради, пошевеливайтесь! – раздался непомерно громкий голос Константина Борисовича. Сегодня он был не в духе. Модест резко развернулся, едва не выронив коробочку с галстуками, и нос к носу столкнулся с Алёной, которая как раз несла таз с выстиранным бельём. От неожиданности руки девушки дрогнули, и в следующую секунду на полу оказалась груда простыней и наволочек. – Простите, – пробормотала прислужница. – Рада Вас видеть. – Ты не виновата. Это я подкрался слишком незаметно. – Сегодня вечером намечается что-то грандиозное? – улыбнулась Алёна, опустившись на колени и потянув на себя край простыни. – Ваш дедушка выглядит очень взволнованным. – Очередное мероприятие: кажется, юбилей его друга. И он хочет, чтобы я там тоже присутствовал. Я тебе помогу, – Модест осознавал, что аристократу не подобало ползать по полу, но ему совесть не позволяла стоять и жаловаться на жизнь хрупкой девушке, пока та устраняла последствия неприятности, произошедшей по его вине. – Да что Вы, я сама, – запротестовала Алёна, но Альберт уже поднял одну из наволочек. – Значит, Вам сегодня нужно очень хорошо выглядеть! Я могу помочь Вам с выбором одежды. – Зачем мне всё это? – буркнул дворянин, который в последние месяцы чувствовал себя как нерпа, корчащаяся на крючке китобоя. – Не могу не заметить, что ты здорово обустроила свою комнату, – он кивнул на полуоткрытую дверь скромной обители. – Благодарю. Ребята так увлеклись разговором, что не заметили, как их лбы оказались в опасной близости друг от друга. – Я принёс галстуки. Если всё сложится, это будет мой первый выход в свет после похорон отца. Молодых людей отрезвил звук, напоминающий хлопок, и обоюдная резкая боль. – Ой! – вскрикнула Алёна, приложив руку ко лбу. – Вот ведь! – прошипел Модест. – Вы что здесь делаете? – прозвучало над многострадальными головами. Константин Борисович появился как раз вовремя, чтобы застать эту нелепую картину. – Дедушка? – глуповато спросил Модест. – А мы бельё собираем. – Я думал, ты давно переоделся, а ты тут грязь на штаны собираешь! Когда ты перестанешь быть таким дураком? Алёна, и ты тоже… – Ради бога, простите! – пискнула прислужница и в считанные секунды погрузила бельё обратно в таз. – Это досадное недоразумение. Когда Модест поднялся на ноги, Константин наклонился к его уху: – Если ты вздумал бегать за моими крестьянками, знай, что я этого не потерплю. Твоя невеста ждёт от тебя ребёнка! Имей совесть! – Да никогда! Вы же меня знаете! – Знаю. Поэтому и предупреждаю! Начинай собираться. У нас осталось мало времени. – Я уже говорил, что не хочу никуда идти! Но Вы меня не слышите! – Да, ты хочешь, чтобы я сидел там один на один с чванливыми дураками. Я не могу отказаться от приглашения, это невежливо, но так как я давно нигде не бывал, мне важна твоя поддержка. Только умоляю, давай обойдёмся без твоих шуточек и кривляний! Ты разговаривал с Верой? Она точно не хотела бы пойти с нами, развлечься? – Она вообще ничего не хочет. А я по сто раз предлагать одно и то же не собираюсь. Алёна, подожди! – окликнул Модест девушку, стройный силуэт которой почти скрылся в коридоре. – Охламон! – только и смог прошептать Константин. *** – «Где найти деньги?» – этот вопрос настойчиво звучал в голове Евы, причиняя сильную боль. Да и нужно ли было находить? Стоила ли игра свеч? Она стелилась перед девушкой, которая воспринимала её как свою личную сиделку! – Белла погорячилась, – попыталась убедить себя Нева. – Намучилась в этой больнице, уже ум за разум зашёл! – А ты чего тут сидишь? Все наши давно разбежались. Дверь отворилась, и в прокуренную комнатку, которая ещё час назад была полна хохочущих людей, вошёл статный брюнет лет тридцати пяти. До сегодняшнего дня Ева встречала его дважды, в общей компании. Кто-то говорил, что он отлично играл на всём, что попадалось ему под руку, включая столовые приборы, но, к сожалению, увлекался наркотиками. – Ничего, что я на «ты?» Кстати, лично мы так и не познакомились. Георгий Полонский. Когда-то меня называли Мыколаем Радомским, по имени музыканта пятнадцатого века, но теперь я стар для прозвищ. – Ева Тайлова. – Разве не Нева? – Этот псевдоним я придумала много лет назад, когда был жив мой первый возлюбленный. После его смерти он стал забываться. Впрочем, можешь называть, как тебе удобно. Хоть горшком. – Ты не в настроении? Не хочешь рассказать, что случилось? – Да, для полного счастья мне не хватает только откровений с первыми встречными, – Ева одарила мужчину инквизиторской ухмылкой и поднялась с расшатанного стула. – Первые встречные замечательно подходят на роль слушателей. – Проблемы в личной жизни. И с деньгами. Такой ответ тебя устроит? – Разве у такой красавицы могут быть проблемы в личной жизни? – Прекрати мне льстить, терпеть это не могу, – бросила Нева и направилась к выходу. – Погоди-погоди, – забеспокоился Георгий. – Я в конце месяца планирую устроить весёлую гулянку и буду очень рад, если ты придёшь. – Да никуда я не пойду! Ничего не хочу! – вспылила певица, и ей в ту же секунду стало совестно. Взрослая женщина, а вела себя как истеричная гимназистка! – Идите вы все, куда хотите! Не дожидаясь возражений, она вышла из комнаты. Гулянка, как же! Наверное, Георгий – её новый воздыхатель, наслышанный о её бурной личной жизни. Недоброжелателям было плевать на то, что у неё уже несколько лет была постоянная девушка. Они просто разносили слухи о её «многочисленных интрижках» и радовались. – Надоели, сил нет. Как всё муторно! Один из знакомых Евы сказал, что она «зарастала мхом». Наверное, он был прав. Для творческого, порывистого человека заточение в четырёх стенах подобно казни! Ева с трудом осознавала саму себя. С каждым днём ощущала, как её голос становился беспомощнее, ум притуплялся, но главное – как лень и апатия сковывали её по рукам и ногам. Вот и сегодня: проспала восемь часов (в кои-то веки!), а всё равно двигалась, как полудохлая муха. – «Может, впрямь куда-нибудь сходить? Хоть немного расшевелиться», – с такими мыслями молодая женщина дошла до усадьбы. Путь занял час. Прогулки привносили в её жизнь хоть что-то приятное. Дома, как ожидалось, стоял дым коромыслом. Чего стоила только Калерия, которая сидела посреди коридора и гладила неизвестно откуда взявшегося кота! – Что это за зверь? – опустив приветствие, спросила Нева. – Откуда он здесь взялся? – Анюта принесла, – пролепетала девочка. – Откуда принесла? А где Тимофей? Почему он не следит за происходящим в доме? – Тимофей плохо себя чувствует. Немного подумав, Ева решила не тревожить мужика. Его сильно подкосили смерти господ. Он заболел не только душевно, но и физически: постоянно кашлял, кряхтел, хватался то за спину, то за сердце. Да и возраст ему не позволял следить за шумными детьми. – Я попозже проверю, как он. – А когда Белла вернётся? – Я бы сама хотела это знать, моя хорошая, – Ева ощущала безразмерное сочувствие и почти материнскую любовь к этой кроткой девочке, которая рано осиротела, была разлучена с братом и сестрой, и теперь воспитывалась чёрт знает кем, пусть и временно. Девушка прошла в столовую, села за стол и обратила взор на кружку, наполненную зелёной жидкостью с насыщенным ароматом марихуаны. К этому чаю, что «лечил ревматизм и другие заболевания», она пристрастилась после разлуки с возлюбленной. Да, проблем с суставами у неё не было. Зато были огромные беды с нервами. – Нужно как-то справляться, пока удовольствий нет, – проговорила Нева, сделав щедрый глоток из кружки. Напиток имел мягкий вкус. – Чёрт знает, что со мной делать. Просто выкиньте подальше и забудьте навсегда. Неделю назад три кружки подряд этого чая вызвали психотропный эффект, который Ева могла бы сравнить с курением марихуаны. Но лучше было до такого не доводить. В малых дозах напиток просто успокаивал и дарил ощущение лёгкости. Вот и сейчас: по волосам, плечам и лопаткам Евы словно прошлись невидимые руки, стало тепло, щекотно и очень уютно. Девушка прикрыла глаза, и почти сразу из уголков сознания всплыл образ её музы. Поначалу Изабелла не любила, когда Ева наблюдала, как она принимала ванну; так трогательно смущалась и краснела: «Ну что ты, Евочка, подожди, я закончу и сама к тебе приду». Но со временем раскрепостилась. И у Евы появилась возможность натирать точёное тельце маслом с изумительным запахом, любоваться причудливыми разводами, следить за скольжением своих пальцев, которые то и дело проникали в самые потаённые места (главное, чтобы эти умелые ласки не привели к пику раньше времени), лить тёплую воду на неокрепшие плечи, изящную спинку и пышные волосы… – Так этого не хватает, если бы кто знал… – прошептала девушка, сделав новый глоток из кружки. *** Модест запихнул в рот уже третий кусок пирога и почувствовал себя объевшимся и располневшим. Даже выпрямил спину и разгладил рубашку. Так-то лучше. Белоснежный жилет давил ему подмышками, а от галстука чесалась обратная сторона шеи. Зато такой наряд считался признаком респектабельности, достатка и высокого положения в обществе. – Ты собираешься просидеть за столом весь вечер? – укоризненно спросил подошедший дедушка. – А почему нет? Закуски я уже попробовал, горячее – тоже. Теперь до десерта добрался. Глядишь, ещё что-нибудь принесут. Кстати, дедушка, передайте мне, пожалуйста, вон тот салатик… – Там молодые люди собрались в кружок, что-то обсуждают. Присоединился бы к ним. – Нет, я лучше поберегу силы для тостов. Вкусный салат, Вы зря не пробуете. – Я тебе удивляюсь. Оставил невесту дома и ешь за двоих! – Что Вы так за неё переживаете? Мы ей принесём остатки пирога. Передайте мне бутерброды. – Доешь сначала салат! Краем глаза Модест успевал рассматривать улыбающихся и благоухающих барышень. Все такие разные, красивые. Ещё год назад он бы предложил познакомиться каждой из них; необязательно для романтических отношений, хотя бы для дружбы. Но Вера и будущий ребёнок сковали его по рукам и ногам. И это вводило парня в непомерную тоску. Даже дедушка уже успел здесь поцеловать руку какой-то расфуфыренной гостье! – Господа, прошу не толпиться и усаживаться за стол! – провозгласил хозяин вечера. Теперь он, как обычно бывало на торжествах, будет следить, все ли пьют чай, не обделён ли кто приборами, и не попало ли варенье на скатерть. И всё это – зубодробительно скучно. – Должна заметить, в наше время очень трудно учиться… – посетовала дородная брюнетка, едва не выбив Модесту глаз локтем. – Ради бога, сядьте рядом со мной! – взмолился юный дворянин, взглянув на дедушку. – Мне так неловко! – А раньше на мероприятиях ты был как рыба в воде, – прошептал Константин, но выполнил его просьбу. – Я бы хотел пожелать Виктору Николаевичу крепкого здоровья, – завёл старую песню один из гостей. – И долгих лет жизни! – «Долгих лет! – подумал Модест. – Лучше оставить след в истории и сгореть в самом расцвете сил, чем бесцельно коптить небо, пережив всех своих друзей и родных». – Дедушка, здесь есть что-нибудь покрепче этой кислятины? – буркнул он, посмотрев в свой фужер. – Тише! – шикнул Константин. – Не позорь меня! Для праздничного настроения некрепкие напитки подходят идеально. Зато пьяных драк не будет. Хотя, между нами говоря, я не ожидал такого от именинника! Мог бы стол побогаче организовать! – При его-то деньгах! – охотно кивнул внук. – Зато новый клочок земли себе купил. Вот за каким чёртом он ему нужен? И сына своего, оболтуса, всё пытается в люди вывести! – Ну, жёнушка, у него тоже, знаете ли, что-то с чем-то. – Ох, я старею. Раньше подобные разговоры были для меня под запретом. – А я бы хотел пожелать имениннику любви! Большой и чистой! Пусть их союз с супругой… – разнёсся по залу голос очередного гостя. Модест не расслышал, что ещё он сказал. От словосочетания «большая любовь» его едва не вывернуло наизнанку. – Что ты замер? – Константин поддел внука локтем. – Выпей, неприлично отказываться. – Я за это пить не буду, – вдруг отчеканил Альберт. Во весь голос; так, что взгляды собравшихся, как по команде, устремились на него. – Успокойся, – шестое чувство подсказало Константину Борисовичу, что дело запахло порохом. – Запредельные чувства, лебединая верность… Знаете, где мои родители, которые до помутнения сознания любили друг друга? На кладбище! Третий участок, прямо, потом налево… По залу прокатились вздохи сочувствия и скорби. Поначалу собиравшийся приструнить своего воспитанника Константин Борисович отвёл взгляд и вцепился в угол стола. – Меня частенько спрашивают, что именно случилось с моим отцом. А я всегда отвечаю одинаково: «Он слишком сильно любил и страдал». – Вы его, пожалуйста, простите… – собрался с мыслями Константин. – Сами понимаете… У юноши такое горе! – Вы извиняетесь?! – голос парня задребезжал. – Да я бы на Вашем месте вообще молчал! Вас даже на похоронах сына не было! Думаете, отгрохали памятник, и этим откупитесь от совести?! – Не думаю. Я знаю, что в случившемся с Владом есть огромная доля моей вины. – А знаете, где моя старшая сестра, которая больше жизни любила папу? В богоугодном заведении! – Что тебя так понесло! Остановись, пока не поздно! – И я не знаю, сможет ли она когда-нибудь вернуться к нормальной жизни! Улыбаться, общаться с людьми, заниматься творчеством! А человек, которому она очень важна, – даже в таком состоянии Модесту хватило здравомыслия, чтобы не упомянуть имя Евы, – теперь расшибается в лепёшку! Носится вокруг неё с цветами, фруктами и таблетками! О нашей маленькой сестрёнке, оставшейся круглой сиротой, мне даже вспоминать больно! Вот она – ваша любовь! Во всём великолепии! Светлые сердечные чувства, да?! – Так, всё, – Константин Борисович решительно встал из-за стола. – Пойдём домой, внук. Дорогие друзья, примите мои искренние извинения. – Я не договорил! Пусть послушают правду! У меня есть невеста… Я не питаю к ней немыслимой привязанности, страсти, нежности… И слава богу! Я надеюсь, так будет всегда! Зато останусь в здравом уме и трезвой памяти! Гости растерянно и испуганно переглядывались. – Вся эта ваша любовь – такой кошмар, страх и стыдоба, что даже алкоголизм и наркомания на её фоне выглядят невинными шалостями! Болото, сточное канава, очаг гниения! Выпалив последнее предложение, молодой дворянин почувствовал настолько резкий упадок сил, что с трудом устоял на ногах. – Ничего, господин Оболенский, – обратился к Константину Борисовичу виновник торжества. – Мы тоже люди… Всё понимаем. – Всё в порядке, – Константин положил свою сильную ладонь на спину внука. – Тебя никто не осуждает. Сейчас мы отправимся домой. *** – Ну, как ты? – спросил Константин у внука ровно через час, когда они уже были дома. Модест не успел переодеться и сидел на диване в том же неудобном жилете. Натягивал плед на плечи и стучал зубами о кружку с горячим чаем. – Простите меня за тот спектакль. Я сам не свой в последний месяц. Постоянно пытаюсь предугадывать срывы, но бесполезно. Они приходят ровно тогда, когда их ждёшь меньше всего. – Неудобно получилось, конечно. Но ничего страшного. Ты хорошо держишься. – Сомнительная похвала. – Ну, не передёргивай. Помнишь, неделю назад я предлагал пригласить в усадьбу доктора? – Мне не нужна его помощь. – Вот видишь, ты сразу сопротивляешься. Можно также поговорить со священнослужителем… – Только этого мне не и хватает, – скорбно улыбнулся Модест. – А вот я сразу после смерти Влада поставил свечку за упокой его души, и мне стало легче. Теперь думаю ещё раз сходить в церковь, за тебя помолиться; чтобы ты у меня здоровым был. Парень не ответил. Его вдруг потянуло в сон. Он знал, что завтра вряд ли кто-то увидит печаль на его лице, ведь он снова будет поддерживать образ лёгкого в общении красавца. А воспалённые глаза и дрожащие руки – так, мелочи. – Я пойду к себе, дедушка. Константин кивнул, и юноша тяжело поволочил ноги из гостиной. Вера не вышла его встречать, и это настораживало. Через пять минут Модест вошёл в спальню. Там было тихо и темно. – Верочка, ты где? Я вернулся. – Я тут, – послышался робкий ответ. – А чего в темноте сидишь? Хорошо, что ты с нами не пошла. Я так опозорился! Альберт зажёг свечи. Вера сидела на полу, рядом с кроватью, обняв колени. На её округлых щеках высохли слёзы, руки сжимали измятый конверт. – Вера, что случилось? – забеспокоился молодой человек. – Почему ты плакала? – Я получила письмо от сестры. Она написала, что лично ей не всё равно, как сложится моя дальнейшая судьба, но родители и тётя обо мне слышать не желают. Неужели это конец? – Как же не вовремя! – буркнул Модест себе под нос. Ему очень хотелось переодеться, умыться, упасть на хрустящие простыни и забыться сном младенца. – Ничего страшного. Прошло ещё не так много времени, родственники не успели смириться с твоим побегом. Вот увидишь, они изменят своё решение и сами выйдут с тобой на связь. – Если бы ты знал, как мне тяжело! – всхлипнула девушка. – Я чувствую себя в ловушке. И это постоянное чувство вины! От него не спрячешься! – Ну да, – горько хмыкнул жених. – Куда уж мне! Ведь я всего-навсего потерял родителей, покинул родной дом, оставил родных сестёр в другом городе, не могу завести друзей и вынужден каждодневно выслушивать нотации дедушки и твои капризы! – Я не это имела в виду, – несмело возразила Вера. – У меня всё прекрасно! Сам себе завидую! Сглазить боюсь! Тебе хотя бы есть, от кого ждать писем. Мой отец всегда говорил, что пока все живы – это не горе, а лишь неурядицы. – Зато у тебя есть дом, двери которого всегда открыты для тебя. А я… Если мы повздорим, и ты меня выгонишь, куда я пойду? К кому? – Да откуда у тебя такие мысли?! – почти взвыл от отчаяния Модест. – А какие ещё у меня должны быть мысли, если ты не торопишься на мне жениться? Я здесь живу на птичьих правах, – Вера ещё раз прокрутила всё это в голове и почувствовала обиду, продиктованную своим крайне унизительным положением. – Неужели дело только в свадьбе? Ты думаешь, она что-то в корне изменит? Я постоянно делаю тебе подарки, приношу тебе в постель чай, сладости и фрукты, терплю твои перепады настроения и пустые обвинения. Разве это ни о чём не говорит? Я не отказываюсь от свадьбы, я просто не хочу спешить. Посмотри на это с другой стороны. Вдруг твои родители успеют соскучиться… – У тебя всё сводится к «вдруг» и «может быть». Ты предлагаешь мне идти в храм с округлившимся животом? – Я предлагаю тебе не говорить обо мне такие вещи! Ты – мать моего будущего ребёнка. Я никуда тебя от себя не отпущу. – Мне бы очень хотелось в это верить, – обречённо кивнула Вера. – Прости... Возможно, я неправа. А ещё я сегодня видела, как ты разговаривал с Алёной. – И что? Это запрещено сводом законов? – Я не хочу показаться дурочкой, но мне неприятно. Хотя мне и сказать-то тебе нечего, ведь ты всё ещё свободный, холостой человек… – Да это всего лишь крестьянка! Прислужница дедушки! Знаешь, мне это надоело! На мгновение в душе Модеста зажглась радостная искорка. Он уже ни первую неделю хотел провести ночь в одиночестве: есть печенье в кровати, читать, прохаживаться по спальне, разминая спину. Ночью почему-то всё было вкуснее, интереснее, лучше. – Нравится тебе это или нет, но сегодня я переночую в соседней комнате. – Как? Подожди, но… – Мне нужно побыть одному. Да и ты наконец выспишься. Никто не будет под боком ворочаться. – Модест! Прости, слышишь? Я не хотела! Не оставляй меня! – Не драматизируй. Я ухожу не на войну, а всего лишь в другую спальню. И вернусь утром. Вера вновь попыталась возразить, но Модест уже скрылся в коридоре. *** Юноша расстелил постель и начал расстёгивать пуговицы жилета, как вдруг услышал стук в двери. – Кто? – спросил он, ожидая, что сейчас услышит голос Веры. – Сударь, к Вам можно? Это Алёна. Модест удивлённо вздёрнул брови. На его красивом лице созрела полуулыбка. – Сударь, надо же! – усмехнулся он, а затем возвысил голос: – Да, заходи. Заскрипели половицы, хлопнули двери, слегка колыхнулись шторы, по комнате пронёсся сквозняк. Но всё равно казалось, что девушка всеми силами стремилась остаться незамеченной. – Я принесла Вам липовый чай. Не знаю, любите ли Вы мёд, но на всякий случай принесла и его. – Но я ведь не просил, – замешкался аристократ. Быть может, Алёна ошиблась? Шла к дедушке, или ещё к кому-то, но свернула не туда? – Вы сегодня выглядели очень расстроенным, и я подумала, что Вам не помешает успокоиться. К тому же, из-за меня Вы попали в неловкое положение. Чуть не навлекли на себя гнев Константина Борисовича. – Да пустяки, – неожиданно Модест почувствовал обиду. Оказывается, всё это – не жест доброй воли, а лишь попытка искупить «вину». – Подожди, а как ты узнала, что я сплю здесь? – Не подумайте ничего дурного. Я была в коридоре и совершенно случайно заметила, как Вы перебирались в эту спальню. – Что-то частенько мы с тобой случайно сталкиваемся. На губах юноши вновь появилась плутовская улыбка, и Алёна отвела взгляд; ни дать ни взять – змей-искуситель собственной персоной! – Да, неловко получается. Пейте чай, он очень вкусный. Я Вас больше не потревожу. – Нет, подожди! Раз уж ты здесь, давай побеседуем. Или ещё лучше, не могла бы ты помочь мне раздеться? Я намучился с этими пуговицами! Алёна кивнула и подошла ближе. Хотя в просьбе Модеста и было что-то насмешливое. И зачем она вообще сюда пришла?! – Чувствую, Вам впрямь пришлось непросто, – вздохнула крестьянка, ощутив, как плотно жилет прилегает к статному телу дворянина. – Знаете, у моих прежних господ была дочь, и мне приходилось каждый вечер расшнуровывать её корсеты. Это был настоящий ужас! – Не поверишь, но я слышал, что один мужчина умер, пытаясь примерить женский корсет. – Да, не поверю, – усмехнулась Алёна. – И галстук у Вас завязан неправильно, – она заметно осмелела, сама не зная, отчего. – Невесте выговор сделайте! Удавка соскользнула с шеи Модеста, и он облегчённо выдохнул. – Веру не очень-то интересует мой внешний вид. – Может, она просто обижается на Вас? – рискнула предположить прислужница. – Например, сегодняшний вечер она провела в одиночестве. – Я в этом не виноват. Она сама наотрез отказывается выходить в люди. А на сегодняшнем мероприятии я опозорился. Даже хорошо, что она этого не видела. – Опозорились? – девушка вопросительно изогнула брови. – Гости пили за любовь, а я вспомнил, чем закончилась история моих родителей, и меня понесло. Наговорил бог знает чего! – И только? Что Вы, это пустяк! – крестьянку передёрнуло. Следующая на очереди – рубашка. Если она её снимет, Модест останется по пояс обнажённым. И это как-то… слишком. – Хватит. Дальше я сам, – развеял её опасения аристократ. – Я всегда считала, что человек не должен извиняться за то, что на него нахлынули чувства. Это всё равно, что просить прощения за своё плохое самочувствие! Тем более, Вы совсем недавно пережили огромную потерю. – Моя мама когда-то сказала почти то же самое, – с немалым удивлением вспомнил Модест. Если от кого-то ещё он и ожидал услышать подобные мысли, то точно не от необразованной простолюдинки. – Спасибо, мне стало легче. – Простите, если я позволяю себе лишнего, но… Может, расскажите о своих родителях? Какими они были? – В другой раз, – уклончиво ответил молодой человек. – А сейчас я всё-таки лягу спать. Постарайся передвигаться по коридору потише. Я не хочу сплетен. Вера и так во мне сомневается. – Да, да, конечно! – затараторила Алёна и почти в тот же миг оказалась у дверей. – Добрых Вам сновидений. Сердечно благодарю за разговор. Даже в полутьме дворянин заметил, как запылали её щеки, но лишь отвернулся. Его мысли уже были заняты совсем другим. *** «Ева не одобряет моего стремления уйти в монастырь. Я знала, что так будет. Но мне, правда, слишком грустно, тошно и одиноко здесь. Я хочу оказаться подальше ото всей этой суматохи. Хочу постоянного покоя, тишины, отрешённости. Хочу заполнить свою душевную пустоту чем-то вечным, недосягаемым. И очень хочу быть ближе к тебе и маме. Я готова забрать назад все свои гнусные слова о религии, вставать до рассвета и выполнять тяжёлую работу. Но главное – я буду подолгу молиться, чтобы вам там, наверху, было хорошо. Когда-нибудь мы снова встретимся. Я помню, что обещала ухаживать за могилами и продвигать твоё творчество. Этим я буду заниматься в течение нескольких месяцев после выписки. Ведь так быстро в монастырь никого не берут. Да и мне бы хотелось поговорить с настоятельницами, понаблюдать за течением жизни. Я сделаю всё, чтобы добиться проведения хотя бы трёх выставок твоих картин, пап…» Белла потёрла глаза с такой силой, что перед ними замелькали разноцветные пятна. В палате становилось всё темнее. Сон приближался к ней тихими шагами. С улицы доносился вой ветра. И вновь тоска! Кто кого победит? «Этого будет достаточно, чтобы у тебя появились поклонники. Только бездарям нужно чуть ли ни ежедневно напоминать о себе. Настоящие таланты берут качеством, а не количеством. А дальше… Прости, но я не потяну. Я переоценила свои возможности, когда посчитала, что смогу вернуться к нормальной жизни: посещать светские приёмы, ездить к дедушке, вдохновлять Еву на новые концерты. Я знаю, что ты меня поймёшь. Ты чувствовал то же самое после смерти мамы…» – Что Вы прямо напролом идёте?! – послышалось из коридора. Дверь отворилась. Изабелла встрепенулась и отложила чернильное перо. Ей не нужно было поднимать взгляд, чтобы уловить будоражащий кровь аромат сладковатых духов. – Здравствуй, Снежинка, – поздоровалась вошедшая Ева, поставив на пол сумку. – Евочка, – смутно улыбнулась барышня. – Рада тебя видеть. Она сразу обмякла, поправила волосы, пригладила подол халата и слегка приоткрыла губы, ожидая поцелуя. Но его не последовало. – Я принесла тебе много вкусного. Хотя и не знаю, есть ли в этом смысл. Доктор говорит, что у тебя очень плохо с аппетитом, – Ева не села на кровать, как обычно, а остановилась у подоконника. – А ещё я узнала, что у тебя здесь появилась сердобольная подружка, которая таскает для тебя булочки с кухни. Знаешь, это очень мило! – Это было всего пару раз, – пояснила Белочка. – Но люди здесь вправду другие: очень добрые, всем стремятся помочь. – Они просто юродивые, – отрезала Нева. – Тебе не кажется, что ты достойна лучшего окружения? – Пожалуйста, не употребляй такие слова в моём присутствии. Что на тебя нашло? – Ничего! У меня всё замечательно! – За то время, пока я здесь, ты изменилась. Слова невпопад, резкие движения и… взгляд. Ты очень редко смотришь мне в глаза! Вряд ли я могу надеяться на правду, но всё-таки… Ты пристрастилась к алкоголю? Или к чему-то потяжелее? – Что за глупости ты болтаешь? – это не прозвучало как вопрос; скорее как укор нерадивому чаду, за которым нужен глаз да глаз. – Я не хочу тебя обидеть. Но мне очень страшно наблюдать такое. – А мне страшно осознавать, что ты всё дальше уходишь от меня! – Ева достала папиросы. – Я даже не знаю, как проходят твои дни! Чем ты занимаешься, о чём думаешь… Почему тебе так часто делают уколы?! – она в один миг оказалась рядом с возлюбленной и дёрнула её за запястье, отчего Белла ойкнула. – Знаешь, что? Собирайся, я заберу тебя домой. – Как? Ты не можешь! Я не долечилась. Да и потом, я не хочу уезжать! Ева, дело в деньгах? Пришло время ещё раз заплатить докторам? Это не проблема, продай что-нибудь из дома, – Белла мгновенно поняла, что погорячилась. Да, в усадьбе было достаточно книг, статуэток и ковров, которые никому особо не требовались, но после смерти отца всё это стало для неё почти священным. – Я не собираюсь ничего продавать. – Ты здесь курить будешь? – Ты осуждаешь меня за то, что я не смотрю тебе в глаза? – Ева не обратила внимания на лепет избранницы. – Просто для меня это слишком тяжело. Каждый раз, когда я смотрю на тебя, ты забираешь себе частичку моей души. – Я не осуждаю тебя, – наивно заморгало прелестное создание. – Я уже пожалела, что поддалась на уговоры Модеста. Вчера полночи думала, вспоминала… Многие из моих прежних знакомых плохо закончили в больницах. Ева выдернула из закоулков памяти историю одной из своих первых любовниц – начинающей актрисы с большими запросами и маленьким талантом. Родители оной, узнав о связи своей дочери с женщиной, решили, что не потерпят такого позора, и отправили её в другой город. Там она быстро стала подругой какого-то наркомана, попала в психиатрическую лечебницу и через несколько дней повесилась на дверной ручке. – Я хочу, чтобы ты была со мной, понимаешь? – спросила Нева, погладила чужие беломраморные плечи и, поняв, что их тела разделают друг от друга всего-то два сантиметра, сглотнула вязкую слюну. Никогда в жизни она не хотела кого-то так сильно, как сейчас! До какого-то грёбаного паморока! – А не с докторами и подозрительными пациентками. – Ты ревнуешь, что ли? Глупость! – Изабелла неожиданно отстранила избранницу от себя. – Как мне это знакомо! Я хочу – и хоть мир пополам тресни. «Хочу, чтобы ты не ходила в кабаки», «хочу, чтобы ты не общалась с теми ребятами», «хочу, чтобы ты не надевала это платье», «хочу, чтобы ты вернулась домой…» «Мне не нравятся твои капризы. Я старше и умнее, поэтому ты должна меня слушать! Как я сказала, так и будет». На миг Нева застыдилась. Иногда она впрямь перегибала палку со своей заботой. Но раньше Изабелле это даже нравилось. – Я понимаю, что ты меня очень любишь. И это взаимно, – продолжила барышня. – Но сейчас ты ведёшь себя эгоистично. Мне нужно подлечиться и привести себя в порядок. – Да ты уже становишься другим человеком! У тебя сознание меняется! После твоего заявления о желании уйти в монастырь, я вообще не знаю, чего от тебя впредь ожидать! – Со мной всё в порядке. Я контролирую ситуацию. А вот с тобой… – голос Белочки заскрипел, как несмазанная дверца. Она схватила пахнущие табаком кисти рук и приблизила к своему лицу. – Мне страшно за тебя, Евочка. Я надеюсь, что мне в скором времени станет лучше, и мы поговорим в спокойной обстановке. Но я тебя очень прошу, не делай глупостей. – Хорошо, – кивнула певица. Ей стало невмоготу продолжать этот диалог и сидеть рядом с миниатюрной прелестью, пытаясь погасить внутри неуместное возбуждение. – Но в монастырь я тебя не отпущу. Если дело только в твоём желании отгородиться от внешнего мира, можешь хоть целыми днями сидеть в комнате и писать картины! Этим ты исполнишь моё давнее безумное желание. Когда-то я очень хотела спрятать тебя ото всех в шкафу. А по ночам доставать оттуда и целовать до рассвета. – Это мы ещё посмотрим. Пока рано что-либо говорить. *** – Пятьсот плюс четыреста поделить на восемь… Что-то не сходится, – Константин Борисович зевнул и посмотрел на часы. – Не жалею я себя, уже давно пора ложиться. А что это за звуки? Опять мой оболтус в столовую пошёл? Я ему устрою! Русским языком сказал: «Эти пироги на завтра». Нет же… О, Вера, – её Константин меньше всех ожидал увидеть. Ещё в такое время. – Ты почему не спишь? – Неважно себя чувствую. Голова болит, – ответила девушка. Затем её взгляд упал на разложенные на журнальном столике бумаги. – Я пойду на террасу, подышу свежим воздухом. Не буду Вас отвлекать. – А я думал, Модест опять на ночь глядя паломничество в столовую устроил! А почему у тебя голова болит? Наверное, потому что постоянно в четырёх стенах находишься. Садись, не стой в дверях. Константину, в целом, нравилась Вера. Хотя в глубине души он считал, что яркий, обаятельный и импульсивный Модест мог бы найти себе кого-то поинтереснее. Вера – просто милая и домашняя, так сказать, для семьи. Но если она будет мудрее, терпеливее и научится усмирять крутой нрав своего будущего мужа, они смогут построить крепкий союз. – Нет, – Абрамцева опустилась в кресло напротив. – Думаю, голова болит от того, что я сильно волнуюсь. – По какому поводу? – уточнил хозяин дома. – Я не знаю, правильно ли Вам об этом рассказывать. Мы с Модестом отдаляемся друг от друга. Она давно хотела, чтобы Константин повлиял на внука; выражаясь излюбленной фразой учителей: «провёл с ним какую-то беседу». – Ты о том, что он иногда ночует отдельно? – вопрос был задан слишком резко, и немало смутил юную барыню. – В этом нет ничего страшного. Скажу по секрету, большинство семейных людей мечтают о своей комнате, где они могли бы делать что угодно: разбрасывать вещи, сидеть над книгой до рассвета, пить чай прямо в кровати. Только не каждому это доступно. К тому же, у вас с Модестом разные режимы дня: ты любишь поспать подольше, а он уже в семь утра на ногах. – Не думаю, что это правильно, – пискнула Верочка. – Да и, если честно, меня другое смущает. Константин Борисович нервно укусил себя за палец. Он догадался, что сейчас последуют вопросы о свадьбе. – Модест говорит, что не хочет вступать в брак, не получив благословения моих родителей. Но мне кажется, что он просто боится обязательств. – Понимаешь, мужчины взрослеют позже чем женщины, – не придумав ничего толкового, Константин посчитал уместным употребить фразу, когда-то услышанную ещё от своего отца. – Модест ещё не свыкся с мыслью о том, что у него есть невеста и вскоре будет ребёнок. – А мне-то что делать? Просто ждать? – Боже, на тебе совсем лица нет! – Константин Борисович вдруг ощутил колючку под сердцем. – Давай-ка мы с тобой чаю попьём. – Я не хочу, спасибо большое. – Ты вообще ела сегодня что-нибудь? На обед очень вкусное мясо подавали. А может, тебе пироги принести? Я думал оставить их на завтра, но бог с ними. – Возможно, я что-то делаю не так? Слишком давлю на него? Капризничаю? Но я стараюсь быть хорошей… Я даже его рубашки сама стираю и глажу! Я всегда опрятная, подкрашиваю глаза, завиваю волосы, пользуюсь духами… – Вот родишь – и Модест точно никуда не денется. Нужно быть терпеливее. Вера отвела взгляд. С таким советчиком ей проще сразу с моста сброситься! – Я с ним уже говорил, но ради тебя поговорю ещё раз. Абрамцева кивнула. Что ж, вроде как, она добилась своего. Но ожидаемого спокойствия не почувствовала. *** Жизнь – это то, что происходит с нами в данный момент. Важно не упустить её! – так говорил Владислав Константинович. Сегодняшним утром Ева проснулась, но продолжила лежать. Она понимала, что нужно вставать, умываться, одеваться, причёсывать девочек, завтракать; даже представляла, как будет это делать. Но на деле – ещё смотрела в потолок уставшими глазами. Господи, будто вовсе не спала! Какой способ взбодриться она предпочтёт на этот раз? Таблетки, табак или сомнительный чай? И вот эти секунды, которые она тратила на бесцельные размышления и вздохи, – и есть жизнь. Рядом с девушкой заворочалась Калерия. Вечером она испугалась шума ветра за окном и напросилась спать с Евой. Личико девочки выражало вселенскую безмятежность. Когда лучики солнца проникли в окно, она сморщила носик и перевернулась на другой бок. – Вставай, зайка, – попросила Ева. – Скоро учитель придёт. – Не хочу, – послышалось из-под груды одеял. – Как я тебя понимаю! Пока Калерия тёрла глазки и пыталась подняться с кровати, в голове у Невы появилась идея. А что, если ей найти подработку? В конце концов, у многих её знакомых бывали трудные времена. Рукодельницы в такие периоды продавали вязаные шарфы, варежки и игрушки собственного изготовления. Умные и подкованные – помогали чужим детям с учёбой. Те, кому повезло меньше, – мыли полы, валили лес, стирали бельё. А Ева всегда избегала подобной участи. Во-первых, пусть она и не была всенародной любимицей, её всё равно замечали и ценили. Её доходы с концертной деятельности были очень неплохими, особенно в ранней молодости. Во-вторых, знакомство с Беллой не только дало новый толчок её вдохновению, но и значительно облегчило материальную сторону жизни. – Вот так и получается, – с грустью в голосе проговорила певица. – До тридцати лет дожила, а ни на что не гожусь! Сегодня расспрошу ребят, может, они знают кого-то, кому требуется помощь по хозяйству. Калерия, ты чего такая бледная? Заболела? – Давай куда-нибудь сходим, – вполне ожидаемо заканючила девочка. – Хорошо. Но на следующей неделе. Ева нашла курительную трубку, одёрнула ночную рубашку и накинула шаль на плечи. Морозы неблагоприятно сказывались на её здоровье. – Пожалуйста, разбуди Анюту. И спускайтесь в столовую, будем завтракать. Как же всё не вовремя… – продолжила она как можно тише. – И Тимофей слёг. Хоть бы не умер! Калерия направилась к выходу из спальни. Ева закурила и проверила запасы конопли для нового отвара. – Что ж, это облегчит задачу, – постановила она спустя несколько секунд; сама не до конца понимая, что имела в виду. *** – Ты какая-то грустная. Что-то случилось? – Ничего, – лаконично бросила Ева, закурив уже в десятый раз за вечер. – Хочешь, я посоветую тебе отличные белила? Ну, чтобы синяки под глазами скрыть, – симпатичная брюнетка взяла запотевшую рюмку, на дне которой поблёскивали остатки водки. – Знаешь, это, конечно, не моё дело… Ева сразу вытянулась по струнке и внутренне напряглась. – Но скинь с себя этот балласт, пока не поздно, и возвращайся в строй, – продолжила её собеседница. – Да, не хлопай глазами. Я говорю именно о твоей подружке! – Кать, какой у тебя поганый язык! – Еве тотчас захотелось приструнить эту хамку, но на саркастичные монологи она не была способна из-за усталости, а разбивать первый попавшийся предмет о стену и демонстративно уходить – это всё-таки прерогатива Беллы. – Перестань, на правду не обижаются, – Екатерина развязно усмехнулась и решила, что настал подходящий момент для тоста: – Пью за успех наших безнадёжных дел! Ева тоже была бы не прочь опрокинуть пару рюмок обжигающей жидкости, но отложила это дело до лучших времён. – Я даже не знаю, что могло бы вывести тебя из ступора! – вздохнула Екатерина, отправив в рот кусочек заветренного яблока. – Я давно заметила одну закономерность: самые хитренькие, расчётливые и лживые люди, – она хотела употребить слова погрубее, но побоялась гнева приятельницы, – скрываются под личиной ангелов. Вот посмотришь на твою музу: и платья у неё воздушные, почти прозрачные, и волосы растрёпанные, льняные… – Катя никогда не питала нежности или страсти к слабому полу, но даже она была вынуждена признать, что перед протеже Евы трудно устоять, – и ресничками так прелестно хлопает – кажется, ещё чуть-чуть – и взлетит… А если копнуть глубже, то не такая уж она неземная и безгрешная; например, она всегда тебе завидовала. – Какая бредятина! – Это правда. У тебя – полные залы народу… Ну, раньше были. А у неё – парочка выставок, за проведение которых она заплатила из своего кармана, и на которые пришла часть твоих поклонников, дабы посмотреть на твою последнюю музу… – Нет. Мои поклонники никогда не имели никакого отношения к Изабелле. Ева слукавила. Не так давно на её концерте какой-то умалишённый схватил Белочку за рукав платья с криком: «Ты куда, вдохновение?!» А ещё на одном – распалённая девица едва не вцепилась в прелестное личико юной дворянки из-за ревности. О случае, когда Беллу напоили самогоном, Нева вовсе предпочитала не вспоминать. – Как об стенку горох! – скорчила гримасу Катя. – Будь на твоём месте какая-нибудь бездарность, я бы порадовалась её падению: пусть бы сидела дома, варила каши и глупела. Так стало бы лучше для всех. Но ты действительно талантлива! И нигде не появляешься! От всего отказываешься! Разве оно того стоит? Изабелла уже получила от тебя всё, что хотела. – Послушай меня, пожалуйста… – уже с явной угрозой прошипела певица. – Ладно, извини! – спохватилась Катя. – Я изначально хотела поговорить о другом! Ты знакома с Георгием Полонским? А есть ещё что-нибудь выпить? Хотя куда там! У наших водка надолго не задерживается. Налетают, как грачи. Так вот, Полонский… Радомский… Ой, не могу! Он такой интересный человек! – Мне говорили, что он наркоман. – Ну и что? Кто не без греха? Зато весёлый! – Да, был у меня такой весёлый, – Ева поёжилась от волны воспоминаний. – До могилы веселился. – Да что ты старое ворошишь? Ты же не археолог! Георгий всех желающих приглашает к себе домой в эти выходные! Ты придёшь? – Да я вроде как уже отказалась, – ухмыльнулась певица. – Когда успела? – Была возможность. – Вот ты даёшь. Ну ничего страшного! Всё равно приходи. Вот увидишь, он будет очень рад тебе. – Не знаю, – продолжала сомневаться Ева. – Мне, конечно, не помешает отвлечься. Но я хочу, чтобы всё было прилично! А не как обычно: завалится целая толпа идиотов в одну комнатушку, напьются, наорут друг на друга, оставят после себя погром… – На этот раз всё будет иначе! – ничуть не сомневаясь, кивнула Катя. – Да можешь вообще не пить! Никто тебя заставлять не станет! Просто пообщаешься с нами, что-нибудь споёшь. Говорят, у Полонского много музыкальных инструментов. – Ладно, уговорила, – махнула рукой Нева. – Ждите на выходных. *** Мы часто слышим и произносим фразы вроде: «Мы встретились случайно» или «Я случайно это заметил». Но насколько случайны такие случайности? В этот раз Модест наткнулся на Алёну, когда та сидела в углу коридора на покосившейся табуретке и вышивала крестиком. – Доброе утро, – поздоровалась она; тихо, но так неожиданно, что юноша вздрогнул. – Ты чего тут сидишь? Да ещё так рано? – Прячусь, – девушка потупила грустные глаза. – Здесь слишком много людей. Модест изогнул брови. Алёна явно преувеличила. Времена, когда по длинным коридорам усадьбы целыми днями носились разномастные парни и девчонки с заварочными чайниками, конфетами, пиджаками и галстуками, остались в прошлом. Кирилл Никольский женился на какой-то молоденькой дурочке и был отправлен Константином Борисовичем в свободное плаванье. Как позже сказал последний: «Всё давно к этому шло». После смерти сына старший Оболенский стал молчаливее и угрюмее, всё меньше интересовался светской жизнью и всё чаще говорил о «заслуженном отдыхе». Никольский постепенно становился лишним. Ещё и сын Дарьи Григорьевны, смерть которой навсегда оставила в душе Кирилла кровоточащую рану, одним своим присутствием напоминал ему о его прошлой жизни. После отъезда Никольского в имении наступила пустота. Оставшиеся прислужники не были такими неутомимыми и лёгкими на подъём. Их холёные физиономии частенько отражались в зеркалах с расписными рамами, от них тоже пахло табаком и кофе, изредка кто-то из них во всеуслышание обращался к господину, но всё это уже не было похоже на будни одной семьи. – Может, хватит прятаться? – спросил Модест, не то с сочувствием, не то с раздражением. Как же ему, общительному и импульсивному, «везло» на нелюдимых серых мышек! – А хотите, я научу Вас вышивать? – вдруг предложила Алёна. – Представляете, как будет здорово? Сможете сделать невесте необычный подарок! – Я ей однажды уже сердечки из картона вырезал, – засмеялся парень, а потом предложил: – Давай посидим на диване? А то ты на этой табуретке как бедная родственница. И, знаешь, хватит мне «выкать». Мне неловко. – А как по-другому? – Алёна взглянула исподлобья, будто мартовская кошка. – Мне ведь не положено. – Здесь я решаю, кому что положено. – Хорошо. Может, всё же попробуете… Попробуешь вышивать? Это несложно. – Я смотрю, вы здорово спелись, – вдруг прозвучал полный подозрения голос. Рядом с молодыми людьми выросла фигура Константина Борисовича. – Доброе утро, дедушка, – поздоровался Модест. – А мы… Алёна хочет научить меня вышивать. – Вышивать? Тебе более нечем заняться? Алёна, почувствовав, что находится не в том месте и не в то время, захотела ретироваться. – О таких вещах лучше говорить с глазу на глаз, – проворчал Константин, – но, Модест, я тебя очень прошу, назначь дату вашей с Верой свадьбы. – К чему такая спешка? – Во-первых, я больше не могу молча наблюдать, как страдает Вера. Это вредно не только для неё, но и для вашего будущего ребёнка. Если ты ещё помнишь о нём! Константин чувствовал себя разбитым и недолюбливал весь белый свет. Минувшей ночью ему снова снился сын. Словно пуд соли на огромную рану! Голова болела, в глазах чувствовалась резь. Но, несмотря на это, он нашёл в себе силы причесаться и умыться. – А почему я должен был забыть? – вопросил внук. – Ты помнишь только о том, как увиваться за посторонними девицами! Алёна подскочила, словно её ткнули в спину чем-то острым, и мгновенно скрылась из поля зрения беседующих. Константин Борисович проводил её сузившимися глазами. – Зачем Вы ставите меня в неловкое положение? – Модест понадеялся, что этот инцидент отвлечёт внимание дедушки, и тот не станет продолжать разговор о свадьбе. – Я всего лишь помогаю девушке-сироте обжиться на новом месте. – Расскажи эту сказку кому-нибудь другому. Я слишком хорошо тебя знаю. – Кто бы говорил, – пробормотал парень себе под нос. – Ты вздумал со мной пререкаться? Совсем распустился! Я никому не позволю делать из своей усадьбы публичный дом! Узаконивай отношения с Верой, не огорчай её и не любезничай с прислужницами. Тогда всё будет правильно. – Зачем Вы на меня давите? У нас с Вами очень хорошие отношения. Неужели Вы хотите их испортить? – Поверь, я всё понимаю. Я до последнего не хотел на тебя наседать, ведь ты и так многое пережил. Но вечно оттягивать этот разговор не получится. Речь идёт о здоровье твоего будущего сына или дочери. Вера постоянно волнуется! Подумай головой! – Так всем будет лучше: и Вере, и Вам, и малышу… Всем, кроме меня. *** – Боже мой! Кого я вижу! Ева Тайлова! Обшарпанная дверь распахнулась рывком. Старый друг Евы – артистичный, худощавый, обвешанный побрякушками Алексей – прижался к её щеке пахнущими вином губами. – Ты-то что здесь делаешь? – удивилась она, взъерошив его мягкие волосы. – Меня пригласили. А ты не рада? – Почему же? Хоть один приятный человек рядом. Там уже полна горница гостей? Какой у тебя интересный наряд! – взгляд ореховых глаз остановился на чужой ярко-жёлтой рубашке с расстёгнутыми пуговицами. – Опять бросаешь вызов общественным нормам? – Пойдём в комнату, чего тут стоять? В небольшой гостиной раздавались смех и песни, плыл табачный дым. На полу и диване сидели мужчины и женщины разных возрастов. Лица некоторых были разукрашены масляными красками. – Ого! – присвистнул высокий брюнет, отведя подальше руку с трубкой, пепел из которой тут же посыпался на ковёр. – Какая королева к нам пожаловала! Георгий, друг, откуда она? Ева увидела хозяина дома: он сидел за журнальным столиком и что-то наигрывал на гитаре, притопывая в такт носами ботинок. На его щеках красовались разводы грима, глаза были полузакрыты, и певица поняла, что он уже «чем-то закинулся». – Та самая Ева? – встрепенулся Полонский. – Красавица, солнце, Терпсихора! Как я тебе рад! Нева не ответила. Она почувствовала себя неуютно и предпочла держаться поближе к Алексею. Ещё и комплимент сомнительный – Терпсихора. При чём здесь Муза танцев? – Совсем одичала, – пробормотала она, опускаясь на краешек дивана. – Во всём ищу подвох. – Начну на флейте стихи печальны… Зря на Россию чрез страны дальни… – затянула одна из женщин, и певица узнала в ней Катю. Сейчас на оной был накрахмаленный парик. – Как твоя мышка? – спросил Лёша. Попутно плеснул вино в стакан и протянул подруге. – Изабелла? Ой, плохо, Лёш, – Ева одним махом опустошила ёмкость, хотя догадывалась, что это лишнее. Особенно после недавно выпитого чая «на травках». – После случившего с отцом она… просто рассыпалась. Как кукла. – Бедняжка. Такая молодая, красивая, а столько шрамов! – А ты как поживаешь со своим взбалмошным Сергеем? Вам не тесновато в одном домишке? – Да мы с ним поссорились давно. Окончательно и бесповоротно. – А кто у тебя сейчас? – А никого. Надоело. Живу для себя и искусства. – Ты собой скипетр твой украсила! – голосила Катя. – И лицеем светлым венец почтила… – Евочка, спой лучше ты! – неожиданно попросил самый молодой мужчина из присутствующих – с худым вытянутым лицом и стрижеными жёсткими волосами. – Я сегодня непригодна, – отмахнулась девушка. – Мы просим! Пожалуйста! – Поддержим это прекрасное дарование! Вот что значит, творческий подход к работе! – совсем невпопад брякнул кто-то. – Ребята, у меня нет настроения, – продолжила отнекиваться Ева. Но тут уже Алексей просительно тряхнул её за плечо: – Не скромничай, подруга. – Георгий, принеси ещё чего-нибудь выпить и закусить! – взвыла миловидная дамочка, поддев туфелькой пустую бутылку. – Ты обещал, что будет интересный вечер! Дело к ночи идёт, а мы от скуки умираем! Шурша подолом дорогого платья, Нева поднялась с дивана и двинулась к хозяину дома. Затем забрала у него гитару и уселась на прежнее место. – Там, на кухне… – пробормотал тот. – Возьмите закуски. Умираю… Голова болит… – Меньше надо всякую дрянь курить, – со знанием дела заявил кто-то справа. Ева тронула капризные гитарные струны. Взоры присутствующих, как по щелчку пальцев, устремились на неё. Она откашлялась, сощурила глаза: – Вас никто не учил, что инструмент нужно настраивать? Слушайте: знать, судьба мне так судила, чтоб в страданьях век изжить. И драгую отлучила, чтоб принудить слёзы лить… – Ух ты! – не то завистливо, не то восхищённо протянула Екатерина. – А чьи это слова? – Сумарокова, – ответил за подругу Лёшка. – Век, знать, будет воздыхати и мучение терпеть. Привыкай, мой друг, страдати, коли рок не дал ту зреть… – Ева качала головой в такт мотивам, карамельные волосы, которые за это время отросли до лопаток, застилали её глаза, но это не мешало ей делать красивые паузы и переборы. – Смутны мысли, только жалость представляйте в память мне: Дайте, дайте в скуке радость, чтобы зреть её во сне. – Когда будет та забава, то и буду сладко спать, – неожиданно для всех подхватила романс девушка лет двадцати пяти. На её хилых плечах болтался мужской пиджак, на лбу были нарисованы аккуратные цветочки. Нева вздёрнула брови. А потом похлопала по дивану, пригласив незнакомку сесть рядом. Та быстро перехватила этот жест. На запястье Евы легли её тонкие пальчики. – Но ты пущая отрава, ежель ту мне не видать. Что ж грущу я и страдаю, если я один люблю? Сидящий слева Алексей слушал подругу и понимал, что его парализует от её изысканной небрежности исполнения. Только по-настоящему талантливые и душевные люди были способны так отдаваться искусству: не обращая внимания ни на кого и ни на что. Краем глаза Лёша успевал следить, чем занимались остальные гости. Некая парочка сплелась в продолжительном поцелуе. Затем дамочка перешла к подбородку партнёра и быстро опустилась ниже, лаская шею. Когда она вернулась к губам, и общие вздохи перешли в стоны, Алексей кинул в сторону влюблённых подушку: – Хватит вам! Не здесь же. – Любит ли она – не знаю. Не напрасно ль я терплю? Одним видом я доволен. Видом любит: пусть терплю! – голова Евы закружилась – не то от крепкого вина, не то от долгого пребывания в одном положении. Сама не ведая, как это получилось, она склонила её на плечо своей подпевалы. – Если бы Сумароков знал, что его романсы будут петь в таких притонах! – засмеялась Екатерина и вдруг решила потанцевать. Вскочив на ноги, она закружилась вокруг своей оси. Другие женщины захлопали в ладоши. У кого-то выпала из рук и вдребезги разбилась бутылка рябиновой настойки. – Вы что делаете?! – возмутился Георгий. – Кто потому убираться будет?! – И один лишь сердцем болен! Пусть не любит – я люблю! – допела Ева, и присутствующие взорвались улюлюканьями и аплодисментами. Алексей подвинулся ближе и благодарно поцеловал подругу в щёку. – Милочка, ты просто находка! – восхитился Полонский. – Что у нас с выпивкой, артисты? – Никогда этому дураку не простим, что он не познакомил нас с тобой раньше, – недавняя подпевала Евы бросила инквизиторский взор в сторону хозяина дома. – Меня зовут Мария. И отныне ты – мой идеал во всём, – прежде, чем певица успела что-то ответить, девушка погладила её острую коленку. – Ну что, выпьем? – Я больше не хочу, – ответила Нева. На неё вдруг накатил приступ настолько острой тоски, что заныло сердце. – А меньше? – спросил кто-то и гостиную сотряс приступ хохота. – В страданиях век изжить… Слёзы лить… Завтра наступит новый день. Такой же пустой и безрадостный. Она может петь, пить и смеяться сколько угодно – тоска уйдёт лишь на время. Чтобы потом снова напасть из-за угла; оглушить её своей тяжёлой поступью; испытывать на прочность. Как быстро бежит время! Кажется, только вчера она пришла в пахнущий сыростью подвал, чтобы первый раз спеть для небольшой публики. Только вчера красила губы, сильно выходя за контур, натягивала на щиколотки старые чулки. Познакомилась с Эльфом… – Твою мать, – прошептала Ева, сдавив виски. Почему болезненная ностальгия, которая обычно не любила появляться в людных местах, настигла её именно сейчас? Изабелла… трудно поверить, что они знали друг друга так долго! Ведь совсем недавно эта девочка впервые коснулась её руки и подарила ей белоснежные цветы. Куда всё ушло? Где те летние беззаботные деньки? Берег реки, около которого светловолосая нимфа снимала платьице, чтобы погрузить своё хрупкое тельце в прохладную воду? Солнце, путающееся в тонких ветвях ивы? Стайки птиц, взмывающие в небо от звуков переливчатого смеха? Предрассветный туман? – Ты чего? Плохо тебе? – участливо спросил Алексей. – Мне пора, – бросила Нева и сорвалась с места. – Как – пора? – Что случилось? Почему так быстро уходишь? – наперебой загалдели присутствующие. – Нет, так не пойдёт! – всполошился Георгий. – Веселье только начинается! Сейчас ещё ребята подойдут, принесут выпить! А то на этих алкоголиков не напасёшься, – он укоризненно взглянул на пустые бутылки. – Давай расслабимся. – Я не могу, меня ждут. – Ничего, ещё подождут! Но Ева уже прошла в коридор и схватила шубку. Господи, хоть бы не расплакаться прямо здесь! – Я провожу, – почуяв неладное, Алексей устремился следом за подругой. Та уже оделась и остановилась у входной двери. – Жаль, что ты уходишь, – попытался улыбнуться музыкант. – Если понадобится помощь, или просто захочешь поговорить, приходи ко мне. – Лёш, можешь помочь мне с подработкой? – спросила Нева. – У тебя есть знакомые, которым требуется помощь по хозяйству? – Ты полы мыть собралась? Или что? Перестань! Я понимаю, что у тебя трудные времена. Но они скоро закончатся, вот увидишь. – Я не спрашивала твоего мнения, – огрызнулась певица. Вот бессовестный! Сам полгода жил на деньги своего любовника, а теперь захотел пристыдить её за желание заработать честным трудом. – Не можешь помочь – промолчи. – Ты свою девочку хочешь вылечить? Но это не так быстро будет. Проще попросить в долг нужную сумму и постепенно отдавать. Ева прикусила губу. Алексей озвучил горькую истину, о которой она упорно старалась не думать, ибо до сих пор с ужасом вспоминала период своей жизни, когда тонула в долгах. – Да у кого попросить-то? – Явно не у меня. Я бы с радостью помог, но беден как церковная мышь. А вот Полонский, – Лёша наклонился к уху собеседницы, – довольно обеспеченный человек. Видела, какая цепь у него на шее? А какими раритетными ножами он хлеб режет? – Вряд ли он согласится. Да и мне будет очень неловко просить. – Ой, неловко! Это точно ты говоришь? Сейчас он раздосадован твоим уходом, но, будь уверена, если ты его задобришь, у тебя всё получится. – На что ты намекаешь? – Ничего такого! Просто устрой у себя такие же посиделки. Пригласи всю компанию. А Георгия – в первую очередь. Только очень прошу, заранее придумай, чем занять гостей. И на угощения не поскупись. Хотя это, конечно, не главное, – добавил мужчина; видимо, догадался, что это прозвучало как насмешка. При финансовом-то положении Евы! – Где «у себя?» Я живу у Белочки. И, знаешь, родовое старинное имение – явно не лучшее место для попоек. – А кто узнает? Ты говорила, там остался только прислужник покойных родителей Беллы. Думаешь, он ей об этом расскажет? Вряд ли. А детей можно пораньше уложить спать. – Складно рассказываешь, конечно, – но Ева понимала, что на деле это будет непросто устроить. И вообще, идея смахивала на авантюру. – Ладно, я подумаю. Спасибо. Я пойду, и так задержалась. Провожать не надо. *** – Прочти вот это, – Константин Борисович протянул внуку газету. – Я уже читал, – без энтузиазма фыркнул тот. – Когда успел? – Открыл словарь, а там вместо определения слова «скука» – Ваши статейки о гимназиях и учебных округах. – Поговори мне ещё! Я не знаю, что с тобой происходит! И как с этим справляться! Ты вчера выпил всю мою водку, ударил извозчика по лицу и орал матерные стихи с балкона! Как мне теперь соседям в глаза смотреть?! – А у меня сейчас очень непростой возраст. Вы же знаете. – Модест, я знаю одно: если так будет продолжаться дальше, я отправлю тебя в психиатрическую больницу. Так что, если твоё поведение – последняя попытка убежать от ответственности и не вступать в брак с Верой, спешу огорчить, вскоре это обернётся против тебя. – Мне тоже есть, чем Вас огорчить: я отправляюсь в Москву. – В какую ещё Москву?! – переспросил Константин, ударив по краю стола указательным пальцем. – Белены объелся? – Я хочу домой. И Вы меня не остановите. – А как же Вера? Ты собираешься оставить её здесь? – С ней ничего не случится, если она недельку-другую поспит одна, – тон Модеста был спокойным, словно он говорил о погоде за окном. – Пожалуйста, следите, чтобы она не забывала завтракать, и не выходила на террасу без верхней одежды. – Бог мой, совсем ополоумел! – Константин Борисович опустился на стул. – Я бы мог взять её с собой, но это рискованно, – сказал юноша для отвода глаз. Он знал, что дедушка не позволит тащить ему беременную девушку несколько дней по промёрзшей дороге. – Я надеюсь на Ваше понимание. Сейчас я там нужен больше, чем здесь. – Тебе пришло письмо от сестры? Не скрывай, если случилось что-то серьёзное, я должен знать. – Да, пришло, – ложь сорвалась с языка Модеста раньше, чем он успел что-то обдумать. И теперь ему не оставалось ничего, кроме импровизации: – Ей очень плохо. Она хочет, чтобы я вместе с ней сходил на могилу отца, надеется, что это облегчит её боль. Константин Борисович задумчиво почесал переносицу. Слова внука прозвучали неубедительно, но от Беллы впрямь можно было ожидать чего угодно. – Это очень благородно с твоей стороны. Но, зная Белочку, я почти уверен, что это – не последняя её просьба к тебе. Ей ещё неоднократно захочется почтить память родителей, она частенько будет жаловаться на отсутствие поддержки. Ты не сможешь постоянно разрываться между Москвой и Петербургом! Между женой, ребёнком и сёстрами! Я тогда тебе говорил и сейчас скажу: пусть они перебираются сюда; хотя бы на первый год, пока боль утраты не притупится. С поместьем ничего не случится, я отправлю туда кого-нибудь из своих людей. – Белла очень упряма. Но я поговорю с ней об этом. Модест перевёл дух. Всё оказалось проще, чем он думал. Даже без скандала обошлись. *** На следующий день Модест стоял на крыльце со свёртком вещей в руках и дожидался приезда ямщика. Он понимал, что поступал недостойно и не по-мужски. Бежал, точно крыса с тонущего корабля! Обманывал дедушку, не сделавшего ему ничего плохого. Приплетал сестру, которая сидела в больнице, как крот в норе, и не имела никакого отношения к происходящему. Оставлял Веру, и так страдающую от неопределённости в их отношениях. Как она плакала, когда он сказал, что уедет в Москву на две недели! Но он ничего не мог с собой поделать. Его тоска и желание побыть в одиночестве и привести мысли в порядок достигли апогея. Юноше казалось, что по приезду домой он даже общаться ни с кем не будет, просто повалится на кровать и забудется сном. – Боже, как низко я пал! – простонал несчастный, разглядывая свисающие с крыши сосульки. – Выпить бы. Но нельзя, совсем в животное превращусь. Ему было стыдно за всё на свете. Даже за то, что сейчас на нём было надето пальто, которое стоило как хороший клавесин. – Мам, пап, ну почему? – он посмотрел на небо. – Не справляемся мы здесь. Без вас… – Боже мой, успела! – вдруг прозвучало сзади. Модест повернул голову и почти не удивился, столкнувшись с Алёной. Разве она могла не попрощаться со своим единственным другом? – Вы вправду уезжаете? – девушка подошла ближе. Она не успела надеть верхнюю одежду и в считанные секунды продрогла от холода. – Надолго? – Ненадолго. Даже не знаю, к счастью или к сожалению, – буркнул Модест. Ему не хотелось никого видеть. И Алёну – в том числе. – А может останетесь? Ваша невеста и дедушка глубоко опечалены таким решением. – Не могу. – Тогда, пожалуйста, возьмите это, – только сейчас Модест заметил, что подруга держала в руках ёмкость с зеленоватой жидкостью. – Это очень вкусный чай с мятой. – Куда я его дену? – начал парень, но стушевался под взглядом чужих грустных глаз. – Хорошо, давай. В дороге выпью. Иди в дом, а то простудишься. – Я буду ждать Вас. Ой, то есть, тебя, – Алёна улыбнулась впервые за утро. – Не сомневаюсь. *** Ева пожалела, что последовала совету Лёши, едва порог усадьбы переступила уже порядком захмелевшая толпа. Правда, сама Ева ни в чём не уступала визитёрам и приложилась к бутылке ещё в начале вечера. Сегодня ей пилось на удивление легко. – Ох, как вас много! – протянула певица, наблюдая, как её друзья и знакомые друзей снимают верхние одежды, посмеиваясь и толкая друг друга локтями. – Идите за мной. – Охренеть! А чей это дом? – первым делом спросил Георгий, который по такому случаю вылез из повидавших жизнь штанов и рубашки и надел приличный костюм. – Просто дворец! Ева, не хочешь объяснить? – звук падения его челюсти был слышен на всех трёх этажах. – Что ты прицепился? – попадала голос Екатерина, увидев замешательство приятельницы. Ещё не хватало, чтобы из-за вопросов Полонского предстоящий сабантуй накрылся медным тазом! – Какая разница? Лучше бы порадовался! Не каждый день в таких апартаментах бываешь! – молодая женщина была не только разодета в пух и прах, но и накрашена, как сотня индейцев. – Здесь живёт моя близкая подруга, – с расстановкой сказала Нева. – Сейчас она больнице, – ребята заулюлюкали, и певица мысленно обругала себя идиоткой. Как по-свински это прозвучало! – Но ничего серьёзного. Она разрешила мне приводить сюда своих друзей. Только очень прошу, ничего не разбейте, а то за всю жизнь не выплатите. – Ой, как страшно! – крикнул кто-то. – Проходите в мою комнату. Она вооон там, – девушка зазывающее махнула рукой. Тимофей их не потревожит. А вот с Аней и Калерией могут быть проблемы. Сейчас девочки спали на третьем этаже, но кто знает, вдруг они проснутся и двинутся в гущу событий? – И, пожалуйста, постарайтесь не шуметь. Этажом выше спят дети : моя дочь и сестра подруги, – напомнила Ева. – Не шуметь? Ну это никуда не годится! – раздосадовано протянул мужчина в соломенной шляпе, которого звали Игорем. – Посмотрите, какая красота! – завопил ещё один гость, подбежав к портрету грустной бледнокожей брюнетки. – Чья это работа? – К картинам вообще не приближайся! – моментально отреагировала Нева. – Над ними работал ныне покойный отец Изабеллы, хозяйки усадьбы. – Да ладно, я же ничего плохого не делаю! Ого, а тут статуэтка… Ева потёрла глаза указательными пальцами. Почему-то ей стало физически нехорошо; то ли от алкоголя, то ли от положения, в котором она оказалась. Нет, если она продолжит так вести себя с гостями, на их дальнейшее расположение можно будет не рассчитывать! – Чего вы замерли, сказано же, проходить в комнату! Я карты захватил, – разрядил обстановку Полонский. Это известие укрепило боевой настрой собравшихся. Они повалили в спальню. – Не обращай внимания, – продолжил мужчина, наклонившись к Еве. – Мы не дикари. Расслабься. Кстати, твой Лёшка обещал попозже подойти. – Слава богу, – обрадовано выдохнула Нева, а затем быстро добавила: – В каком смысле «мой?» Мы просто друзья. – Значит, за тобой можно поухаживать? – Перестань! Зайдя в комнату, девушка больно ударилась плечом о дверной косяк. Ребята уже разложили карты на полу и почали бутылку какого-то пойла, даже не посмотрев на закуски, на которые «королева вечера» потратила всё сегодняшнее утро. – Играть на интерес – неинтересно! Поэтому предлагаю сыграть на желание! – поступило предложение от Оленьки, с которой у Евы в бурные молодые годы во время гастролей была весьма страстная связь. Вспомнив об этом, певица поморщилась. – Ух ты, это книги Карамзина? – осведомился Георгий, подойдя к книжной полке. Эти титанические труды Нева перенесла сюда в надежде, что чтение скрасит её тоску и одиночество. Когда солнце садилось, ей становилось очень грустно. – Ты любишь читать? – Я не такой пропащий и дремучий, как тебе могло показаться, – усмехнулся мужчина, протянув Еве стакан водки. – Но я уже вино пила. – Ну и что? За наше здоровье! Обжигающая жидкость глухо скатилась в желудок. Ева фыркнула и схватила со стола кусочек выпечки. Буквы на обложке книги вдруг задвоились. Она приложила стакан ко лбу, его холод приятно обжёг кожу. – Ева, присоединяйся к игре! Не дожидаясь, пока её засосёт в дебри воспоминаний, Ева, словно неживая, опустилась на пол. – А мы вот так! Тузом на короля! – захохотал Игорь, неловко задев ногой стоящий рядом стакан. Тот звякнул и покатился к дверям. – Я же просила, аккуратнее! – прикрикнула Ева, но уже для вида. Её быстро охватил азарт. – Карты, карты мне дайте! – через несколько секунд она мучила картишки, пытаясь тасовать их так же ловко и красиво, как это делали в кабаках. – Позабудь дни жизни сей, как о мне вздыхала! – прокуренным фальцетом запела Катя. – Выдь из памяти моей, коль неверна стала! Гости так быстро «ушли в отрыв», что хозяйка вечера решила, что они сегодня уже у кого-то посидели, а к ней пришли лишь на продолжение банкета. К еде никто по-прежнему не притрагивался, зато алкоголь лился рекой. Вскоре рядом с кроватью образовалась лужа бледно-розовой рвоты. Нева уже с трудом различала, кто пел, кто выкрикивал ругательства, а кто грозился станцевать на столе. Ей просто было весело и легко. Хотя нутром она понимала, что пьянела подозрительно быстро. – А ты не жми меня к берёзе! И не трать свои труды! Ты не думай – я не дура! Вот поженимся – тады! – решила поупражняться в пении Оленька. – Ева, ты проиграла! – постановил Игорь. – За тобой – одно желание. – Поцеловаться с рядом сидящим! – улыбнулась Катя. – Каждая игра заканчивается этим! – возмутилась Нева. – Мы все так однажды станем молочными братьями и сёстрами! Алексей зашёл в комнату как раз вовремя, чтобы застать момент, когда двое молодых людей повздорили (видимо, решали какой из двусложных стихотворных размеров лучше: ямб или хорей) и рухнули на пол, чуть не повалив стол. – Твою мать! Да тут дым стоит коромыслом! – присвистнул он. – Да что вы делаете?! – взвизгнула Нева. Её красивые глаза уже с трудом на чём-то фокусировались. – Встаньте немедленно! Ребята, я не могу… Мне нужно на воздух. – Сначала – желание! – напомнила Катя. – Знаете, я… Ева не договорила. Лицо Игоря оказалось совсем рядом, чужие пьяные глаза сверкнули, хмельные губы ткнулись в её рот. Она не до конца поняла, что произошло, но её руки приветливо легли на широкие плечи, а тело против воли охватила дрожь. Она не целовалась с мужчинами очень много лет. Последний раз это было ещё до Изабеллы, с одним из поклонников. – Не, ну ничего себе! – казалось, единственное о чём сейчас жалела Катя, – это о невозможности запечатлеть исторический момент на фотоаппарат. – Нихрена себе! А как же твоя вечная муза? – А муза всё… – развела руками сидящая слева дама. – Зачем нам какие-то музы? Удивительно, но одно слово отрезвило Еву. Она оттолкнула Игоря, и тот немного пошатнулся; может, поддался ей, потому что она не могла быть сильнее спортивного мужчины, что выше её на целую голову. А затем отвесила ему оплеуху, звон от которой разнёсся по всем этажам. – Так, мне это надоело. Вышли все отсюда! – Что здесь творится? – вдруг раздался поблизости надтреснутый старческий голос. В дверях стоял грузный пожилой мужчина. Его седые волосы доходили до плеч, что делало его похожим на викинга, но образ портили колючий шарф и застиранная одежда. – Мы отдыхаем, – ответила Оленька, пытающаяся пить «через затяг», не выпуская из рук курительную трубку. – Присоединитесь? – Нет, я лучше выйду, свежим воздухом подышу, – мысленно Тимофей обругал Еву на чём свет стоял. Надо же было Изабелле Владиславовне так ошибиться с выбором! – Вы только не разбейте ничего. И не сожгите. – Куда Вы? Мы Вам мешаем? Алексей, до этого будто находящийся в прострации, кинулся к подруге, пытаясь схватить её подмышки, но та уже сама поднялась, разгоняя руками табачный дым; брезгливо разглядела лужу рвоты, напоминающую абстрактную мазню начинающего художника, потёрла висок. Звуки пульсировали, казались очень надсадными – как на массовом празднике, чужие размалёванные лица и пёстрые наряды лезли в глаза. – Боже, в каком ты виде! – цокнул языком Алексей, а затем вклинился взором в друзей. – Вы зачем её с пути сбиваете, идиоты? Вы можете делать что угодно! Хоть оргии устраивать! А у Евы есть любимый человек. И никого больше ей не надо! Но присутствующие не обратили внимания на этот нравоучительный спич. Игорь был занят тем, что разрисовывал лицо своего приятеля найденными в углу масляными красками, Оленька с упоением рассказывала, что у неё однажды «была связь с тремя женщинами одновременно»; и Нева помолилась, чтобы она не попросила её подтвердить это. – Сейчас же уберите за собой! И проваливайте! – Ты чего такая злая? – наперебой возмутились гости. – Почему вы себя так ведёте? Как больные! – певица быстро поняла, что погорячилась. Даже в больнице для душевнобольных, где лежала Белла, пациенты не были столь неадекватными. Для них её сравнение было бы оскорбительным. – Игорь, не трогай краски! Кто тебе позволял? Георгий! Ты что, ослеп? Ты пепел на ковёр сыпешь! – А я в гостях! – последовал ответ, достойный пятилетнего ребёнка. – Чего ты ожидала, когда приглашала нас? Что мы сядем в кружок и будем читать стихи? – А эту книгу я заберу себе на память! – выкрикнул какой-то парень. Заявление было встречено новым взрывом хохота. В этот момент Ева поняла, что её усилия напрасны. Бороться с такой толпой, ещё когда ты едва стоишь на ногах, – это всё равно, что вычерпывать океан кружкой. Но что делать-то? Ждать, когда гости либо заскучают, либо заснут? Что она за человек, если позволила так осквернить родовую усадьбу своей возлюбленной? – Если вы думаете, что я спущу это вам с рук, вы глубоко ошибаетесь! – в последний раз крикнула Ева, двинувшись к выходу из комнаты. Сознание расщеплялось. Память воспроизводила отрывки воспоминаний. – Суки… – пробормотала несчастная, попытавшись распахнуть двери. – Ева, всё в порядке, слышишь? – на её плечи легли руки Алексея. – Они сейчас разойдутся, а я останусь, чтобы помочь тебе с уборкой. – Не трогай меня! – дёрнулась Ева. Её лицо свело судорогой, по щеке скатилась слеза. Оказавшись в затемнённом пустом коридоре, певица пожалела, что не захватила с собой успокоительные. У неё случился нервный тик. Голова упала на грудь, и женщина перестала сдерживать рыдания. Но истерика закончилась быстро. Видимо, чистый, непрокуренный воздух оказал столь благоприятное воздействие. – Ну ничего, – Ева развернулась, высокий каблук подломился, и она едва не упала. – Осторожнее… – выдохнул чужой голос над её ухом, а талию подхватили сильные руки. – Георгий? – певица сдула с лица прядь волос и согнулась пополам от нового приступа тошноты. Лицо мужчины было почти невозможно рассмотреть, но в его глазах отражался свет полной луны, что делало взгляд каким-то демоническим. – Не уходи. Я хочу попросить прощения, – промурлыкал он, кончиками пальцев, словно пёрышком, проведя по её щеке и предплечью. – Ладно… – Они все идиоты. Как хорошо, что мы с тобой – не такие, – он провёл ладонью по едва ощутимому шву её платья на середине бедра. – Нам давно нужно было уединиться. – Уединяться ты будешь со своими наркоманками в гримёрных. Георгий засмеялся. Он ждал протеста Евы; причём, с нездоровым азартом. Нева отвернулась, намереваясь уйти обратно к ребятам, но крепкая рука прижала её к стене. И это было как прикосновение к оголённому проводу. – Ты чего? – шестерёнки в голове у девушки не сходились. Она настолько отвыкла от мужчин и всего, что с ними связано, что сейчас её по рукам и ногам сковывало ощущение, что ей это снилось. Или происходило с кем-то другим. – Я спать хочу. – Если я этого не сделаю, то сойду с ума, – проговорил Георгий охрипшим голосом. Он был слишком силён. Еве некуда было деться от его рук и губ, когда он начал целовать её, как бы утверждая себя полновластным хозяином. Она затрепетала. Сердце из груди выскакивало, голова шла кругом от адреналина в крови. Быстрыми движениями мужчина стал снимать с себя штаны. Он не забывал поглядывать на двери комнаты, но знал, что ребята были увлечены попойкой и друг другом. А даже если кто-то из них выйдет, то не осмелится им помешать. – Я спать хочу, – простонала Ева, ощущая, как бретелька платья уже скользит по плечу. Дрожащая ладонь раздвинула её бёдра. Она инстинктивно сжалась, но полудрёма вновь навалилась пологом. Полонский прикрыл глаза, уткнувшись носом в её шею: – Ты пахнешь так. Чудесные духи. Только от этого можно потерять голову… Дальнейшие слова Ева слышала отдалённо. Он вошёл резко, неприятно, и её пульс отдался битами в ушах. Еве осталось лишь упереться лопатками в прохладную стену. Толчки становились размереннее, монотоннее. Горячий шёпот приятно щекотал мочку уху. Георгий приподнял её ногу, и она едва не скатилась на пол. Никто не расслышал скрип открывающихся дверей на первом этаже и последовавшие за им матерные ругательства… *** – Спать, спать, срочно спать, – с такими словами Модест ввалился в коридор. Пальцы его рук и ног онемели от холода, пальто отяжелело от хлопьев снега, в глазах чувствовалась жуткая резь, а живот сводило от голода. Но весь дискомфорт отошёл на задний план, едва он огляделся вокруг. Первая мысль – позвать отца; обнять, шутливо укорить за то, что не встречает. Наверное, он никогда не свыкнется с этой пустотой. Однажды приятель Модеста – самый младший ребёнок в семье, появившийся на свет, когда матери было почти сорок лет – пожаловался Модесту на свою долю: дескать, не видел родителей молодыми, не имею возможность узнать их полностью, а главное – боюсь, что они уйдут, когда мне не будет и тридцати. Модест грустно усмехнулся. Когда родился он, его родителям не было и двадцати пяти. Он так гордился ими: молодыми, красивыми, современными. Однажды они с отцом гуляли в центре города. Он убежал вперёд, папа бросился за ним, обещая «поймать и отдать в табор цыганам», а случайная прохожая укоризненно покачала головой: «Ай-ай-ай, как не стыдно убегать от старшего брата!» Этот случай Модест долго вспоминал с улыбкой. За счёт небольшой разницы в возрасте он не чувствовал пропасти между собой и родителями, всегда находил с ними общий язык. И вот как получилось… Родителям того самого приятеля – уже больше пятидесяти пяти. Они живы и здоровы. А у него не осталось ни отца, ни матери. Волна грусти захлестнула парня. Но после он сравнил запах дома с ароматами кофе, табака и одеколона, витающими в усадьбе дедушки, и понял, что готов остаться здесь надолго. И вдруг визитёра как обухом по голове ударили. Со второго этажа доносился разноголосый гомон! В его голове за долю секунды пронеслись догадки: Белла вернулась из больницы? Тимофей решил тряхнуть стариной? Ева поверила в себя? А вдруг всё гораздо хуже, и в дом проникли грабители? – Эй! – позвал парень, ожидая, что сейчас ему ответит чужой басовитый голос, и он опрометью бросится к выходу. – Кто здесь? К хохоту и повизгиванию прибавились частушки. Это придало юноше уверенности. Он снял обувь и пошёл к лестнице. Может, учитывая последние события, перспектива получить чем-нибудь тяжёленьким по темечку не так уж плоха? – Да, Ева куролесит, – понял он, поднявшись на несколько ступенек. Запах табака, рябиновых настоек и сладковатых духов сопровождал певунью повсюду. – Каким я был идиотом, когда помирил их с Беллой после полутора лет разлуки! Почему сестра так за неё держится? Таких «подруг» можно за пять минут найти… Ничего, я ей устрою. Модест не успел придумать, что именно он «устроит». В следующее мгновение из его лёгких вышибло воздух, а свёрток вещей выпал из рук. Он сделал несколько шагов назад и больно стукнулся затылком о подсвечник на стене. Высокий и крепкий мужчина отшатнулся от девушки, попутно застегнув штаны. От девушки, в которой Модест узнал Еву! Даже с такого расстояния и в полутьме. Сама Ева одёрнула платье и опустилась на колени. – Сам себе не верю! День и ночь тобой горю – сердцу лицемерю… – донеслось пение из комнаты. Альберт стоял посреди коридора и безостановочно моргал, будто ожидая, что это поможет ему «развидеть» зрелище, после которого живые мёртвым позавидуют. – «Она изменила Белке… изменила Белке… – мысль заметалась в его голове, как попавшая в силки пташка. – Пока та находилась в больнице». А может, удивляться нечему? Ева всегда была яркой, компанейской, взбалмошной. Многие говорили, что у неё огромный послужной список любовников и любовниц. Да Модест и сам это знал. Но знакомство с Беллой изменило её в лучшую сторону. Модест верил в их любовь. И меньше всего ожидал такого удара. Молодой человек двинулся к подруге, превозмогая дрожь в коленях. Он не знал, что переполняло его в первую очередь: ненависть, обида или отвращение. – Ну здравствуй. Давно не виделись. Интересное у вас здесь мероприятие. Нева узнала этот голос, но всё равно не смогла ответить ничего вразумительного. Когда всё закончилось, ей пуще прежнего захотелось спать. – Подожди… Я сейчас встану. У меня… стены плывут… – Да как ты могла?! – Модест был бы рад крикнуть, но горло словно сдавило тисками. – У меня просто нет слов! – Я объясню… потом… – прошептала Ева и погрузилась в забытье. *** Еву разбудил грохот в столовой. Она с трудом разлепила опухшие веки и удивилась, увидев, что лежит на диване в гостиной, а не, как обычно бывало после пьянок, на полу или крыльце. В её затылок словно вкручивали винт, руки предательски дрожали. В следующую секунду девушку вывернуло наизнанку. Свесившись с кровати, она безостановочно блевала, думая, что сейчас потеряет сознание, но этого не случилось. Через минуту она откинулась на подушку, утерев рот подолом платья. Осколки воспоминаний всплыли в голове неохотно. Завалилась пьяная толпа, разгромила комнату. (Надо проверить, не украли ли чего). Потом она на них кричала, просила не трогать книги и краски. Кажется, с кем-то целовалась. После захотела выйти на свежий воздух. Но не дошла, Полонский перехватил её в коридоре. – Твою мать! – Ева подскочила и уткнулась лицом в ладони. Нет, это был не сон. Лёгкий дискомфорт внизу живота и следы чего-то бледно-белого на платье – тому подтверждение. Благодаря рассказам напарниц по сцене, Ева ассоциировала изнасилования с кровотечениями и адскими муками, после которых неделю с постели не встанешь. Ничего подобного она, слава богу, не испытывала. Но осадок от того, что у неё не спросили согласия на секс, остался. Она была слишком пьяной, чтобы сопротивляться и говорить что-то вразумительное. – Вот говно! Если бы о произошедшем не знал никто, кроме неё и Георгия, она бы не видела проблемы. Ну, случилось и случилось. Сдохнуть теперь, что ли? Другие на попойках вообще оргии устраивают и морды друг другу бьют. А они так, забылись немного. Но Модест! Он появился как раз вовремя, чтобы… – Господи, что делать-то? – Нева кое-как поднялась на ноги и подошла к зеркалу, из которого на неё посмотрело лохматое нечто с огромными мешками под глазами. – Кошмар! Докатилась! Хотя какая разница? Не о том переживаю. Модест может всё рассказать Белле… – от этой мысли у неё потемнело в глазах и сжалось горло. Как же стыдно и больно! Снежинка не простит измену – она слишком гордая и порядочная. А этот молодой дурак ещё приукрасит всё стократно. А может, она себя накручивала? Модест – своенравный, но неглупый парень, которому не чуждо ничто человеческое. Разве он не поймёт, что своим рассказом сделает хуже всем: Еве, себе, и главное – Белочке, которая и так пребывает в тяжёлом состоянии? Нева незаметно прошмыгнула из гостиной в ванную. Мыться ей пришлось в холодной воде, но так было даже лучше. Мочалка долго и ожесточённо тёрла предавшее её тело. Белила и румяна скрыли несовершенства кожи лица. Что последует дальше? С какими глазами ей прийти в столовую? Как себя вести? Вернувшись в гостиную, девушка подтёрла лужу рвоты и убрала с глаз долой испорченное платье. Облачилась в найденный тут же халат Беллы, хотя он был ей маловат, а волосы из чувства протеста туго перевязала лентой. В доме было тихо. Вероятно, девочки ещё спали, а Модест, хоть и слышал шаги и шум воды, не спешил выходить из своего укрытия и встречаться с ней. Но, увы, рано или поздно это должно было произойти. Двери столовой Ева открывала как ящик Пандоры. Модест сидел за столом и делал вид, что увлечён чтением газеты. Несмотря на влажные волосы и мятую одежду, он выглядел элегантным и уверенным в себе. – Доброе утро, – Ева постаралась произнести это естественным голосом, хотя сюрреалистичность ситуации не укладывалась у неё в голове. – Добрее не бывает, – непринуждённость Модеста резко контрастировала со скованностью его приятельницы. Взгляд серых глаз на мгновение задержался на халате: – Чего нацепила на себя? – Да так, у Беллы одолжила. Попозже переоденусь. Как добрался? – Ева поймала себя на мысли, что смотрела на юношу как соскучившаяся мать на блудного сына. – Нормально. Краем глаза Ева заметила увесистый свёрток вещей в углу столовой. Модест тут до скончания времён жить собрался? Может, что-то случилось? С дедушкой не поладил? А как же Вера? – Ты завтракал? Я сейчас что-нибудь приготовлю. Модест скорчил гримасу. Какое ей дело, ел он или нет? Особенно сейчас, когда её будущее в этом доме было брошено на чашу весов? – Нам надо поговорить. – Давай потом, – Нева схватила заварочный чайник. Рука дрогнула, на столе образовалась лужица, и она поблагодарила всё на свете за возможность ненадолго отвернуться за салфетками. – Нет, давай сейчас. – Мне некогда разговаривать. Столько дел, столько дел, – Ева уже плохо осознавала, что бормотала. – У тебя болезненный вид… Дай, я проверю температуру, – она хотела положить ладонь на лоб дворянина, но тот отстранился: – Хватит, а! Ты хоть осознаёшь, что натворила?! – Я… Я всё объясню. – Конечно! Это не то, о чём я подумал, верно? – на его лице за секунду промелькнуло столько эмоций, что выделить какую-то одну было просто невозможно. – Заплачь ещё, для полной убедительности. – Не подначивай меня, – уже спокойнее ответила Ева. За эти годы Модест ни разу не видел её слёз. И не увидит. – Я понимаю, как это выглядело со стороны, но… – Да живые мёртвым позавидуют после такого зрелища! – выкрикнул Модест фразу, когда-то услышанную от отца. – Как ты могла устроить притон в чужом доме?! – Не кричи, девочек разбудишь. Я начну издалека. Ты знаешь, что я очень люблю Беллу… – Любишь?! А где была твоя любовь, когда тебя натягивал этот алкоголик? Или твои чувства, как костёр: если не кинешь палку – погаснут? – Ты совсем дурак? – Боже мой… – юноша сжал кулаки до треска суставов. – Я никогда не отличался нравственностью. Но это… Я не представляю! – Ради бога, дай мне договорить. День, когда Белла попала в больницу стал для меня переломным. Я начала сходить с ума от тоски и одиночества. – Ну понятно, – лепет Евы всё больше напоминал Альберту типичные оправдания изменщиц: «Мне было грустно и одиноко!», «отношения утратили новизну!», «мне уделяли недостаточно внимания!» – Все обязанности свалились на меня: в доме уберись, детей накорми, учителей встреть, Белле фрукты отнеси… И, конечно, денег заработай! Я металась между гримёрными, кухней и больницей. И успевала всё, кроме как поспать и поесть. Снова начала пить успокоительные… – прокрутив всё это в голове, Ева осознала, что действительно хотела разрыдаться. – Спроси кого угодно, все подтвердят, что я вела себя прилично! Нигде и ни с кем не была замечена! – А потом случился порыв, да? – Модест натянул на лицо презрительную ухмылку. – Не было никакого порыва! Но всё, что я делаю, казалось мне бесконечным сизифовым трудом. Девочки продолжали капризничать, Белле не становилось лучше… – Ты мне зубы заговариваешь! – А потом Белочка заявила, что хочет уйти в монастырь, потому что ей противен внешний мир. Я приняла это на свой счёт. И… Боже, как мне было паршиво! Доктор потребовал оплатить дальнейшее пребывание Беллы в больнице, но у меня не было таких денег. – А мне написать? Свод законов не позволяет? Или мнимая гордость? – Ни я, ни Белла не хотели брать деньги у тебя или Константина Борисовича… – Какая ирония! Чужие деньги ты брать не захотела, зато с чужим мужчиной… – Не продолжай! Я решила, что сама их заработаю. Но на это потребовалось бы много времени. Лёша посоветовал мне попросить в долг нужную сумму. – Лёша? – брови дворянина изогнулись привычной дугой. – Лёша – мой друг. У нас никогда ничего не было, – поспешно добавила Нева. Кошмарно! Она отчитывалась, с кем она спала, а с кем – нет. Перед человеком, что младше её на целую жизнь! – Он сказал, что Полонский – обеспеченный мужчина, – от одной фамилии в её рту почувствовался привкус желчи, а губы покрылись корочкой. – Это тот… – Да, тот, с которым ты меня видел! Но я не могла так сразу обратиться к нему с просьбой. Тем более, я накануне некрасиво себя с ним повела. Лёша предложил пригласить его и компанию к себе домой; задобрить, если можно так сказать… – Всё, – Модест решительно стукнул указательным пальцем по столу. В его душу закралось отвращение. – Глупее ничего не слышал! Либо ты эту ересь сочинила прямо сейчас, либо… – Я не думала, что всё так получится! Я не собиралась с ним спать! – Стерва ты, и ничего более. Я вчера кое-как вытолкал отсюда твоих алкоголиков! С такими уродами водиться – себя не уважать. Но тебе не привыкать. – Ты перегибаешь, – тихо, но твёрдо отсекла Ева. – Я не позволю тебе смешивать себя с грязью. – У тебя нет никаких средств давления на меня, – не смутился юноша. – Бедная, несчастная! Чуть скупую мужскую слезу из меня не выдавила! Так тяжело тебе сиделось в чужом роскошном доме! Столько лет как сыр в масле каталась! Белла с тобой носилась как с писаной торбой: Евочка то хочет, Евочка это хочет. Столько подарков сделала тебе и Ане! – А разве я мало сделала для Изабеллы? Благодаря мне о ней многие узнали… – Узнали, как о ком? Как о подружке Евы Тайловой? Вот что я тебе скажу: образ чьей-то тени, вечный второй план – это самое ужасное, что может случиться с творческой, узнаваемой личностью. Чей-то несостоявшийся муж, чья-то бывшая возлюбленная, мать чьего-то ребёнка… Лучше никакой известности, чем такая. Белла – сама по себе очень одарённая. Она достойна гораздо большего. – Я не согласна с тобой. Есть большая разница между «вечной музой» и, например, «той, кого такой-то артист бросил прямо накануне свадьбы». – Можешь оправдываться сколько угодно. А самое забавное, что в глубине души ты сама понимаешь, что никогда не была достойна Изабеллы. Она – талантливая, утончённая, грациозная, сдержанная, думающая, неоспоримо красивая. Из интеллигентной семьи, чистокровная аристократка… – Это правда, – кивнула Нева. – Белла совершенна. – А ты – драная кошка. И твой удел – пошлость, безвкусица, ярмарочные балаганы, цыганские наряды и подозрительные компании. У тебя ни стати, ни породы, ни знаний. Всё это звучало непростительно грубо. Но Ева даже ответить ничего не могла, лишь прожигала пространственно-временное полотно отрешённым взором. – Я долго думал, что между вами общего. И только недавно понял. Вас обеих не приняло общество. Вот только Беллу – за красоту и одарённость, а тебя – уже сказал, за что. Ты всегда была ненужной; даже для своих родителей и приятелей из твоего первого музыкального коллектива. – Прекрати! – Ева старалась казаться спокойной. И в её голосе впрямь не было гнева – лишь усталость. – Говоришь о породе и происхождении, а ведёшь себя как базарная торговка. – Знаешь, о чём я жалею больше всего? О том, что тогда вновь привёз тебя в Москву! Посочувствовал на свою голову, поверил в твои терзания. Дурак жалостливый! Если бы не я, сестра бы от тебя, наконец, избавилась! И ладно, если бы ты была хорошим человеком, – так нет, ты чёрная внутри. – И это говорит парень, который уже полчаса исходит на удобрения, рассказывая мне о моих же грехах и недостатках. Какой бы я ни была, Белла меня очень любит. А тебя это злит, потому что между вами с Верой нет таких чувств. В день вашего отъезда это было очень хорошо заметно. Ты никогда не будешь оставлять на её подушке розы, а она никогда не напишет твоё имя на зеркальной поверхности. Даже сейчас ты вернулся домой, потому что тебе тяжело находиться рядом с невестой. Ты не хочешь на ней жениться, – лицо Модеста вытянулось и побледнело. Ева поняла, что наступила на его больную мозоль, и это придало ей уверенности. – Но надо. Ведь она ждёт от тебя ребёнка. Ты надеешься, что отсидишься здесь, и что-то изменится, но напрасно. – Что я и говорил. Стерва! – ухмыльнулся Модест и вышел из столовой. *** Этот зимний день не имел ничего общего с небезызвестными «морозом и солнцем». Никаких пушистых снежинок, похожих на цветы, никакого лёгкого ветерка и позёмки. Даже дышалось не так свежо и углублённо, как обычно. Метель заметала все тропинки, забиралась под пальто, дула в лицо, раздирала глаза. В такую погоду хороший хозяин собаку из дома не выпустит. Однако, Ева, дрожа и кутаясь в шаль, (дочь сказала, что она в ней «похожа на бабищу») добрела до больницы. Намерения у неё были серьёзные: она хотела забрать Белочку, невзирая на протесты оной. Кому-то любовь приносила боль, кому-то – бесконечную радость, но ей это чувство подарило нечто большее – внутреннюю гармонию и равновесие. Хотя, казалось бы, какая гармония могла быть рядом с пигалицей, которая то разбивала посуду, то во время ссор задавала вопросы в извращённой, патологичной форме, и любой ответ на них был заранее обречён на провал, то устраивала сцены ревности? Но менялась беспрерывная лента событий, чередовались дни, месяцы, года, а Ева по-прежнему ощущала себя человеком лишь рядом со своей нежной феей. Не успела девушка миновать коридор и дойти до палаты, как её перехватил уже знакомый ей доктор, взгляд которого не предвещал ничего хорошего. – Ева Андреевна, добрый день. Очень хорошо, что вы пришли. – Здравствуйте. И до свидания. Я ненадолго. Заберу Беллу и вернусь домой. – Подождите, – мужчина сдвинул на нос очки в круглой оправе и обратил на визитёршу слегка расфокусированный взор. – Как? Вы даже не родственница. Да и потом, её состояние ещё оставляет желать лучшего… – Оплачивать дальнейшее нахождение Изабеллы здесь никто не будет. А не разрешить мне забрать её Вы не можете, – Нева осознавала, что разговаривала так, будто у неё задержка в развитии, но ничего не могла с этим сделать. Мысли не сходились в единую картину. – У неё вообще никого, кроме меня, не осталось! – Успокойтесь! – попросил доктор, отступив на пару шагов. Поведение визитёрши наталкивало на мысли о том, что ей самой требовалась помощь. – За это время я показала себя ответственным человеком! – певица почувствовала, что находится в шаге от срыва, а этого нельзя было допустить. Её цель – вернуть Белочку, а не лечь в соседнюю палату. – Что не так? Я и сейчас в меру спокойна, не пьяна, не накурена. Можете проверить мои карманы, если считаете нужным. – Зачем? Я не подозреваю Вас ни в чём таком. – Я подпишу всё, что требуется. А если Вы не пойдёте мне навстречу, я обращусь к жандармам. Не думаю, что Вы этого хотите. Не дожидаясь ответа, она пошла дальше и вскоре влетела в светлую палату. Белла сидела на кровати, накинув на плечи одеяло – сегодня её знобило. На ногах у неё были шерстяные носки, тонкая рука что-то быстро писала на альбомном листе. Ева замерла на месте. В её голове вспыли недавние слова Модеста. Со своими сомнительными друзьями она впрямь смотрелась хорошо: словно они – герои одной сказки или пьесы. А рядом с этой прелестницей выглядела как оскорбление: неуместно, пошло, сюрреалистично. Как матерные слова, вставленные в старинный романс. – Евочка… – Изабелла улыбнулась. И сердце Невы стремительно рухнуло вниз, чтобы через мгновение застучать в горле. – Наконец-то! – Солнышко, – Ева двинулась к ней. И, пока не решаясь что-то предпринять, просто села рядом. Сначала Белла сконфуженно смотрела на свои (такие крохотные!) ладони. А потом девушки синхронно подняли глаза друг на друга. В голове у Евы пронеслись отрывки последних дней. Поверх веснушек на щеках лёг густой румянец. Желая забыться и утолить пережитую боль, Нева приникла к припухлым, возмутительно очаровательным губам. Изабелла широко распахнула глаза. Она не осознала, в какой момент они стали так близки. Почему Ева нависла над ней, вдавив её в жёсткий матрас, а она лишь уцепилась за её талию, почувствовав странное томление во всём теле. – Ну не здесь… Не надо… Ева спустилась поцелуями к чужой шее. Руки поползли вверх, сжали атласные плечи и неокрепшую грудь, а затем остановились на бёдрах. Она видела, что Белочка боялась, но одновременно наслаждалась происходящим. Однако, Изабелла неожиданно дёрнулась и накинула на себя одеяло. Она хотела продолжения, но сейчас это желание казалось ей каким-то неправильным, очень грязным. Вряд ли она когда-нибудь полностью восстановится после всего пережитого. Ей было просто не под силу забыться. – Ну что ты, глупышка? – бархатно, обволакивающе промурлыкала Нева. – Не подумай, я пришла не за этим. Я забираю тебя домой. – Что? – дворянка отбросила одеяло. Чёрные крылышки её ресниц умильно дрогнули. – Как? Кто тебе позволит? – Спроси иначе: кто мне запретит? – Это из-за денег, да? – Белла не знала, что именно оказало такое воздействие, но ей захотелось кричать от своей ничтожности. Чёртова душевнобольная дармоедка! – Нет. Просто… – Ева замолчала. Не говорить же: «Просто что я так хочу!» Возлюбленная уже упрекала её в эгоизме. – Так будет лучше. – Ева, мы… Мы что-то не то делаем, – только и могла пробормотать Белла. – Я ведь тебе говорила… Я здесь начала писать книгу о своём отце… Вот, посмотри! – она кивнула на исписанный бумажный лист. – И прекрасно! Продолжишь работу в своей комнате, она тебя ждёт. Что ты так дрожишь, маленькая? Ты же знаешь, что я тебя очень люблю? Моя несравненная красавица! – Да перестань, – Белочка покраснела так, что, казалось, об её кожу было можно было обжечься. – Ты ещё не представляешь, какие подарки ждут тебя дома! Барышня попыталась возразить, но она провела в больнице достаточно времени, чтобы ослабнуть. А сейчас и вовсе казалась себе вымотанной донельзя. Бедняжка прилегла на подушку. Будь, что будет. *** – Вот, садись. Подожди, надо одеяло взбить. Это ещё что? – Ева скинула с кровати фигурку зайца. – Сколько раз повторяла Калерии: «Не бросай игрушки где попало!» Нет же… Тебя тошнит? – Нет, всё нормально. Я сейчас лягу спать, – пробормотала Белла. – Какого хрена ты наделала?! – исполинским тоном вопросил стоящий в дверях Модест. Увиденное не укладывалось у него в голове, не поддавалось никакой логике. Ещё десять минут назад он сидел в столовой и прикладывался к бутылке. Сначала думал выпить немного – просто чтобы поднялось настроение и появилось желание с кем-то пообщаться. Но что-то пошло не так, и вот уже нарушилась координация движений, речь стала невнятной, а природная конфликтность норовила вырваться наружу. И вдруг Ева притащила из больницы Беллу, на которую было невозможно смотреть: ослабевшую, истощённую, бледную – обнять и плакать. Да по какому праву?! Кем она себя возомнила?! – Ты вообще ничего не соображаешь?! История отца ничему не научила?! – последнюю фразу юноша выкрикнул на столь высокой ноте, что сам испугался. – Иди за дверь и разоряйся там сколько угодно! Белочка, приподнимись, подушку поправлю. – Она не долечилась! – Модест размашисто провёл пятерней по подбородку. – Как у тебя хватило наглости?! Даже со мной не посоветовалась! В сотый раз повторю, ты слишком много на себя берёшь! Тебя здесь вообще не должно быть! – Да ты сам не лучше! – Может, ты её хотя бы одеялом укроешь? Не видишь, у неё лихорадка! – Ребята, пожалуйста! – взмолилась Белочка. Она ожидала чего угодно, но не такого представления. Что между этими двумя произошло? Последние несколько лет они отлично ладили. А теперь были готовы друг друга со свету сжить. – У меня нет лихорадки. Зато голова от ваших криков разболелась! В этот момент она выглядела такой несчастной, что и Модест, и Нева почувствовали себя самыми ужасными людьми на свете. – Ты что, моя хорошая? – Ева нацепила на лицо милую, но насквозь фальшивую улыбочку. – Это мы так, несерьёзно. Мы, можно сказать, породнились. Живём очень дружно. Модест сделал вид, что обнял спорщицу за плечо, и незаметно этой же рукой скрутил кукиш. Эту стерву он был готов в любое время суток приветствовать фразой «добрый вечер!» Ибо при виде неё у него в глазах темнело. – Да, дружно. До тех пор, пока я не надумаю рассказать, чем ты тут занималась. – Замолчи! – О чём ты? – встрепенулась Белла, устремив на брата испуганный взор. Модесту показалось, что на него уставились две серебряные пуговки. – Не слушай, он сам не ведает, что болтает! – всполошилась Нева. – Всё хорошо. Я буду о тебе заботиться… – А ты уверена, что сможешь? У тебя самой расстройств – вагон и маленькая тележка! Тебя давно пора определить в обшарпанные стены богоугодного заведения! – Прекрати так разговаривать с Евой! – отрапортовала Белочка. – Если кому-то её и судить, то не тебе, заслуженному алкоголику империи! Как тебя только дедушка терпит? – Вот-вот! – охотно поддержала избранницу Ева. – В Петербурге всем надоел, теперь сюда приехал, нас жизни учить. Хорошо, что Владислав Константинович этого не видит. – Да ты! Ты! – пальцы парня сжались в бессильной злобе, губы подобрались. – Тебе даже до собственной дочери дела нет! – Зачем ты лжёшь?! – Белла попыталась встать на ноги, но у неё резко повысилось давление, отчего она была вынуждена притихнуть. – Мнение человека, который даже сейчас напичкан лекарствами, а неделю назад видел знаки в небе, меня точно не интересует! На несколько секунд воцарилось молчание, прерываемое хрустом пальцев и покашливаниями. – Да уж, ребята, – наконец вздохнула Ева. – Вот это у нас компания. *** Белла стояла у окна и наблюдала за снежинками, что попадали в бледно-жёлтый свет полной луны и становились похожими на крошечные кристаллики, которые бросала в небо невидимая Чаровница. Потом подошла к столу, зажгла ещё одну свечу, достала дневник. «Дорогой папа, так получилось, что Ева забрала меня из больницы. Я пока просто ничего не понимаю. И мне очень страшно. Как себя вести? Что делать? Просидела без движения пару часов. Хочу пообщаться с Калерией, но я пока даже разговариваю как-то невнятно. Тимофей очень обрадовался моему появлению. Модест тоже здесь – кажется, у него что-то произошло с Верой. Может, он не хочет на ней жениться. Но у меня ощущение, что они все что-то от меня скрывают; что-то очень нехорошее. Я не могу озвучить свои опасения, потому что догадываюсь, как это будет выглядеть со стороны. Они подумают, что всему виною моя болезнь. Но меня просто разрывает от дурного предчувствия и догадок. Как хорошо, что хоть с тобой я могу поделиться. Очень не хватает тебя, пап. Дома так пусто. Если мне не станет легче в течение недели, я попрошусь обратно в больницу. Я начала писать книгу… О тебе и маме. Сегодня хотела сходить на кладбище, но было уже поздно, да и вряд ли я бы дошла на своих ногах – ещё слишком слаба. Ты уж прости меня». Девушке вдруг стало холодно и страшно. Возможно, дело было в пляшущей тени на стене, что отбрасывало пламя свечи. А возможно – в шуме метели. На ветке старого дерева сидел одинокий воробушек, и он был словно олицетворением чего-то тёплого и живого в этой холодной круговерти. Очень хотелось впустить его в комнату погреться. По инициативе Беллы Ева спала отдельно. Впрочем, последняя была только «за». Лежать рядом с белокурой прелестницей ей было слишком тяжело: она обнимала, но не отдавалась. А так – хоть в кои-то веки выспится. – Я так окончательно сойду с ума. Ещё и в одиночестве, – прошептала Изабелла. А потом закрыла дневник, закуталась в одеяло и пошла к выходу из комнаты. Головная боль и тошнота вернулись, губы задрожали, но слёз не было. Наверное, всё выплакала. Путь до комнаты Евы показался Белле вечностью. Достигнув цели, она дёрнула дверную ручку. Ева не спала. Сидела на кровати, держа в руках нотный стан, и ела леденцы. – Зачем же ты встала? – вместо приветствия спросила Нева. – Так никогда в себя не придёшь. Аккуратнее, вот, садись. Из окна не дует? – Я тебя не отвлекла? – спросила Изабелла, сделав глоток остывшего чая из стоящей на прикроватной тумбочке кружки. – Мне стало страшно в одиночестве. – О чём ты говоришь? – Ева приобняла её съеденные полутьмой плечи. – Извини, что я на тебя так набросилась. Ну, в больнице. – Ничего страшного. Это же ты, а не кто-то другой. – А мне всё можно? Белочка не ответила, лишь улыбнулась. Ева ещё раз пробежалась глазами по комнате – не осталось ли где следов недавней пьянки? Она так тщательно тут всё мыла, что с коленей до сих пор не сошли синяки. – К чёрту, – еле слышно пробормотала молодая женщина. – Буду сидеть здесь безвылазно. Пока история не забудется. – Что? – Белла заинтересованно приподняла кукольный подбородок. – Ничего, это я о своём. Помнишь, как ты однажды сломала каблуки на всех моих туфлях? Чтобы я не казалась тебе такой высокой. – Ой. Мне тогда едва исполнилось шестнадцать. И я очень переживала из-за своего роста. – Когда ребята из моего коллектива увидели дорогое кольцо на моём пальце, они решили, что я завела себе старого деда, который меня обеспечивает. – Но ты пошла дальше и завела себе малолетнюю дурёху, – Изабелла тихонько рассмеялась. – Твои ребята поняли, что я с тобой по такой незначительной детали, как шнуровка корсета. Раньше он у меня был зашнурован кое-как. А ты сделала из этих верёвочек отдельный вид искусства. – Не дурёху. Джульетту… – Ты же знаешь, что я не люблю, когда меня с кем-то сравнивают, – Белочка вдруг надулась, точно мышь на крупу. – Даже с известными литературными героями! – Хорошо, прости, – улыбнулась Ева, наблюдая, как это недоразумение умилительно светит покрасневшими щёчками. – Я и сама знаю, что ты такая одна. Знаешь, я даже помню, как впервые завязала на тебе эту удавку, – певица поморщилась. Она до сих пор не понимала, зачем Снежинке корсеты. С её-то фигурой! – Тогда ты сказала, что наряжаешься для меня, а я ответила, что мне больше нравится, когда на тебе ничего нет. Сердце Белочки учащённо забилось, а ладони, несмотря на холод помещения, вспотели. Она в упор посмотрела на свою первую и единственную женщину. Внутренний механизм дал сбой. В районе солнечного сплетения что-то беспокойно заворочалось, задёргалось и заныло. – Ты такая маленькая. Но в тебе умещается столько тепла и света. Удивительно! Я больше жизни тебя люблю. Да что там, я бы умерла за тебя. Изабелла предпочла бы навсегда остаться музой, которая всегда парила бы где-то неподалёку, смялась и хлопала чёрными ресницами. Без которой Ева не могла бы ничего написать или напеть. Тогда бы она была уверена, что это в первую очередь – любовь творца к Эвтерпе: что-то почти мифическое, неуловимое. И главное – не такое надрывное. Она боялась сильных чувств. Все знали и видели, как закончилась история её родителей. – Не говори так! – Белла всхлипнула и от бессилия ударила кулачками по плечам Шахерезады. – Замолчи! Ради бога! Я не допущу этого! Слышишь?! – Успокойся, – Ева перехватила её руки и прижала к себе. – Ты напугана… Но я здесь. И всегда буду здесь. А вот ты хочешь меня оставить. Говоришь о каком-то монастыре, – она усмехнулась. Впустить эту принцессу в женский монастырь – всё равно что впустить козла в огород. – Я просто запуталась, – Белочка вклинилась в неё испытующим взором иконописных глаз. – Знаешь, некоторые говорят, что трепетные ласки приедаются, – пахнущие табаком пальцы Евы залезли под чужую ночную рубашку и мягко проехались по рёбрам. – Но я считаю, что приедаются всякие остолопы, не способные на нежность к любимой женщине. – Сделай первый шаг, – Изабелла заёрзала на простыне, но уже не от дискомфорта. Скорее от нетерпения. – Я не буду сопротивляться. – Я уже несколько раз сказала это, – сначала Ева не поверила услышанному. А потом её губы подёрнулись коварно-довольной улыбкой. Движения ловких рук ускорились, повторяя изгибы чужой талии и бёдер. – А ты отмалчиваешься. – Я? Что… – челюсть Беллы будто онемела, язык стал неповоротливым. А ведь Ева ещё даже ничего не сделала! Просто она слишком долго она не ощущала пьянящей близости. И теперь беззастенчиво льнула к длинным пальцам и тёплым ладоням. – Да. Ты знаешь, что я хочу услышать, – мурлыкающий голос разлился по венам аристократки горячим воском, терпким вином. Белла почувствовала, как мягкие губы целуют обратную сторону её шеи, чуть пониже линии роста волос, задрожала и выгнулась навстречу. – Те самые слова… Иначе я прекращу. – Но я ведь… – мысли превратились в вязкий кисель, но девушка смогла вспомнить, что сказала о своей любви в больнице. Этого недостаточно? Свободной рукой Ева попыталась снять с себя платье, но сделать это оказалось не так-то просто. От тихих стонов Белочки можно было подвинуться рассудком; в них было что-то очень личное, неподдельное, милое. Не то, что крики на весь дом! – Давай, я помогу, – Белла повернулась и вцепилась в рукава чужой одежды. Но её рот оказался тут же запечатан поцелуем; требовательным, властным, но не переходящим границы. – Я жду… – губы Евы переместились на чужие предплечья. И в этом было столько неги, бархата, шёлка, что слёзы не заставили себя ждать. – Я люблю тебя! – выкрикнула Изабелла громче положенного и закусила губы. – Очень люблю, – продолжила она уже тише. – Очень… Но пообещай, что… – Обещаю, – выдохнула Ева. Она сама не знала, почему для неё было так важно оказалось услышать это в сотый раз. Но после прошедших отвратных дней сейчас ей под кожу будто что-то тёплое налили. – У нас всё будет хорошо. *** – Когда я в детстве мечтал, чтобы у меня было много девушек, я не совсем это имел в виду, – сказал Модест и добродушным взором окинул сидящую напротив компанию. Изабелла прижимала к себе сонную Калерию, Анюта ковыряла вилкой салат. Но его улыбка сменилась гримасой, когда очередь дошла до Евы. Та сидела, закинув ногу на ногу, и курила так много, что в столовой дым стеной стоял. – Отец не любил, когда в доме чадили табаком, – напомнил юноша, сдерживаясь из последних сил. – Он бы меня простил, – невозмутимо ответила Нева. Настроение у неё было превосходное. И по такому случаю она спела три песни на ломаном иностранном языке, попросила Беллу нарисовать на её плечах цветы и замесила тесто для оладий, в которое теперь нагло сыпала пепел. – Ну ты и охренела, – процедил Модест. Он бы употребил словцо покрепче, но помнил о присутствии детей. – Что это за безвкусица висит над шкафчиками? – А что не так? – уточнила Нева, мельком взглянув на вышитые крестиком небольшие яркие картинки. – По-моему, очень мило. – Эта цыганщина абсолютно не вписывается в здешний интерьер. Не путай родовую старинную усадьбу со своими кабаками и притонами. – Модест, ради бога! – не выдержала Белла. Она уже несколько раз пожалела, что брат вернулся домой. С ним никогда ничего не бывало ладно и складно. – Из-за такого пустяка ссориться! Висят картинки, ну и что? Пусть дальше висят! На твоём месте, я бы поблагодарила Евочку. Без неё бы тут было совсем мрачно. – Благодарю Евочку. Чтоб её пополам разорвало, стерву такую! – Да что с тобой? Но Нева не смутилась. Напротив, залилась звонким смехом. – Ребята, давайте-ка мы с вами на обед приготовим яичницу, – предложила она спустя минуту. – Сейчас многие считают это блюдо нездоровой пищей. Но раньше все на завтрак ели яйца. А в Европе семнадцатый век вообще назывался куриным. – Я на завтрак салат не хотела, – буркнула Аня, понуро посмотрев в свою тарелку. – Завтра будет каша. Готовить каждому отдельно я не собираюсь, – Ева с любовью взглянула на дочь. Какая она взрослая! И причёска красивая, и платье аккуратное, и украшения подобраны со вкусом. Этакая девочка-куколка. – Я и ем салат. Куда деваться-то? Но хочу картошечку. – Модест, прости, что спрашиваю, но от Константина Борисовича писем не было? – прервала перепалку Изабелла. – Молчит как рыба, – мысленно Модест помолился, чтобы так было и дальше. Он был согласен даже на общество этой дымящей как паровоз попрыгуньи, лишь бы вновь не оказываться рядом с проблемами и ответственностью, которую на него пытались повесить. Хотя периодически ловил себя на мысли, что скучал и по дедушке, и по Вере, и по Алёне. Интересно, как там последняя? Освоилась? – А почему ты не взял с собой Веру? – По-моему, это не самая удачная тема для разговора за столом, – огрызнулся юноша, но тут же стушевался. То, что сестра начала проявлять хоть какой-то интерес к происходящему и задавать вопросы, – это уже очень хорошо. – Она ведь беременна. Кто знает, как она перенесла бы дорогу. – В том-то и дело, что беременна. А если ей станет плохо? А тебя не будет рядом! – А я что, нянька? Или бабка-повитуха? Какой от меня прок? Станет плохо – пошлют за доктором. – А вы дату свадьбы назначили? Я тоже хочу приехать. Но только с Евой. – И ты туда же? – вопрос был задан без злости или упрека, но произвёл неоднозначный эффект. – Белла, не нужно… – Нева накрыла руку возлюбленной своей ладонью. – Думаю, Модест ещё не разобрался в своих чувствах к невесте. В воздухе повисло такое напряжение, что тарелки на столе едва не треснули. – Зато ты во всём разобралась, – буркнул парень. – Одну любишь, с другим спишь. Ева вцепилась в столешницу. Белочка затряслась, словно её ударили, а потом посмотрела на брата, видимо, попытавшись расколоть его, как на допросе. – Что ты несёшь?! – наконец процедила певица. – О чём он? – кое-как уточнила Белочка. – Да пошутил я, расслабьтесь, – Модест откинулся на спину стула и нацепил на лицо дурацкую улыбку. – Прямо ничего сказать нельзя! Белла, это ты в дедушкину породу такая тугодумная. – Ну и что это за шутки? – за долю секунды в голове у Белочки пронеслись самые мерзкие варианты развития событий. – Нарочно не придумаешь! – Да его просто раздражает, что мы счастливы, а он – нет! Зависть треплет! – Ева едва сдерживалась, чтобы не вцепиться в лицо этому идиоту, как дикая кошка. – Треплет, да. Никого у неё нет, Белка. Кто ещё с такой дурой будет? – Да ну вас, – немного успокоившись, Изабелла принялась вставать из-за стола. – Мне пора принимать успокоительные. Калерия, пересядь… Ой, какая ты тяжёлая. – Тебя проводить? – заботливо спросила Ева. – Не нужно. Я пока не разучилась ходить. – Я тоже пойду, – спохватилась Аня. – Меня сегодня в гости пригласили. – Кто пригласил? Не рановато тебе по гостям ходить? – нахмурилась мама. – И когда ты успела глаза накрасить? – Мам, я давно их крашу. – Ладно. Оставь тарелку, я попозже уберу. На самом деле, Еве самой хотелось, чтобы дочь ушла. Теперь в столовой осталась только Калерия, присутствие которой не помешало ей отвесить Модесту подзатыльник. – Ты что делаешь?! – спросила Нева, когда юноша потёр пострадавший затылок, а Лерочка разразилась смехом. – Совсем язык без костей! – Я просто сказал правду. – Но ведь так нельзя! Белла может такого себе придумать! Например, что у нас с тобой роман! – О романе со мной тебе только мечтать, – фыркнул дворянин, а затем бросил неожиданно и нетерпеливо: – Хочу позолоченные запонки. – Будь у меня с тобой роман, я бы утопилась. Калерия, зайка, иди к сестре, – сквозь зубы процедила девушка. Калерия насупилась, но послушно слезла со стула и засеменила из столовой. – Какие запонки? – продолжила Ева, едва девочка скрылась из виду. – Ты собрался меня запугивать? – А почему бы тебе не сделать подарок другу? Что с тебя упадёт? Ты видела, в чём я в последнее время хожу? Как одеваюсь? Хуже пугала! – Да всем бы так одеваться, как ты! Возможно, я бы сделала тебе подарок. Если бы ты попросил об этом в другом тоне. Но точно не позолоченные запонки, – это было сказано для отвода глаз. Ева прекрасно знала, что и на рубашку бы не потратилась. – Давай не будем портить друг другу настроение и пойдём к Белле. *** Алёна не могла понять, что с ней происходило. Всю свою сознательную жизнь она никогда не говорила и даже не думала плохо о других людях; тем более, если они ей никак не навредили. «Это не моё дело», «я не вправе судить», «я сама не идеальна», – к таким фразам она прибегала, когда думала отступить от принципов. Однако сегодня девушка складывала в шкаф постиранные и отглаженные вещи Веры бог-знает-как-её-там-по-отчеству, кажется, Павловны, и не могла сдерживать едкие комментарии. – Вот это что… – прошептала она, взяв в руки платье с накрахмаленной юбкой. – Удивительно, как оно на неё налезло. С такой-то фигурой… Господи, о чём я! – крестьянка воровато огляделась вокруг: не услышал ли кто? – Она беременна! Хотя и что с этого? Плечи и бёдра у неё, видно, всегда были широкими. Её бы в поле. Или на берег реки. Или статую пастушки с неё лепить. Интересно, что ухоженный, изящный молодой человек, каждое движение которого кричало об аристократическом происхождении, нашёл в этой дородной даме? Она и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдёт; если, конечно, с такой комплекцией протиснется в дверной проём. – Не смотрятся они вместе! Хоть она и дворянка, а что толку? Разве это главное? Вроде бы образованная, а поговорить с ней не о чем. Модеста уже неделю дома нет, а она палец о палец не ударила! Хоть бы с Константином Борисовичем поговорила, может, ему помощь какая нужна. Хотя господин тоже хорош! До сих пор письмо внуку не отправил. – Алёна сложила вчетверо чужой хрустящий от чистоты сарафан: – Бог ты мой! И куда она в нём пойдёт? С нашей-то погодой! На моря, что ли, собралась? Конечно, жених-то богатый. Не будь его – искала бы себе старого пня, который бы её развлечения оплачивал! Ещё через минуту Алёна уткнулась в сгиб локтя и всхлипнула. Отвратительно! Откуда в ней такая желчь и чёрная зависть? Причём, не к вещам или деньгам. А… Бог знает к чему! У Веры Павловны судьба – врагу не пожелаешь. С родственниками, как Алёна поняла из ненароком услышанных сплетен, она не общалась, отношения с женихом оставляли желать лучшего. А тут ещё какая-то приживалка её исподтишка грязью поливала! – Надо прекратить, – прокрутив это в голове, Алёна начала складывать одежду Веры с осторожностью, граничащей с благоговением. – Иначе я превращусь в одну из тех, от кого всегда хотела держаться подальше. Неужто дело в Модесте Владиславовиче? Чепуха! Их ведь ничего не связывало. Поболтали несколько раз, только и всего. И он уже успел показать себя с не самой лучшей стороны! Все молодые люди, с которыми доводилось общаться Алёне, были простыми, милыми и располагающими к себе. Но этот блондин разительно выделялся на их фоне. Даже Константин Борисович неоднократно намекал, что его внук – дамский угодник почти мирового масштаба. – Да все его подруги в усадьбе не поместятся! – неожиданно зло изрекла прислужница. – И в Москву он, наверное, не просто так уехал. А я ещё отвар ему принесла! Хорошо, пирожков в дорогу не напекла. Дура! Одному богу известно, что он себе придумал! – закончив с одеждой, девушка в последний раз перевела дыхание и стряхнула с себя непрошеную грусть: – Вот приедет, а я с ним и не заговорю! Мне такие друзья не нужны. Лучше с Верой Павловной буду общаться. Она хотя бы приличный человек! *** – Да иди куда хочешь, конечно, – Белла демонстративно отвернулась к стене. Её глаза зачесались от подступивших слёз. – Но я не могу понять, почему ты не берёшь меня с собой! – Что же тут непонятного? – Ева осторожно погладила выглядывающее из-под одеяла хрупкое плечико. – Ты ещё слишком слаба. Зачем тебе волноваться? – Скажи честно, ты меня стесняешься? – Вот опять твой излюбленный приём! – Нева закатила глаза. Она словно жила в двух параллельных вселенных: в одной из них Снежинка – замечательная, милая девочка, а в другой – манипуляторша, провокаторша и злыдня. – Переиначиваешь мои слова по-своему! Два дня назад Еве пришло приглашение на мероприятие, на котором будут люди из высшего света, а не только алкоголики и независимые музыканты. Поэтому она и согласилась – была огромная вероятность, что всё пройдёт без инцидентов. Но брать туда Белочку было бы опрометчиво. Вдруг заявится какая-нибудь Катя и сболтнёт лишнего? В конце концов, вдруг Белле просто-напросто станет плохо? – Хорошо, извини, – Изабелла села на кровати, обняв колени. День только начался, а она уже извелась! – Но я ничего не могу с собой поделать! Когда ты где-то там, я постоянно представляю тебя с другими женщинами и мужчинами. – И что же в твоих фантазиях эти мужчины и женщины со мной делают? – Нева едва сдержала усмешку. В первые несколько лет ревность избранницы ей льстила, но сейчас – смущала и доводила до белого каления. – Ничего такого. Просто танцуют… рядом, – Белла выразительной паузой рассекла последнее слово. – Общаются, обнимают тебя, соблазняют. – Мне казалось, мы обо всём поговорили в прошлый раз. – Прости, – Белочка была вынуждена признать поражение. – Я одного не могу понять: почему? Я ведь не даю тебе повода сомневаться в себе. Я всегда обо всём тебе рассказываю. – Вот именно, что обо всём! Даже о том, как тебе на шею прыгают поклонницы! – Да это просто взбалмошные девочки! Я живу на их деньги! Если бы не они, меня бы никуда не приглашали! – А зачем ты с ними обнимаешься?! – Белла осмотрелась вокруг. В комнате было достаточно предметов, которые она бы с радостью примерила на голову возлюбленной. – А что в этом плохого?! Так делают все артисты! – Мне так хочется тебя чем-нибудь стукнуть! – Хорошо! Если тебе от этого станет легче, можешь меня ударить. – Не буду, – всхлипнула Белочка и вновь отвернулась к стене. – Маленькая… – Ева расслабленно улыбнулась и крепко обняла возлюбленную. – Глупенькая. Ну что за прелесть? Хорошо. Если хочешь, можешь пойти со мной. Нет, не так. Я официально приглашаю тебя сопровождать меня на это знаменательное мероприятие! – Я подумаю, – буркнула Белла, ещё стараясь придерживаться образа барышни не в духе. – Ещё совсем рано. Поспи, а я пойду, решу с Калерией несколько примеров на вычитание. Нева с улыбкой посмотрела на лежащие на столе два сердечка из солёного теста. Они успели затвердеть и были выкрашены в розовый и тёмно-зелёный цвета. Первое Калерия подарила старшей сестре, потому что нежно любила её. А второе – Еве, потому что она «самая весёлая и сильная». – Что-то у нас ничего вкусного не осталось, – напоследок изрекла певица. Сборная столовой по тарелкам опять переехала в спальню. На одном блюдце лежали ягоды, которые за ночь успели заплесневеть. Девушка взяла посуду и вышла из комнаты. Больше всего на свете ей не хотелось наткнуться на Модеста. Но судьба не оказалась к ней благосклонной. Юноша уже сидел в столовой, уронив голову на столешницу. Нева поняла, что он снова не выспался. – Ой, кого я вижу! – фыркнул Модест. – И тебе доброе утро. – Откуда у вас в комнате столько грязной посуды? А ещё девушки! Хуже поросят! – Умоляю, не порти мне настроение. – Хорошо, что мы столкнулись вот так, без посторонних глаз. – Что ты имеешь в виду? – Ева настороженно вздёрнула брови. – Есть у меня для тебя одна новость, – парень извлёк откуда-то клочок бумаги, в центре которого красовалось трёхзначное число, и протянул собеседнице. – Что это? – Помнишь, недавно я попросил у тебя запонки? Ты лишь отмахнулась и посмеялась. А теперь я вместо символического презента хочу попросить деньги. Ева застыла, как каменное изваяние. Мыслям в её голове стало тесно. Спустя минуту она разлепила губы: – Ты сейчас подзатыльник получишь, а не деньги! По какому праву? Как ты смеешь у меня что-то требовать? Да ещё таким образом! Во-первых, я старше тебя. А во-вторых… – А во-вторых, если ты не пойдёшь мне навстречу, Белла узнает, чем ты занималась в её отсутствие. Неву вдруг ослепил особо острый приступ головной боли. Она едва не закричала, но сумела вовремя сжать виски указательными пальцами. Казалось, ещё чуть-чуть – и её глаза выпадут и покатятся по полу, точно маленькие мячики. – Не надо этих спектаклей, – отчеканил Модест, не сводя с оппонентки пронзительного взгляда. – Всё равно не поверю. Ты рождена быть певицей, а не актрисой. – Послушай, но... Я пыталась тебе объяснить. Это совсем не то... Я не хотела этого, но была слишком пьяной, чтобы сопротивляться. – Во-первых, это тебя не оправдывает. Белле ещё в первые месяцы ваших отношений не нравилось, что ты так часто прикладывалась к бутылке. А во-вторых, даже если не хотела, как думаешь, кому поверит Белочка? Родному брату или дамочке, которая однажды уже предала её? – Зачем ты ворошишь прошлое? Я любила Беллу. Люблю… Да я и живу только тогда, когда ей хорошо. Когда она улыбается! – И ради своей огромной любви ты не можешь пожертвовать этой, в общем-то, небольшой суммой? Я понимаю, что ты – хладнокровная стерва. Но попробуй проникнуться ко мне сочувствием. Во-первых, я сирота. Во-вторых, у меня куча проблем. – Чёрт возьми, какие у тебя проблемы?! На тебя все молиться готовы! Константин Борисович в тебе души не чает! Тебе просто нужно по-человечески себя вести… Ева едва понимала, что происходило вокруг. Ей бы выгнать этого идиота на все четыре стороны. Сорваться на крик. Отвесить ему пощёчину. Но она могла только держаться за край стола – единственный твёрдый предмет поблизости; и, как мантру, прокручивать в голове одну и ту же фразу: «Я не хотела». – «По-человечески»? Это точно ты говоришь? – Белла болеет. Ты представляешь, что будет, если она об этом узнает? Мы можем её просто-напросто потерять! Неужели тебе не жаль сестру?! – А на что ты наделась? На то, что всё будет как раньше? Напилась, изменила, и всё с рук сойдёт? Нет, за свои проступки нужно отвечать. – Модест, что с тобой стало? Твои родители – прекраснейшие люди! Дедушка – очень порядочный человек. Сёстры – просто ангелы. Я помню тебя ещё десятилетним мальчиком. Раньше ты таким не был! Что на тебя так повлияло? Что испортило? Светская жизнь? Друзья? Невеста? В кого ты превратился? То, что ты делаешь, – не просто некрасиво. Это мерзко, дёшево, недостойно твоего статуса и воспитания! Ева сама недавно думала, что ей нужно обо всё рассказать Белле. Но она не могла. Не представляла, как сядет на диван и поведает: «Снежинка, так и так случилось». – Ты злишься на меня за то, что я обидела тебя в первые дни твоего пребывания в Москве? Но всё ещё можно исправить. Я забираю назад все свои высказывания. Слышишь? Не возвращайся в Петербург, твой дом – здесь. Обещаю, мы найдём общий язык! – Перестань мне зубы заговаривать. – У меня нет таких денег! За последний концерт я получила копейки. И дочь у меня растёт, постоянно что-то хочет... – Вот так, да? Что ж, ты сделала свой выбор, – Модест коварно улыбнулся, встал из-за стола и вышел из столовой. *** Белла вошла в небольшой, но приличного вида кабак очень осторожно. Самой стало смешно – ни дать ни взять, Золушка перед балом! Вокруг уже собрались люди, но девушка очень хотела остаться незамеченной. Сегодня она облачилась в чёрное платьице и ажурную накидку, которую ей предложила Ева. Растрепала волосы так, что они почти полностью закрыли лицо, не притронулась к косметике, и теперь мышкой прошмыгнула за свой столик. – А ведь Ева будет общаться с гостями, – прошептала бедняжка, утерев нос и почесав кисть левой руки. – Надо было договориться, чтобы я заранее придумала какой-нибудь интересный вопрос, а она бы на него ответила. Наверное, спрошу, какое у неё любимое литературное произведение. Она назовёт «Мизантропа» Мольера. – Добрый вечер, – вдруг прозвучал рядом низкий баритон. – Позволите? Белла подняла глаза. Перед ней стоял мужчина лет тридцати. Очень даже приятный на вид: тёмные волосы, славянские черты лица, острый взгляд, аккуратный костюм. – Садитесь, – равнодушно ответила девушка. – Сегодня прекрасная погода. Не находите? – как снег на голову ляпнул незнакомец. – Погода? Ну да, лёгкий морозец. – Меня зовут Кирилл Сергеевич. Можно без отчества. А мы раньше с Вами не встречались? – Маловероятно. – Но Ваше лицо кажется мне знакомым. Вы не поёте? – Нет. У меня ни слуха, ни голоса. – Может, вращаетесь в других богемных кругах? – Не знаю, – Беллу начинал напрягать этот разговор. – Даже если видели, что с того? – Ничего, – пожал плечами Кирилл. – Просто к слову пришлось. Кстати, Вы так и не представились. – Изабелла Владиславовна. – Какое интересное имя. Не хотите покурить? – Покурить? – девушка затравленно огляделась вокруг. Ева была права, ей не нужно было идти. – А давайте, – в следующую секунду до неё дошло, на что она подписалась, но почему-то ей было всё равно. – Только у меня руки дрожат. Мужчина кивнул, достал из кармана трубку, раскурил и протянул собеседнице. Белла знала, что мужчины не любят курящих барышень. А для некоторых это вовсе является дурным знаком – мол, распущенная, доступная, пропащая. Наверное, новый знакомый решил так её «проверить». Ну и что теперь? – А Вы никого не ждёте? – Не жду, – Белла моментально закашлялась. Первая затяжка пошла не в то горло. – Странно. Такая красавица, и в гордом одиночестве. Изабелла открыла рот, чтобы ответить, но вдруг на её плечо легла тёплая ладонь. Она явно не принадлежала Еве – её руки она бы узнала из тысячи. Но это был кто-то знакомый. И данный факт совсем не радовал, даже наоборот. Белочка не хотела, чтобы её застали в таком состоянии. – Рад Вас видеть, сударыня. Она обернулась и встретилась глазами с Алексеем. Они не виделись очень давно, но она сразу узнала его по длинной нетипичной чёлке и многочисленным побрякушкам на руках. – Ох. Могу сказать то же самое, – на губах Изабеллы созрела улыбка. Ей нечего бояться, этот человек не станет опускаться до слухов. – А говорили, что никого не ждёте… – нахмурил брови Кирилл. – Это что такое? – Алексей ошалело указал на трубку. – Изабелла, я не ханжа, но Еве это не понравится. Ещё кабак в порыве гнева разнесёт. Я сяду? – Да, конечно, – слова старого знакомого подействовали на Белочку отрезвляюще. Она прокашлялась и вернула трубку Кириллу, который, поняв, что его планам не суждено сбыться, пошёл другим путём: – Скажите, Изабелла Владиславовна, у Вас есть незамужние подруги? – Шли бы Вы отсюда подобру-поздорову, – ответил за Белочку Алексей. Мужчина нахмурился ещё сильнее, но спорить не стал. Ещё не хватало ему испортить свою репутацию из-за какого-то зяблика в дурацких штанах! – А Вы как здесь оказались? Ева позвала? – с долей ревности поинтересовалась Белочка, едва они с Лёшей остались вдвоём. – Нет. Просто узнал, что здесь будет человек, который мне очень нравится, – Алексей вспомнил тощего паренька с двумя родинками на предплечье, густыми волосами и чувственными губами. Над ним открыто насмехались более взрослые и мужественные остолопы, а он, Лёша, даже смотреть на него спокойно не мог – сердце сжималось: то ли от жалости, то ли от чего другого. – Вижу, вам теперь легче находить общий язык с людьми. Не живёте затворником. Я за Вас рада. – Ненамного легче. Но спасибо. А я рад видеть Вас в добром здравии. Старания Евы и докторов не прошли напрасно. Алексей не знал о последствиях той самой ночи. Для него «королева бала» просто перепила и поцеловалась с Игорем, который наутро ничего не вспомнил. Рассказывать об этом Белле было необязательно. А даже если Ева решилась – не конец света, можно простить. Хотя он, конечно, был дураком, когда подстегнул подругу на такую авантюру. Нужно прекращать курить всё, что раскуривается, иначе совсем соображать перестанет. – Значит, у Вас с ней всё хорошо? – на всякий случай уточнил молодой человек. – Да. А должно быть иначе? – Белла заёрзала на стуле. Почему, чёрт возьми, все вокруг вели себя так, будто знали что-то, чего не знала она?! – Нет. Я очень рад за вас. Дворянка повернула голову. Справа стояла компания молодых людей, кидающая на неё презрительные взоры. Прислушавшись, можно было разобрать обрывки фраз: «Да, та самая…», «ну, которая больная на голову…», «не подходи, ещё накинется…» – Не смотрите туда, – посоветовал Алексей. – Они завистливые уроды. – Они говорят правду. Но я так надеялась, что меня не заметят. – Быть красивой и талантливой – тяжёлый крест, – сочувствующе выдохнул мужчина, а затем его взгляд зацепился за знакомый силуэт в толпе: – Простите, мне нужно отойти. – Как? Подождите! – Не волнуйтесь. Если кто-то подойдёт, скажите, что плохо себя чувствуете; голова болит, вот и не можете поболтать. А скоро Ева выйдет. И точно не даст Вас в обиду, – Алексей нервно усмехнулся. Что у него за карма, всю жизнь успокаивать алкоголичек и неуравновешенных дамочек! – Если для Вас это так важно, я вернусь через полчаса. Продержитесь? – Да, хорошо, – согласилась Белла. Едва Лёша ушёл, она сняла с себя накидку и кинула на стул напротив – пусть все видят, что здесь занято. Хотя теперь гостям было куда проще разглядеть её лицо. Те самые ребята, смекнув что к чему, двинулись к ней, посмеиваясь и толкая друг друга локтями. – Здравствуйте, а мы Вас знаем! – улыбнулась высокая брюнетка в широкополой шляпе и пышном платье в крупный горох. – Подруга Евы? Белочка не ответила, лишь улыбнулась уголками губ. Да, просто какая-то пигалица пришла к подруге, с которой делила крышу и постель… Какой год? Четвёртый? Пятый? – Художница, да? Портретистка? А меня нарисуете? – Я не доверяю вкусу Евы в выборе компаньонок с тех пор, как десять лет назад она взяла под опеку неряшливую наркоманку, начинающую певичку, – изрёк бесцветный парень лет двадцати. – Господь всемогущий, ты о Леночке? – взвыла брюнетка. – Да, то время, когда она прилепилась к Еве, было ужасным. Как хорошо, что с Вами всё по-другому! – и сытно оскалилась, вновь взглянув на мечтающую провалиться сквозь землю Белочку. – Это как посмотреть. – ещё одна девушка в броском наряде уселась на стул, не обратив внимания на накидку. – Не подскажете, любезная, почему Евы давно нигде не было видно? – У неё были дела, – улыбнулась Белла. – Хотите сказать, Вы тут ни при чём? Вы ограничиваете её общение с поклонниками и друзьями десятилетней давности! – Это недопустимо! – охотно согласилась первая дамочка. – Ну Вы, конечно, красавица… Глаз не оторвать! – молодой человек произнёс это с такой напыщенной интонацией, что Белла подумала, что он – очередной артист, мнимый талант которого никому не нужен. – Но всё равно проигрывает Еве! – поджала губки брюнетка. – Утончённая, изящная, грациозная – да. Но не более того. У Евы есть искра, харизма, изюминка. А от Вас, королевна, веет скукой, грустью и слезами. – Знаете, я, пожалуй, пойду, – пискнула аристократка. – Куда же Вы? Обиделись? Я ничего такого не имела в виду, – затрещала собеседница. – Зато Вы не очередная закулисная крыса! – Верно, она не крыса, а мышка, – усмехнулся мужчина. – Какой у Вас рост, прекрасная барышня? – Я не могу с вами поболтать, у меня голова болит! – запоздало изрекла Белочка и ощутила, как язык стал неповоротливым, а слюна – вязкой. Она силой заставила себя подняться на ноги и, прокручивая в голове фразу: «Хоть бы не упасть», поплелась к выходу. Сзади раздались победоносные смешки. – Ничего… Сейчас выйду на свежий воздух, и станет лучше… – Ого! Вдохновение! Это Вы?! – перехватил её высокий мужчина с узким лицом, в чёрном пиджаке и таких же штанах. – Безумно рад Вас видеть, хотя лично мы не знакомы. Я пробую себя в написании портретов, не откажетесь ли Вы позировать мне? – Я больна, пропустите, пожалуйста, – тихо ответила девушка, высвободив из его пальцев свою безвольную руку. – Как больны? Чем? Давайте посидим немного. – Я не могу… – мысленно Белла отметила, что давно не ощущала такого душевного опустошения. – Вот это явление! – нараспев произнесла женщина лет тридцати, подойдя поближе. Ранее она наблюдала за разговором со стороны. – Сама Изабелла Оболенская! Вас уже выпустили из сумасшедшего дома? – Откуда Вы знаете? – в уголках глаз дворянки блеснули кристально-чистые слёзы. Наверное, глупый вопрос. В определённых кругах она больше пяти лет являлась заметной персоной. Слухи разносились очень быстро. И не исключено, что Ева проболталась. – И как там? Обливают ледяной водой? Приковывают к кровати? – Нет. Зачем? Я же не буйная. Просто мне было очень плохо. Мне и сейчас плохо… – Не буйная? Значит, Вам можно гулять без присмотра? Белла вздрогнула. В голове всплыл давний монолог мамы. Она запомнила его почти дословно. Словно знала, что потом пригодится: – Я всегда понимала, что со мной что-то не так. Наверное, я ещё в утробе матери видела всяких уродцев. Деревенские жители сплетничали обо мне, сочиняли небылицы: мол, страшно жить неподалёку от неуравновешенной. Но чаще всего я представляла опасность лишь для одного человека – для себя. Я хорошо запомнила своё пятнадцатое рождество. За день до него мне привиделось, что на подоконнике сидел человечек в красном колпачке. Я зачем-то рассказала об этом тёте. Та отреагировала спокойно. Только прошептала себе под нос: «Боже, опять началось!» Отмечать со мной рождество она не стала; ушла из дома с наступлением вечера, сославшись на то, что её «пригласили соседи». Но я знала, что ей было просто боязно оставаться с сумасшедшей. – А кто теперь будет за Вами ухаживать? – продолжила наседать женщина. Изабелла пробормотала что-то неразборчивое и, всхлипывая, дошла до выхода. *** – Где Белочка? Кто-нибудь видел Белочку? Да расступитесь, идиоты! Ева замерла у дверей гримёрной, изнывая от бессилия. Колени тряслись, горло чесалось изнутри, сердце выпрыгивало из груди. – Какая Белочка? Вам пора выходить к зрителям! – прогнусавил один из организаторов. Его распирало негодование. Да, Ева Андреевна, безусловно, талантлива. Более того, она сумела создать неповторимый образ беспечной красотки, в равной степени желанной для мужчин и их спутниц, а это – колоссальный труд. Но неужели она не могла стать более дисциплинированной? За столько-то лет на сцене! – Светловолосая девушка в чёрном платье, – заговорила певица, кое-как собравшись с мыслями. – Маленькая такая… – она подняла руку на метр от земли. – Звёздочка моя. – Может, вышла подышать свежим воздухом? – предположил мужчина. – Да не волнуйтесь! Не украли же её, в конце концов! – Дайте мне хотя бы десять минут! Я должна её найти! Она больна! – Хорошо-хорошо! Сейчас я ещё кого-нибудь расспрошу. Нева круто развернулась, намереваясь растолкать толпу, но в следующий миг её ладони вспотели, а тяжесть в районе солнечного сплетения увеличилась стократно. Полонский! Его образ прочно врезался ей в память – ни с кем не спутаешь. Статное телосложение, тёмные волосы, тонкие губы. Расстояние не помешало Еве приметить одну деталь – взгляд мужчины был острым и оживлённым, а не расфокусированным и туманным. – Он не под наркотой! – догадалась певица. И сейчас это затрудняло положение. Теперь она не сможет обратиться к организаторам мероприятия с просьбой «убрать неадекватного зрителя из зала». – Наверное, уже не помнит, что между нами произошло. Ноги бы ему сломать. А если, наоборот, помнит, и в красках? Господи, где-то здесь Белла… Девушка заметалась по коридору. Что предпринять?! Попросить кого-нибудь из знакомых вытолкать Георгия в шею? Самой подойти к нему? Делать вид, что ничего не случилось? Продолжить поиски возлюбленной? К счастью, пока она склонялась к последнему варианту, к ней подошёл Алексей, держащий под руку тяжело перебирающую ногами Беллу. – Держи свою красавицу, – фыркнул музыкант, и Белочка поморщилась – он будто вещь из рук в руки передал! – Белочка! – Ева обняла дивные юные плечи. – Ты куда подевалась? Нельзя так делать. – Я хотела пойти на улицу, – буркнула избранница. – А тут вдруг твой друг. – Да, а тут вдруг я, – засмеялся Алексей. За прошедшие несколько минут его настроение явно поднялось. То ли от непродолжительной беседы со своим предметом симпатии, то ли от двух рюмок водки. – Можете называть меня Купидоном Петровичем. – Слушай, мне не до смеха, – черты лица Евы быстро затвердели. Она отстранила Снежинку и впилась в ухо соратника, который столько раз вставал на её сторону: – Полонский здесь. – Ну и что? – спросил тот. – Ты не знаешь всего. Просто… Пожалуйста, помоги мне. Он должен уйти. – Какая кошка между вами пробежала? – Лёша, я тебя очень прошу! Позови кого-нибудь, не знаю… – Кого? Может, ещё предложишь здесь драку устроить? У меня нет никаких прав, чтобы его выпроводить. Он даже не пьяный. – О чём вы? – Изабелла навострила уши и встала на носочки. – Кого выпроводить? – Никого, это мы так, – отмахнулась певица, а затем добавила ещё тише: – Лёш, на кону мои отношения с Беллой. – Ты безумная, что ли? – начал мужчина, но подругу подозвал организатор. Понимая, что ждать больше нельзя, Ева последовала в гримёрную, напоследок одарив соратника умоляющим взглядом. – Что случилось? – в который раз спросила Белочка; таким тоном, что становилось понятно, что она находилась в шаге от очередного нервного срыва. – Всё хорошо. Не беспокойтесь. Просто у Евы какие-то проблемы с одним из гостей. Не знаю, чем он ей не угодил, но она не хочет, чтобы он здесь присутствовал. – Значит, на то есть веские причины, – барышня ничуть не сомневалась в своих словах. У Евы было достаточно недоброжелателей, и некоторые из них и раньше приходили на её концерты. Нева всегда относилась к этому с юмором: мол, пусть смотрят, мне не жалко. Но попросить выпроводить зрителя – это что-то новое. – И Вы ничего не сделаете? – Нет. А что я должен сделать? – Хорошо, тогда я сама разберусь, – Белла встала на дыбы, и Алексей поразился переменам, что за долю секунды произошли в этой хрупкой девочке. Уже не было ни стеснительности, ни слёз. Осталось только желание обезопасить возлюбленную. – Где он? – Подождите! – Лёша схватил подругу за запястье, прежде чем та двинулась в гущу событий. – Если с Вами что-нибудь случится, Ева всех со свету сживёт! Пойдёмте, – выдохнул он, и Белочке показалось, что она услышала, как заскрипели его зубы. Георгия они перехватили на полпути в зал. И сначала тот не понял, чего от него хотят. – Здравствуй, – поздоровался Алексей. – Ты меня, наверное, помнишь. Тут такая ситуация… – Пожалуйста, уйдите отсюда, – с плеча рубанула Изабелла. – Уйти? Почему? Вы вообще кто? – Георгий с ног до головы оглядел бесстыжую коротышку. – Ева не хочет, чтобы Вы здесь были, – уверенно отчеканила дворянка. Она знала, что, вернувшись домой, будет рыдать до звона в ушах; возможно, что-нибудь себе порежет. Но в данный момент у неё была лишь одна задача: принять удар на себя. – Мало ли, что она не хочет. Меня не могут не пропустить. Я абсолютно адекватен, у меня с собой нет ни оружия, ни наркотиков, ни алкоголя. Можете проверить карманы. Так по какому праву? – Насчёт адекватности я бы поспорил, – вмешался Алексей. Он понимал, что правда на стороне Георгия. Но раз он оказался в эпицентре конфликта, было глупо отмалчиваться. – Тебе ничего не мешает пойти в любой другой кабак. – Но я хочу быть именно здесь! – Мне это надоело, – Белочка уже собиралась схватить гостя за руку, но, с близкого расстояния оценив его телосложение, передумала. – Покажите Ваши документы. – Боже мой! – Полонский посмотрел на оппонентку, как на капризного ребёнка. – Известную певицу с уникальным голосом защищает девочка, в которой, дай бог, тридцать килограмм веса и сто сорок сантиметров роста. Это просто смешно! Зачем Вам мои документы, красавица? Ваш друг прекрасно знает, как меня зовут. – Либо Вы показываете документы, либо я пишу Ильину Дмитрию Сергеевичу, человеку из земской полиции, и прошу забрать Вас для выяснения личности. – За ней, правда, серьёзные люди стоят, – понизил голос Алексей. – Один дедушка чего стоит. Не наживал бы ты проблем на свою голову. – Ну вы и странные, ребята, – хмыкнул Полонский. – Я догадываюсь, почему Ева не хочет меня видеть. И пришёл, чтобы объясниться и преподнести ей подарок. Вы её подруга? Или сестра? – Я… подруга. Очень близкая. – Ну и замечательно. Тогда передайте ей это, – Георгий достал из кармана пиджака серебряное кольцо с крупным камнем. – От чистого сердца. И пусть заканчивает от меня бегать. Это глупо. Мы взрослые люди. Если для неё это так важно, – он иронично засмеялся, – я готов на ней жениться. – Что Вы имеете в виду? – голос Изабеллы осип и задрожал. – Что Вы как ребёнок? Всё предельно ясно. Я понимаю, она злится на меня за то, что я немного… перепил. Не очень романтично всё получилось. – Твою мать… – протянул Алексей. Боже, пусть это будет не то, о чём он подумал. Что-то неприятное, но не настолько! – Пусть напишет мне в ближайшее время. А ещё лучше – навестит. Адрес она знает. – Да иди уже отсюда! – не выдержал Лёша. – Язык как поганое помело! – Вы только кольцо отдайте, – напомнил Георгий, вложив драгоценность в безвольную руку аристократки. – Еве будет приятно. Белла почувствовала привкус желчи во рту. Пульс отдался битами в ушах. Бедняжка едва не упала, благо, рядом была стена, о которую она и опёрлась, как о плечо верного друга. Перед глазами всё поплыло, но это к лучшему – отчего-то ей стало больно смотреть на происходящее вокруг. – А как давно у вас… Ну, как давно вы с ней… – девушка не договорила. Слова застряли на выходе из горла. Да и Георгий уже скрылся по направлению к выходу. – Чему ты удивляешься, Белочка? Вселенная не терпит пустоты. По негласному закону жизни, любимые должны быть вместе. А если любимой нет, на смену ей приходит кто-то ещё. Это только мы с тобой – бедовые однолюбы. Я до последнего свои чувства на пьедестал возносил. И ты собираешься. Папа… Папочка… – Изабелла, послушайте, – заговорил Алексей. – Это какое-то недоразумение. – Мне не показалось, – Белла подняла на него поплывший взгляд. – Что от меня что-то скрывают… Они знали… И Вы… Вы тоже… – Клянусь, не знал. Я был в тот вечер с Георгием и Евой, да. Там ещё много народу было, все пьяные как черти. Но я подумать не мог! – А я ещё недоумевала, почему брат так странно себя ведёт, – широко распахнутые глаза дворянки влажно заблестели. – Он мне не сказал… Никто не сказал… – Господи, бедняжка, – Алексей никогда не был ни тем, кто изменяет, ни тем, кому изменяют. Его ни разу не «бросали», и все его расставания происходили обоюдно. Но в данный момент он каждой фиброй души почувствовал боль этого воздушного создания. Ничего в жизни не видела. Родителей уже не было, друзей – тоже. Только Ева, которой она отдала всю себя. Не успела оправиться от одного удара, как получила следующий! – Изабелла, ну… Такое случается. Это не значит, что Ева Вас не любит! В конце концов, это ещё надо проверить! Возможно, Полонский соврал. Конечно! – эта мысль настолько воодушевила Алексея, что он попытался улыбнуться. – Нашли кому верить! Удивительно, как за несколько минут может перевернуться жизнь. Раз – и пустота. Будто ничего и не было. Белочка привалилась спиной к стене. Из зала доносились голоса и смех; раздражали, лезли в уши, раздирали сознание. Через пару мгновений она затряслась от рыданий: – Ду…ра… мало…летняя… пусты…шка… никому…не…нужна… – Да что Вы говорите?! – Алексей отвык от женских истерик и понятия не имел, что предпринять. Не звать же Еву в срочном порядке! – Вам нужно умыться. Вон, люди смотрят. – Я не хочу… Я хочу домой… – спазм сжимал горло бедняжки, губы рвано втягивали воздух, а внутренности скручивались в тугой жгут. За что? Почему? Что она делала не так? – Я хочу к папе. – Хорошо, давайте я хотя бы провожу Вас. Но Изабелла уже медленно побрела прочь. Казалось, она падала в бесконечную пропасть. «Нашла себе усладу – какую-то кабацкую лярву с тёмным прошлым. Она никогда никого по-настоящему не любила…», «у Евы есть искра, харизма, изюминка, а от Вас веет скукой и грустью», «о, Вас уже выпустили из сумасшедшего дома?» , «по Вашей вине Ева не общается с поклонниками…» Слёзы были неестественно горячими. На мгновение девушке даже показалось, что по её щекам бежит кровь. Они все правы. Она ничего из себя не представляет. – Лучше бы сгнила к чёртовой матери в той больнице. Всё равно никому до меня дела нет! *** Модест сидел на диване, волком уставившись на стёртый на сгибах конверт. Ещё утром у него было прекрасное настроение и непреодолимое желание пойти в разнос. Он пересчитал оставшиеся деньги и перебрал украшения, среди которых оказались три старомодных кольца и цепочка, которую он последний раз надевал год назад. Если их продать, можно будет несколько дней подряд танцевать на столах, пропитываться коктейлями из вин, орать матерные стихи во всё горло и знакомиться с пышногрудыми барышнями! Но в обед ему пришло письмо от дедушки, в котором тот просил своего непутёвого внука вернуться в Петербург, потому что Вере очень плохо. – Что получается, скажите на милость! Приехал в Москву и даже не отдохнул как следует! – лишь сейчас до Модеста дошло, что только здесь он мог творить практически что угодно, не опасаясь порицания. – Какой-то кошмар! Вернусь в Петербург – закисну в четырёх стенах. Жить на два дома – замечательная идея. Только нужно подумать, как это провернуть. Немного помедлив, юноша забрался на диван и стал потихоньку прыгать. Постепенно его движения становились всё больше похожими на танец – природной гибкости ему было не занимать. И когда он подумывал расстегнуть рубашку, вдруг услышал за спиной хихиканье. – Ты чего делаешь? – спросила Аня, войдя в гостиную. – Кажется, потихоньку схожу с ума, – ответил Модест, мгновенно застыдившись. – А ты чего заявляешься без предупреждения? Мало ли, чем я здесь могу заниматься! – А что мне, звуковые сигналы посылать? Представляешь, – девочка уселась на диван, – я поссорилась с Андреем. – Кто такой Андрей? – Мой друг. – Ну ничего, переживёшь. – Все мужчины – дураки. Модест засмеялся, показав белые, как морская пена, зубы. Из уст ребёнка эти слова прозвучали очень забавно. – Твоя мама так всю жизнь считает. И прекрасно живёт. – Не обижайся! – спохватилась девочка, залившись румянцем. – Ты не дурак. Ты красивый. – Я рождён, чтобы получать комплименты от нищих художников, чужих прислужниц и детей. – А правда, что у вас с невестой скоро ребёнок родится? – осведомилась Анюта. – Ой, даже не начинай, – отмахнулся юноша. Любые напоминания о беременности Веры вселяли в его душу запредельную тревогу. – А как назовёте? – не отступала девочка. – Девочку – Дарьей, мальчика – Владиславом. – В честь Владислава Константиновича, твоего отца? Я его хорошо помню. – Да… – Модест погрустнел. Ему уже не хотелось ни танцевать, ни напиваться. – Ты говоришь, что я красивый. Куда там! Вот он был настоящим красавцем. И взгляд такой невероятный! Иногда посмотрит, и… Будто Господь взглянул! В этот момент из коридора послышался скрип открывающихся дверей. – Наши дамы вернулись? Интересно, почему так быстро? Однако, в гостиную вошла одна Белла. Её шубка сбилась и свисала с плеч, руки покраснели, на щеках застыли слёзы. Модест за долю секунды догадался, что с ней случилось. Ничего хорошего от её сегодняшнего выхода в свет он и не ожидал. – Анют, иди погуляй, – кивнул он Ане. Та насупилась, но встала с дивана. Белла пока не решалась подходить поближе. Просто смотрела на брата. В этом взгляде было слишком много боли и пустоты – всё равно что заглянуть в глаза покойника. Модест даже отошёл подальше. – Белла, – позвал он, когда молчание стало неприлично долгим. – С тобой всё нормально? – Ты знал, да? – прошептала сестра. – Те слова… О том, что Ева любит одну, а спит с другим. – Да! – грубо и резко выдохнул брат. – В ту ночь я приехал как раз вовремя, чтобы застать неприятное зрелище! Ещё неделю назад он был уверен, что станцует от радости, если нужная информация дойдёт до сестры. Два дня назад – представлял, как получит от Евы кругленькую сумму, на которую купит запонки и три бутылки хорошего вина. Но в этот миг ему стало очень тоскливо. – Я хотел тебе сказать! Даже пытался запугивать твою пассию! Но не смог. Ты была в тяжёлом состоянии, постоянно плакала… – Ну да, зато теперь я плакать не буду! Мысленно Изабелла представляла, как выкидывала вещи брата с балкона. Как толкала Еву с лестницы. Как била посуду с криком: «Предатели!» Но на это у неё просто не осталось сил. Было очень тошно, скучно и больно. – А может, и хорошо, что всё вышло ь именно так. Хоть грех на душу брать не пришлось! Ты, конечно, можешь её простить, – шестое чувство подсказывало Модесту, что именно так и будет. А даже если нет, Ева вновь возникнет из ниоткуда спустя годы разлуки. – Нравится быть тряпкой – пожалуйста. Но было бы хоть за кого держаться! Она же пустая! – Нет… У меня получилось её изменить. – Нравятся тебе девушки – ну и на здоровье! Но можно же найти барышню себе под стать: молодую, образованную, приличную. Поехали со мной в Петербург, там таких – пруд пруди! Вцепилась в эту… Я даже не знаю, как её назвать! – то ли он не хотел добивать сестру, то ли помнил об Анюте, которая могла стоять снаружи и подслушивать чужой разговор. – Как вы столько лет-то вместе прожили! Изабелла стояла ни живая ни мёртвая. По её коже шествовали мурашки величиной с кулак. Стальная боль вкручивалась под рёбра, как винт. Она знала, что Ева вернётся через пару часов. Им придётся расставить точки над i. Сладкоголосая Шахерезада вновь попытается подкупить её красивыми словами и нежными прикосновениями. Но нет. Их история угасла. А вместе с ней – угаснет и её жизнь. *** – Вот, друг твой передал. Дружок, – Белла разжала ладонь. Кольцо покатилось по столу. – Белла, я… – Ева отошла как можно дальше. Чёрт, сейчас в неё точно полетит что-нибудь тяжёлое: например, стул. И это – в лучшем случае. В худшем – она сама полетит с лестницы! – Не делай резких движений. Давай поговорим. – Успокойся, я не собираюсь на тебя нападать, – хмыкнула возлюбленная. А затем продолжила отрешённо: – Знаешь, Ева, мы запустили друг друга. Я пропадала в больнице, а ты совсем зачахла дома. Для творческого человека это недопустимо. Твои ребята были правы, когда говорили, что я плохо на тебя влияю. Нева замерла у книжной полки. У неё жутко разболелась голова. Душа ныла и обливалась кровавыми слезами. А ещё говорят, что боль – двигатель прогресса личности. Да к чёрту такой прогресс! Единственное, на что он может сподвигнуть, – это выйти в окно. – Никаких ребят больше не будет, – ответила она. И поняла, что впрямь не чувствует к этим алкоголикам и наркоманам ничего, кроме отвращения. Если копнуть поглубже, большинство из них не умели ни петь, ни играть на музыкальных инструментах. А вылезали на сцену, потому что могли в нужный момент «включать оторву»: прыгать, орать, смеяться. – Белочка, милая, зачем ты их слушаешь? Да они ногтя твоего не стоят! Больные уроды! Они всегда нам завидовали! – Они ни в чём не виноваты, – Изабелла глубоко вздохнула. Она репетировала этот разговор последние несколько часов, но сейчас поняла, насколько это бессмысленно и ненужно. – Я не собираюсь тебя отчитывать и вопить: «Да как ты могла!» или «Какой позор!» Я и так плохо себя чувствую, не хочу забивать голову. Наверное, ты сама понимаешь, что нам стоит разойтись. – Белла… – Ева не поняла, в какой момент её глаза наполнились слезами. – Но я ведь люблю тебя! – Знаешь, что самое интересное? Если бы я около шести лет назад не пришла на твой второй концерт в Москве, вся такая разодетая и воодушевлённая, с букетом и кольцом… Если бы не залезла с тобой на крышу и не отдалась смело и легко, ты бы обо мне не вспомнила. – Это неправда! – Ева старалась держать себя в руках, но голос предательски дрожал. – Ты не выходила у меня из головы с самого первого концерта. Я боялась признаться в этом себе самой. Все девушки, с которыми я ранее встречалась, для меня ничего не значили. Я просто была молода и любопытна… – Я рада, что вдохновляла тебя все эти годы, и благодарна тебе за всё, что ты для меня сделала. Ты замечательная, правда, – во рту пересохло, колени подкосились. Боль Изабеллы была непомерной, буквально ломала рёбра. Её утешало одно – скоро всё закончится. – Яркая, одарённая, деятельная. Я хочу, чтобы у тебя всё было хорошо, потому что ты этого достойна. – Это всё, что ты можешь мне сказать? После стольких лет совместной жизни? – начавшиеся рыдания Евы перешли в смех. – «Чтобы у меня всё было хорошо?» Будто ты не понимаешь, что без тебя ничего не будет. Не сжигай мосты, ради бога! Я больше к этому идиоту на километр не подойду… Я в тот вечер пригласила его, чтобы попросить взаймы денег на твоё лечение. Я не должна была так много пить… Ну что мне, на колени встать?! – Я не хочу жить с осознанием того, что мои первые, длительные и очень чувственные отношения разрушились из-за измены. Это слишком грязно, – так же странно-безучастно отрапортовала Белочка. – Мне не очень интересно знать, как и что у вас получилось. Мы расходимся не из-за этого. А из-за того, что наши отношения себя исчерпали. Мы уже ничего не сможем дать друг другу. Со мной всё совсем плохо и в дальнейшем будет только хуже. Пойми, я уже не та благоухающая миниатюрная фея, которую ты полюбила. Я… Склад проблем и неврозов. – Ты не можешь вот так всё закончить! Это не только от тебя зависит! Так люди не уходят! – Ева окончательно потеряла над собой контроль. Слёзы хлынули из глаз мощным потоком. Она опустилась на стоящий неподалёку стул, бормоча что-то под нос. Прислушавшись, можно было различить слова: «малышка» и «пожалуйста». – Ты можешь прийти сюда в любой момент; когда будет негде переночевать, да и просто в гости. И я не прошу тебя забрать свои вещи сегодня же. Сделаешь это, когда будет удобно. Ты праве интересоваться дальнейшей судьбой Калерии. Но наша история закончилась. Прости, что сделала тебе больно. Я буду скучать. Ева не ответила, её мысли путались. – Может, ты хочешь взять что-нибудь на память? – спросила Белла. – Да… – Нева отняла руки от лица и посмотрела на неё воспалёнными глазами. – Можно, я заберу платье, которое было на тебе в тот день, когда ты спросила, предложила бы я тебе обвенчаться, если бы такие браки были разрешены? – Нежно-розовое с вышивкой? Хорошо, оно где-то здесь, – Изабелла подошла к шкафу. Вспомнив тот диалог, она едва не засмеялась. Вот что значит девятнадцать лет! – Вот, держи. На дрожащие колени Евы опустилась воздушная, немного истрёпанная ткань. И в этом была вся Белочка: изящная, нежная, крохотная, странная, безумно красивая; способная видеть и ощущать то, что не дано другим. Именно такой Ева хотела её запомнить. *** – А почему всё так тихо прошло? Я уж приготовился в случае чего звать соседей на помощь, потому что обычно во время ваших перепалок стены дрожали, – иронично поинтересовался Модест, в пятый раз пересчитывая деньги и завершая последние приготовления к грядущему вечеру. – На тебе лица нет. Может, кофе выпьешь? – Радуйся. Всё вышло, как ты хотел! – Ева попыталась закурить, но папироса выпала из её дрожащих пальцев, что едва не стало катализатором нового срыва. – Ах, да! Прости, я забыла. Ты надеялся получить от меня кругленькую сумму. Но, спешу тебя огорчить, этого бы всё равно не случилось. Я потеряла её… Я не смогу без неё жить! – она вспомнила, как несколько лет назад сидела дома у Алексея (который сегодня сказал, что после того, как она поступила с Беллой, видеть её не желает), и говорила то же самое. – Знаешь, я бы хотел порадоваться! Я не скрываю, что недолюбливаю тебя. – Недолюбливаешь? Это мягко сказано. – Но не могу! Дело даже не в совести, – Модесту не хотелось корчить из себя моралиста. – Пока вы выясняли отношения, я кое-что обдумал. Я никогда не смотрел на данную ситуацию с такой стороны, но твой уход создаст МНЕ кучу проблем. Беллу нельзя оставлять без присмотра. Нет, если бы она уехала со мной в Петербург, чтобы начать жизнь с чистого листа, я бы был всей душой «за»! Но она упрямая и болезная. – Хватит, – попыталась урезонить его Нева. – А что «хватит»? Белла с детства была иной. Она прекрасно понимает, что с ней происходит, но не может это контролировать. Все её проблемы усугубляются высоким интеллектом. Будь она умственно-неполноценной, всё было бы намного проще. Как она перенесёт отъезд, и что с ней будет в Петербурге, я даже предположить не могу, но знаю, что дедушка, в случае чего, церемониться с ней не будет. Отправит в больницу для душевнобольных, и делу конец! – Нет, с Белочкой так нельзя! – И что мне, несколько месяцев или лет носить ей туда пряники и фрукты? У меня без этого проблем хватает! А с Калерией что делать? У неё сейчас очень непростой возраст, ей скоро нужно будет серьёзно заниматься учёбой. У дедушки будет правнук, ты же знаешь. Он не сможет столько на себя взять. Ева скорчила гримасу. Как цинично! Модест даже не скрывал, что хотел переложить на плечи Константина Борисовича заботы о своём будущем ребёнке. И любой, кто мог этому помешать, был для него костью в горле. – Я не знаю, что делать! Не знаю! – взвыл Модест. – Мне и восемнадцати годов не исполнилось! Я не хочу этого всего! Мне бы танцевать под луной, целоваться с красивыми девушками и наслаждаться жизнью! – он уронил голову на стол, вцепился пальцами в скатерть, и Еве стало искренне его жаль. – Мне срочно нужно отдохнуть. Иначе я сдохну. – Я как раз этим собираюсь заняться, – неожиданно для самой себя ответила девушка. Она тоже не могла здесь оставаться: стены давили, воздух повис паутиной. – Настроение такое… Взять и пустить всё в расход! Можешь пойти со мной, только выпивку сам будешь оплачивать. – С этим у меня всё в порядке! – юноша вмиг забыл о своих разногласиях с Евой и коршуном подлетел к одной из тумбочек, в которой хранил бутылку настойки. – А у тебя табак остался? – Пфф… табак! – фыркнула Нева и направилась в гостиную, попутно представляя круглые от удивления глаза Модеста, когда он это увидит. – Только давай сразу договоримся: Белле ни слова! А хотя, какая разница, меня уже завтра здесь не будет! – Я ничего ей не скажу. Показывай быстрее. Нева ещё минуту постояла в раздумьях, но затем решила, что отступать поздно, и достала из-под дивана свёрток. В нём были две бутылки вина и три пучка травы с резким запахом. – Охренеть! – «с чувством, с толком, с расстановкой» протянул дворянин. – Вот это запасы! – Я ни к чему не притрагивались, – на всякий случай оправдалась певица. – Повода не было. Но раз так всё вышло, чего там. Сгорел сарай, гори и хата! – А это… – юноша подозрительно посмотрел на траву. – Ты наркоманка? – Нет, конечно. Это так, чтобы ненадолго забыться и расслабиться. Кстати, у меня ещё есть таблетки. Я не знаю точно, что они из себя представляют, но под их воздействием можно не спать две – три ночи подряд. Нева вздрогнула от воспоминаний. Эти таблетки дал ей один из старых знакомых. Он тогда был бледен, истощён, в слезах и соплях. Разговаривать с ним было неприятно. – Ева, ты не поверишь, но я сейчас люблю весь мир! Модест воодушевился и повеселел. А Ева, наоборот, опустила глаза и скорбно улыбнулась. В этот миг брат Белочки напомнил ей почти забытого Валентина: молодой, кипучий, умирающий от скуки, готовый обратиться к чему угодно ради новых ощущений. Оставалось надеяться, что его история не закончится так же быстро и трагично. – Я даже тебя люблю! – заявил Альберт-Иоанн-Модест и приобнял её за плечи. – Кстати, куда мы пойдём? В кабак? Может, ещё кого-нибудь из своих знакомых позовёшь? – Не знаю, – неуверенно ответила Ева. Как же низко мог пасть человек ради развлечений и возможности хоть ненадолго «оказаться где-то не здесь!» – Слушай, Ева, – Модест понизил голос до шёпота. – Раз мы с тобой внезапно породнились… – от этих слов ему стало смешно. Трудно было вообразить более нелепую и неожиданную ситуацию. Час назад они смотрели друг на друга волками, а сейчас чуть ли ни целовались! – Давай, вот что… Если вечер удастся прям на сто процентов, – парень выдержал паузу, – то есть, я закончу его в компании какой-нибудь пышногрудой хохотушки, с которой ты меня любезно познакомишь, я помогу тебе помириться с Белкой. Договорились? – Ты обезумел? Какие ещё пышногрудые хохотушки?! У тебя невеста есть! – А кто узнает-то? Да и разве ты сама порядочности полна? – Вы все до старости мне это припоминать будете?! – Боже упаси. Слова больше не скажу! – Модест одарил свою собеседницу лучезарной, но фальшивой улыбкой. – Если согласишься на моё предложение. Ты мне – одну из своих приятельниц или бывших любовниц, а я тебе – Белку. Да я ей такие ужасы про Петербург и больницу в центре расскажу, что она сама к тебе приползёт, под тёплое крылышко! – Не надо в таком тоне! Белла – не разменная монета, а прелестная, талантливая девочка! – Вот и вернёшь себе свою прелестную девочку. Разве не замечательно? Только учти, чтобы это было в первый и последний раз. Более никаких мужчин и женщин! – Ты ведь совсем недавно мне проповеди читал! Со свету меня был готов сжить! – но Ева быстро замолчала. Она была явно не в том положении, чтобы пререкаться с этим юнцом. Но до чего же отвратительное лицемерие! Пяткой себя в грудь бил: «бессовестная», «как ты могла!», «это за гранью!», «да я…» А на деле – его оказалось так легко подкупить… Господи, чем? Алкоголем и танцульками? Знакомством на одну ночь? Из родной сестры сделал переходящее знамя! Видимо, у Владислава Константиновича, царство ему небесное, нормальные дети получались через одного. – С Олей тебя, что ли, познакомить? – протянула девушка. – Она, конечно, та ещё сука. Но тебе с ней не детей крестить. Но я даже её адреса не знаю. – Всё, пойдём отсюда! – зазывающее махнул рукой аристократ. – Хватит киснуть! Вот это вечер меня ждёт! Кстати, Ева, у тебя хватит сил дотащить меня до дома? Потому что я планирую превзойти самого себя… *** Однажды нас всех не станет. Мы все уйдём навсегда. Понимаем ли мы это? Вряд ли. Люди не очень-то любят думать о закате жизни, особенно на её рассвете. Ещё сильнее они не любят размышлять о том, что жизнь – не ожидание. Это то, что происходит здесь и сейчас; не «пробная версия», а единственный шанс стать счастливым. Раньше Изабелла была уверена, что самоубийство – это крайняя степень отчаяния, и в голове решившегося на этот шаг человека непременно должна проскользнуть мысль: «Вот уйду, и пусть вам всем будет плохо! Поймёте, кого потеряли!» А теперь… Девушка неспешно прошлась по комнате, остановилась у окна. В темноте были различимы лишь скованные морозцем лужицы и обнажённые ветки деревьев, которые гнулись под напором ветра, словно стесняясь своей наготы. Потом сделала глоток виноградного сока. В камине догорали поленья. В двери поблёскивала замочная скважина. Неубранная после сна постель вновь приглашала в объятия Морфея. Ничего необычного. – Самоубийство – крайняя степень усталости, а не отчаяния, – произнесли тронутые розовой помадой губы. Изабелла не думала, что будет потом. Как на столь печальное известие отреагируют брат, дедушка, Ева… Не хотела никому ничего доказывать. Ей просто было всё равно. Как жаль, что на свете не было снадобья, выпив которое, ты превратишься в пыль: и умирать не придётся, и всё это закончится. – Я не верю в байки о спасении души. Мне надоело. Я сдаюсь, и имею на это право. «Я прошу прощения у каждого, кого опечалит известие о моей смерти. Пожалуйста, не сплетничайте и никого не вините – это только моё решение. К сожалению или к счастью, у меня совсем не осталось желания жить. Я очень устала. Мне так тошно, грустно и одиноко. И я знаю, что дальше будет только хуже. Наверное, я должна была сделать это ещё пять лет назад, но побоялась расстроить родителей. Хотела бы я снова встретиться с ними. Завещание написать не успеваю, да и нет у меня ничего. Картины и сочинения можете отдать в любую творческую организацию – там разберутся. Позаботьтесь о Калерии. И проверьте пульс, не похороните заживо. Временами мне было очень весело с вами. Всем спасибо. Всех люблю». Изабелла достала из ящика стола небольшой пузырек. К нему был приклеен клочок бумаги, надпись на котором гласила: «Не надо, ещё не время». – Теперь – надо, – усмехнулась она, высыпав на ладонь большую горсть таблеток. Может, хотя бы сейчас она почувствует страх или тоску? Но нет. Ни-че-го. Взгляд серых глаз зацепился за портрет в чёрной рамке. Величавый блондин склонил голову набок, подперев подбородок кулаком. Кажется, совсем недавно он произнёс красивую фразу: «Всё пройдёт, Белочка. А ты просто будь лучиком света на моём жизненном пути». – Я скучаю по тебе, пап, – прошептала девушка, опустившись на диван. – Ты всё ещё мой единственный друг. Только не надо меня осуждать. Спасибо за эту интересную, многогранную жизнь, и прости, что я не смогла её полюбить. Я просто собираюсь поспать дольше обычного.Глава Первая «Горечь»
12 декабря 2023 г. в 00:45